Текст книги "Стихотворения и поэмы (1907-1916)"

Автор книги: Александр Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Ну, разве не смешно?

11 февраля 1914

2

Поглядите, вот бессильный, Не умевший жизнь спасти, И она, как дух могильный, Тяжко дремлет взаперти.

В голубом морозном своде Так приплюснут диск больной, Заплевавший всё в природе Нестерпимой желтизной.

Уходи и ты. Довольно Ты терпел, несчастный друг, От его тоски невольной, От его невольных мук.

То, что было, миновалось, Ваш удел на все похож: Сердце к правде порывалось, Но его сломила ложь.

30 декабря 1913

3

Всё свершилось по писаньям: Остудился юный пыл, И конец очарованьям Постепенно наступил. Был в чаду, не чуя чада, Утешался мукой ада, Перечислил все слова, Но – болела голова...

Долго, жалобно болела, Тело тихо холодело, Пробудился: тридцать лет. Хвать-похвать, – а сердца нет.

Сердце – крашеный мертвец. И, когда настал конец, Он нашел весьма банальной Смерть души своей печальной.

30 декабря 1913

4

Когда невзначай в воскресенье Он душу свою потерял, В сыскное не шел отделенье, Свидетелей он не искал.

А было их, впрочем, не мало: Дворовый щенок голосил, В воротах старуха стояла, И дворник на чай попросил.

Когда же он медленно вышел, Подняв воротник, из ворот, Таращил сочувственно с крыши Глазищи обмызганный кот.

Ты думаешь, тоже свидетель? Так он и ответит тебе!

В такой же гульбе

Его добродетель!

30 декабря 1912

5

Пристал ко мне нищий дурак, Идет по пятам, как знакомый. "Где деньги твои?" – "Снес в кабак". "Где сердце?" – "Закинуто в омут".

"Чего ж тебе надо?" – "Того, Чтоб стал ты, как я, откровенен, Как я, в униженьи, смиренен, А больше, мой друг, ничего".

"Что лезешь ты в сердце чужое? Ступай, проходи, сторонись!" "Ты думаешь, милый, нас двое? Напрасно: смотри, оглянись..."

И правда (ну, задал задачу!) Гляжу – близь меня никого... В карман посмотрел – ничего... Взглянул в свое сердце... и пла'чу.

30 декабря 1913

6

День проходил, как всегда: В сумасшествии тихом. Все говорили кругом О болезнях, врачах и лекарствах. О службе рассказывал друг, Другой – о Христе, О газете – четвертый. Два стихотворца (поклонники Пушкина) Книжки прислали С множеством рифм и размеров. Курсистка прислала Рукопись с тучей эпи'графов (Из Надсона и символистов). После – под звон телефона Посыльный конверт подавал, Надушённый чужими духами. Розы поставьте на стол Написано было в записке, И приходилось их ставить на стол... После – собрат по перу, До глаз в бороде утонувший, О причитаньях у южных хорватов Рассказывал долго. Критик, громя футуризм, Символизмом шпынял, Заключив реализмом. В кинематографе вечером Знатный барон целовался под пальмой С барышней низкого званья, Ее до себя возвышая... Всё было в отменном порядке.

Он с вечера крепко уснул И проснулся в другой стране. Ни холод утра, Ни слово друга, Ни дамские розы, Ни манифест футуриста, Ни стихи пушкиньянца, Ни лай собачий, Ни грохот тележный Ничто, ничто В мир возвратить не могло...

И что поделаешь, право, Если отменный порядок Милого дольнего мира В сны иногда погрузит, И в снах этих многое снится... И не всегда в них такой, Как в мире, отменный порядок...

Нет, очнешься порой, Взволнован, встревожен Воспоминанием смутным, Предчувствием тайным... Буйно забьются в мозгу Слишком светлые мысли... И, укрощая их буйство, Словно пугаясь чего-то, – не лучше ль, Думаешь ты, чтоб и новый День проходил, как всегда: В сумасшествии тихом?

24 мая 1914

7

ГОВОРЯТ ЧЕРТИ:

Греши, пока тебя волнуют Твои невинные грехи, Пока красавицы колдуют Твои греховные стихи.

На утешенье, на забаву Пей искрометное вино, Пока вино тебе по нраву, Пока не тягостно оно.

Сверкнут ли дерзостные очи Ты их сверканий не отринь, Грехам, вину и страстной ночи Шепча заветное "аминь".

Ведь всё равно – очарованье Пройдет, и в сумасшедший час Ты, в исступленном покаяньи, Проклясть замыслишь бедных, нас.

И станешь падать – но толпою Мы все, как ангелы, чисты, Тебя подхватим, чтоб пятою О камень не преткнулся ты...

10 декабря 1915

8

ГОВОРИТ СМЕРТЬ:

Когда осилила тревога, И он в тоске обезуме'л, Он разучился славить бога И песни грешные запел.

Но, оторопью обуянный, Он прозревал, и смутный рой Былых видений, образ странный Его преследовал порой.

Но он измучился – и ранний Жар юности простыл – и вот Тщета святых воспоминаний Пред ним медлительно встает.

Он больше ни во что не верит, Себя лишь хочет обмануть, А сам – к моей блаженной двери Отыскивает вяло путь.

С него довольно славить бога Уж он – не голос, только – стон. Я отворю. Пускай немного Еще помучается он.

10 декабря 1915

ЧЕРНАЯ КРОВЬ

1

В пол-оборота ты встала ко мне, Грудь и рука твоя видится мне.

Мать запрещает тебе подходить, Мне – искушенье тебя оскорбить!

Нет, опустил я напрасно глаза, Дышит, преследует, близко – гроза...

Взор мой горит у тебя на щеке, Трепет бежит по дрожащей руке...

Ширится круг твоего мне огня, Ты, и не глядя, глядишь на мня!

Пеплом подернутый бурный костер Твой не глядящий, скользящий твой взор!

Нет! Не смирит эту черную кровь Даже – свидание, даже – любовь!

2 января 1914

2

Я гляжу на тебя. Каждый демон во мне

Притаился, глядит. Каждый демон в тебе сторожит, Притаясь в грозовой тишине... И вздымается жадная грудь... Этих демонов страшных вспугнуть? Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь В эту страшную пропасть глядеть!

22 марта 1914

3

Даже имя твое мне презренно, Но, когда ты сощуришь глаза, Слышу, воет поток многопенный, Из пустыни подходит гроза.

Глаз молчит, золотистый и карий, Горла тонкие ищут персты... Подойди. Подползи. Я ударю И, как кошка, ощеришься ты...

30 января 1914

4

О, нет! Я не хочу, чтоб пали мы с тобой В объятья страшные. Чтоб долго длились муки, Когда – ни расплести сцепившиеся руки, Ни разомкнуть уста – нельзя во тьме ночной!

Я слепнуть не хочу от молньи грозовой, Ни слушать скрипок вой (неистовые звуки!), Ни испытать прибой неизреченной скуки, Зарывшись в пепел твой горящей головой!

Как первый человек, божественным сгорая, Хочу вернуть навек на синий берег рая Тебя, убив всю ложь и уничтожив яд...

Но ты меня зовешь! Твой ядовитый взгляд Иной пророчит рай! – Я уступаю, зная, Что твой змеиный рай – бездонной скуки ад.

Февраль 1912

5

Вновь у себя... Унижен, зол и рад.

Ночь, день ли там, в окне? Вон месяц, как паяц, над кровлями громад

Гримасу корчит мне...

Дневное солнце – прочь, раскаяние – прочь!

Кто смеет мне помочь? В опустошенный мозг ворвется только ночь,

Ворвется только ночь!

В пустую грудь один, один проникнет взгляд,

Вопьется жадный взгляд... Всё отойдет навек, настанет никогда,

Когда ты крикнешь: Да!

29 января 1914

6

Испугом схвачена, влекома

В водоворот... Как эта комната знакома!

И всё навек пройдет?

И, в ужасе, несвязно шепчет...

И, скрыв лицо, Пугливых рук свивает крепче

Певучее кольцо...

...И утра первый луч звенящий

Сквозь желтых штор... И чертит бог на теле спящей

Свой световой узор.

2 января 1914

7

Ночь – как века, и томный трепет,

И страстный бред, Уст о блаженно-странном лепет, В окне – старинный, слабый свет.

Несбыточные уверенья,

Нет, не слова То, что теряет всё значенье, Забрежжит бледный день едва...

Тогда – во взгляде глаз усталом

Твоя в нем ложь! Тогда мой рот извивом алым На твой таинственно похож!

27 декабря 1913

8

Я ее победил, наконец! Я завлек ее в мой дворец!

Три свечи в бесконечной дали. Мы в тяжелых коврах, в пыли.

И под смуглым огнем трех свеч Смуглый бархат открытых плеч,

Буря спутанных кос, тусклый глаз, На кольце – померкший алмаз,

И обугленный рот в крови Еще просит пыток любви...

А в провале глухих око'н Смутный шелест многих знамен,

Звон, и трубы, и конский топ, И качается тяжкий гроб. – О, любимый, мы не одни! О, несчастный, гаси огни!..

– Отгони непонятный страх Это кровь прошумела в ушах.

Близок вой похоронных труб, Смутен вздох охладевших губ:

– Мой красавец, позор мой, бич... Ночь бросает свой мглистый клич,

Гаснут свечи, глаза, слова... – Ты мертва, наконец, мертва!

Знаю, выпил я кровь твою... Я кладу тебя в гроб и пою,

Мглистой ночью о нежной весне Будет петь твоя кровь во мне!

Октябрь 1909

9

Над лучшим созданием божьим Изведал я силу презренья. Я палкой ударил ее.

Поспешно оделась. Уходит. Ушла. Оглянулась пугливо На сизые окна мои.

И нет ее. В сизые окна Вливается вечер ненастный, А дальше, за мраком ненастья, Горит заревая кайма.

Далекие, влажные долы И близкое, бурное счастье! Один я стою и внимаю Тому, что мне скрипки поют.

Поют они дикие песни О том, что свободным я стал! О том, что на лучшую долю Я низкую страсть променял!

13 марта 1910

ДЕМОН

Иди, иди за мной – покорной И верною моей рабой. Я на сверкнувший гребень горный Взлечу уверенно с тобой.

Я пронесу тебя над бездной, Ее бездонностью дразня. Твой будет ужас бесполезный Лишь вдохновеньем для меня.

Я от дождя эфирной пыли И от круженья охраню Всей силой мышц и сенью крылий И, вознося, не уроню.

И на горах, в сверканьи белом, На незапятнанном лугу, Божественно-прекрасным телом Тебя я странно обожгу.

Ты знаешь ли, какая малость Та человеческая ложь, Та грустная земная жалость, Что дикой страстью ты зовешь?

Когда же вечер станет тише, И, околдованная мной, Ты полететь захочешь выше Пустыней неба огневой, Да, я возьму тебя с собою И вознесу тебя туда, Где кажется земля звездою, Землею кажется звезда.

И, онемев от удивленья, Ты у'зришь новые миры Невероятные виденья, Создания моей игры...

Дрожа от страха и бессилья, Тогда шепнешь ты: отпусти... И, распустив тихонько крылья, Я улыбнусь тебе: лети.

И под божественной улыбкой, Уничтожаясь на лету, Ты полетишь, как камень зыбкий, В сияющую пустоту...

9 июня 1910

ГОЛОС ИЗ ХОРА

Как часто плачем – вы и я Над жалкой жизнию своей! О, если б знали вы, друзья, Холод и мрак грядущих дней!

Теперь ты милой руку жмешь, Играешь с нею, шутя, И плачешь ты, заметив ложь, Или в руке любимой нож,

Дитя, дитя!

Лжи и коварству меры нет, А смерть – далека. Всё будет чернее страшный свет, И всё безумней вихрь планет

Еще века, века!

И век последний, ужасней всех,

Увидим и вы и я. Всё небо скроет гнусный грех, На всех устах застынет смех,

Тоска небытия...

Весны, дитя, ты будешь ждать

Весна обманет. Ты будешь солнце на небо звать

Солнце не встанет. И крик, когда ты начнешь кричать,

Как камень, канет... Будьте ж довольны жизнью своей,

Тише воды, ниже травы! О, если б знали, дети, вы,

Холод и мрак грядущих дней!

6 июня 1910 – 27 февраля 1914

–

Ecce homo! – Се – человек! (лат.). Venena – Яд (лат.).

–

ВОЗМЕЗДИЕ

(1908 – 1913)

* * *

О доблестях, о подвигах, о славе Я забывал на горестной земле, Когда твое лицо в простой оправе Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому. Я бросил в ночь заветное кольцо. Ты отдала свою судьбу другому, И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем... Вино и страсть терзали жизнь мою... И вспомнил я тебя пред аналоем, И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась, Я слезы лил, но ты не снизошла. Ты в синий плащ печально завернулась, В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют своей гордыне Ты, милая, ты, нежная, нашла... Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий, В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе, Всё миновалось, молодость прошла! Твое лицо в его простой оправе Своей рукой убрал я со стола.

30 декабря 1908

ЗАБЫВШИЕ ТЕБЯ

И час настал. Свой плащ скрутило время, И меч блеснул, и стены разошлись. И я пошел с толпой – туда, за всеми,

В туманную и злую высь.

За кручами опять открылись кручи, Народ роптал, вожди лишились сил. Навстречу нам шли грозовые тучи,

Их молний сноп дробил.

И руки повисали, словно плети, Когда вокруг сжимались кулаки, Грозящие громам, рыдали дети,

И жены кутались в платки.

И я, без сил, отстал, ушел из строя, За мной – толпа сопутников моих, Нам не сияло небо голубое,

И солнце – в тучах грозовых.

Скитались мы, беспомощно роптали, И прежних хижин не могли найти, И, у ночных костров сходясь, дрожали,

Надеясь отыскать пути...

Напрасный жар! Напрасные скитанья! Мечтали мы, мечтанья разлюбя. Так – суждена безрадостность мечтанья

Забывшему Тебя.

1 августа 1908

* * *

Она, как прежде, захотела Вдохнуть дыхание свое В мое измученное тело, В мое холодное жилье.

Как небо, встала надо мною, А я не мог навстречу ей Пошевелить больной рукою, Сказать, что тосковал о ней...

Смотрел я тусклыми глазами, Как надо мной она грустит, И больше не было меж нами Ни слов, ни счастья, ни обид...

Земное сердце уставало Так много лет, так много дней... Земное счастье запоздало На тройке бешеной своей!

Я, наконец, смертельно болен, Дышу иным, иным томлюсь, Закатом солнечным доволен И вечной ночи не боюсь...

Мне вечность заглянула в очи, Покой на сердце низвела, Прохладной влагой синей ночи Костер волненья залила...

30 июля 1908

* * *

Ночь – как ночь, и улица пустынна.

Так всегда! Для кого же ты была невинна

И горда?

Лишь сырая каплет мгла с карнизов.

Я и сам Собираюсь бросить злобный вызов

Небесам.

Все на свете, все на свете знают:

Счастья нет. И который раз в руках сжимают

Пистолет!

И который раз, смеясь и плача,

Вновь живут! День – как день; ведь решена задача:

Все умрут.

4 ноября 1908

* * *

Я сегодня не помню, что было вчера, По утрам забываю свои вечера, В белый день забываю огни, По ночам забываю дни.

Но все ночи и дни наплывают на нас Перед смертью, в торжественный час. И тогда – в духоте, в тесноте

Слишком больно мечтать

О былой красоте

И не мочь:

Хочешь встать

И ночь.

3 февраля 1909

НА СМЕРТЬ МЛАДЕНЦА

Когда под заступом холодным Скрипел песок и яркий снег, Во мне, печальном и свободном, Еще смирялся человек.

Пусть эта смерть была понятна В душе, под песни панихид, Уж проступали злые пятна Незабываемых обид.

Уже с угрозою сжималась Доселе добрая рука. Уж подымалась и металась В душе отравленной тоска...

Я подавлю глухую злобу, Тоску забвению предам. Святому маленькому гробу Молиться буду по ночам.

Но – быть коленопреклоненным, Тебя благодарить, скорбя? Нет. Над младенцем, над блаженным, Скорбеть я буду без Тебя.

Февраль 1909

* * *

Когда я прозревал впервые, Навстречу жаждущей мечте Лучи метнулись заревые И трубный ангел в высоте.

Но торжества не выносила Пустынной жизни суета, Беззубым смехом исказила Всё, чем жива была мечта.

Замолкли ангельские трубы, Немотствует дневная ночь. Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый, Чтоб в тишине не изнемочь!

Март 1909

* * *

Дохнула жизнь в лицо могилой Мне страстной бурей не вздохнуть. Одна мечта с упрямой силой Последний открывает путь:

Пои, пои свои творенья Незримым ядом мертвеца, Чтоб гневной зрелостью презренья Людские отравлять сердца.

Март 1909

* * *

Евг. Иванову

Когда, вступая в мир огромный, Единства тщетно ищешь ты; Когда ты смотришь в угол темный И смерти ждешь из темноты;

Когда ты злобен, или болен, Тоской иль страстию палим, Поверь: тогда еще ты волен Гордиться счастием своим!

Когда ж ни скукой, ни любовью, Ни страхом уж не дышишь ты, Когда запятнаны мечты Не юной и не быстрой кровью,

Тогда – ограблен ты и наг: Смерть не возможна без томленья, А жизнь, не зная истребленья, Так – только замедляет шаг.

Март 1909

* * *

Весенний день прошел без дела У неумытого окна; Скучала за стеной и пела, Как птица пленная, жена.

Я, не спеша, собрал бесстрастно Воспоминанья и дела; И стало беспощадно ясно: Жизнь прошумела и ушла.

Еще вернутся мысли, споры, Но будет скучно и темно; К чему спускать на окнах шторы? День догорел в душе давно.

Март 1909

* * *

Какая дивная картина Твоя, о, север мой, твоя! Всегда бесплодная равнина, Пустая, как мечта моя!

Здесь дух мой, злобный и упорный, Тревожит смехом тишину; И, откликаясь, ворон черный Качает мертвую сосну;

Внизу клокочут водопады, Точа гранит и корни древ; И на камнях поют наяды Бесполый гимн безмужних дев;

И в этом гуле вод холодных, В постылом крике воронья, Под рыбьим взором дев бесплодных Тихонько тлеет жизнь моя!

Март 1909

* * *

Ты в комнате один сидишь.

Ты слышишь? Я знаю: ты теперь не спишь...

Ты дышишь и не дышишь.

Зачем за дверью свет погас?

Не бойся! Я твой давно забытый час,

Стучусь – откройся.

Я знаю, ты теперь в бреду,

Мятежный! Я всё равно к тебе войду,

Старинный друг и нежный...

Не бойся вспоминать меня:

Ты был так молод... Ты сел на белого коня,

И щеки жег осенний холод!

Ты полетел туда, туда

В янтарь закатный! Немудрый, знал ли ты тогда

Свой нищий путь возвратный?

Теперь ты мудр: не прекословь

Что толку в споре? Ты помнишь первую любовь

И зори, зори, зори?

Зачем склонился ты лицом

Так низко? Утешься: ветер за окном

То трубы смерти близкой!

Открой, ответь на мой вопрос:

Твой день был ярок? Я саван царственный принес

Тебе в подарок! Март 1909

* * *

Кольцо существованья тесно: Как все пути приводят в Рим, Так нам заранее известно, Что всё мы рабски повторим.

И мне, как всем, всё тот же жребий Мерещится в грядущей мгле: Опять – любить Ее на небе И изменить ей на земле.

Июнь 1909

* * *

Чем больше хочешь отдохнуть, Тем жизнь страшней, тем жизнь

страшней, Сырой туман ползет с полей, Сырой туман вползает в грудь По бархату ночей...

Забудь о том, что жизнь была, О том, что будет жизнь, забудь... С полей ползет ночная мгла...

Одно, одно

Уснуть, уснуть...

Но всё равно

Разбудит кто-нибудь.

27 августа 1909

ШАГИ КОМАНДОРА

В. А. Зоргенфрею

Тяжкий, плотный занавес у входа,

За ночным окном – туман. Что' теперь твоя постылая свобода,

Страх познавший Дон-Жуан?

Холодно и пусто в пышной спальне,

Слуги спят, и ночь глуха. Из страны блаженной, незнакомой, дальней

Слышно пенье петуха.

Что' изменнику блаженства звуки?

Миги жизни сочтены. Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,

Донна Анна видит сны...

Чьи черты жестокие застыли,

В зеркалах отражены? Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?

Сладко ль видеть неземные сны?

Жизнь пуста, безумна и бездонна!

Выходи на битву, старый рок! И в ответ – победно и влюбленно

В снежной мгле поет рожок...

Пролетает, брызнув в ночь огнями,

Черный, тихий, как сова, мотор, Тихими, тяжелыми шагами

В дом вступает Командор...

Настежь дверь. Из непомерной стужи,

Словно хриплый бой ночных часов Бой часов: "Ты звал меня на ужин.

Я пришел. А ты готов?.."

На вопрос жестокий нет ответа,

Нет ответа – тишина. В пышной спальне страшно в час рассвета,

Слуги спят, и ночь бледна.

В час рассвета холодно и странно,

В час рассвета – ночь мутна. Дева Света! Где ты, донна Анна?

Анна! Анна! – Тишина.

Только в грозном утреннем тумане

Бьют часы в последний раз: Донна Анна в смертный час твой встанет.

Анна встанет в смертный час.

Сентябрь 1910 – 16 февраля 1912

* * *

Мой бедный, мой далекий друг! Пойми, хоть в час тоски бессонной, Таинственно и неуклонно Снедающий меня недуг... Зачем в моей стесненной гру'ди Так много боли и тоски? И так ненужны маяки, И так давно постыли люди, Уныло ждущие Христа... Лишь дьявола они находят... Их лишь к отчаянью приводят Извечно лгущие уста... Все, кто намеренно щадит, Кто без желанья ранит больно... Иль – порываний нам довольно, И лишь недуг – надежный щит?

29 декабря 1912

* * *

Как свершилось, как случилось? Был я беден, слаб и мал. Но Величий неких тайна Мне до времени открылась, Я Высокое познал.

Недостойный раб, сокровищ Мне врученных не храня, Был я царь и страж случайный. Сонмы лютые чудовищ Налетели на меня.

Приручил я чарой лестью Тех, кто первые пришли. Но не счесть нам вражьей силы! Ощетинившейся местью Остальные поползли.

И, покинув стражу, к ночи Я пошел во вражий стан. Ночь курилась, как кадило. Ослепительные очи Повлекли меня в туман.

Падший ангел, был я встречен В стане их, как юный бог. Как прекрасный небожитель, Я царицей был замечен, Я входил в ее чертог, В тот чертог, который в пепел Обратится на земле. Но не спал мой грозный Мститель: Лик Его был гневно-светел В эти ночи на скале.

И рассвет мне в очи глянул, Наступил мой скудный день. Только крыл раздался трепет, Кто-то мимо в небо канул, Как разгневанная тень.

Было долгое томленье. Думал я: не будет дня. Бред безумный, страстный лепет, Клятвы, пени, уверенья Доносились до меня.

Но, тоской моей гонима, Не'жить сгинула, – и вдруг День жестокий, день железный Вкруг меня неумолимо Очертил замкну'тый круг.

Нет конца и нет начала, Нет исхода – сталь и сталь. И пустыней бесполезной Душу бедную обстала Прежде милая мне даль.

Не таюсь я перед вами, Посмотрите на меня: Я стою среди пожарищ, Обожженный языками Преисподнего огня.

Где же ты? не медли боле. Ты, как я, не ждешь звезды. Приходи ко мне, товарищ, Разделить земной юдоли Невеселые труды.

19 декабря 1912

–

ЯМБЫ

(1907 – 1914)

Fecit indignacio versum.

Juven. Sat. I, 79

Посвящается

памяти

моей покойной сестры Ангелины Александровны Блок

* * *

О, я хочу безумно жить: Всё сущее – увековечить, Безличное – вочеловечить, Несбывшееся – воплотить!

Пусть душит жизни сон тяжелый, Пусть задыхаюсь в этом сне, Быть может, юноша веселый В грядущем скажет обо мне:

Простим угрюмство – разве это Сокрытый двигатель его? Он весь – дитя добра и света, Он весь – свободы торжество!

5 февраля 1914

* * *

Я ухо приложил к земле. Я муки криком не нарушу. Ты слишком хриплым стоном душу Бессмертную томишь во мгле! Эй, встань и загорись и жги! Эй, подними свой верный молот, Чтоб молнией живой расколот Был мрак, где не видать ни зги! Ты роешься, подземный крот! Я слышу трудный, хриплый голос... Не медли. Помни: слабый колос Под их секирой упадет... Как зерна, злую землю рой И выходи на свет. И ведай: За их случайною победой Роится сумрак гробовой. Лелей, пои, таи ту новь, Пройдет весна – над этой новью, Вспоенная твоею кровью, Созреет новая любовь.

3 июня 1907

* * *

Тропами тайными, ночными, При свете траурной зари, Придут замученные ими, Над ними встанут упыри. Овеют призраки ночные Их помышленья и дела, И загниют еще живые Их слишком сытые тела. Их корабли в пучине водной Не сыщут ржавых якорей, И не успеть дочесть отходной Тебе, пузатый иерей! Довольных сытое обличье, Сокройся в темные гроба! Так нам велит времен величье И розоперстая судьба! Гроба, наполненные гнилью, Свободный, сбрось с могучих плеч! Всё, всё – да станет легкой пылью Под солнцем, не уставшим жечь!

3 июня 1907

* * *

В голодной и больной неволе И день не в день, и год не в год. Когда же всколосится поле, Вздохнет униженный народ?

Что лето, шелестят во мраке, То выпрямляясь, то клонясь Всю ночь под тайным ветром, злаки: Пора цветенья началась.

Народ – венец земного цвета, Краса и радость всем цветам: Не миновать господня лета Благоприятного – и нам.

15 февраля 1909

* * *

Не спят, не помнят, не торгуют. Над черным городом, как стон, Стоит, терзая ночь глухую, Торжественный пасхальный звон.

Над человеческим созданьем, Которое он в землю вбил, Над смрадом, смертью и страданьем Трезвонят до потери сил...

Над мировою чепухою; Над всем, чему нельзя помочь; Звонят над шубкой меховою, В которой ты была в ту ночь.

30 марта 1909 Ревель

* * *

О, как смеялись вы над нами, Как ненавидели вы нас За то, что тихими стихами Мы громко обличили вас! Но мы – всё те же. Мы, поэты, За вас, о вас тоскуем вновь, Храня священную любовь, Твердя старинные обеты... И так же прост наш тихий храм, Мы на стенах читаем сроки... Так смейтесь, и не верьте нам, И не читайте наши строки О том, что под землей струи Поют, о том, что бродят светы...

Но помни Тютчева заветы: Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои...

Январь 1911

* * *

Я – Га'млет. Холодеет кровь, Когда плетет коварство сети, И в сердце – первая любовь Жива – к единственной на свете.

Тебя, Офелию мою, Увел далёко жизни холод, И гибну, принц, в родном краю, Клинком отравленным заколот.

6 февраля 1914

* * *

Так. Буря этих лет прошла. Мужик поплелся бороздою Сырой и черной. Надо мною Опять звенят весны крыла...

И страшно, и легко, и больно; Опять весна мне шепчет: встань... И я целую богомольно Ее невидимую ткань...

И сердце бьется слишком скоро, И слишком молодеет кровь, Когда за тучкой легкоперой Сквозит мне первая любовь...

Забудь, забудь о страшном мире, Взмахни крылом, лети туда... Нет, не один я был на пире! Нет, не забуду никогда!

14 февраля 1909

* * *

Да. Так диктует вдохновенье: Моя свободная мечта Всё льнет туда, где униженье, Где грязь, и мрак, и нищета. Туда, туда, смиренней, ниже, Оттуда зримей мир иной... Ты видел ли детей в Париже, Иль нищих на мосту зимой? На непроглядный ужас жизни Открой скорей, открой глаза, Пока великая гроза Всё не смела в твоей отчизне, Дай гневу правому созреть, Приготовляй к работе руки... Не можешь – дай тоске и скуке В тебе копиться и гореть... Но только – лживой жизни этой Румяна жирные сотри, Как боязливый крот, от света Заройся в землю – там замри, Всю жизнь жестоко ненавидя И презирая этот свет, Пускай грядущего не видя, Дням настоящим молвив: Нет!

Сентябрь 1911 – 7 февраля 1914

* * *

Когда мы встретились с тобой, Я был больной, с душою ржавой. Сестра, сужденная судьбой, Весь мир казался мне Варшавой! Я помню: днем я был "поэт", А ночью (призрак жизни вольной!) Над черной Вислой – черный бред... Как скучно, холодно и больно! Когда б из памяти моей Я вычеркнуть имел бы право Сырой притон тоски твоей И скуки, мрачная Варшава! Лишь ты, сестра, твердила мне Своей волнующей тревогой О том, что мир – жилище бога, О холоде и об огне.

1910 – 6 февраля 1914

* * *

Земное сердце стынет вновь, Но стужу я встречаю грудью. Храню я к людям на безлюдьи Неразделенную любовь.

Но за любовью – зреет гнев, Растет презренье и желанье Читать в глазах мужей и дев Печать забвенья, иль избранья.

Пускай зовут: Забудь, поэт! Вернись в красивые уюты! Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой! Уюта – нет. Покоя – нет.

1911 – 6 февраля 1814

* * *

В огне и холоде тревог Так жизнь пройдет. Запомним оба, Что встретиться судил нам бог В час искупительный – у гроба.

Я верю: новый век взойдет Средь всех несчастных поколений. Недаром славит каждый род Смертельно оскорбленный гений.

И все, как он, оскорблены В своих сердцах, в своих певучих. И всем – священный меч войны Сверкает в неизбежных тучах.

Пусть день далек – у нас всё те ж Заветы юношам и девам: Презренье созревает гневом, А зрелость гнева – есть мятеж.

Разыгрывайте жизнь, как фант. Сердца поэтов чутко внемлют, В их беспокойстве – воли дремлют; Так точно – черный бриллиант

Спит сном неведомым и странным, В очарованьи бездыханном, Среди глубоких недр, – пока В горах не запоет кирка.

1910 – 6 февраля 1914

–

Fecit.. – Негодование рождает стих. Ювенал. Сатиры, I, 79 (лат.).

–

ИТАЛЬЯНСКИЕ СТИХИ

(1909)

Sic finit occulte sic multos decipit aetas

Sic venit ad finem quidquid in orbe manet

Heu heu praeteritum non est revocabile tempus

Heu propius tacito mors venit ipsa pede.

Надпись под часами в церкви Santa Maria Novella

(Флоренция)

РАВЕННА

Всё, что минутно, всё, что бренно, Похоронила ты в веках. Ты, как младенец, спишь, Равенна, У сонной вечности в руках.

Рабы сквозь римские ворота Уже не ввозят мозаи'к. И догорает позолота В стенах прохладных базилик.

От медленных лобзаний влаги Нежнее грубый свод гробниц, Где зеленеют саркофаги Святых монахов и цариц.

Безмолвны гробовые залы, Тенист и хладен их порог, Чтоб черный взор блаженной Галлы, Проснувшись, камня не прожег.

Военной брани и обиды Забыт и стерт кровавый след, Чтобы воскресший глас Плакиды Не пел страстей протекших лет.

Далёко отступило море, И розы оцепили вал, Чтоб спящий в гробе Теодорих О буре жизни не мечтал.

А виноградные пустыни, Дома и люди – всё гроба. Лишь медь торжественной латыни Поет на плитах, как труба.

Лишь в пристальном и тихом взоре Равеннских девушек, порой, Печаль о невозвратном море Проходит робкой чередой.

Лишь по ночам, склонясь к долинам, Ведя векам грядущим счет, Тень Данта с профилем орлиным О Новой Жизни мне поет.

Май – июнь 1909

* * *

Почиет в мире Теодорих, И Дант не встанет с ложа сна. Где прежде бушевало море, Там – виноград и тишина. В ласкающем и тихом взоре Равеннских девушек – весна.

Здесь голос страсти невозможен, Ответа нет моей мольбе! О, как я пред тобой ничтожен! Завидую твоей судьбе, О, Галла! – страстию к тебе Всегда взволнован и встревожен!

Июнь 1909

ДЕВУШКА ИЗ SPOLETO

Строен твой стан, как церковные свечи. Взор твой – мечами пронзающий взор. Дева, не жду ослепительной встречи Дай, как монаху, взойти на костер!

Счастья не требую. Ласки не надо. Лаской ли грубой тебя оскорблю? Лишь, как художник, смотрю за ограду, Где ты срываешь цветы, – и люблю!

Мимо, всё мимо – ты ветром гонима Солнцем палима – Мария! Позволь Взору – прозреть над тобой херувима, Сердцу – изведать сладчайшую боль!

Тихо я в темные кудри вплетаю Тайных стихов драгоценный алмаз. Жадно влюбленное сердце бросаю В темный источник сияющих глаз.

3 июня 1909

ВЕНЕЦИЯ

1

С ней уходил я в море, С ней покидал я берег, С нею я был далёко, С нею забыл я близких...

О, красный парус

В зеленой да'ли!

Черный стеклярус

На темной шали!

Идет от сумрачной обедни, Нет в сердце крови... Христос, уставший крест нести...

Адриатической любови

Моей последней

Прости, прости!

9 мая 1909

2

Евг. Иванову

Холодный ветер от лагуны. Гондол безмолвные гроба. Я в эту ночь – больной и юный Простерт у львиного столба. На башне, с песнию чугунной, Гиганты бьют полночный час. Марк утопил в лагуне лунной Узорный свой иконостас.

В тени дворцовой галлереи, Чуть озаренная луной, Таясь, проходит Саломея С моей кровавой головой.

Всё спит – дворцы, каналы, люди, Лишь призрака скользящий шаг, Лишь голова на черном блюде Глядит с тоской в окрестный мрак.

Август 1909

3

Слабеет жизни гул упорный. Уходит вспять прилив забот. И некий ветр сквозь бархат черный О жизни будущей поет.

Очнусь ли я в другой отчизне, Не в этой сумрачной стране? И памятью об этой жизни Вздохну ль когда-нибудь во сне?

Кто даст мне жизнь? Потомок дожа, Купец, рыбак, иль иерей В грядущем мраке делит ложе С грядущей матерью моей?

Быть может, венецейской девы Канцоной нежной слух пленя, Отец грядущий сквозь напевы Уже предчувствует меня?

И неужель в грядущем веке Младенцу мне – велит судьба Впервые дрогнувшие веки Открыть у львиного столба?

Мать, что' поют глухие струны? Уж ты мечтаешь, может быть, Меня от ветра, от лагуны Священной шалью оградить?

Нет! Всё, что есть, что было, – живо! Мечты, виденья, думы – прочь! Волна возвратного прилива Бросает в бархатную ночь!

26 августа 1909

ПЕРУДЖИЯ

День полувеселый, полустрадный, Голубая даль от Умбрских гор. Вдруг – минутный ливень, ветр прохладный, За окном открытым – громкий хор.

Там – в окне, под фреской Перуджино, Черный глаз смеется, дышит грудь: Кто-то смуглою рукой корзину Хочет и не смеет дотянуть...

На корзине – белая записка: "Questa sera... монастырь Франциска..."

Июнь 1909

ФЛОРЕНЦИЯ

1

Умри, Флоренция, Иуда, Исчезни в сумрак вековой! Я в час любви тебя забуду, В час смерти буду не с тобой!