Текст книги "На краю бездны"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Мне надо отлить.

Террорист – молодой, с неаккуратной козлиной бородкой – остановился, уставился на сидящего в первом классе чиновника.

– Что ты сказал?

– Мне надо отлить… пожалуйста… мне надо в туалет.

Террорист захохотал, ткнул кяффира стволом автомата.

– Ссы в штаны, грязная свинья! Вы все грязные свиньи, все!

– Как вы можете?!

Террорист рассвирепел, ударил чиновника стволом автомата по лицу – раз, затем еще раз. В глазах его плескалось опасное, сумасшедшее пламя ненависти.

– Ссы в штаны, кяффир, ну! Ты, сын шакала. Ба-бах!!!

Последние слова террорист выкрикнул, чиновник вздрогнул – и на его светло-серых брюках начало расплываться темное пятно.

– А-ха-ха… Свиньи! Вы все грязные свиньи, свиноеды! Среди вас нет ни одного воина, ни одного мужчины!

– Али!

Молодой террорист с автоматом и крысиной бородкой обернулся на зов. Брат Джавад махнул рукой. Али подошел.

– Что ты делаешь?

– А… тут один кяффир… они все трусы, он обоссался. Все в порядке, брат.

– Не кричи. И не сквернословь. Воистину Аллах спросит с нас, и даже наша шахада не искупит все грехи. Разве ты хочешь предстать перед Ним со скверными словами на устах и нечистыми помыслами?

Али испугался. Все-таки он был очень молод.

– Аманту би-Лляхи ва русули-хи [15]15
  Уверовал я в Аллаха и в посланников Его.


[Закрыть]. Да простит меня Всепрощающий.

– Аллах да простит всех нас. Будь осторожен.

Было просто омерзительно – чувствовать горячую, мокрую ткань, вдыхать омерзительную вонь, чувствовать нечистоту и унижение. Но это было необходимо. Теперь он для бандита – всего лишь обоссавшийся от страха кяффир.

И пусть думает так.

– Рахья! Рахья! Во имя Аллаха, посмотри!

Рахья, которому было всего двадцать три года, подбежал к иллюминатору. Здесь, в первом классе, расстояния между сиденьями такие, что можно было спокойно ходить по салону и подходить к любому иллюминатору.

В нескольких сотнях метров от самолета, держащего курс на северо-запад, висел остроносый, двухкилевой истребитель-перехватчик Гаккеля. Он был похож силуэтом на разъяренную кобру, его серый с хаотическими черными и голубыми пятнами окрас сливался с небом. Истребитель замер выше правого крыла «Юнкерса», будто подвешенный к нему невидимыми нитями. Под крыльями висели ракеты…

– Они боятся нас… – сказал Рахья, стараясь унять, загнать как можно глубже в душу недостойный моджахеда страх, страх перед государственной машиной, перед Его Величеством и перед всеми его подданными, которым они, четверо, бросили открытый вызов, – да… они боятся нас. Аллах Акбар!

– Аллах Акбар! – закричал Али, как будто пилот истребителя мог услышать его.

…Человек по имени Грегор Гольц в последний раз взглянул на часы. Пора… до Санкт-Петербурга – тридцать минут, не больше. Ему понадобится десять… потом он перехватит управление… только бы эти ублюдки оставили в живых хоть одного пилота. У него имелась лицензия пилота легкомоторного самолета, но легкий «Аист» – это одно, а двухпалубный «Юнкерс» – совсем другое.

Штаны отвратительно намокли в паху, его сосед – и в самом деле какой-то чиновник – старался смотреть в другую сторону. И то лучше… пусть не дергается.

Пальцы правой руки коснулись массивных часов в стальном корпусе, поползли вправо, нащупали чуть заметный выступ и зацепили его ногтем. Потащили на себя. Крышка часов начала смещаться, превращаясь в нечто наподобие сюрикена, только необычного вида. Круглая пластина диаметром семь сантиметров с квадратным отверстием внутри, край заточен, как бритва, несмотря на маленькие размеры – очень тяжелая. Назарэм, японское метательное оружие ниндзя, в отличие от сюрикена его намного проще прятать.

– Я хочу, чтобы эвакуация этого терминала была завершена через десять минут! Какого черта копаетесь?!

Полковник Павел Расторгуев, командир дежурной смены спецотряда А, раздраженно смотрел на потеющего, слишком толстого для службы генерала МВД, стоящего перед ним навытяжку. Неофициально звания чинов, приписанных к Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, считались на три звания выше, чем по любому другому ведомству, поэтому полковничье звание Расторгуева приравнивалось сейчас к званию тайного советника по гражданскому ведомству, генерал-лейтенанта по военному, вице-адмирала по флотскому и егермейстра Его Императорского Величества по придворному. Полковник Расторгуев недавно вернулся с шестимесячной стажировки в Форт Брэгге, где подружился с Маленьким Биллом – так близкие звали бригадного генерала, командовавшего спецотрядом «Дельта». Маленький Билл сейчас по-доброму бы позавидовал тому, как его русский друг отчитывает старшего по званию генерала, начальника полицейского ведомства.

Кстати, было бы лучше, если бы этим делом занимался Маленький Билл и его «Дельта»… последний раз реальный штурм самолета у них был… он тогда еще не служил. Это в Северной Америке постоянно пытаются угнать самолет в Латинскую Америку, а то и в Африку, в России терроризм иного рода, самолеты здесь не угоняют. Но делать нечего – это их задача, им ее и решать…

– Но вещи…

– Какого черта? Гоните всех, вещи пусть оставят здесь, не создавайте давку!

– И-й-есть! – Генерал, вспомнив молодость в чинах подпоручика, ринулся накручивать хвоста своим подчиненным.

Полковник Расторгуев подошел к стеклянной стене нового, четвертого терминала аэропорта, достал небольшой бинокль. Вдалеке, у самой кромки ВПП, параллельно ей, на высоте примерно метров пять над землей, шел тяжелый вертолет Сикорского с откинутой хвостовой аппарелью, из него через равные промежутки времени выпрыгивали люди со снайперскими винтовками, залегали на поле, занимая свое место в цепи. Люди со снайперскими винтовками занимали позиции на обеих диспетчерских башнях, на крышах ангаров, снайперов было так много, что на каждого террориста приходилось не меньше чем по десять снайперских винтовок. Полковник не увидел этого, но он знал, что вон за теми двумя ангарами стоят три грузовика, на каждом из которых вместо обычного кузова укреплены широкие стальные штурмовые трапы. Люди в черных огнеупорных костюмах и в титановых шлемах в последний раз проверяют оружие, занимают свои позиции – как только самолет приземлится, все эти машины выйдут на исходные, и люди на них будут ждать столько, сколько потребуется – минуту, час, день. А вон там, у трех желтых четырехосных пожарных машин, суетятся люди в блестящих огнеупорных пожарных комбинезонах, и половина из них – отнюдь не пожарные. А у терминала, вон там, должны стоять несколько карет «Скорой помощи», и в трех из них сидят совсем не врачи, пусть и в белых халатах. А…

Интересно – кто же все-таки это такие? И на что они рассчитывают?

Али шагал по проходу между испуганными, жалкими свиньями, безбожниками и многобожниками, твердо помня о том, что войско муслимов всегда одерживает победу, потому что так сказал Пророк, а его устами так сказал Аллах. Он даже не понял – когда умер.

Грегор Гольц хладнокровно пропустил Али рядом с собой и мгновенно, бесшумно поднялся из кресла. Правой рукой он зафиксировал автомат, левой – обхватил молодого террориста за шею и резко рванул на себя и влево. Шея с едва слышным хрустом сломалась.

Чисто. И без крови.

Опустив обмякшего террориста на пол, Гольц пошел вперед, подхватив автомат. К счастью, был четверг, самолет был полон, и террористы не заставили всех особо важных персон переместиться из салона высшего класса в первый или даже эконом, если бы заставили, было бы намного сложнее. Пройдя между креслами, он вышел в соседний проход, зажав в пальцах правой руки заточенный назарэм. Террористы допустили еще одну ошибку – им надо было бессистемно переходить из ряда в ряд, а они ходили, как часовые, один в салоне высшего класса, другой – в салоне первого. Между первым и высшим классами находилось помещение для стюардесс, Гольц проскользнул через него, дальше было что-то вроде тамбура. Автомат в левой руке – подстраховка, можно было выстрелить навскидку, зажав приклад локтем, но лучше бы не стрелять, черт его знает – сколько там еще этих, не может быть, чтобы не было еще двоих, а то и больше. Нужно все сделать тихо. Откинув стволом плотную штору, которая преграждала выход в салон первого класса, он увидел второго террориста, тоже с автоматом, тот стоял к нему лицом и был очень удивлен. Понять, что происходит, террорист не успел – заточенный, как бритва, назарэм пролетел метров десять и выбил ему правый глаз, террорист взревел от дикой боли, инстинктивно схватившись за то, что осталось от глаза. Гольц бросился вперед; прежде чем террорист сориентировался, он повалил его на пол, а потом убил, ударив стволом автомата в горло…

Кто-то истошно завизжал.

– Молчать! Молчать!

Второй автомат – оружие ни в коем случае нельзя оставлять без присмотра – назад его, за спину, на всякий случай. Теперь быстро вниз… туда ведут две лестницы, в носу и посередине самолета, первая – для пассажиров, вторая – для обслуживающего персонала. Он сшиб с ног одну из стюардесс, выскочившую на крик из своего маленького салона, ссыпался вниз по лестнице и накоротке столкнулся с третьим террористом, тот бежал к лестнице, видимо, услышал, что наверху что-то неладное. Их автоматы смотрели друг на друга, но уровень подготовки был, конечно, разный. Дворовая шавка – пусть не раз битая, озлобленная на весь мир – и натасканный на кровавую добычу волкодав. Гольц успел упасть, грамотно упасть, на спину и лежа дважды выстрелить в террориста. Автоматная пуля в салоне летящего на высоте самолета смертельно опасна, разгерметизация не щадит никого, но если стрелять снизу вверх, пуле нужно будет преодолеть еще и прочный пол между первым и вторым уровнями, точнее, даже потолок второго уровня и пол первого и еще техническое пространство между ними с различными проводами. Террорист рухнул замертво. Гольц уже бегом бросился в хвост самолета. Он не знал, сколько еще на борту террористов, и ему надо было обыскать туристический класс, чтобы не получить пулю в спину. Он ворвался в туристический класс, подобно торнадо.

Никого!

Назад, назад. Быстрее.

По пути ему попалась стюардесса, та самая… с синяком, как пьяная… жаль девчонку… накрылся, можно сказать, плэнер [16]16
  От фр. en plein air – «на открытом воздухе». В данном контексте – уик-энд на открытом воздухе с прекрасной дамой, в кругах оных это так называлось.


[Закрыть]. Рявкнув «Не вставать!», он двинулся дальше.

Пилотская кабина в этой модели «Юнкерсов» находится как бы между первым и вторым уровнями, снизу и сверху на нее ведут лестницы, и перед собственно кабиной есть что-то типа холла, примерно два метра на пять. Держа автомат на изготовку, Гольц одним прыжком проскочил лестницу и…

– Я его убью! Это пилот, я его убью!

Дверь кабины открыта настежь, буквально в метре от него – первый пилот, за ним – террорист.

– Бисми Ллахи!!! [17]17
  Бисми Ллахи – во имя Аллаха.


[Закрыть]– выкрикнул Гольц.

Прежде чем ошеломленный террорист сумел осознать сказанное, грохнул автоматный выстрел, и на белую панель облицовки брызнуло красным. Первый пилот и террорист повалились одновременно.

Только идиот ведет в таком случае переговоры. Или тот, кому надо увольняться и идти работать сторожем. С террористами бессмысленно о чем-либо разговаривать, и не только бессмысленно, но и вредно. А «Бисми Ллахи»… не раз и не два бойцам спецназа удавалось застать террористов врасплох вот таким вот простым способом и выиграть именно ту секунду, которая решает исход схватки. Военная хитрость, не более.

Террорист мертв, Гольц был уверен в этом, потому что видел его мозги, стекающие по перегородке. Перескочив через загромоздившего проход пилота, Гольц сунулся в кабину – но все, что он там увидел, – это еще один труп.

Пилот, шевелясь на полу, как раздавленная гусеница, пытался подняться. Самолет, судя по тому, что он еще не пикировал – был на автопилоте, но спикировать он мог в любой момент.

– Вставайте!

Пилот был мертвенно бледен… между сорока и пятьюдесятью… конечно, испытание не из приятных. Черт бы все побрал…

Гольц рывком поднял пилота с пола, хлестнул его по лицу – раз, другой…

– Что… что вы себе позволяете?!

– Достаточно?

Пилот потер горящую щеку.

– Да… кажется…

Внезапно он перегнулся пополам, и его вырвало, прямо на ноги, на брюки. Гольц молча протянул платок.

– Вы сможете посадить самолет?

– Не уверен…

Черт…

– Я проверю, что в салонах, потом приду и помогу вам. Мы сделаем это вместе, и все будет нормально. Их больше нет.

– Больше нет… – тупо повторил пилот.

Только бы не скатился в шок. Тогда – точно… земли нажремся.

– Идите на свое место! Быстро!

Первый пилот не сел, а рухнул в свое кресло, не пристегнувшись. Хорошо, что он включил автопилот, иначе бы…

Соседнее кресло было занято. Гольц решил, что труп в кабине – не лучшее соседство для пилота, сажающего переполненный лайнер.

– Я сейчас вернусь. Это он его убил?

– Да… Митька…

– Они мертвы. Все мертвы. Они мертвы, а мы – живы. Пока – живы. Я сейчас приду.

Вытащив убитого пилота из кресла, Гольц повернул голову, чтобы посмотреть, куда поставить ногу, и…

Алия стояла в дверях пилотской кабины. Плотно сжатые губы, дикая ненависть в глазах – и две осколочные гранаты в вытянутых, подрагивающих руках.

У Гольца обе руки были заняты. Автомат был на груди, но его прижимало тело пилота. Они стояли и смотрели друг другу в глаза…

– Ля иллахи илля Ллаху [18]18
  Ля иляхи илля Ллаху, инна ли-ль-маути ля-сакяратин. – Нет Бога кроме Аллаха, воистину смерти предшествуют беды. Заупокойная молитва.


[Закрыть].

Первый пилот обернулся, недоуменно посмотрел на старшую стюардессу.

– Алия, ты?..

Поняв, что происходит, понимая и то, что, скорее всего, не успеет, Гольц сильным рывком попытался толкнуть тело мертвого пилота на обезумевшую стюардессу и прыгнуть самому, чтобы сбить ее с ног, или хотя бы накрыть гранаты собой. Но лимит везения, отпущенный ему на сегодня, был безнадежно исчерпан.

Он не успел…

Во имя Аллаха!

18 августа 2002 года

Западная Сибирь

Вертолет появился тогда, когда я уже перестал надеяться. Когда я начал сходить с ума в этом медвежьем углу, окруженном тайгой, куда нет даже дороги. Когда появилась мысль добраться до экипажа очередного вертолета, завозящего сюда припасы и…

И будь что будет.

Вертолет я узнал сразу – Сикорский-89 «Салон», антрацитно-черный, с золотистым двуглавым орлом на фюзеляже. Понятно, кого он должен был возить, но я не хотел заранее знать, кого он привез. Задернув штору, я начал готовиться…

Это был Цесаревич. Мой старый друг по детским играм, с которым мы вместе отдыхали летом, кадрили первых дам и дрались с хулиганами. Но я едва узнал его.

– Ты мне нужен… – это было первое, что он сказал мне, когда переступил порог моих комфортабельных апартаментов.

– Что произошло? – не обращая внимания на сказанное, спросил я.

– Посуда есть? – вопросом на вопрос ответил Цесаревич.

Я открыл шкафчик, достал два пластиковых стакана.

– Извини, только такая. Фарфора тоже нет.

Николай достал из внутреннего кармана своего старого, еще времен десанта, кителя плоский шкалик «Смирновской», разбулькал ее по стаканам. Один молча протянул мне.

Выпили не чокаясь, я уже понял, что чокаться не стоит, что пьем за погибших. Осталось понять – за кого.

– Что? – спросил я.

– Отца больше нет, – глухим, надтреснутым голосом ответил Николай, теперь уже Николай Третий, Самодержец Российский.

Ну и что тут сказать? А ничего и не надо говорить. Нет для этого слов. И утешения – тоже лишние. Утешения нужны дамам. Не русским офицерам.

– Как?

– В Варшаве. Самолет потерпел катастрофу при заходе на посадку. В стране мятеж.

– Опять?

– Да.

Вот это – дела… Поверить сложно.

– Что на Востоке?

– Все хуже и хуже. Уже десятки тысяч убитых. Смертники подрываются каждый день. Ситуация выходит из-под контроля. Штанников застрелился.

– Застрелился или застрелили? – уточнил я.

– Застрелился. Из-за этого мы остались с разведкой, работающей наполовину, причем в самый тяжелый момент. Как думаешь – он был предателем?

Я подумал.

– Нет. Скорее всего – нет. Его просто переиграли. Заставили играть по чужой партитуре. Это – британцы.

Цесаревич кивнул, мне показалось, что он меня не слушает.

– Что еще?

Николай помедлил, но потом все-таки ответил:

– Два самолета. Один взорвался над Москвой. Второй потерпел катастрофу на подлете к атомной электростанции под Петербургом.

– Дестабилизация, – кивнул я, уже ничему не удивляясь. – Чего ты хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты возглавил военную разведку. Больше мне доверять некому.

Я покачал головой:

– Это будет ошибкой, какую мы в такое время позволить себе не можем. Нарушится преемственность. Половина офицеров ГРУ, я уверен, считают меня предателем…

– Какое мне дело до того, кем они тебя считают?! – вспылил Николай, но я поднял руку, прося дослушать до конца.

– Эти люди должны сейчас работать с полной отдачей. В это время мы не можем себе позволить громить разведку, меняя весь персонал. Нужно обеспечить преемственность, разбираться будем потом. Пусть разведку возглавит кто-то из товарищей Штанникова, он лучше во всем этом разберется. И не забывай, что я действующий контр-адмирал флота. Для тех, кто работает в ГРУ, назначение контр-адмирала флота на должность директора будет воспринято как пощечина. Ты же помнишь, какие драки были между сухопутчиками и морскими, сами и дрались. В комендатурах места не хватало для всех задержанных!

Николай помедлил, но потом кивнул, признавая мою правоту.

– Что происходит? Мне сказали, что ты предупреждал о катастрофе.

– Что происходит… Поздно, но все-таки. Принц Хусейн не был британским агентом. Он не имел никакого отношения к делишкам своего отца, к его контактам с заговорщиками, с радикальными шиитами, с отрядами Хезбалла, со смертниками. Он был националистом, но с ним можно было иметь дело. Когда мы потеряли его, шиитский фактор полностью вышел из-под контроля.

Николай снова кивнул.

– Почему они убили моего отца?

– Я так полагаю – все это звенья одной цепи. Все неслучайно. Это – британцы, они затеяли игру и пока выигрывают. Их цель – сплотить всех против нас. Они играли в игру в Персии, чтобы восстановить против нас Североамериканские соединенные штаты. На стол их президенту ложились документы, подтверждающие то, что Персия готовит террористов-смертников, а Российская Империя передала ядерные технологии и курирует изготовление в Персии ядерного оружия, нарушая тем самым договор о нераспространении. Все это подсунули им британцы, поскольку они знали о том, что это правда, достоверно знали. Польша взорвалась, потому что это выгодно британцам. Война в Европе с перспективой втягивания в нее Австро-Венгрии, возможно, Италии и даже Священной Римской империи. Будут новые провокации с целью разжечь пожар – и мы должны быть к этому готовы. Но убийство твоего отца… это что-то новое. Оно имеет какую-то цель, вопрос в том, какую…

А и в самом деле – какую? Когда убивают отца…

Боже…

– Кажется, я понял. Возможны два варианта дальнейшего развития событий, причем развиваться они могут одновременно. Вариант первый – британцы представят доказательства того, что Государь убит по твоему приказу… не перебивай! Второй… второй еще страшнее. Им надо было поставить тебя на трон. Знаешь, почему?

– Почему?!

– Потому, что ты нажмешь кнопку.

…Несмотря на отличную звукоизоляцию салона вертолета, говорить шепотом все-таки было нельзя – работа двигателей была слышна, – это было приглушенное гудение на высокой ноте. Зеленое море тайги плыло в иллюминаторах…

– Им нужен ты, потому что ты десантник и патриот! Они все просчитали! Психотипы, понимаешь! Твой отец закончил службу командиром экипажа стратегического бомбардировщика, они это знают! Его основные черты характера – это хладнокровие и расчетливость, он флегматик. Ты – не такой! Ты служил в десанте, твой девиз – «Никто кроме нас!». Ты кто угодно, но не флегматик! Поэтому ты нажмешь кнопку!

– Какого дьявола мне ее нажимать? – Николай так пока и не понял.

– Потому что другого выхода не будет. Мы же с тобой военные, учились войне – и мы оба знаем, что такое теория гарантированного взаимоуничтожения. У тебя есть ядерное оружие в количестве, достаточном, чтобы сотню раз уничтожить все живое на земле – и у меня оно есть. Поэтому любые телодвижения чреваты. Северной Америкой руководит идиот! Возможно – алкоголик и психопат. Основное воздействие будет идти на него, и североамериканские спецслужбы не предпримут контрмер, они не считают британцев врагами.

– Я так пока ничего и не понял.

– Сейчас поймешь. Британцы убедили Меллона в том, что у Персии есть ядерное оружие и это ядерное оружие дали ей русские! Они убедили его в том, что мы передали шахиншаху ядерные взрывные устройства, что мы несем за это ответственность. Я думаю, что в Северную Америку уже ввезли ядерные фугасы. Возможно, один, а возможно – и больше! Надо провести ревизию, узнать, что именно могло быть у шахиншаха. После того как эти устройства взорвутся, Северная Америка нанесет по России ядерный удар! А мы – нанесем удар по ним! Ты нужен потому, что, увидев ситуацию, без колебаний отдашь приказ о полномасштабном ответном ударе.

– Но кому это надо?

– Тем, кто уверен в том, что ракеты не полетят в их сторону! Британцам! Они сдают свою бывшую колонию, стравливают нас, чтобы добиться взаимного уничтожения самых опасных своих конкурентов. Они делали это, и уже не раз! Они ненавидят североамериканцев так же, как нас, просто они не говорят об этом вслух.

– Но почему Меллон должен отдавать приказ об ударе по России?! Десятого сентября этого не произошло!

– Десятое сентября произошло не случайно. Меллон окончательно свихнулся, он думает, что он мессия. Он открыто говорит о том, что общается с Богом. Он просто не может не ответить, если подобное произойдет второй раз. НОРАД – система раннего предупреждения о ракетном нападении – имеет ряд ключевых элементов на территории Британии, они имеют доступ к ее базам данных. Если они скажут североамериканцам, что на них идет стая русских ракет – Меллон, не задумываясь, отдаст приказ об ответном ударе! Тем более после ядерного теракта. А потом ударим и мы – уже по-настоящему! Останутся только британцы!

Цесаревич посидел молча, видимо, размышляя над сказанным, потом кивнул в знак согласия.

– Что ты собираешься делать?

– Надо остановить процесс в Северной Америке. Британцы не ожидают противодействия там, в этом – их слабое место. Мне придется обратиться к людям, из-за контактов с которыми меня сочли предателем! Мне придется воспользоваться помощью североамериканских спецслужб – иначе никак! Ты веришь мне?

– Да.

– Это самое главное! Можно приниматься за работу.

18 августа 2002 года

Санкт-Петербург

Третий отдел СЕИВК

– Рад вас видеть в добром здравии, сударь…

И ведь в самом деле рад. Что же это за люди такие, откуда они берутся? Люди ли это?

– Я тоже рад, господин тайный советник.

Путилов улыбнулся – тонкой, острой, как бритва, улыбкой.

– Действительный тайный советник. Звание присвоено позавчера.

– Вот как? За какие такие заслуги, позвольте полюбопытствовать?

– За заслуги в деле обеспечения безопасности Государства Российского, я так полагаю. У вас есть другое мнение?

Интересно, он и в самом деле такой придурок или просто притворяется?

– Хороши заслуги. Повторение «десятого сентября» менее чем через год после событий в Северной Америке. Гибель Государя от рук просочившегося в состав охраны фанатика, который там работал несколько лет, и никто его не разоблачил.

Путилов покачал головой.

– Сударь, вы ищете ссоры?

– Ссоры? Помилуй бог.

– И тем не менее я требую объяснений. Вами сказано слишком много, князь, и одновременно слишком мало.

– Мною сказано достаточно. После всего случившегося любой руководитель разведслужбы войдет с прошением на Высочайшее имя об отставке.

– Не мне вам объяснять, как это произошло. Военная разведка заигралась в игры. Под ее крылом и при прямом руководстве руководителя службы готовились террористы-смертники, незаконно передавались ядерные технологии, разрабатывались никем не санкционированные боевые операции. Вы сами, князь, едва не погибли из-за этих игр военных. Штанников застрелился, думаю, этого более чем достаточно.

И в самом деле, не понимает.

– Господин Путилов. Я намекну – только намекну. Известные вам персоны в Багдаде, а скорее всего и не только в Багдаде, ведут деятельность, о которой вы не можете не знать. Более того – вы ее прямо контролируете и направляете. Это – позор для русского офицерства. Все то, что произошло, произошло из-за вашей схватки с военной разведкой, из-за борьбы за власть, за влияние, за бюджетные ассигнования. Британская и австро-венгерская разведки прекрасно воспользовались этим, они сидят на трибунах Колизея и хлопают в ладоши, пока мы рвем друг друга на куски, как дикие звери. Я не могу осуждать ни вас, ни людей из Багдада, поскольку и сам когда-то занимался тем же самым, но отношение высказать могу. Мы с вами – вы, я, они – в дерьме по самые уши, и кровавые пятна на наших мундирах уже не отстирать. Разница между вами и мной в том, что я понимаю, какое зло творим мы все, а вы это злом не считаете. Разница между нами и генералом Штанниковым – в том, что у него хватило духу застрелиться. Теперь давайте работать.

Оперативное время

одиннадцать часов сорок одна минута

19 августа 2002 года

Где-то под Санкт-Петербургом

Это тоже был бункер. В России, долгие годы готовившейся к войне, их вообще было много, этих бункеров, их строили до начала девяностых, пока не решили, что достаточно. Тогда, в начале девяностых, призрак войны, призрак безумного ядерного апокалипсиса, когда сотни миллионов, даже миллиарды людей жили в постоянном страхе – отступил.

Но теперь призрак вернулся, и безумная ухмылка его преследовала каждого из тех, кто собрался сейчас в этом бункере, расположенном под действующим цементным заводом в окрестностях столицы Российской Империи. Призраку нравилось питаться страхом людей, это была его пища, и сейчас он напитался впервые – впервые за много лет. Но ему этого было мало, ибо сейчас боялись отдельные люди, а ему требовалось, чтобы боялись, как раньше, сотни миллионов. И процесс уже пошел…

– Господа, приступим.

Государю Российскому, получается, что еще новоизбранному Царю Польскому и Шаху Персидскому, Николаю еще трудно давалась роль самодержца, он не привык к ней. Он честно готовился, постигая самые разные науки, которые следовало знать самодержцу. Но он был молод – моложе почти всех тех, кто собрался сейчас под землей, чтобы решить, возможно, самую большую проблему, встающую перед страной и перед престолом за последние пятьдесят лет. Он не был готов и ждал, что судьба подарит ему еще лет десять нормальной жизни, позволит пережить любовную горячку и воспитать сына, чтобы потом со спокойной совестью и холодной головой окунуться в дела государственные. Но судьба редко проявляет благосклонность – и сейчас Государь Николай находился во главе старого, покрытого пылью стола, за его спиной красовался потускневшей позолотой двуглавый орел, а на него смотрели люди, сидевшие по обе стороны стола. Они смотрели на него как на человека, который знает все и может решить любую проблему, – и Государь не мог, не имел права признаться им, что не знает, что делать, и что он напуган. Да, да, он – русский офицер-разведчик, смело шедший навстречу смерти и ведший за собой людей, был по-настоящему напуган, возможно, впервые в жизни. Потому что он был честным человеком, он понимал и осознавал меру ответственности, возложенную на его плечи. Тогда он рисковал своей жизнью и жизнями солдат его роты, а сейчас на нем лежала ответственность за все огромное государство, за Империю. И, наверное, – за все человечество и за его дальнейшую судьбу – тоже. При обмене ядерными ударами, спровоцированными безумцами, не выживет никто. Победителей не будет.

– Прежде всего, господа, хочу предупредить всех о том, что все, что здесь будет сказано и вами услышано, является государственной тайной и не может быть разглашено ни при каких обстоятельствах. Каждый должен понимать, какую ответственность принимаем на себя мы все. Обет вечного молчания – вот наиболее точное определение того, что мы должны принять на себя. Если кто-то не готов к этому, если кто-то не уверен в себе, тот может сейчас встать и выйти из-за этого стола, и никто его не осудит ни сейчас, ни в будущем. Итак, господа?

Все остались на своих местах, только пожилой человек, в плохо сидящем, обсыпанном пеплом костюме, в очках с толстыми линзами, нервно сглотнул слюну.

– Хорошо. В таком случае давайте представимся друг другу. Некоторые из нас незнакомы, а это недопустимо. Начнем с вас, сударь.

Невысокий человек, одетый в военную форму без наград, погон и знаков различия, довольно молодой, но уже с сединой в волосах встал со своего места.

– Генерал от авиации Вавилов Константин Юрьевич, командование специальных операций, командующий.

– Спасибо, генерал, дальше.

Хорошо всем известный человек, среднего роста, начавший лысеть.

– Путилов Владимир Владимирович, Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии.

Третий – высокий, худощавый, с татарской короткой бородкой, без усов, с пристальным, липким взглядом.

– Тайный советник Ахметов Фикрет Факирович, несменяемый товарищ министра внутренних дел.

Тот самый профессор – он вскочил на ноги, словно боялся опоздать.

– Доктор физики, глава кафедры ядерной физики Санкт-Петербургского университета, профессор Вахрамеев Владимир Витольдович.

В голосе ученого слышалось такое волнение, что счел необходимым вмешаться государь.

– Спокойнее, Владимир Витольдович, спокойнее. Здесь все свои, и мы делаем одно дело. Ваш вклад не менее важен, чем вклад, который вносим мы все. Присядьте и успокойтесь.

– Благодарю, Ваше Величество…

Не было никого от ГРУ. ГРУ было ослаблено и находилось в опале. По моему мнению – напрасно, виновны всегда отдельные люди, но не ведомство в целом.

– Генрих Григорьевич Вольке, генерал-полковник, начальник штаба ракетных войск стратегического назначения, – представился, не вставая, немец, сидевший рядом со мной и писавший что-то в блокноте. Я умудрился заглянуть мельком в блокнот и с удивлением увидел, что мой сосед решает какой-то шахматный дебют, расписывает ходы.

Настало и мое время. И что мне говорить?

– Александр Воронцов, контр-адмирал Российского Флота.

Надеюсь, звание у меня не забрали, в принципе и не могли забрать, это не так-то просто.

Государь поднял руку, требуя тишины.

– Высочайшим повелением, с сего дня контр-адмирал Воронцов назначается министром без портфеля моего кабинета и координатором оперативной деятельности всех специальных служб. Такова моя воля, господа!

Молчание. Стремительно белеющее лицо действительного тайного советника Путилова – вот он-то как раз не ожидал. Любопытствующий взгляд профессора – он тоже заметил и сейчас переводит взор с меня на Путилова, стремясь понять, что происходит. Скрип карандаша Вольке – ему до этого нет никакого дела, он придумывает ходы на шахматной доске, чтобы изначально, уже в дебюте, поставить противника в заведомо проигрышное положение. И все бы ничего – да только в проигрышном положении оказываемся сейчас мы. Нам сейчас надо рассчитывать не на то, чтобы выиграть эту партию, господин Вольке, нам надо просто ее не проиграть.