Текст книги "Стихотворения. Поэмы. Театр"

Автор книги: Александр Блок

 
Всю ночь я слышу вздохи странные,
У изголовья слышу речь.
Я опущусь в окно туманное
И буду с улицы стеречь.
 
 
Ах, эти страхи все напрасные,
Моя загадка – здесь – во мне.
Все эти шорохи бесстрастные —
Поверь, величье в тишине.
 
 
Я подстерег и успокоился.
И кто другой бы мог придти?
И только мой восторг удвоился —
Всё Ты же на моем пути!
 
 
О, это Ты – и вздохи странные,
И сны, и шорохи, и речь…
Ты – безначальная, желанная,
Ты – разрешенье милых встреч!
 

Май 1902

 
Поздно. В окошко закрытое
Горькая мудрость стучит.
Всё ликованье забытое
Перелетело в зенит.
 
 
Поздно. Меня не обманешь ты.
Смейся же, светлая тень!
В небе купаться устанешь ты —
Вечером сменится день.
 
 
Сменится мертвенной скукою —
Краски поблекнут твои…
Мудрость моя близорукая!
Темные годы мои!
 

Май 1902

 
Сплетались времена, сплетались страны.
Мы из Венеции на север шли,
Мы видели дождливые туманы.
Оторвались, – и к Лидо подошли.
 
 
Но берег пуст, и даль оделась в сети
И долгого и тонкого дождя.
Мы подождем. Мы будем только дети,
В живой игре на север уходя.
 
 
Так началось времен изображенье.
Игра веков! О, как ты дорога!
Бесчисленные развернулись звенья,
Летели брызги, искры, жемчуга.
 
 
Но кто прошел? кто заглянул в туманы?
Игру, мечту – кто видел издали?..
Сплетались времена, сплетались страны,
Мы, не свершив, на север отошли.
 

2 июня 1902

 
Загадай и скройся в ночь,
И следи, одетый мраком:
За ночным росистым злаком
Выйдет северная дочь.
 
 
У нее в глазах мечта —
Отдаленное моленье.
Как у матери Христа,
Тайной силы откровенье.
 
 
Ризы длинные белей
Херувимских нежных крылий.
Ах, в объятиях у ней
Сонмы девственные лилий…
 
 
Загадай и скройся в ночь,
И следи, одетый мраком:
Выйдет северная дочь
За вечерним гибким злаком…
 

2 июня 1902

Первый голос

 
Грустнее не бывали думы.
Последних лет на рубеже
Бесцельно вслушиваюсь в шумы
На доцветающей меже.
 

Второй голос

 
Усыплён я земными тревогами,
Всё иное – певучий обман.
В тишине над святыми дорогами
Почивает безбрежный туман.
 

Первый голос

 
Не здесь ли верное жилище?
Кузнечик вечен, вечен злак.
Здесь встретятся богач и нищий,
Протянут руки друг и враг.
 

Второй голос

 
Но в тумане надежды затеряны,
И поют мои песни вдали.
До конца сочтены и измерены
Эти стоны недужной земли.
 

Первый голос

 
Земля зарделась не случайно,
Заря с луною вместе шла.
Передо мной, сгорая тайно,
Жена лазурная плыла.
 

Второй голос

 
Нет предела земному познанию,
Гладь земная видна далеко…
Нынче тягостно было свидание,
Завтра – снова светло и легко.
 

7–8 июня 1902. Шахматово

Καὶ εἷδον οὐρανὸν καινὸν κα ὶ γῆν καινήν ὁ γὰρ πρῶος οὐρανὸς κα ὶ ἡ πρώτή γῆ παρ ῆ λϑε, κα ὶ ἡ ϑάλασσα οὐκ ἔστιν ἔ τι. Καὶ τὴν πόλιν τὴν ἁγιαν, Ἱερουσαλὴμ καιν ὴ ν, εἷδον καταβαίνουσαν ἐν τοῦ οὐρανοῦ απὸ τοῦ ϑεοῦ, ἡ τοιμασμένημ ώς νύμφην κεκοσμημένην τῷ ἀνδρ ὶ ἀυτῆς.

Ἀποκάλυψις, κα, 1–2[18]18
  И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от бога с неба, приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего.
  Апокалипсис, <гл. 2>, 1–2 (греч.). – Ред.


[Закрыть]

 
Мы истомились в безмерности.
Вот мои песни – и дни.
Речи задумчивой верности —
Не сочтены ли они?
 
 
Нет. Еще всё не измерено.
Всё еще чую красу.
Знамя блаженства потеряно.
Я отыскал – и несу!
 
 
Страшные клятвы победные,
Невероятные сны.
Звуки могучие, медные,
Стоны моей глубины!
 
 
Что же? В последнем пылании
Ярче и громче обман!
Если не будет свидания, —
Пусть пролетит ураган!
 
 
Облако! Тени придвинулись!
Вот – бездыханность близка.
Мы над землей опрокинулись,
Нам промечтались века!..
 
 
Дева! Астарта! Невнятное!
Близко – и весело там!
Ах! Стережет необъятное.
Вот он – белеющий храм!..
 
 
О, неизбежное, милое…
О, Лучезарная, Ты?
Над незарытой могилою
Как побелели цветы!
 
 
Крики умолкли. В смятении
Нам промечтались века…
Смерть ли? О, нет, об успении
Дума уже высока…
 
 
Всё отступило из времени.
Сила пределов мертва.
Память проклятого семени
Смыла Иная Молва.
 
 
Где вы, обильные матери
С грудью Сидонских богинь?
Пламень, бушующий в кратере,
Гибель цветущих пустынь?!
 
 
Знаменье – риза струящая
Неиссякающий свет.
Это – Жена восходящая —
Поздний, но верный ответ.
 

21 июня 1902

 
Они идут – туманные
С мерцаньями в глазах.
На них одежды странные,
Вокруг – печаль и страх.
 
 
Несут обетования,
Но шаг их мерно-тих.
Ужасные желания
Когда-то были в них.
 
 
Они сердца кровавили,
Их слезы запеклись.
Кровавый ток оставили
И улетели в высь.
 
 
Теперь идут туманные,
Одежды их белы.
Но чудные, но странные,
Исполненные мглы.
 

23 июня 1902

Канун Иванова дня

 
Я помню тихий мрак и холод с высоты.
Там своды мрачные задумчиво чернели.
Там нити прочные сплетались, как мечты,
Здесь – думы грешные, сплетаясь, пламенели.
 
 
Там – лестницы взбегали к куполам,
И образа мерцали странным светом.
Недосягаемым тогда казалось нам
Предаться пламенеющим обетам…
 

29 июня 1902

 
Ушли в туман мечтания,
Забылись все слова.
Вся в розовом сиянии
Воскресла синева.
 
 
Умчались тучи грозные,
И пролились дожди.
Великое, бесслезное!..
Надейся, верь и жди.
 

30 июня 1902

 
Вот снова пошатнулись дали,
Бегут, синеющие, в высь.
Открыли всё, что закрывали,
И, засмеявшись, вновь слились…
 
 
Пускай же долго без просвета
Клубятся тяжко облака.
Ты неизбежна, Дева Света,
Душа – предчувствием легка.
 
 
Она займется в час вечерний,
В прохладном таинстве струи,
И скроет свой восторг безмерный
В одежды белые Твои.
 

Июнь 1902

 
Хоронил я тебя, и, тоскуя,
Я растил на могиле цветы,
Но в лазури, звеня и ликуя,
Трепетала, блаженная, ты.
И к родимой земле я клонился,
И уйти за тобою хотел,
Но, когда я рыдал и молился,
Звонкий смех твой ко мне долетел.
Похоронные слезы напрасны —
Ты трепещешь, смеешься, жива!
И растут на могиле прекрасной
Не цветы – огневые слова!
 

Июнь 1902

 
Когда смыкаешь ты ресницы,
Твоя душа себе берет
Прекрасный образ белой птицы
И в нем взрезает глади вод.
 

Июнь-июль 1902

 
Замерла береговая песня;
В стоне чайки – белоснежный зов.
В тишине – еще, еще чудесней
Дуновенья снежных облаков.
 

Июнь-июль 1902

 
Для меня возможны все желания,
И великие и малые мечты.
Мне понятны бездны, содрогания,
Тишина, и день, и ночь, и ты.
 

5 июля 1902

 
Исчезла, отлетела в высь.
Замолкла в сферах отдаленных.
Стезей лазурной поднимись
На крыльях светлых и влюбленных.
 
 
Там подними ее покров.
На стон ответствуй равным стоном.
Страну видений и духов
Могучим пронизай законом.
 
 
Лови, лови ее ответ.
Ты лучшие проводишь годы.
Там – впереди – ни звуков нет,
Ни снов, ни страсти, ни свободы.
 
 
Проснулся дремлющий орел
И к солнцу обратил зеницы.
И там, тоскующий, нашел
Стезю мятежной голубицы.
 

11 июля 1902

 
В дрожащем эфире
Светила купались чудесно.
Я думал о мире
С тобою, прелестной.
 
 
С тоскою о боге,
С тоскою в невольной разлуке —
На этой дороге
Мне слышались чудные звуки.
 

13 июля 1902

 
По узким площадям ловил я тень девицы,
Но камни и тоска, казалось, – заодно.
Я ночью ворожил перед окном светлицы, —
Не отворилось мне дрожащее окно.
 
 
Я птицей пролетел, бросая страсти крики,
И страстно верил я белеющим словам.
Я был перед тобой двуликий и безликий,
Я тень твою искал по узким площадям.
 

13 июля 1902

 
Сладко найти нам звезду.
Вот она – в небе видна.
Я осторожно приду —
Будем шептать имена.
 
 
К нашей родной стороне
Ты устремись – и не лги.
Вечер мой снова в огне,
День мой свершает круги.
 

18 июля 1902

 
Вечер мой в красном огне.
День мой свершает круги.
  О, не вздыхай обо мне,
  Юная, сердцем не лги.
 
 
Сонная дремлет земля,
Этих огней далека.
  Выйди в ночные поля,
  Мы углубимся в века.
 

19 июля 1902

 
Не знаю тебя и не встречу.
Больнее, но легче не встретить.
Лишь знак отреченья замечу —
И легче тебя обесцветить.
 

20 июля 1902

 
Ты знаешь ли тайну свободы
И распри недужной земли?
Бежали угрюмые годы,
Мы были от знанья вдали.
 

21 июля 1902

 
Зову тебя в дыму пожара,
В тревоге, в страсти и в пути.
Ты – чудодейственная кара,
К земле грозящая сойти.
 
 
Но в этом сумраке бездумном,
В отдохновительные дни —
Я полон мыслью о бесшумном,
И сердце прячется в тени.
 
 
О, пробуди на подвиг ратный,
Тревогой бранной напои!
Восторг живой и благодатный —
Бряцанья звонкие твои!
 
 
В суровом дуновеньи брани
Воспряну, вскрикну и пойму
Мечты, плывущие в тумане,
Черты, сквозящие в дыму!
 

26 июля 1902

 
Бедная, клонишься ты
В злую дорожную пыль.
Плачут степные цветы,
Плачет летучий ковыль.
 
 
Ветер тебя унесет,
Стоны замолкнут в пыли.
Солнце за горы падет —
Ты заиграешь в дали.
 

26 июля 1902

 
Как сон, уходит летний день,
И летний вечер только снится.
За ленью дальних деревень
Моя задумчивость таится.
 
 
Дышу и мыслю и терплю.
Кровавый запад так чудесен…
Я этот час, как сон, люблю,
И силы нет страшиться песен.
 
 
Я в этот час перед тобой
Во прахе горестной душою.
Мне жутко с песней громовой
Под этой тучей грозовою.
 

27 июля 1902

 
День таит в себе часы
Неизведанной красы.
Душный зной, дневная лень,
Отблеск дальних деревень.
 

27 июля 1902

 
Глухая странность бытия
Уже недолго будет сниться.
Пора в пустынные края,
В беззвездный сумрак погрузиться.
 
 
Исче́рпать влажные мечты,
Взломать удушливые своды,
Всползти на Башню Красоты
Под ураганом непогоды.
 
 
Вот я низвержен, истомлен,
Глупец, раздавленный любовью,
Как ясновидящий Сампсон,
Истерзан и испачкан кровью.
 

28 июля 1902

 
Сегодня образ твой чудесен —
Наряд твой темен, взор твой дик.
Я – не певец веселых песен,
Но вечно плакать не привык.
 

Июль 1902

Подраж<ание> Вал. Брюсову

 
Ты простерла белые руки
И легла в задумчивый гроб.
Я стою и слушаю стуки,
У окошка – снежный сугроб.
 
 
Дышу – и думаю радостный:
«В этом теле я видел дрожь».
И трепет объемлет сладостный,
На полу – окровавленный нож.
 

Июль 1902

 
Проходил я холодной равниной,
Слышал громкие крики вдали,
Слышал жалобный зов лебединый,
Видел зарево в красной пыли.
 

Июль 1902

 
Инок шел и нес святые знаки.
На пути, в желтеющих полях,
Разгорелись огненные маки,
Отразились в пасмурных очах.
 
 
Он узнал, о чем душа сгорала,
Заглянул в бледнеющую высь.
Там приснилось, ветром нашептало:
«Отрок, в небо поднимись.
 
 
Милый, милый, вечные надежды
Мы лелеем посреди небес…»
Он покинул темные одежды,
Загорелся, воспарил, исчез.
 
 
А за ним – росли восстаний знаки,
Красной вестью вечного огня
Разгорались дерзостные маки,
Побеждало солнце Дня.
 

1 августа 1902

 
Я облачился перед битвой
В доспехи черного слуги.
Вам не спасти себя молитвой,
Остервенелые враги!
 
 
Клинок мой дьяволом отточен,
Вам на погибель, вам на зло!
Залог побед за мной упрочен
Неотвратимо и светло.
 
 
Ты не спасешь себя молитвой —
Дрожи, скрывайся и беги!
Я облачился перед битвой
В доспехи черного слуги.
 

13 августа 1902

 
Гашу огни моих надежд.
Со вздохом закрываю окна.
Бегут мечтой твоих одежд —
Прозрачных облаков волокна.
 
 
Но медленный грозит закат, —
Уж легкий пурпур их окрасил.
Я приближенью ночи рад:
Я в ней себя обезопасил.
 

13 августа 1902

 
Священный голос ликовал,
Душа сияла и курилась.
Там купол небо раскрывал,
И богородица молилась.
 

13 августа 1902

 
Скиталец задремал в пути,
И богослов забыл о боге.
Не мне ль погаснуть и уйти
От неизведанной тревоги?
 

13(?) августа 1902

 
Всё, чем дышал я,
Чем ты жила,
Вчера умчал я
В пустыню зла.
 
 
Там насажу я
Мои цветы.
В гробу вздохну я —
Услышишь ты
 
 
О темной дали
Великих лет,
Когда мы знали
Вечерний свет.
 

14 августа 1902

 
Тебе, Тебе, с иного света,
Мой Друг, мой Ангел, мой Закон!
Прости безумного поэта,
К тебе не возвратится он.
 
 
Я был безумен и печален,
Я искушал свою судьбу,
Я золотистым сном ужален
И чаю таинства в гробу.
 
 
Ты просияла мне из ночи,
Из бедной жизни увела,
Ты долу опустила очи,
Мою Ты музу приняла.
 
 
В гробу я слышу голос птичий,
Весна близка, земля сыра.
Мне золотой косы девичьей
Понятна томная игра.
 

14 августа – 1 сентября 1902

 
Моя душа в смятеньи страха
На страже смерти заждалась,
Как молодая Андромаха
В печальный пеплум облеклась.
 
 
Увы, не встанет Гектор новый,
Сражен Ахиллом у стены,
И долговечные оковы
Жене печальной суждены.
 
 
Вот он ведет ее из брани —
Всесокрушающий Ахилл,
И далеко, в горящем стане,
Сраженья затихает пыл.
 

15 августа 1902

 
Ночи стали тоскливее,
Безысходнее – дни.
Ты еще молчаливее
Притаилась в тени.
 

19–20 августа 1902

 
Прости. Я холодность заметил
Равно – в тревоге и в тиши.
О, если бы хоть миг был светел
Бесцельный май твоей души!
 
 
О, если б знала ты величье
Неслыханное бытия!
О, если б пало безразличье,
Мы знали б счастье – ты и я!
 
 
Но это счастье невозможно,
Как невозможны все мечты,
Которые порою ложно
Моей душе внушаешь ты.
 

26 августа 1902

 
Месяц вышел, солнца нет,
Лишь зари вечерний свет.
Отдаленного набата
Голос тягостный плывет,
Но душа цвела когда-то
И теперь еще цветет.
 

Август 1902

 
Подумай о подземном шуме.
Мое ты сердце утиши.
Быть может, и в минутной думе
Скажусь любовью для души.
 

Август 1902

 
Давно хожу я под окнами,
Но видел ее лишь раз.
Я в небе слежу за волокнами
И думаю: день погас.
 
 
Давно я думу печальную
Всю отдал за милый сон.
Но песню шепчу прощальную
И думаю: где же он?
 
 
Она окно занавесила —
Не смотрит ли милый глаз?
Но сердцу, сердцу не весело:
Я видел ее лишь раз.
 
 
Погасло небо осеннее
И розовый небосклон.
А я считаю мгновения
И думаю: где же сон?
 

7 сентября 1902

Предоставьте мертвым погребать мертвецов.

(Евангелье)

Он не властен придти: он убит на пути,

Он в могилу зарыт, он мертвец.

(Вальтер Скотт)

Первый голос

 
Я – свободный глашатай веков.
Я – слуга у моей госпожи.
Укажи мне названье цветов,
Ей любимых цветов – укажи.
 

Второй голос

 
У высоких заброшенных стен,
Где впервые запомнил ты плен,
Там кусты притаились вербен,
Ярко-красных, кровавых вербен.
 

Первый голос

 
Кто ж, похитчик, душою не слаб?
Кто, покрытый ночной темнотой?
Будет он господин или раб —
Но не я, а другой?
 

Второй голос

 
Да, поутру, веселый, к крыльцу
Подойдет – и у сердца цветы.
Он не раб – господин: по кольцу,
По дрожащей руке, по лицу
Ты узнаешь, по знаку кровавой мечты.
 

Первый голос

 
Что́ мне тайна кровавых цветов!
Что́ мне лик господина – скажи!
Я – свободный глашатай веков.
Я – слуга у моей госпожи.
 

8 сентября 1902

 
Стремленья сердца непомерны,
Но на вершинах – маяки.
Они испытаны и верны,
И бесконечно далеки.
Там стерегут мое паденье
Веселых ангелов четы.
Там лучезарным сновиденьем
В лазури строгой блещешь Ты.
Призвал ли я Тебя из праха,
Иль Ты Сама ко мне сошла,
Но, неизведанного страха,
Душа, вкусивши, замерла…
 

15–30 сентября 1902

 
Передо мной – моя дорога,
Хранитель вьется в высоте:
То – ангел, ропщущий на бога
В неизъяснимой чистоте.
 
 
К нему не долетают стоны,
Ему до неба – взмах крыла,
Но тайновиденья законы
Еще земля превозмогла.
 
 
Он, белокрылый, звонко бьется,
Я отразил его мятеж:
Высоко песня раздается, —
Здесь – вздохи те же, звуки те ж.
 
 
И я тянусь, подобный стеблю,
В голубоватый сумрак дня,
И тайно вздохами колеблю
Траву, обнявшую меня.
 

30 сентября 1902

 
Все огни загораются здесь.
Там – туманы и мертвенный дым, —
Безначальная хмурая весь,
С ней роднюся я духом моим.
Но огни еще всё горячи,
Всё томлюсь в огневой полосе…
Только дума рождает ключи,
Холодеющий сон о красе…
Ах, и дума уйдет и замрет,
Будет прежняя сила кипеть,
Только милая сердцу вздохнет,
Только бросит мне зов – улететь.
Полетим в беззаконную весь,
В вышине, воздыхая, замрем…
Только ужас рождается здесь.
Там – лишь нежная память о нем.
 

Сентябрь 1902

 
Я ждал под окнами в тени,
Готовый гибнуть и смеяться.
Они ушли туда – одни —
Любить, мечтать и целоваться.
 
 
Рука сжимала тонкий нож.
В лохмотьях, нищий, был я жалок.
Мечтал про счастье и про ложь,
Про белых, девственных русалок.
 
 
И, дрогнув, пробегала тень,
Спешил рассеянный прохожий.
Там смутно нарождался день,
С прошедшим схожий и несхожий.
 
 
И вот они – вдвоем – одни…
Он шепчет, жмет, целует руки…
И замер я в моей тени,
Раздавлен тайной серой скуки.
 

Сентябрь 1902

 
О легендах, о сказках, о мигах:
  Я искал до скончания дней
  В запыленных, зачитанных книгах
  Сокровенную сказку о Ней.
 
 
Об отчаяньи муки напрасной:
  Я стою у последних ворот
  И не знаю – в очах у Прекрасной
  Сокровенный огонь, или лед.
 
 
О последнем, о светлом, о зыбком:
  Не открою, и дрогну, и жду:
  Верю тихим осенним улыбкам,
  Золотистому солнцу на льду.
 

17 октября 1902

 
Они живут под серой тучей.
Я им чужда и не нужна.
Они не вспомнят тех созвучий,
Которым я научена.
 
 
Я всё молчу и всё тоскую.
Слова их бледны и темны.
Я вспоминаю голубую
Лазурь родимой стороны.
 
 
Как странно им на все вопросы
Встречать молчанье и вопрос!
Но им приятно гладить косы
Моих распущенных волос.
 
 
Их удивленье не обидно,
Но в предвечерние часы
Мне иногда бывает стыдно
Моей распущенной косы.
 

Октябрь 1902

 
Мысли мои утопают в бессилии.
Душно, светло, безотрадно и весело.
Ты, прозвеневшая в странном обилии,
Душу мою торжеством занавесила.
 
 
Нет Тебе имени, Неизреченная,
Ты – моя тайна, до времени скрытая,
Солнце мое, в торжество облеченное,
Чаша блаженная и ядовитая!
 

Октябрь 1902

 
Осанна! Ты входишь в терем!
Ты – Голос, Ты – Слава Царицы!
Поем, вопием и верим,
Но нас гнетут багряницы!
Мы слепы от слез кровавых,
Оглушенные криками тлений.
· · · · ·
Но Ты в небывалых славах
Принесла нам вздохи курений!
 

7–8 ноября 1902

 
Загляжусь ли я в ночь на метелицу,
Загорюсь и погаснуть не в мочь.
Что́ в очах Твоих, красная девица,
Нашептала мне синяя ночь.
 
 
Нашепталась мне сказка косматая,
Нагадал заколдованный луг
Про тебя сновиденья крылатые,
Про тебя, неугаданный друг.
 
 
Я завьюсь снеговой паутиною,
Поцелуи, что долгие сны.
Чую сердце твое лебединое,
Слышу жаркое сердце весны.
 
 
Нагадала Большая Медведица,
Да колдунья, морозная ночь,
Что́ в очах твоих, красная девица,
На челе твоем синяя ночь.
 

12 ноября 1902

 
Ушел я в белую страну,
Минуя берег возмущенный.
Теперь их голос отдаленный
Не потревожит тишину.
 
 
Они настойчиво твердят,
Что мне, как им, любезно братство,
И христианское богатство
Самоуверенно сулят.
 
 
Им нет числа. В своих гробах
Они замкнулись неприступно.
Я знаю: больше чем преступно
Будить сомненье в их сердцах.
 
 
Я кинул их на берегу.
Они ужасней опьяненных.
И в глубинах невозмущенных
Мой белый светоч берегу.
 

16 ноября 1902

 
Мы проснулись в полном забвении —
    в полном забвении.
Не услышали ничего. Не увидели никого.
Больше не было слуха и зрения —
    слуха и зрения…
 
 
Колыхались, качались прекрасные —
    венчались прекрасные
Над зыбью Дня Твоего…
Мы были страстные и бесстрастные —
    страстные и бесстрастные.
 
 
Увидали в дали несвязанной —
    в дали нерассказанной
Пересвет Луча Твоего.
Нам было сказано. И в даль указано.
  Всё было сказано. Всё рассказано.
 

23 ноября 1902

 
Золотит моя страстная осень
Твои думы и кудри твои.
Ты одна меж задумчивых сосен —
И поешь о вечерней любви.
 
 
Погружаясь в раздумья лесные,
Ты училась меня целовать.
Эти ласки и песни ночные —
Только ночь – загорятся опять.
 
 
Я страстнее и дольше пробуду
В упоенных объятьях твоих
И зарей светозарному чуду
Загорюсь на вершинах лесных.
 

Ноябрь 1902

 
Любопытство напрасно глазело
Из щелей развратных притонов.
Окно наверху потемнело —
Не слышно ни вздохов, ни стонов.
 
 
Недовольные, сытые люди,
Завидуйте верхнему счастью!
Вы внизу – безвластные судьи,
Без желаний, без слез, без страсти.
 
 
Мы прошли желанья и слезы,
Наши страсти открыли тайны.
И мы с высоты, как грозы,
Опалили и вас – случайно…
 

13 декабря 1902

 
Здесь тихо и светло. Смотри, я подойду
И в этих камышах увижу всё, что мило.
Осиротел мой пруд. Но сердце не остыло.
В нем всё отражено – и возвращений жду.
 
 
Качаются и зеленеют травы.
Люблю без слов колеблемый камыш.
Всё, что ты знал, веселый и кудрявый,
Одной мечтой найдешь и возвратишь.
 
 
Дождусь ли здесь условленного знака,
Или уйду в ласкающую тень, —
Заря не перейдет, и не погаснет день.
 
 
Здесь тихо и светло, В душе не будет мрака.
Она перенесла – и смотрит сквозь листву
В иные времена – к иному торжеству.
 

22 января 1902

 
Днем за нашей стеной молчали, —
Кто-то злой измерял свою совесть.
И к вечеру мы услыхали,
Как раскрылась странная повесть.
 
 
Вчера еще были объятья,
Еще там улыбалось и пело.
По крику, по шороху платья
Мы узнали свершенное дело.
 
 
Там в книге открылась страница,
И ее пропустить не смели…
А утром узнала столица
То, о чем говорили неделю…
 
 
И всё это – здесь за стеною,
Где мы так привыкли к покою!
Какой же нам-то ценою
Досталось счастье с тобою!
 

29 января 1903