Текст книги "Роковое число (СИ)"
Автор книги: Александр Егоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Уровень воды на ближней стремнине был по колено. Олег сразу ощутил силу напора, возникло сомнение в осуществимости переправы. И все же он решил дойти до конца. Может, даже, еще раз пройти переправу со вторым рюкзаком по закрепленной стропе: уж больно сомнительным был запасной вариант выхода. Преодолев первую стремнину, он легко прошел по отмели и вошел в дальнюю, более мощную…
…Катя, напрочь забывшая о своем обещании помогать Соне, с восторгом смотрела на пересекающего бурную реку Олега. Вот он взобрался на каменную гряду, преодолел ближнюю стремнину, вышел на отмель. «Как же ловко он идет, – с восхищением прошептала она. – Вот молодец. Да и река не столь уж страшная, как нам показалось вначале. А почему бы и мне не перейти ее следом за Олегом? Действительно, почему? Стропа же натянута, я буду держатся за нее. Олег, конечно, сперва нахмурится, но потом обязательно похвалит меня». Женщина решительно вскинула рюкзак на плечи и шагнула в воду. Разом позабыв все наставления Олега, она не только не прикрепила карабин к стропе, но и встала ниже стропы. «И вода не такая уж холодная, – подумала Катя. – А дальше будет мельче. Я же видела: самое глубокое место – у нашего берега. Главное – не поскользнуться». Она выбралась на гряду и, сделав еще пару шагов, вошла в стремнину. Мощный напор воды ошеломил ее. С трудом она сделала-таки шаг, попыталась шагнуть дальше, но даже не поняла, почувствовала тщетность своих усилий. "Вот тебе и нестрашная река, – успела еще подумать Катя. – Надо выбираться назад. Она попыталась развернуться, но поток воды оторвал ее от стропы, повалил, поволок...
...Соня, завороженная красотой и мощью потока, рвущегося через узкую щель между скалами, не следила за переправой Олега: стропа в меру натянута – ну и ладно. Не обращала она внимания и на Катю. Нет, если бы потребовалась помощь, она бы тут же позвала подругу. Но ее помощь пока не нужна, пусть попрыгает от восторга, пофотографирует... Стропа вдруг дернула ее руку. Соня нехотя отвела взгляд от ручья и... обомлела. Катя с рюкзаком на плечах браво идет по гряде. Соня хотела крикнуть, но язык будто к гортани прилип. Вот Катя сделала шаг, еще один, еще... Вдруг она, беспомощно взмахнув руками, повалилась на бок. Поток подхватил женщину и поволок ее.
Не отдавая себе отчет, что она делает, Соня, не раздумывая, прыгнула в воду: Катя гибнет, надо спасать. И тут же, поскользнувшись, упала, целиком погрузившись в воду. «Вот и конец, – вдруг поняла она. – Здесь я и останусь. Дочка моя, Верочка, прости свою непутевую мать. Прости и прощай...».
Жажда жизни спасла-таки уже простившуюся с дочерью Соню, заставив ее встать на колени, вынырнуть. В уши ударил крик Олега
– ...стоять!...
Соня вдруг с изумлением осознала: жива. Более того, никакой опасности нет, она стоит на коленях у самого берега. Только вся вымокла и куда-то делась стропа...
…Олег уже почти достиг прибрежной отмели, когда почувствовал резкий рывок стропы назад. И почти тут же раздался отчаянный женский крик. Олег обернулся, и мороз пробежал у него по коже: поток тащил отчаянно барахтающуюся Катю. А с берега ей на выручку устремилась Соня.
– Стоять! – заорал Олег, расстегивая застежку рюкзака. – Соня, стоять!
И с ужасом увидел, как женщина, споткнувшись, упала и вся ушла под воду. Катю же поток прижал к прибрежной отмели, она лежала лицом вниз, не подавая признаков жизни. Которую спасать первой? О, черт, неужели они обе сейчас погибнут? Успеет ли он добежать до Сони, успеет ли вытащить ее живой?
Олег сбросил с плеч рюкзак, швырнул его на берег. Следом отшвырнул и бесполезную уже стропу. Бросился было к Соне. Но вот из-под воды показалась Сонина голова: женщине удалось-таки встать на колени. Поняв, что Соня сейчас вне опасности, Олег устремился к Кате, крикнув только:
– Соня, ради бога, так и стой. Не пытайся вылезти на берег сама.
Тут уж не до раздумий: стоит ли переправляться или пойти на запасной вариант. Катю на левый, их, берег не вытащить ни через две стремнины, ни – тем более – через одну объединенную. Да и жива ли она? Лежит без движения, левая нога в крови.
Олег добежал до женщины, рывком поднял ее. Слава богу, дышит. Он стащил с Кати рюкзак, швырнул его на берег, взял женщину на руки и понес ее к берегу. Катя застонала, приоткрыла глаза.
– Вот, доставила хлопот, – чуть слышно прошептала она.
– Да уж, – буркнул Олег, стараясь не споткнуться, не поскользнуться.
Он пристроил Катю возле зарослей ольховника, прислонил ее к большому камню и побежал выручать Соню, которая так и стояла на коленях в воде у самого берега, мокрая, дрожащая. Олег помог ей подняться, вытащил ее на берег и бросил взгляд на Катю: как она после такой встряски. Женщина полулежала у того же камня, широко расставив ноги, и, уткнув лицо в ладони, рыдала.
Переведя и Соню на правый берег и убедившись, что рюкзак, который нес он сам, не намок, Олег пошел за оставшимися вещами. Засовывая в рюкзак последнюю пару ботинок, услышал всплеск. Поднял голову, не чая увидеть ничего хорошо. И не ошибся: в ручье лежал Сонин рюкзак, а сама Соня пыталась вытащить его.
– Живо на берег, – истошным голосом заорал Олег.
Соня выпустила рюкзак, шагнула, поскользнулась и шлепнулась плашмя в поток. Олег отбросил рюкзак, не выбирая пути, перебежал ручей, ухватил Соню за волосы, рывком поднял ее, перехватил подмышки, прижал к себе, ощутив под мокрой рубашкой трепетание грудей, и вытащил на берег. Затем выволок из ручья и рюкзак, из которого струей вытекала вода.
– Что тебе понадобилось в рюкзаке, – устало спросил ее.
– Хотела достать себе и Кате сухое белье, – ответила Соня всхлипывая.
– Теперь все ваши вещи мокрые, – зло сказал Олег. – Никуда сегодня не пойдем, сушиться надо. Чтоб больше без моего разрешения с места даже и не вставали. Понятно.
– Понятно, – проговорила Соня.
Катя же только громко всхлипнула.
Вновь перейдя ручей, Олег обернулся. Катя сидела в той же позе и все так же рыдала. Соня стояла перед ней на коленях, гладила по плечам, утешая. Олег вздохнул, чувствуя, как темная и мрачная злоба закипает в груди, вскинул рюкзак и в очередной раз зашагал через ручей.
Итак, итоги переправы плачевны: две перепуганные, дрожащие от холода и пережитого ужаса женщины, два мокрых рюкзака и потерянных впустую полдня. Олег почувствовал, как внутри него закипает темная злоба. Но сейчас не время разборок: вода в ручье быстро поднимается, надо подниматься на отрог. Олег бережно, за руку отвел наверх Соню, усадил ее. Вернулся за Катей, все еще всхлипывающей после пережитого на переправе. Столь же бережно отвел наверх и ее, усадил рядом с подругой. Затем Олег втащил все три рюкзака, перевел дух и мрачно посмотрел на своих спутниц. Те сидели на камне рядышком, виновато понурив головы.
– Чего сидите? – прикрикнул он на них. – Выжимайте рубашки. А я пока поставлю палатку.
Катя и Соня торопливо скинули рубахи, принялись их выкручивать. Олег посмотрел на них, усмехнулся ехидно: сквозь тонкую мокрую ткань лифчиков просвечивали, алея, соски. Он быстро вытащил из своего рюкзака палатку и стал ловко устанавливать ее на небольшой относительно ровной площадке. Установив палатку, кинул туда свой, единственный, оставшийся сухим спальник и велел женщинам лезть в нее, швырнул им сухое полотенце – по счастью оно было в его рюкзаке – и флягу со спиртом.
– Растирайте друг друга. Катя, ты не ободралась о камни?
– Ободралась, – всхлипнула женщина.
Олег вернулся к рюкзаку, достал бальзам и просунул руку в палатку.
– Аккуратно смажь все раны и ссадины. Как я смазывал тебе натертые ноги. Что ободрала-то?
– Больше всего живот, – пролепетала Катя, рассматривая свое исцарапанное тело.
– Тогда побудь пока без трусиков, чтобы ткань не прилипла к открытым ранкам.
– Трусики все мокрые, – горестно проговорила Катя.
Пока женщины вытирались, разогревались, да смазывали бальзамом Катины ссадины, Олег разжег костер, затем спустился к ручью, набрал в котелок воды: надо же вскипятить чай. Ясно дело, сегодня они больше не пойдут, надо сушить вещи. Вновь подумав о потере половины дня и чертыхнувшись, Олег принялся распаковывать женские рюкзаки. Первым делом разложил на камнях оба спальника. Затем натянул над костром стропу, привязав ее концы к тяжелым камням, да еще сверху навалив несколько для надежности. На стропе аккуратно развесил мокрые женские вещички. Проверил: не достанет ли пламя, не подпалит ли сохнущие вещи. Остался доволен.
– Давайте сюда свою мокрень, – крикнул он женщинам.
Из палатки высунулась голая женская рука, протягивающая ему два насквозь мокрых лифчика и двое столь же насыщенных водой трусиков. Олег тщательно выжал все вещички и бережно повесил их на стропу. Ярость бушевала в его груди, мешала рассуждать трезво. Ярость – и еще какое-то чувство, понять которое Олег не мог. Он был готов избить их – и жалел их. Он ненавидел их – и молил все силы судьбы не разлучать его с ними… «Ведь могли погибнуть ни за понюшку табаку! – подумал он зло. – Экие идиотки». Тем временем вода начала закипать.
– Вылезайте чаевничать, – крикнул Олег в сторону палатки.
– Мы же совсем голые, нам и надеть-то нечего, – отозвалась Соня.
Олегу очень хотелось издевательски бросить им: ну и вылезайте голые, коли не додумались штаны с собой прихватить. Даже представил, как вылезают они из палатки голышом, пытаясь прикрыть свои прелести руками. Помедлив, он вздохнул, усмехнулся, достал из своего рюкзака аккуратно сложенные женские штаны, извлек оттуда же ночнушки, попавшие к нему еще при перераспределении вещей в ущелье.
– Держите! Катя, тебе пока можно надеть только ночную рубашку, а то разотрешь раны.
– Эх, – донесся из палатки Катин вздох. – Надо было мне все-таки снять рубашку.
Олег против своей воли улыбнулся.
Через пару минут из палатки выбрались обе женщины, смущенные, растерянные. Чай пили молча. В груди Олега клокотала, охватывая его всего, злоба.
– Выпороть бы вас обеих за такие шуточки, – буркнул он, не в силах сдерживать душившие его чувства.
– И выпори, – спокойно сказала Соня. – Заслужили. Только пори по-настоящему, а не в шутку.
– И за все провинности, с самого начала похода – смущенно вздохнула Катя. – Подозреваю, что много их набралось.
Олег опешил: такой реакции он никак не ожидал. Ну, лепет оправдания, слезы, мольбы простить, на худой конец, истерика. Но такое… Злоба пропала, пришла растерянность. Что же делать-то?
– Что ж, раз вы согласны, – пробормотал он растерянно.
И запнулся, с ужасом поняв, что разом перечеркнул все возможности разрешить ситуацию иначе.
– Давайте считать провинности, – проговорил, стараясь не очень заикаться.
– Давай, – улыбнувшись, тихо проговорила Соня.
Начали перебирать, высчитывать, за какую провинность какое наказание причитается. Поначалу более усердствовали сами женщины, Олег же отделывался небольшими репликами, относя ту или иную провинность к несущественным, но постепенно увлекся, стал сам припоминать, где и как проштрафились. Воспользовавшись ситуацией, он в который уж раз подробно разбирал каждый проступок, объяснял, к каким неприятными, а то и непоправимыми последствиями могли такие проступки завершиться. Женщины внимательно его слушали, то и дело краснея. Собственно, все это Олег говорил им и раньше, почитай, каждый вечер. Но до сегодняшнего разговора все разъяснения и нравоучения Олега были пустым сотрясением воздуха: ничего хоть чуточку похожего на опасность, как казалось обеим женщинам, не было. Особенно подробно разобрал Олег последний инцидент. И хотя он и ни слова не сказал о грозившем ему самому, Катя и Соня поняли: своими неправильными действиями приготовили они могилу всем троим.
– Да, – тихо молвила Соня. – А я-то была уверена, что поступаю правильно. А, оказывается, провинилась больше, чем Катя.
– Больше, – жестко сказал Олег. – Поскольку ты одна стояла устойчиво, только ты и могла обеспечить нам страховку. Ты же и не только не помогла нам, но сама оказалась в опасности.
Когда же подсчитали, кому сколько причитается, Олег, улыбнувшись, сказал:
– Чересчур много набралось. Давайте введем понижающий коэффициент.
– Не надо, – отвергла его предложение Соня. – Разделим наказания на несколько дней и получим все сполна. Надеюсь, ты, Катюша, не возражаешь?
И она с улыбкой посмотрела на подругу, у которой провинностей оказалось куда больше.
– Не возражаю, – ответила та зардевшись. – Все должно быть справедливым.
– Ну а чем пороть-то вас? – Олег решил ухватиться хотя бы за соломинку. – Разве что отшлепать вас рукой.
– Зачем же, – Соня вновь возразила ему, явно перехватывая инициативу. – Ольховник рядом, нарежь прутьев.
– Ладно, – вздохнул Олег. – Решайте пока, кого из вас наказывать первой.
Он взял нож и пошел вниз, к ручью…
…Соня, проводив Олега взглядом, повернулась к Кате и сказала негромко:
– А ведь наврала нам та особа. Не порол Олег ту Оксану, все это выдумка.
– Почему ты так считаешь? – рассеянно проговорила Катя, с ужасом думая о предстоящем наказании.
– А потому, милая моя подружка, – улыбнулась Соня. – Что будь та история хоть чуточку правдой, нас бы уже выпороли.
– А ведь верно, – изумленно проговорила Катя. – Ведь мы с тобой так учудили, что той Оксане и не снилось. Может, Олег нас таки пожалеет?
– Опять? – нахмурилась Соня.
– Все-таки, какая же правильная – вздохнула Катя. – Неужели тебе не страшно, не противно быть поротой?
– И страшно, и противно, – вздохнула Соня. – Но и прощения после сегодняшних наших выкрутасов принимать нельзя. После такого прощения я уж точно не смогу себя уважать. Или ты думаешь не так?
– Да все так, ты права, как всегда права. Но признайся: не заговори Олег о порке, смогла бы ты сама потребовать наказать нас?
– Не знаю, – честно ответила Соня. – Но раз уж так выпало, то хочу пройти до конца.
Они помолчали немного. Катя открыла косметичку и достала пачку сигарет. Соня нахмурилась.
– Ну, Соня. Раз предстоит такое…
– Ладно, – улыбнулась Соня. – Дай и мне.
Они закурили, помолчали, каждая думала о своем – и об одном и том же.
– Соня, – вдруг тихо проговорила Катя. – А ты расскажешь об этом дочери?
– Не знаю, – ответила та после долгой паузы. – Наверное… Нет, все же расскажу. Обязательно расскажу.
Она вдруг встряхнула головой, словно отгоняя от себя искушение, и повторила с ожесточением:
– Обязательно расскажу, – вновь помолчала, жадно затягиваясь дымом. – Нельзя мне скрыть такое, нельзя… Моей маме куда тяжелее было исповедоваться в том, последнем письме. И, с учетом всех обстоятельств, особенностей ее профессии, возможности умолчать о содеянном было куда больше. Но она же не пошла на это. И я ей очень благодарна за честность. Могу ли я, зная, как поступила в подобной ситуации моя мама, позволить себе солгать, дабы выглядеть в глазах дочери лучше, чем я есть… – Соня еще помолчала и спросила негромко. – А ты?
– Ох, не знаю, – пробормотала Катя, отводя взгляд. – Решусь ли…
Настал Катин черед жадно тянуть сигарету, выигрывая время.
– Впрочем, раз ты все расскажешь Вере… Тогда уж лучше мне самой во всем признаться…
Она горько усмехнулась, загасила окурок о камень.
– Ладно, давай решать, кого из нас первой…
– Могу я.
Катя помолчала немного, покачала головой.
– Нет, – сказала она тихо. – Увидев, как порют тебя, могу и оробеть. Пусть уж я буду первой. Ты как, не…
– Не, – усмехнулась Соня. – Пусть так и будет.
– А давай-ка, – вдруг озорно сверкнув глазами сказала Катя. – Сами разденемся. Чтобы уж все было так, как придумала та женщина. Давай?
– Давай, – улыбнулась Соня. – Как-никак, а мужчины все-таки любят глазами…
Они улыбнулись, еще помолчали.
– И вот что еще, – тихо сказала Соня. – Я хочу… Ну, в общем, мне хочется запечатлеть наше наказание… Ну, чтобы когда одну из нас будут наказывать, другая фотографировала. Впрочем, если ты не хочешь, я не настаиваю. Сфотографируй меня, а я тебя не буду…
– Да ладно, – тихо проговорила Катя. – Давай уж до конца на равных. И потом. В общем, я давно поняла: твои решения всегда правильны.
Соня еще ниже опустила голову, чтобы скрыть от подруги довольную, торжествующую даже улыбку: если честно, ей хотелось сфотографировать именно наказание Кати. Она не могла объяснить даже себе, почему вдруг обуяло ее такое желание. Но вот обуяло. И столь сильно, что совладать с ним она не смогла. А хотела… А действительно, хотела ли?.. Соня достала из пачки еще одну сигарету и нервно закурила…
…Спустившись к ручью, Олег сел на камень и закурил. Вообще-то в походах Олег курил мало, только в ситуациях сложных, требующих раздумья, нахождения единственно верного решения. Сейчас же он курил от полной растерянности.
– Как ты в поезде хотел сказать им? – пробормотал он. – «Это вам не пикник в подмосковном лесочке». Неплохо бы и тебе самому понять: этот поход не пикник в лесочке под Москвой. Ну что же ты наделал, а? Что?! А вдруг это был твой последний, а может и вообще единственный шанс в жизни. Как же все глупо, до слез глупо и нелепо. Простить, обратить все в шутку они тебе не позволят. Будешь настаивать – сделаешь еще хуже. А выпорешь их – как в глаза-то им потом смотреть? Экий ты дурак, сам все испортил…
Олег вдруг почувствовал чей-то взгляд, поднял голову и увидел Оксану. Вот она, сидит на большом камне и грустно смотрит на горы. Он лихорадочно замотал головой, но видение не исчезло. Более того, Оксана встала, строго и укоризненно посмотрела на Олега и проговорила негромко:
– Помнишь, как ты обидел, оскорбил меня? Смотри, не оскорби и их…
Сказала – и исчезла. Олег ошарашено смотрел на камень.
– Не оскорби…, – пробормотал он зло. – Слова-то уже сказаны, роковые слова…
Он жадно затянулся раз, другой и вдруг вскочил. Пришедшая в голову мысль ошеломила, поразила его.
– Но ведь она знает, что слова уже сказаны. Не может не знать. Да и саму Оксану обидело не намерение наказать, а… Что же обидело ее? Да, ее обиду я почувствовал позже. Когда? Да когда нас мирили, успокоив. А раз так… Получается, обидело ее не намерение наказать, а прощение…
– О, ч-черт.
Сигарета обожгла пальцы. Олег отбросил окурок и закурил еще одну.
– Эх, дурак я дурак, – проговорил он горестно. – Девять лет назад все испортил, ляпнув: выпорю. И сегодня такую же плюху отмочил. Только сегодня нет ни Лидки, ни Тараса, втроем мы сегодня… Погоди, а может и лучше, что мы втроем, что никто не встрянет. Слушай, а как бы ты сам бы чувствовал себя на месте Оксаны? Да, как? Пожалуй… Пожалуй, оскорбился бы… Слава богу, хоть не успел заикнуться о раздевании. И не заикнусь.
Олег загасил сигарету, вздохнул, поняв вдруг, что ему все же очень хочется увидеть обеих женщин нагими. Осерчав на себя на это желание, потянулся было к пачке. Но раздумал, встал. Подойдя к зарослям ольхи, быстро срезал несколько прутьев, очистил их от листьев и, понурив голову, зашагал вверх по склону. И хотя он убедил-таки себя, что отступать уже нельзя, надо довести начатое до конца, на душе было муторно…
…Обе женщины спокойно сидели у костра. Заслышав шаги, они повернулись к нему и радостно улыбнулись. Олег совсем смутился и, осердясь на себя, сказал нарочито весело:
– Ну, и кого наказывать первой?
– Меня, – тихо сказала Катя, краснея. – Меня, Олег.
Олег вытащил из палатки спальник, сложил его так, чтобы было мягче, выбрав место, где толстым слоем рос мох.
– Что ж, Катюша, ложись.
Специально сказал так, давая понять: ложись как есть, не раздеваясь. Но женщина встала и спокойно сняла ночнушку. У Олега аж в глазах потемнело, так красиво было ее нагое тело. Такие женские тела он раньше только на картинах видел. А Катюша покрасовалась немного, улеглась на спальник попой вверх. Не желая мучить женщину ожиданием экзекуции, Олег почти тут же стеганул ее.
– Раз, – раздался за его спиной Сонин голос.
От смущения и ошеломления Катиной красотой Олег даже не сразу заметил, что Соня не только считала удары, но и фотографировала всю эту процедуру. Заметив настороженный взгляд Олега, Соня рассмеялась:
– Не бойся, шантажировать не будем. Самим любопытно посмотреть, как выглядели, – и строго добавила. – А этот удар у тебя не получился, засчитывать его не буду.
Олег сдержал вздох, поняв, что женщины заставят-таки его выпороть их всерьез. Нанеся уже десятка полтора ударов Олег вдруг поймал себя на том, что испытывает удовольствие от истязания Кати. Понял это и устыдился…
– Что ж, Сонечка, теперь твоя очередь, – сказал Олег, отбрасывая прут.
– Повинуюсь, – с улыбкой ответила женщина и принялась стаскивать с себя ночнушку.
И вновь Олег смущен и ошеломлен ударом красоты. Соня вытягивается на спальнике, а Катя считает удары и фотографирует, следя, чтобы и ее подругу жалели не больше, чем ее саму.
Олег не сомневался, что ужин пройдет в столь же тягостном молчании, что и чаепитие после переправы. К его удивлению обе женщины вели себя столь непринужденно и весело, словно не их всего лишь час назад пороли. Олег и сам не заметил, как повеселел, разговорился. Хорошо ему было сейчас рядом с ними, так хорошо, что вновь представил их нагими и подумал крамольно: вот бы иметь счастье каждый вечер видеть их обнаженными… Подумал так и устыдился.
Костер, между тем, догорал. Олег вздохнул подошел к сушившимся на камнях спальникам, пощупал их, поморщился: сырые еще.
– Пора спать, девчата, – сказал он негромко, подходя к угасающему костру. – А спальники ваши еще не просохли. Собирайте все сухие вещи и устилайте ими коврик. Накроетесь вдвоем моим спальником, а я примощусь сбоку.
Катя с Соней переглянулись и юркнули в палатку. Олег отгреб в сторону угли, снял со стропы подсохшие женские вещички, аккуратно сложил их, подождал, пока камни не остынут настолько, чтобы можно было разложить на них сырые спальники без опаски подпалить их. Лезть в палатку он никак не решался, стыдно ему было, ох, как стыдно. Он вновь закурил, усевшись в стороне. Курил, смотрел на яркое полночное солнце над хребтом, корил себя и думал, научится ли он когда вести себя с женщинами по-человечески…
– Ну, хватит заниматься самокопанием, – рассердился он вдруг на себя. – Сейчас ты должен отдохнуть. Не хватало еще погубить Катю и Соню из-за того, что у тебя не будет сил переть на трудных участках рюкзаки, страховать женщин. А трудных участков впереди много, можешь не сомневаться. А ну не раскисать! Сделанное не исправишь, не вычеркнешь.
Он прислушался: в палатке было тихо. Тогда, бережно взяв стопку женских вещичек, он осторожно, страшась потревожить спящих, полез под полог. Сложив принесенное в углу палатки, Олег примостился спать так, чтобы и не касаться краев расстегнутого спальника. Но тут же почувствовал, как четыре руки бережно, но настойчиво тянут его. Он и сам не заметил, когда оказался посередине, между обеими женщинами. Его ласкали, целовали, и он ласкал и целовал горячие, трепетные женские тела. И наконец, повинуясь внезапному, неодолимому порыву, он привлек к себе одну из них, кажется, Катю и слился с ней в отчаянном любовном экстазе. Потом и вторая женщина подарила ему столь же сладостное наслаждение, а еще позже все трое разом погрузились в сон, слившись в едином страстном поцелуе…
Проснулись поздненько. Как ни странно, после столь бурной ночи Олег не чувствовал себя разбитым. Напротив, он ощущал необыкновенный прилив сил и радостное желание идти вместе, быть вместе.
Позавтракав, стали собираться. Промокшие накануне спальники почти высохли. Спустя час они уже шли вверх по отрогу. Олег вспоминал минувшую ночь и смущенно улыбался, шедшие за ним гуськом женщины негромко переговаривались, то и дело восклицаниями приветствуя новые красоты. И это щебетание, эти возгласы восторга, еще вчера если и не раздражавшие Олега, то уж точно казавшиеся ему не совсем уместными на оказавшимся столь непростым маршруте, сегодня радовали его.
В середине дня они без каких-либо происшествий и задержек переправились через безымянный приток Заячьего ручья. Поднявшись по склону, Олег остановил группу.
– Готовьте обед, а я схожу на разведку.
Сбросив рюкзак, он легко зашагал наискось к вздымавшимся справа скалам. Отойдя шагов на сто, он неожиданно для себя обернулся и помахал женщинам рукой…
Увы, высказанные Кузьмой опасения оправдались: осыпи на глазах опускались, подмываемые бурным потоком воды. Спускаться здесь нельзя, самоубийственно спускаться здесь. У них оставался один путь – через вершину. Олег пристально разглядывал круто поднимающийся гребень: одно дело все это представлять по карте и совсем иное – увидеть воочию.
– За два дня мы дойдем до конца отрога, – размышлял он, дробя предстоящий путь на переходы. – С ночевками проблем не будет, ровных площадок много. Послезавтра пойдем по крутому, но травянистому склону вверх. Весь сегодняшний, завтрашний и большую часть послезавтрашнего пути девчата пройдут с рюкзаками, только на самых крутых участках я буду перетаскивать все три рюкзака. А вот дальше сложнее, там крутые каменистые осыпи. И все-то надо пройти метров четыреста вверх, но какие эти метры. Так, девчат пугать не буду… Да что это я упрямо изображаю из себя поводыря слепых, – рассердился вдруг Олег на самого себя. – Не слепые они. Со мной идут хорошие девчата, не испугаются они. Хватит. Пора кончать с высокомерием мэтра.
Он достал из внутреннего кармана блокнот, набросал схему предстоящего восхождения, отметил ориентиры. За то время, что Олег провел в разведке, женщины приготовили обед. Поели. Сполоснули миски.
– Что ж, девчата, – негромко сказал Олег. – Давайте обсудим нашу ситуацию. Мои надежды спуститься по осыпям и выйти на ту седловину не сбылись, непроходимы осыпи. Придется нам идти вот через эту гору.
Олег показал на вздымающуюся перед ними вершину.
– Какая красивая, – ахнула Катя. – И высоченная...
– Влезем ли, – задумчиво проговорила Соня…
После большого, обеденного, привала Соня целиком отдалась горам. «Горы, милые мои горы, – вопрошала она. – Правильно ли я повела себя? Ту ли дорогу выбрала? Способен ли Олег понять нас с Катей? Не предаем ли мы своих дочерей? Ведь то, чего мы хотим, для чересчур многих дико, противоестественно».
Ей показалось, что горы призадумались.
– Естественно то, что ложится на душу, – вдруг услышала она беззвучный шепот гор. – Ты хочешь жить втроем? И ты уверена, что и Катя хочет того же? И потому хочешь, чтобы Олег принял твое и Катино желание как вполне естественное для себя. А готова ли ты принять желание Олега как вполне естественное для себя? И готова ли к такой жизни Катя?
Соня вздрогнула: ей вдруг почудилось, что чуть слышный шепот стал громогласным. Она даже вскинула голову, насторожилась: неужели ее общение с горами услышали все. Но Олег спокойно шагал впереди, Катя восклицала, фотографировала открывающиеся ее взору новые красоты, порой хлопая в ладоши от восторга. Только она одна слышала горы, только ей одной дано общаться с ними...
– А чего хочет Олег? – спросила она, ощущая, как в ее сердце закрадывается тревога.
– Мы не знаем, – ответили горы. – Можем только предполагать, гадать.
– И о чем вы догадываетесь, горы? – спросила Соня.
– К примеру, он может захотеть и в повседневной жизни наказывать вас так, как наказывает вас в походе. Во искупление вашего небезупречного прошлого. Примешь ли ты такое его условие?
– Приму, – ни секунды не колеблясь ответила Соня. – Лучше ноющая от порки попа, чем умирающая от брани душа.
– Ты умна.
Соне показалось, что горы улыбнулись. И впрямь, улыбнулись: облака разбежались, и солнечные лучи заискрились на скалах, на снежниках. Женщина приободрилась.
– Но и наивна, – продолжили горы, как показалось Соне, с усмешкой. – Ведь позволив наказывать себя так, как наказывает вас сейчас Олег, ты позволяешь мужчине относиться к тебе, как к маленькой девочке. А у тебя есть дочь. Как воспримет она маму-девочку? Или ты надеешься, что она не заметит своеобразия ваших отношений?
– Заметит, – растерянно прошептала Соня. – Обязательно заметит. А вот как отнесется... И как восприму недоуменные взгляды дочери я... Не знаю... И все равно хочу жить с Олегом. И с Катей.
– А как отнесется к этому Катя? – продолжали допытываться горы. – Ведь и сейчас в вашей паре Катя – младшая. Когда же к вам присоединится Олег, вы вдвоем можете обратить ее в своего ребенка. А она ведь сама мама. Как ей тогда строить отношения со своей дочерью.
– Я постараюсь не допустить этого. Постараюсь…
– А если не получится?
– Не знаю… Горы, зачем вы меня мучаете? Зачем?
– Рассердилась? А зря. Ведь ты не нас, на себя рассердилась…
Попытки девушек провести перед ужином второй сеанс наказания Олег решительно пресек.
– Сейчас не время, – твердо сказал он. – Вот спустимся с горы в котловину, к озеру, устроим длинную дневку, тогда, если не раздумаете, вернемся к этому разговору.
– Не раздумаем, – быстро сказала Соня и строго посмотрела на Катю.
Та дерзко посмотрела подруге прямо в глаза и рассмеялась.
– Если ты не передумаешь, то я и подавно, – с вызовом сказала девушка.
Соня смутилась, отвела взгляд, осознав вдруг правоту гор: ей, Соне, надо прежде всего справиться с самой собой, не видеть в Кате младшую, чуть ли не дочку. Чуть было не возникшую напряженность разрядил Олег, заговоривший о предстоящем им пути к вершине. Он так подробно и интересно рассказывал о предстоящем им восхождении, что девушки заслушались.
И еще день они поднимались по пологому отрогу к началу собственно хребта, увенчанного вершинами. Олег внимательно наблюдал за своими спутницами. Соня после переправы почти не изменилась, все так же молчаливо внимала горам, все так же, даже не замечая этого, отставала, погруженная в свои грезы. А вот Катя стала собраннее, строже к себе, да и к подруге. Теперь чаще Катя, а не Олег, замечала Сонино отставание, поторапливала ее.
Вечером, за ужином, Олег стал рассказывать своим спутницам о себе, втайне надеясь вызвать и их на откровенность. Обе женщины внимательно слушали его, изредка задавали вопросы, но о себе говорили вскользь, между прочим.
Утром они начали восхождение. Олег проложил маршрут так, чтобы в первый день сложных участков не было. Ведь при прохождении таких участков роль замыкающего велика, а потому нужно оценить возможности и способности молодых женщин. В первой половине дня Олег то и дело менял Соню и Катю местами, присматривался. К обеденному привалу выбор был сделан: Катя. Она и идет увереннее, и внимательнее Сони, не отвлекается, вся сосредоточена на маршруте. Да, произошедшее на переправе сильно изменило Катю, раскрыло дремавшие дотоле черты характера: умение быть собранной, не упускать из поля зрения группу, но при этом и видеть то, что сбоку, готовность в нужный момент подставить плечо. Уже начинало смеркаться, когда их маленькая группа подошла к первому сложному участку: довольно-таки крутая сыпуха. Ее предстояло пересечь наискось с выходом на явно видимую отсюда площадку, обходя как нагромождения скал внизу справа, так и нависающий слева скальный пояс. Олег остановил свой маленький отряд, задумался. Можно, конечно, отложить прохождение этой сыпухи на утро, отдохнут, восстановят силы. С другой стороны, Катя уже осваивается с ролью замыкающей, идет все увереннее, неплохо закрепить это прохождением первого серьезного участка, а вот завтра размяться на травяном склоне.
