Текст книги "Линия разлома"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Если нет нормальной идеологии – побеждает и укореняется ненормальная – просто потому, что наличие любой идеологии лучше, чем полное отсутствие таковой. В условиях краха экономики и банкротства элит власть подобрали с земли радикалы – просто потому, что у них было собранное, отмобилизованное и готовое действовать меньшинство. Большинство же – готово было вручить власть кому угодно, лишь бы прекратить весь этот позор и вялотекущее безумие, в которое погружалась, захлебываясь, страна. И надо сказать, что крайне правым – пусть они и были откровенными негодяями и фашистами – удалось навести хоть какой-то порядок в стране. Просто потому, что они были единственными, у которых была Мечта. У остальных она тоже была – но сводилась к «нацарювать бы сто рублив да втичь». А у этих была совсем другая Мечта. И люди поверили в мечту – потому что больше было верить не во что и не в кого.

А потом начался кошмар.

Зарисовки
Киев
03 июня 2020 года

Американский конвой, несущийся по Киеву, проводила глазами на одной из улиц женщина. Пожилая уже, лет шестидесяти, с обильной сединой в волосах, опиравшаяся на палочку при ходьбе. В глазах ее ничего не было, ни страха, ни раздражения. Только усталость…

Потом она побрела дальше. Квартира ее не сохранилась, как и у многих, – но у нее в Киеве было много знакомых с ТЕХ ДНЕЙ – и сейчас она жила у одного из них. Они до сих пор встречались, поддерживали друг друга, как могли.

Хотя могли они немногое…

На свободе она была немногим более трех месяцев. Это был ее уже второй срок, оба – за «нарушение режима безопасности». Украина была теперь свободной и демократической, и если раньше в административном порядке, без полноценного рассмотрения дела судом, без предъявления обвинения могли посадить максимум на пятнадцать суток – то теперь срок в рамках закона о чрезвычайном положении был увеличен до года. Для того чтобы оказаться в лагере – достаточно было оперативной информации «СДБ». Дело рассматривал процессуальный судья, без заседателей, без вызова обвиняемого, без участия обвинения и защиты. Приговор – хотя это нельзя было назвать приговором – обжалованию не подлежал. Вот такая демократия была сейчас на Украине.

– Дина! Тетя Дина!

Первым ее чувством, когда ее окликнули, – был страх. Бежать. Бежать вон в тот переулок. А там – будь что будет. Она знала, кто шьет на нее дела в «СДБ» и кто поклялся ее уничтожить. Вот только бегать… уже не получалось как-то. Совсем не так, как в те светлые и страшные времена второго Майдана, когда она, во главе горстки неравнодушных, бегала по больницам, магазинам, шила бронежилеты, закупала теплые вещи и делала еще много того, без чего Майдан просто бы не выстоял.

Это был ее город. Ее страна. То, за что она боролась. И поэтому она спокойно обернулась…

– Тетя Дина!

К ней бежала Оксанка…

Несмотря на чрезвычайное положение, в Киеве еще были остатки нормальной жизни, и в числе их были рестораны и отели, на местном – готели. В один из ресторанов, «Казак Мамай», ее и привезла Оксана на новенькой «Тойоте» со значками какого-то иностранного благотворительного фонда.

– Ой, теть Дин, я так рада вас видеть…

Она молчала, смотря на американский флажок, наклеенный на лобовое стекло.

– Оксан, а это тебе зачем?

– О… это против патрулей, не обращайте внимания, теть Оксан. Знаете же, жадные они какие. Думают, если у меня такая машина, значит, я богатая трошки. А у меня и грошив-то всего ничего… – Оксана рассмеялась.

– «Мамай» – дорогое место.

– С карточки заплачу. Нам выделяют на питание. Ой, теть Оксан, вы расскажите, как тут. А то я тильки приехала.

Она пожала плечами.

– Да по-разному.

– Мы фонд открыли, проводим фандрейзеры[27]27
  Вечеринки для сбора средств с политиками или знаменитостями, обычно с аукционами, шуточными или реальными.


[Закрыть] в США и в Канаде. Собираемся охватить все восточное побережье. Уже набрали больше пяти миллионов, представляете? В Голливуде у нас был фандрейзер с самим Мэтью МакКонахи.

– Это хорошо… – машинально сказала она.

– Этого мало. Нельзя, чтобы про нашу страну забывали. Мы должны быть постоянно в центре внимания, постоянно иметь прессу, понимаете?

– Да… понимаю.

– Ой, да что я про себя да про себя… Вы мне лучше скажите, как тут наши? Я пыталась искать… разъехались, наверное. Как Василек?

Луганск
Несколько лет назад

Было страшно. До костей страшно…

Несмотря на то что был день – на первом этаже старой, но все еще державшейся хрущевки света почти не было, все окна были заставлены чем попало – от остатков мебели до листов где-то найденной фанеры. Через них – тонкими струйками сочился свет, но все следили, чтобы не попадать в этот свет, оставаться в тени. Она лежала навзничь на полу, а рядом, тяжело дыша, умирал Василь. Прошедший Майдан парень с Винницы, волонтер, быстро поднявшийся до начальника штаба одной из сотен, нашел свою смерть здесь, в зачуханном луганском дворе. Пуля снайпера попала ему в голову, но он все еще дышал. Она положила его к батарее – старой, чугунной, старой, как и все здесь, на восточной границе Краины. Она знала, что пулеметы бэтээров и мобильных огневых точек – пикапов с крупнокалиберными пулеметами – пробивают стены. И самое безопасное место в комнате – здесь, за батареей. Батарею за стеной – обычно не пробивают.

С другой стороны в углу лежал поляк. Они знали, что это поляки, они не говорили ни по-русски, ни по-украински, общаясь через переводчиков или по-английски с теми, кто знал хоть как-то английский. Многим было неприятно, что с ними поляки, но кроме поляков и прибалтов никого больше не было, никто не прислал помощь. Поляки были подготовленными и профессиональными солдатами с хорошим снаряжением и даже своей техникой, они шли вперед и спасли немало жизней неподготовленных, но отчаянных и готовых сражаться за Украину хлопцев. Иногда удавалось договориться без стрельбы, просто чтобы сепаратисты сложили оружие. Иногда приходилось стрелять. Но так страшно, как сегодня, не было даже на Майдане в ту страшную зиму.

Дрогнули даже поляки.

Они вышли в этот квартал еще потемну – была информация, что здесь скрываются крымские отряды самообороны, вооруженные и подготовленные русскими. Они вошли… а потом началась стрельба со всех сторон, и они за несколько минут потеряли семнадцать человек. Василь погиб, когда пытался вытащить одного из тяжелораненых в укрытие. Она потащила его в этот дом, потому что понимала – не время подниматься в атаку с криком: «Слава Украине». Как и на Майдане – надо просто выжить, уберечься от гулявшей по кварталу смерти.

Когда она притащила Василя – тут уже был один из поляков. У него лицо было в крови, но не так, как от ранения, а как если он упал или порезался битым стеклом – такое часто бывало. От ее помощи он отмахнулся и сейчас нервно орал что-то на польском в рацию. От проскальзывающих ноток паники становилось жутко

– … Dniepr, tutaj Sova. Ya sektor siedemnaście, wziął budynku mieszkalnego, nie może iść dalej. Intensywny ogień snajperski ze wszystkich stron, nie mniej niż dziesięć snajperów. Straciłem Globy i cztery, ewakuacji medycznej i potrzebujemy wzmocnień opancerzonych, jak rozumiem?[28]28
  Днепр, здесь Сова. Я в секторе семнадцать занял жилую постройку, дальше идти не могу. Интенсивный снайперский огонь со всех направлений, не менее десяти снайперов. Я потерял Глобуса и еще четверых, нужна медицинская эвакуация и подкрепление бронетехникой, как понял? (польск.).


[Закрыть]

…

– Nie, ty nie rozumiesz. Antisnayper mam nie więcej, są niesprawne. Muszę pancerz, w przeciwnym razie będziemy musieli się wycofać. Nie iść bez pancerza![29]29
  Нет, ты не понял. Антиснайперов у меня больше нет, они выведены из строя. Мне нужна бронетехника, иначе нам придется отступить. Здесь не пройти без бронетехники! (польск.)


[Закрыть]

– Василь… – Она потеребила его: – Василь…

Он открыл глаза. Кожа была белой, как бинты.

– Вмираю я, маты…

– Нет… ты выживешь.

– Вмираю. Слава Украине…

Героям слава…

Кто-то с шумом вломился в комнату, она обернулась, увидела поляка, держащего пистолет наготове, людей с повязками черно-красного цвета.

Бандеровцы…

Если она кого-то и ненавидела так, как русских, – это бандеровцев. Правый сектор. За ними всегда стояли определенные, очень влиятельные силы, снабжали их, у них были собственные лагеря подготовки в лесах, собственное снабжение. На Майдане – у них изначально было все, от палаток и до бронежилетов и касок. Было и оружие. И они сражались на баррикадах. Но была еще одна правда, которую замалчивали и знать не хотели. Когда начиналось по-настоящему серьезное дело – первыми отступали всегда они. Без команды. Просто отходили – и все. Конечно, среди них были разные люди… один паренек с Львова тайком рассказал им – проводник говорил в палатке, что надо сберечь силы, и когда власть падет – их должно быть достаточно для того, чтобы взять власть. У них были собственные пропагандисты – с дорогой аппаратурой, они вели себя наглее и развязнее всего. Наконец, она подозревала, что с февральским расстрелом не все ладно и руку к этому приложили они. Если у кого и были снайперские винтовки – то это у них.

– Шо тут робытся? – спросил один из правосеков. На повязке у него был тризуб – младший командир.

– Не видишь, что ли! – огрызнулась она.

– Васыль, подывися, шо у окни! – приказал командир.

Один из автоматчиков – автоматы у них были новенькие – подошел к окну. Посмотрел в узкую щель, затем начал отодвигать лист картона.

– Ни робь! – крикнул поляк.

Выстрел – ударил глухо и тяжело, словно кувалда, и молодой «Правый сектор» отлетел к стене, пролетев больше метра. По стене как краской брызнуло, широким таким размахом. Потом он упал вперед как мешок, и на пол быстро-быстро потекла багровая кровь.

– Снайпер!

Поляк быстро-быстро говорил в рацию:

– Dniepr, Sowa tutaj. Dla mnie strzelać. Barrett jest prawdopodobne. Pięćdziesiąty jak rozumieć[30]30
  Днепр, здесь Сова. По мне работают. «Барретт», скорее всего. Пятидесятый, как понял (польск.).


[Закрыть]…

Бандеровцы – бросились на выход.

Она посмотрела Василя – мертв. Про то, жив ли молодой правосековец, не стоило и спрашивать – с такими ранениями не выживают. Она даже не знала, из чего так стреляют. Возможно, БТР.

– Мати… русски розумиишь? – Поляк смотрел на нее

Она кивнула:

– Иди… сюда, помогу. Помогу, розумиишь?

Ненавидя себя за слабость, она поползла из комнаты, на выход…

За соседним домом, она нашла какое-то подобие штаба. Несколько мужиков, укрывшись в самодельном то ли гараже, то ли капитально построенном сарае, пытались управлять войсками. Шел тридцать второй день «замирэння».

– Кто командует? – привычно крикнула она. – Там раненые!

Один из мужиков, в форме без знаков различия – оторвался от карты.

– Чего тебе, мать? – спросил он.

– Там раненые, много. Надо их вывезти…

– Санитарная команда дальше, мать. Погоди пока идти, дым поставят. На соседней улице тоже снайперы.

Из нее как будто стержень вынули, она сползла на землю по стене, держась за голову руками. Не было сил ни плакать, ни кричать уже…

– Сколько там раненых? – спросил командир.

– Не знаю. Много. Десять… больше…

– Тяжелые?

– Да… многие… в голову.

– С…

– Кто? – машинально спросила она

– Они… – зло сказал командир, – братья, твою мать. Старшие. Думаешь, самооборонцы это? Хрен. Рэксы.

– Русские? – не поняла она. Слова вылетали изо рта машинально, как бы не подчиняясь командам мозга

– Нет. Рэксы. У них национальности нет. Разведчики экстра-класса. Русские, конечно, кто ж еще…

…

– Одни на высоте со слонобоев[31]31
  Сленговое название винтовки 12,7.


[Закрыть] работают, другие по жилсектору с бесшумками перемещаются и с близи глушат. Взводного моего положили… метра не добежал, сразу – три пули. Пра-льно. Они с Афгана воюют, в Грозном навострились, с…и. А у нас – на год на подготовку снайпера восемьдесят патронов. И то не дают. Тьфу!

Облака белого дыма поплыли по земле, заползая во двор и накрывая белым саваном всю мерзость войны, которую уже не было сил видеть…

Командир осмотрел волонтерку.

– Ты в юбке… хорошо.

– Чего?

– Когда пойдешь через улицу, держи руки над головой. Увидят, что баба, пожалеют, наверное. С богом, мать…

На соседней улице было относительно спокойно. Это было еще одно проявление всего безумия гражданской войны, в которую тихо погружалась страна. Когда входили в город, никакой линии фронта не было, кого зачищать – не знали. На соседней улице шел жестокий бой, и погибали люди, а тут было относительно тихо, только дробным грохотом слышался стук автоматов и пулеметов, да проносились на скорости машины. Несколько человек в камуфляже загружали «КамАЗ» какими-то ящиками, на вид гражданскими. Она бросилась к ним:

– Хлопцы, допомога нужна. Там раненые!

Один из хлопцев обернулся – и она остановилась, как будто уткнулась в кирпичную стену. «КамАЗ» со старательно залепленными грязью номерами, коробки и ящики… и этот парень в маске с внимательным, волчьим взглядом. Не озлобленным, нет, совсем не так. Она много повидала глаз на Майдане, озлобленных, отчаянных, затравленных – а в глазах этого парня не было ничего, кроме спокойной силы. И автомат на груди он держал совсем не так, как пацаны из Нацгвардии, сунувшиеся в простреливаемый насквозь квартал. Тоже – спокойно и профессионально, так чтобы одним движением руки выбросить приклад к плечу.

Она поняла, что это были русские. Те самые, про которых говорил только что командир. Как он их назвал… рэксы. Это они и есть. Пусть на плече – тризуб, а на руке – повязка, какой отмечались младшие командиры, – но это они.

Спецназ. Про который столько говорили – но почти никто в действительности их не видел. За спецназ принимали афганцев, которых тут оставалось немало, просто подготовленных стрелков. А это – они и есть.

Рэксы.

– Чего надо, мать? – спросил боец в маске.

– Раненые… там.

– Извини, мать. У нас приказ со штаба. Вот это все вывезти. Куришь?

Она машинально взяла сигарету, думая, что перед смертью неплохо бы и покурить. Вот они. Русские. Те, кто желал зла ее стране. Те, кто пошел против них войной. Те, кто отобрал Крым. Русские…

– Шла бы ты домой, мать, – сказал боец, поднося зажигалку, – нечего тебе тут делать совсем. Нечего…

Пока она думала, что ответить, подбежал еще один солдат, хлопнул говорившего с ней по плечу:

– Погрузку закончили.

Боец кивнул:

– Ехать надо. Бывай, мать…

Он легко перемахнул через борт кузова, вцепившись в поданные руки, «КамАЗ» газанул и пошел по улице. А она осталась стоять. Был Луганск. Тридцать второй день войны…

Зарисовки (продолжение)
Киев
03 июня 2020 года

За соседними столами гульбанили. Широко, не стесняясь. Местные, в основном азербайджанцы, талыши и разного рода чиновники и гуманитарщики – в равной пропорции. Ресторан щирой украинской кухни щирым украинцам, за редким исключением, был не по карману.

Талыши, разговевшиеся горилкой, – у них было нельзя спиртное, мусульманская страна – затянули песню…

 
Ти кто такой? Давай до свидания!
Ти кто такой? Давай до свидания!
Ти кто такой? Давай до свидания!
Ти кто такой? Давай до свидания!
 

После того как русский неформал Тимати спел ее вместе с талышскими певцами, песня стала неформальным гимном азербайджанцев, находящихся за рубежом, и азербайджанской организованной преступности. На Украине отношения у азербайджанцев с талышами складывались напряженно, доходило дело до перестрелок, поэтому сидевшие за столом были явно талышами, азербайджанцы такую песню в Киеве петь бы не стали. А в Москве почему-то пели и азербайджанцы, и талыши.

Подошел официант. Вежливо попросил:

– Вельможны паны, ласкаво просимо – тише…

Один из талышей толкнул его, не вставая:

– Пошел на…!

Оксана скривилась, на всякий случай прикрыв лицо салфеткой.

– Может, уйдем отсюда?

– Нет… – сказала Оксана, – просто не стоит на них обращать внимания, я так думаю. У нас в Вашингтоне иногда такое же бывает… если афроамериканцы решат показать, какие они крутые, и завалятся в приличное место. Выгнать из публичного места нельзя, сами понимаете, будет суд. Дискриминация по расовому признаку и все такое. Приходится терпеть. Знаете, в Вашингтоне больше половины населения – чернокожие, я даже и не знала об этом. Чиновники в Вашингтоне вообще не живут, они уезжают в Джорджтаун, там есть приличное жилье. По вечерам же в Вашингтоне лучше вообще не оставаться.

– Там много наших? – спросила Диа, чтобы поддержать разговор.

– Ну, есть кто-то, – неуверенно сказала Оксана, – вообще-то, там больше львовян. Дима Парош, например, он глава нашего фонда. Есть еще Олесь Кучина, он известным военным фотографом стал. В Польше учился, потом в Вашингтон переехал. Он нам очень помогает, визуальный ряд – половина успеха любого фандрейзера. Ой, тетя Дина, а вы можете нам помочь?

– Как, Оксаночка?

– Нужны любые свидетельства зверств русских. Видео, фотографии. Фотографии желательно хорошего качества, профессиональные, но если нет таких – сгодятся любые, я обращусь к Олесю, он сделает как надо – подчистит, переведет на студийную бумагу. Можно так же записать несколько интервью с беженцами… что-то такое… жесткое. Концлагеря, например. Или как русские людей сжигали. Или… Ой, теть Дин, а что я такая глупая-то… Вы поедете в США? Вы же хромаете… это русские сделали, да? Вам надо будет выступить… все рассказать. Возможно, вас даже в Конгресс пригласят.

Она молчала. Нога у нее болела после крайнего визита в «СДБ» – там ее спустили с лестницы.

– …Надо будет выправить вам визу. Возможно, даже съездить на Западное побережье, там в Голливуде очень хорошие доноры. Тетя Дина, да вы куда…

– Извини, Оксаночка. Мне домой надо. Домой…

Оксана шуранула рукой в сумочке, достала визитку.

– Вот… держите, держите. Я свяжусь с вами… завтра.

– Спасибо, Оксаночка…

– Я вас провожу…

– Не стоит.

Оксана разочарованно опустилась на стул. Напротив бесцеремонно сел азербайджанец с масленым, охотничьим блеском в глазах.

– Ти откуда, красавица? Давай к нам, шампанскую пить. Ми тэбя нэ абидим…

Украина
Посольство США
03 июня 2020 года

Посольство США на Украине располагалось в комплексе зданий на бульваре Сикорского, сейчас полностью объявленного «зеленой», то есть запретной, зоной. Бульвар был назван в честь гениального уроженца Киева Игоря Сикорского, который стал одним из основателей американского вертолетостроения – а в Российской империи построил самый крупный на тот момент самолет в мире – «Илья Муромец». Сейчас честь считать Игоря Сикорского своим оспаривали три страны – Россия, Украина и США, а посольство США, первоначально задумывавшееся как очень небольшое здание, превратилось в огромный и хорошо защищенный комплекс, занимающий большую часть Сырецкого парка. Дорога, ведущая к нему, была полностью закрыта, а в парке были вырублены деревья, построены защищенные дома для сотрудников (жить в городе запрещалось) и вертолетная площадка, способная принимать самые тяжелые вертолеты. Здесь же находилась станция ЦРУ на Украине, точнее – ее основная инсталляция. В городе было еще несколько точек.

Продвигаясь по городу на большой скорости, вряд ли можно многое заметить, но посол Гастингс все же сделал свои выводы. Стало меньше рекламы – причем намного, а место политической рекламы кандидатов заняли разные духоподъемные плакаты. Один из них он запомнил: «Не знаешь, кому принадлежит Севастополь? Вступай в «УНА-УНСО» и узнаешь!» Это было на украинском, конечно, но посол Гастингс машинально перевел на русский, потому что русским он владел намного лучше. Еще он мельком, но увидел какие-то объявления на стенах, формата А4, они выделялись своим размером: слишком большие для частных объявлений, слишком малы и скромны для коммерческой рекламы. В Ираке тоже были такие, они назывались «баяны» и содержали приказы духовных лидеров своим последователям, сформулированные чаще всего в виде ответов на вопросы или письма приверженцев. Баяны эти разжигали ненависть в и так расколотой стране – он видел, как человека, сорвавшего со стены баян, зверски убили на месте.

Меньше машин, что и вовсе невероятно для прежних времен – машины с пулевыми повреждениями и даже поврежденные взрывами, а потом кустарно отремонтированные. Наклейки на стеклах – черно-красный флаг «УНА-УНСО», наивная надежда на то, что не тронут. Точно такие же флаги на некоторых балконах, но немного. Много людей на улице – но видно, что они не прогуливаются, идут быстро.

– Кевин!

– Да, сэр, – обернулся его менеджер по безопасности. Правила запрещали отвлекаться на разговоры с клиентом – но любой, кто пережил то же, что и они, был уже не просто клиентом. И имел право на совсем другое отношение.

– Как тут обстоят дела с уровнем жизни местных? С питанием? Вы выходите в город?

– Ну, сэр, выходим, конечно. Нам запрещено покупать у местных, но мы иногда это делаем. Выпивка здесь хорошая, особенно если крепкая. Они зовут ее «горилка», то есть «та, что горит». Со жратвой немного хуже, но есть. Цены очень низкие, у людей денег нет. А вот бензин стоит очень дорого.

– Много спекулянтов?

– Как и всегда, сэр. Вся гуманитарка идет через рынок

Послу Гастингсу это было известно, он даже задумывался над тем, а не приносят ли они больше вреда, чем пользы, поставляя гуманитарную помощь. Вся гуманитарка оказывается на рынке, кормит негодяев и спекулянтов. Поскольку входная цена равна нулю – доход от ее перепродажи стремится к бесконечности, что нарушает законы экономики. От сверхдоходов отщипывают свою долю местные «силовые» игроки, взимая дань и вооружаясь на эти деньги. А местные крестьяне разоряются – они не в силах конкурировать с товаром, чья входная цена на рынок равна нулю. Они приходят в город, пополняют маргинальную среду и начинают радикализовываться, пополняя ряды бандформирований. А потом эти бандформирования нападают на американцев же. Круг замыкается.

Ведь если так подумать, кто такой бандит? Это человек, который не работает, не занят никаким трудом. Его кто-то должен кормить, обеспечивать его существование. Учитывая, что он вооружен, бандит может отнимать нужное себе силой. Если он будет делать это у своих же соотечественников – он лишится их поддержки и проиграет. А вот если он будет рэкетировать спекулянтов на рынке – то в глазах остальных он будет выглядеть даже кем-то вроде благородного Робин Гуда. И мы, создавая спекулятивную прослойку поставками гуманитарки, создаем почву и для бандитизма.

Вот только остановить это безумное колесо никому не под силу, тем более – ему. Потому что индустрия помощи пострадавшим в гуманитарных катастрофах признана одной из самых быстрорастущих в США. Они поставляют все – от «юнимикса» до сборных щитовых домов. От услуг по доставке и распределению до услуг по безопасности. И конечно, как и любой другой бизнес, они заинтересованы в расширении рынка.

– Мешок муки сколько примерно стоит?

– Не знаю, сэр… – Кевин усмехнулся. – Нас тут готовым кормят. С позволения сказать, девочки тут хорошие, сэр, и совсем недорогие, в несколько раз дешевле, чем в Ираке. Пятидесяти долларов за ночь хватит за глаза.

– Спасибо, Кевин, – сказал посол, – я понял.

Улица, ведущая к зданию посольства США в Киеве, была перекрыта бетонными блоками выше человеческого роста. У блоков несли службу контрактники из «ХЕ», кортеж посла они пропустили не проверяя.

Второй блок был на старом КП посольства, там уже были государевы люди – группа дипломатической безопасности, совместный проект морской пехоты и Госдепартамента США. Эти проверили уже тщательнее, даже подкатили под машины специальную тележку с зеркалом на колесиках. Начальник смены заглянул в машину, отдал честь.

– Добро пожаловать, сэр.

Они прокатились внутрь, стали на стоянку, которая теперь была вместо газона. Стоянка была огорожена бетонными блоками выше человеческого роста, под ногами – шуршала галька. Посол знал, что галька принимает и гасит часть ударной волны от взрыва.

– Парни, вы что, русских танков ждете? – пошутил новый посол.

– Все может быть, сэр – серьезно ответил Халл.

И Гастингс понял, что тот не шутит.

Предыдущим послом США на Украине был Джеффри Моббс, карьерный дипломат, считающийся одним из ведущих специалистов Госдепа по восточным странам. Он не был раздосадован тем, что покидает Киев, – ему предложили пост замгоссекретаря по Восточной Европе, что было повышением и вроде как признанием его заслуг. Он расхаживал по кабинету посла, расположенному в «старом» четырехэтажном здании, и громко размышлял о судьбе Украины. Гастингс с ним раньше не работал. Видимо, Моббс еще не сообразил, что в Вашингтоне другие расклады и его новый пост – последний перед отставкой.

– …Вы должны понимать, друг мой, что местные очень чувствительны. Им нужно уважение – как мафии. На вашем месте я бы выучил язык, они это любят.

– Я знаю язык, – сказал Гастингс.

– Да? Это очень хорошо. Мой вам совет, друг, не будьте с ними занудой и ханжой. Они хоть и говорят, что у них и у русских нет ничего общего, но они очень похожи. Будьте им другом – и они сделают для тебя то, что не сделают ни за какие деньги.

– Что именно?

– Да разное, – обтекаемо сказал Гастингс, – вы должны понимать, что они открыты к сотрудничеству, но дорога эта двусторонняя. Иногда они просят посодействовать людям, у которых скажем… заблокировали счет по подозрению в отмывании денег или финансировании терроризма. Иногда кого-то задержат за неподобающее поведение или еще за что. Они просят выручить – и я всегда это делал, вот почему всегда был своим человеком на самых верхах. Вам советую вести себя так же.

– Учту.

– Избегайте фотографироваться с ними на их мероприятиях – у них флаг сильно похож на фашистский, и это может закончиться плохо. Вообще избегайте мест, где идет фотографирование, в крайнем случае оставьте это атташату, сами не подставляйтесь. Встречайтесь только на самом высшем уровне – эти мерзавцы должны понимать, кто они такие.

– А кто они такие? – спросил Гастингс.

Моббс сбился с мысли, потом недовольно скривился:

– Перестаньте. Я слышал, вы работали здесь, да?

…

– Так вот, с тех пор все сильно изменилось. Очень сильно. Теперь здесь что-то вроде латиноамериканской демократии, причем в самом хреновом его варианте. Прав тот, кто крикнет громче, и у всех полно стволов. Они нам просто нужны для того, чтобы русский медведь не смотрел никуда еще. Только вы им это не говорите. Они не будут довольны.

– Не скажу.

Видимо, Гастингс был не убедителен, голос выдал. Сдающий обязанности посол внимательно смотрел на него, потом решил, что как бы то ни было – сделать он ему все равно ничего не сможет. Он улетает в Вашингтон, а его сменщик остается здесь и будет работать под его началом.

– Послушайте добрый совет, Дэвид, – сказал Мобб, – не пытайтесь здесь ничего изменить, это бессмысленно. Они сами не хотят ничего менять. Мой вам совет – держите курс согласно подсказкам вашего сменщика. Сами понимаете, какого, не будем его называть. И встретьтесь с послом Адаминским. Он тут у нас что-то вроде дуайена…[32]32
  Неформальный глава дипкорпуса в какой-либо стране, обычно самый старший по возрасту.


[Закрыть] хе-хе. Здесь главное не добиться чего-либо. Здесь главное – не вляпаться.

Гастингс поднялся.

– Благодарю.

На самом деле… это даже не был разговор двух глухих, это был разговор двоих дураков. Моббс – радовался новому назначению в Вашингтоне и в мечтах видел себя Госсекретарем – он и думать не думал, что впереди его ждет чемодан компромата от заинтересованных лиц и тихий вербовочный разговор за ланчем… разговор с теми людьми, которые были прямо заинтересованы в том, чтобы лилась кровь. Русских, американцев, украинцев, поляков… неважно, им было плевать, они зарабатывали на этом. Американское общество – до сих пор во многом общество пуританское, даже жестко пуританское… и посол Соединенных Штатов не смог удержаться, когда ему подложили в постель двенадцатилетнюю девочку, похожую на его родную дочь. В конце концов… какого черта, вся та жесть, которая тут происходит, тут же и остается, верно? А потом – он вошел во вкус.

Через три года – он зайдет в свой гараж, проведет в салон шланг от выхлопной трубы, сядет в машину и заведет мотор. Предсмертной записки он не оставит…

Не знал о своей судьбе и Гастингс. Он знал о том, что здесь ему придется трудно, но он даже близко не представлял своей судьбы. Он, как и многие в Вашингтоне, еще не понял, что единой американской политической элиты больше нет… а есть озлобленные группировки волков, грызущиеся за кусок мяса. И готовые за этот кусок перегрызть глотку кому угодно.

После разговора с Моббсом, оставившего в душе очень тяжелое впечатление… как будто прикоснулся к чему-то склизкому, Гастингс перешел в жилой комплекс, в котором ему был выделен номер. Положил чемоданы, но распаковывать их не стал. Просто сел за стол, поставил на него ноутбук, но включать не стал. Задумался.

Что же делать…

Он уже понимал, что ситуация здесь зашла слишком далеко. И не представлял, как ее исправить…

Но от него ждали именно этого.

Его размышления прервал стук в дверь. Вошел средних лет человек с вытянутым, лошадиным, чисто британским лицом:

– Господин посол, добро пожаловать в Киев…

– Да… – Гастингс встал, протянул руку

– Первый секретарь Дейл Вебб. До Киева работал в Варшаве.

– Понятно.

– Сэр, полагаю, вас надо представить сотрудникам посольства. Я мог бы помочь с обращением…

Гастингс отрицательно покачал головой:

– Я сам составлю обращение. Завтра на девять – нормально будет?

– Вполне… и, сэр.

– Что такое?

– Вами интересовался… мистер Миниц.

– Ясно. Он знает мой номер?

– Да, сэр, он просто просил поинтересоваться…

Гарри Миниц был начальником киевской станции ЦРУ.

– Хорошо, сэр. В таком случае не смею вам мешать.

Первый секретарь повернулся, чтобы уйти.

– Дейл…

– Да, сэр… – Американский дипработник обернулся как вышколенный дворецкий. Гастингс отметил про себя, что скорее всего Моббс вел неправильную кадровую политику. Есть люди, которые обожают, чтобы им лизали зад… вот только те, кто лижет зад, обычно ни на что другое и не способны. Впрочем, если ты не собираешься ничего менять… они как раз подойдут.

– Кто такой Адаминский?

– Сэр, это посол Польши в Киеве.

– Дейл…

– Да, сэр.

– Мы не в армии. Не обязательно называть меня «сэр» в каждом предложении. Мне нужна команда, а не работники. Понимаешь разницу?

– Да… – слово «сэр» снова едва не вылетело, но Вебб удержался, – понимаю…

– Тогда пусти слух, что завтра на официальное представление одеваться, как на похороны, вовсе не обязательно. А вот свежие мысли относительно того, что дальше делать, будут не лишними. И в качестве личного одолжения – выясни, где и как можно поговорить с господином Адаминским. Желательно не в посольстве.

– Да… непременно выясню.

– Вот и отлично.

Когда Вебб покинул номер, посол вытащил из одного из чемоданов телефон системы «Inmarsat», положил его на стол и сел напротив него. Через несколько минут телефон пронзительно зазвонил.

– Гастингс.

– Приветствую, коллега.

Как и во всех подобных организациях, совместная служба на переднем крае американской обороны, в разведке порождала своего рода братство, которое нельзя было подменить никакой дружбой, тем более такой лицемерной, какая была обычна для Вашингтона. Обратной стороной этой медали являлось то, что складывались политические группировки, интересы которых имели мало общего с интересами США.

– Приветствую.

– Добро пожаловать в Киев. Вы не могли бы заглянуть ко мне?

– Вы сидите не в посольстве?