Текст книги "Шекспир"

Автор книги: Александр Аникст

На тихий остров в океане, где живет изгнанный своим братом Просперо, пассажиры потерпевшего крушение судна принесли волчьи нравы своей страны. Они не могут жить в мире. Тотчас же возникает заговор. Пьяница Тринкуло (самое имя говорит, каков он) изгиляется: "Ну и дурацкий остров! Говорят, на нем живет всего пять человек. Трое из них – мы. Если у остальных в башке творится то же, что и у нас, то здешнее государство шатается".

Роль Тринкуло играл клоун. Шутовская маска позволяла сказать многое. Может быть, далеко не все зрители знали о том, какое пьянство происходило при дворе на другом острове. Шекспир знал, как, например, принимал Джеймз датского короля Христиана.

Сцена пьянства Тринкуло, Стефано и Калибана – клоунская пародия на государство. Вот отрывки из пьяного бреда:

"Стефано. Мой вассал-чудище утопил свой язык в хересе!.. Ей-богу, чудище, я назначу тебя моим главнокомандующим…

Калибан. Здоров ли ты, мой светлый повелитель? Позволь мне полизать тебе сапог…"

Волшебник Просперо легко справляется с пришельцами. При помощи магии он излечивает их от всех пороков, которыми они страдали раньше. Брат, отнявший у него трон, раскаивается; новыми людьми становятся и остальные.

Принца Фердинанда, который полюбил дочь Просперо, красавицу Миранду, волшебник заставляет служить ему и трудом доказать, что он достоин стать ее мужем.

Злу и порокам придет конец, если люди станут жить по законам природы. Она великая целительница всех бед, источник блага для людей. Шекспир вводит в пьесу аллегорический эпизод с участием мифической богини плодородия Цереры. Благословляя брак Фердинанда и Миранды, Церера поет:

 
Будут щедры к вам поля,
Изобилье даст земля…
 

Автор «Короля Лира» и «Тимона Афинского», конечно, не был настолько наивен, чтобы поверить в реальность подобных идиллических картин. Но почему бы не помечтать о «прекрасном новом мире»? Хотя бы в шутку, как это делает умный Гонзало, когда он и два монарха вместе со своими приближенными были выброшены бурей на таинственный остров. Если бы этот остров отдали ему, фантазирует Гонзало, то, став королем, вот что он тогда сделал бы:

 
Устроил бы я в этом государстве
Иначе все, чем принято у нас.
Я отменил бы всякую торговлю,
Чиновников, судей я упразднил бы,
Науками никто б не занимался,
Я б уничтожил бедность и богатство,
Здесь не было бы ни рабов, ни слуг,
Ни виноградарей, ни землепашцев,
Ни прав наследственных, ни договоров,
Ни огораживания земель.
Никто бы не трудился: ни мужчины,
Ни женщины. Не ведали бы люди
Металлов, хлеба, масла и вина,
Но были бы чисты. Никто над ними
Не властвовал бы…
…Все нужное давала бы природа —
К чему трудиться! Не было бы здесь
Измен, убийств, ножей, мечей и копий
И вообще орудий никаких.
Сама природа щедро бы кормила
Бесхитростный, невинный мой народ…
И я своим правлением затмил бы
Век золотой. 114
 

В эти годы мысль Шекспира все чаще обращалась к будущему. В его пьесах не раз встречаются образы детей, и это тоже связано с мыслями о том, какой будет жизнь следующего поколения. Шекспиру хотелось верить в то, что их жизнь будет лучше, привольней, счастливей. Хотелось! А на какую благоприятную перемену можно было надеяться? Откуда она могла прийти?

В сказке, в мечте это могло произойти. Просперо долгие годы изучал природу и науку, овладел их тайнами, и это дало ему в руки чудодейственную силу, при помощи которой он победил зло и исправил заблудшие души.

Не месть, а милосердие руководит Просперо:

 
Хотя обижен ими я жестоко,
Но благородный разум гасит гнев
И милосердие сильнее мести.
Единственная цель моя была
Их привести к раскаянью. Я больше
К ним не питаю зла. 115
 

Эти слова Просперо о его прежних врагах звучат как завет: могущество необходимо лишь затем, чтобы обращать людей к добру.

Просперо у цели. Он усыпил своих врагов. Теперь осталось последнее – музыкой исцелить их души. Когда это будет достигнуто, ему не останется нужды в волшебстве.

 
Хочу лишь музыку небес призвать,
Чтоб ею исцелить безумцев бедных,
А там – сломаю свой волшебный жезл
И схороню его в земле. 116
 

Уже в глубокой древности возникла вера в целительную силу музыки. Эта вера сохранялась во времена Шекспира.

Достигнув цели, Просперо ломает волшебный жезл. Он еще раз появляется перед зрителями, чтобы произнести эпилог, и отдельные строки в нем звучат как личная исповедь – не Просперо, а самого Шекспира:

 
Отрекся я от волшебства.
Как все земные существа,
Своим я предоставлен силам…
Я слабый, грешный человек,
Не служат духи мне, как прежде… 117
 

Во времена Шекспира любили аллегории. Поэты часто прибегали к ним. Вот почему возможно, что прощальное настроение, звучащее в последних речах Просперо, было прощанием самого Шекспира со зрителями и со своим искусством. Особенно напрашивается мысль об этом, когда мы слышим обращение Просперо к Фердинанду:

 
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи,
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они. 118
 

Шекспир выразил здесь старую истину о том, что искусство театра призрачно. Оно существует в тот миг, когда идет представление. Но вот спектакль окончен, и от него не осталось никакого следа, кроме волнения, пережитого зрителями.

Искусство, тем более искусство театра, – подобие жизни. Вспомним надпись на вывеске "Глобуса": "Весь мир лицедействует". Люди – актеры. Эта мысль на разные лады варьируется Шекспиром, особенно в последние годы:

 
Жизнь – это только тень, комедиант,
Паясничавший полчаса на сцене
И тут же позабытый! 119
 

Жизнь человека – краткий по сравнению с вечностью миг, когда он выходит из небытия, чтобы снова вернуться в него.

 
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь. 120
 

Нетрудно почувствовать, какие настроения скрываются за всем этим.

"Буря" – прекрасная, жизнеутверждающая пьеса, а написал ее человек уставший. Он все чаще обращался мыслью к неизбежному концу.

Пожар в театре «Глобус»

Последний шекспировский спектакль, о котором сохранились рассказы современников, – «Генрих VIII». Это представление запомнилось из-за того, что во время него произошло несчастье.

Сохранилось предание, что сам Шекспир участвовал в подготовке к представлению. В период Реставрации, когда эта пьеса была восстановлена на сцене Уильямом Давенантом, Джон Даунс писал: "Роль короля была хорошо и правильно сыграна мистером Беттертоном, которого наставлял, как ее надо играть, сэр Уильям (Давенант), а он знал все от старого мистера Лоуина, получавшего указания об этой роли от самого мистера Шекспира, и я беру на себя смелость утверждать, что никто не может и никогда не сумеет сравняться с ним (Беттертоном) в наше время в исполнении этой роли". Джон Лоуин, актер труппы, к которой принадлежал Шекспир, прославился исполнением ролей Фальстафа и таких персонажей в комедиях Бена Джонсона, как Мороуз ("Эписин"), сэр Эпикур Маммон ("Алхимик") и Вольпоне ("Воль-поне"). Уже по одному этому типажу можно судить, насколько ему подходила роль тучного и грубого короля Генриха VIII.

Однако спектакль этот прославился не своими художественными достоинствами, а тем, что во время премьеры вспыхнул пожар, в результате которого полностью сгорел театр "Глобус". Это событие произвело большое впечатление на современников, и сохранилось несколько рассказов о нем. Вот описание спектакля и пожара, содержащееся в письме придворного, дипломата и писателя Генри Уоттона Эдмунду Бэкону: "Оставим теперь государственные дела. Я вас развлеку сейчас происшествием, случившимся на этой неделе на том берегу Темзы. Королевские актеры поставили новую пьесу под названием "Все это правда", изображающую главные события царствования Генриха VIII; представление было исключительно пышным и торжественным, вплоть до того, что сцену устлали циновками; кавалеры орденов выступали со своими знаками отличия – изображением Георга (Победоносца) и подвязками, гвардейцы были обряжены в расшитые мундиры и все такое прочее, чего было достаточно, чтобы сделать величие общедоступным, если не смешным. Во время маскарада во дворце кардинала Вулси появился король Генрих, и его приветствовали салютом из пушек; пыж, сделанный из бумаги или чего-то еще, вылетел из пушки и упал на соломенную крышу; но дыма, который при этом появился, никто не заметил, так как все глаза были обращены на сцену, а между тем огонь разгорелся и быстро охватил все здание, так что меньше чем за час оно сгорело до самого основания. Таково было роковое последствие этого хитроумного изобретения; но во время пожара погибли только дерево, солома и несколько старых костюмов; правда, на одном человеке загорелись его брюки, и он чуть не сгорел сам, но какой-то находчивый шутник потушил огонь, вылив на него бутылку эля".

Этот же рассказ в более краткой форме передан в "Анналах" Стоу. Бен Джонсон описал этот пожар в поэме "Извержение вулкана". Наконец, какой-то анонимный автор сочинил уличную балладу, тут же отпечатанную и распространявшуюся в городе. Заглавие этой листовки гласило: "Сонет об ужасном пожаре, в котором сгорел театр "Глобус" в Лондоне". В балладе описывается, как после начала пожара "побежали все рыцари, побежали все лорды и был большой переполох; одни потеряли свои шляпы, а другие свои мечи; а затем выбежал Бербедж…". Каждая строфа этой баллады заканчивалась припевом, содержавшим намек на название пьесы: "О горе, ужасное горе, и, однако, все это правда".

Через год, однако, здание было полностью восстановлено, и один современник в частном письме отмечал: "Многие говорят об этом новом театре, считая что это самый прекрасный театр из всех, какие когда либо существовали в Англии". Он простоял вплоть до закрытия театров во время пуританской революции, и пьесы Шекспира сохранялись в его репертуаре еще добрых два десятка лет.

После "Генриха VIII" Шекспир не написал ни одной пьесы.

Любители символических совпадений могут обратить внимание на то, что театр "Глобус" сгорел во время премьеры последней пьесы Шекспира.

ГЛАВА 10
КАК РАБОТАЛ ШЕКСПИР

Быстрое перо

Наше повествование дошло до того времени, когда Шекспир оставил работу в театре и возвратился к себе на родину, чтобы, удалившись от дел, жить там на покое. Впереди было еще несколько лет жизни, но работа его для театра, по-видимому, прекратилась, хотя личные связи с труппой он поддерживал.

Теперь, когда мы знаем если не все, то главные факты его жизни, уместно поговорить об особенностях работы Шекспира как драматурга.

Хотя и принято думать, будто мы мало знаем о Шекспире, но мы знаем даже то, как он писал.

Шекспир писал быстро.

Об этом есть свидетельство Бена Джонсона, который близко наблюдал работу Шекспира для театра.

"Помнится, актеры часто говорили, желая восхвалить Шекспира, что когда он писал, то (что бы он ни писал) он никогда не вычеркнул ни строчки. Я на это ответил: "Лучше бы он зачеркнул тысячу их"; они сочли это злобным выпадом с моей стороны… Он писал с такой легкостью, что по временам следовало останавливать его; sufflaminandum erat 121, – как сказал Август о Гатерии. Он обладал умом большой остроты, но не всегда умел держать себя в узде. Он много раз совершал ошибки, которые не могли не вызывать смеха". Далее Джонсон повторяет известное нам замечание о неудачной, по его мнению, фразе в «Юлии Цезаре».

О быстроте, с какой писал Шекспир, есть свидетельством самих актеров. Друзья, работавшие с Шекспиром в театре долгие годы, Хеминг и Кондел писали: "Его мысль всегда поспевала за пером, и задуманное он выражал с такой легкостью, что в его бумагах мы не нашли почти никаких помарок".

Слова Хеминга и Кондела подкрепляются документом огромнейшей ценности – тремя страницами, которые Шекспир вписал в пьесу "Сэр Томас Мор". Полтораста стихотворных строк этой рукописи не содержат почти никаких помарок. Поправки здесь минимальны. Никто не скажет, что это черновик, а между тем это рабочий вариант, который потом переписали бы набело после допуска пьесы к постановке.

Мы приведем свидетельство, относящееся к другому гениальному мастеру искусства. Оно поможет нам понять творческий процесс у Шекспира. Это письмо Моцарта.

"Когда случается, что я оказываюсь в одиночестве, совершенно один и в хорошем настроении, например, путешествуя в карете, гуляя после обеда или ночью, когда не спится, – в таких обстоятельствах идеи приходят мне в голову особенно обильно. Откуда и как они возникают, я не знаю; не могу я и вызвать их по своему желанию. Идеи, которые мне нравятся, я сохраняю в памяти, и, как заметили другие, у меня есть привычка напевать про себя. Если я делаю так в течение некоторого времени, то вскоре мне становится ясно, как я могу использовать тот или иной кусок, чтобы изготовить из него хорошее блюдо, то есть привести его в соответствие с правилами контрапункта, учесть особенности разных инструментов и так далее.

Все это зажигает мне душу, и, если меня не отрывают, тема начинает разрастаться, систематизируется и приобретает определенность, и целое, какой бы величины оно ни было, возникает в моем уме во всей своей полноте и законченности настолько, что я могу обозревать его одним взглядом, как прекрасную картину или изящную статую. В моем воображении я слышу отдельные части не в их последовательности, а все одновременно. Просто невозможно передать, какое это наслаждение! Придумываешь и создаешь как бы в приятном сне. Самое лучшее – это слышать весь ансамбль. То, что я создаю таким образом, трудно забыть, и, пожалуй, это лучший дар, за который я должен благодарить Творца.

Когда я принимаюсь записывать мои идеи, я беру из склада моей памяти, если можно так выразиться, то, что раньше собрал в нее описанным выше путем. Поэтому запись на бумаге происходит быстро, ибо, как я уже сказал, все уже сделано заранее; и записанное редко отличается от того, что было в моем воображении. Когда я занят этим, меня можно отрывать, ибо, что бы ни происходило вокруг, я могу писать и даже болтать о какой-нибудь чепухе. А почему мои произведения приобретают свои особенные форму и стиль, которые делают их моцартовскими и отличают от произведений других композиторов, вероятно, вызвано тою же причиной, по какой мой нос является таким большим и горбатым, или, короче говоря, именно моцартовским и отличающимся от носов других, ибо я вовсе не стараюсь и не ставлю себе целью быть оригинальным".

Не скрою от читателя, достоверность этого письма оспаривается. Но даже если оно всего лишь апокриф, подделка представляется мне хорошо продуманной. Она соответствует укоренившемуся представлению о Моцарте. Выдающийся знаток творчества композитора А. Д. Улыбышев без колебаний принял это письмо и опирался на него, когда писал о творческом процессе у Моцарта.

Даже если не верить в подлинность письма, содержащееся в нем представление о том, как творит художник напоминает то, что мы знаем о других людях творчества. Поэт Маяковский рассказывал нечто подобное о том, как он "выкипячивал" стихи. Сначала он слышал ритмический рисунок стиха, скандировал про себя слоги, постепенно заполнявшиеся словами. Так постепенно рождался стих, который уже вносился на бумагу.

Коротко говоря, быстрота творческого процесса кажущаяся. Всякий замысел созревает более менее постепенно, особенно если это замысел больших и сложных произведений, как симфония или поэтическая драма. А когда замысел созрел, зафиксировать его на бумаге не составляет для художника большого труда, почему Шекспир писал легко и быстро.

Наблюдательность

Творческое воображение – огромная сила всякого большого художника, но и оно питается действительностью, которая всегда была, есть и будет главной питательной средой для художественного творчества. Шекспир ничуть не отличался в этом от других художников. У него были модели, с которых он писал свои образы. Один из первых собирателей сведений о Шекспире, Джон Обри, записал: «Бен Джонсон и он (Шекспир. – А. А.), где бы они ни оказывались, повседневно подмечали странности людей (humours). Характер констебля из „Сна в летнюю ночь“ он списал в Грендоне-на-Баксе, по дороге из Лондона в Стратфорд, и этот констебль еще жил там в 1642 году, когда я впервые направлялся в Оксфорд. Мистер Джоз из этого прихода знал его».

Джон Обри слышал звон, но не знал, откуда он. В "Сне в летнюю ночь" нет такого персонажа. Там есть городские ремесленники, но не констебль. Зато есть констебли в таких пьесах, как "Много шума из ничего", "Мера за мору", – Кизил и Локоть, оба большие путаники, и, может быть, Шекспир в обоих случаях использовал одну "модель", несколько варьируя характер.

Другой собиратель анекдотов о старине, Уильям Олдис, записал: "Старый мистер Баумен, актер, сообщает со слов сэра Уильяма Бишопа, что некоторые стороны характера сэра Джона Фальстафа были списаны с одного горожанина Стратфорда, который не то предательски нарушил контракт, не то из упрямства, несмотря на выгодные условия, отказался расстаться с участком земли, примыкавшим к владениям Шекспира в самом городе или поблизости от него".

Напомним также давно укоренившееся мнение, что судья Шеллоу и его племянник Слендер в "Виндзорских насмешницах" были списаны с натуры, что подтвердил недавно Лесли Хотсон.

Все это касается образов комических. А что можно сказать о персонажах трагедий?

Кто внимательно следил за нашим повествованием, мог заметить, что современная Шекспиру действительность давала немало драматических ситуаций и трагических прототипов.

Есть также одно свидетельство, заслуживающее особого внимания. Мы уже приводили его раньше, но здесь надо его повторить. Напомним читателю рассказ поэта Уиллоуби о том, как его друг, старый актер W. S., видя его любовные страдания, подливал масла в огонь, возможно, потому, что "хотел убедиться, не сумеет ли другой сыграть его роль лучше, чем он играл ее сам".

В произведениях Шекспира так много психологических наблюдений, что мы даже не станем пытаться перечислять их. Есть целые книги, написанные психологами, в которых подтверждается, насколько глубоко понимал Шекспир сложнейшие мотивы поведения человека. Такое знание могло быть только результатом наблюдения и размышлений.

Библиотека Шекспира

Страсти и поведение людей Шекспир наблюдал в действительности. Но сюжеты для своих драм он почти всегда брал готовые, такие, которые уже до него существовали в литературе и на сцене.

Двумя большими историческими трудами Шекспир пользовался особенно часто. Отсюда он почерпнул сюжеты для более чем дюжины драм. Сначала таким постоянным источником для Шекспира были "Хроники Англии, Шотландии и Ирландии" Рафаила Холиншеда. Первое издание книги вышло в 1577 году. Шекспир пользовался вторым изданием "Хроник" Холиншеда, вышедшим в 1587 году. По этой книге Шекспир познакомился со всеми историческими данными, которые были ему нужны при написании хроник "Генрих VI", "Ричард III", "Король Джон", "Ричард II", "Генрих IV", "Генрих V" и "Генрих VIII". Но Холиншед служил Шекспиру источником не только для пьес-хроник из истории Англии. Отсюда он заимствовал сюжетную основу и для трагедии "Макбет" и отчасти для "Цимбелина". В "Хрониках" Холиншеда был также рассказ о короле Лире, но Шекспир им не воспользовался, так как уже существовала готовая пьеса на этот сюжет, и он переработал ее.

Для пьес-хроник Шекспир пользовался не только Холиншедом. Ему были, по-видимому, известны и другие сочинения английских историков. Кроме того, некоторые из исторических сюжетов уже подверглись драматургической обработке, и хотя Шекспир, несомненно, перечитывал Холиншеда, некоторые из своих хроник он писал по канве пьес своих предшественников: "Король Джон", "Генрих IV".

Текстуальные совпадения показывают, что Холиншеда он читал внимательно, и мы не ошибемся, предположив, что это была одна из его любимых книг.

Библиограф Шекспира Уильям Джаггард обнаружил экземпляр второго издания "Хроник Англии, Шотландии и Ирландии" Р. Холиншеда, на котором в шести местах были причудливо орнаментированные инициалы Шекспира. Самое интересное, однако, то, что на полях были пометки; и эти пометки приходились как раз против тех мест, которые непосредственно использованы Шекспиром в его пьесах на сюжеты из истории Англии.

Холиншед оказал значительное влияние на Шекспира. Дело вовсе не в заимствованиях из его "Хроник". И не столько Холиншед учил Шекспира, сколько Шекспир, читая его, учился сам понимать историю своей страны, политику королей, судьбу народа.

Характеризуя качества, которыми должен обладать художник, берущийся писать трагедию, Пушкин назвал в первую очередь "государственные мысли историка". Шекспир развил в себе способность мыслить государственно, читая летописи английской истории и размышляя о том, как воплотить на сцене прошлое.

Летописи Холиншеда были иллюстрированы. Когда в 1605 году Шекспир по поручению товарищей по труппе должен был найти сюжет для драмы о Шотландии, чтобы угодить королю Джеймзу, он, конечно, взял своего старого любимца Холиншеда и стал перелистывать страницы, посвященные истории Шотландии. Мне довелось держать в руках эту книгу, и, листая ее, я невольно обратил внимание на одну гравюру. На ней изображены два всадника, которым преграждают путь три странно одетые женщины. Это Макбет и Банко встречают трех ведьм. Мне кажется, что Шекспир, перелистывая Холиншеда, увидел эту гравюру, прочитал текст, относящийся к ней, и его воображение начало работать.

Другое историческое сочинение, которым увлекался Шекспир, "Сравнительные жизнеописания" греческого историка Плутарха, которые он читал не в подлиннике, а в переводе на английский язык, сделанном (с французского) Томасом Нортом и изданном в 1579 году. О том, что именно перевод Норта служил Шекспиру источником, видно по совпадениям в словах и фразах между текстом Норта и теми пьесами, которые Шекспир написал на сюжеты Плутарха, – "Юлий Цезарь", "Антоний и Клеопатра", "Кориолан", "Тимон Афинский".

"Хроники" Холиншеда были компиляцией древних летописей. Характер повествования определялся способностями летописцев, чьи записи Холиншед включил в свою книгу. В отличие от него Плутарх – настоящий писатель, мастер исторического портрета и вдумчивый моралист. Плутарх дал Шекспиру немало "государственных мыслей", но еще больше привлек он драматурга своими живыми описаниями событий и их участников.

Когда Томас Дженкинс, учитель Стратфордской грамматической школы, решил, что его питомцы достаточно познакомились с основами латыни, он принес на урок "Метаморфозы" Овидия. Ученикам нелегко далось чтение латинских стихов. Но, начав понимать смысл, они не могли не увлечься поэтическими рассказами римского поэта.

Шекспир запомнил рассказ учителя о том, как император Август сослал Овидия в самую отдаленную провинцию. Воображение Шекспира живо представило ему контраст между культурой утонченнейшего поэта и дикостью, среди которой он был осужден жить. Неожиданный отголосок этого мы встречаем в комедии "Как вам это понравится". Оселок, попав в Арденнский лес, говорит пастушке Одри: "Я здесь с тобой и твоими козами, похож на самого причудливого из поэтов – на почтенного Овидия среди готов" 122.

У Овидия молодой Шекспир учился и "Искусству любви" и искусству поэзии. Его увлекли удивительное сочетание лиризма и повествовательного мастерства, точность и меткость деталей, характеры, возникающие перед мысленным взором читателя произведений римского поэта. Шекспира не могло не поразить, что древний автор так глубоко понимал человеческую натуру и так выразительно изображал ее.

Для него и его современников Овидий был высшим образцом классической поэзии. Какой гордостью должно было наполниться сердце Шекспира, когда современники стали сравнивать его самого с Овидием!

В Болдеевской библистеке в Оксфорде есть экземпляр "Метаморфоз" Овидия с пожелтевшими от времени инициалами владельца книги – W. S.

В шекспировской Англии жадно прислушивались к тому, что происходило в культурной жизни Италии и Франции. Итальянского языка Шекспир не знал, но существовали многочисленные переводы и переложения новелл эпохи Возрождения.

Из произведений французских гуманистов он читал комический роман Ф. Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль", как об этом свидетельствуют ссылки на отдельные места этой книги. Шекспир, вероятно, знал ее в переводе. Он не мог не слышать о Ронсаре, когда занимался сочинением поэм и сонетов.

Лучше всех французских авторов Шекспир знал Монтеня, чьи "Опыты" он мог читать в переводе на английский язык до того, как перевод был напечатан в 1603 году. Он был знаком с переводчиком итальянцем Джоном Флорио, которого, вероятно, встречал у графа Саутгемптона. Шекспира должна была поразить уже первая страница этого замечательного сочинения, где автор предуведомлял: "Это искренняя книга, читатель… Я рисую не кого-либо иного, а себя самого…"

Шекспир, который терпеть не мог схоластическую философию, обрел в Монтене во многом близкого ему мыслителя. О том, что эта бесконечно интересная книга произвела огромное впечатление на Шекспира, можно судить по многочисленным отголоскам в его произведениях, больше всего в "Гамлете".

Из испанских авторов Шекспиру были известны только Хорге Монтемайор, написавший пасторальный роман "Диана", и Сервантес, из "Дон-Кихота" которого он и Флетчер заимствовали сюжет для пропавшей пьесы "Карденио".

Естественно, что больше всего Шекспир был знаком с отечественной литературой. Он знал первого гуманиста и реалиста в Англии XIV века Джефри Чосера, его современника Джона Гауэра. Как и вся образованная Англия, Шекспир читал "Собрание историй о Трое", изданное английским первопечатником Уильямом Кекстоном в конце XV века. А уж что касается его непосредственных современников, то методом параллельного цитирования можно подтвердить его знакомство почти со всей современной ему литературой и драмой. Поэзия и проза Сидни, Спенсера, Лили, Лоджа, Дрейтона, Дэньела и многих других были ему отлично известны, не говоря уже о пьесах его коллег Марло, Грина, Кида, Пиля, Джонсона, Хейвуда, Деккера, Флетчера, Бомонта и многих других менее известных.

Была еще одна область поэзии, особенно близкая Шекспиру, – народное творчество. Произведения его пронизаны воспоминаниями о сказках, легендах и преданиях из английского фольклора. Народные песни вводились Шекспиром в ткань пьес. Мы привыкли считать шекспировскими песню о Валентиновой дне, которую поет безумная Офелия, и грустную песенку об иве, напеваемую Дездемоной накануне гибели. Авторство их едва ли принадлежит Шекспиру. Он вложил в уста героинь песни, подслушанные у народа. От разных героев Шекспира мы слышим отрывки из народных баллад и поговорок.

Все это огромное поэтическое богатство Шекспир вобрал в свои произведения.

Источники сюжетов

В наше время драматурги сами создают план событий и определяют характеры персонажей пьесы. В эпоху Шекспира дело обстояло иначе. Драматурги, как правило, не придумывали, а брали уже готовые сюжеты из истории, народных преданий и литературных произведений. Так делали предшественники Шекспира, так поступал и он сам.

Ученые установили, что из тридцати семи драм, написанных Шекспиром, тридцать четыре имеют в основе сюжеты, заимствованные из различных произведений. Только для трех пьес не найдены источники, откуда Шекспир мог позаимствовать фабулу. По-видимому, в этих трех случаях он придумал ее сам – это "Бесплодные усилия любви", "Сон в летнюю ночь" и "Виндзорские насмешницы". В некоторых случаях при создании пьесы он пользовался одновременно несколькими источниками, комбинируя их.

Мы уже говорили об использовании Шекспиром сочинений Холиншеда и Плутарха.

Для других пьес Шекспир воспользовался поэмами, романами и новеллами из английской, испанской и итальянской литературы средних веков и эпохи Возрождения. Особенно охотно обращался он к итальянским новеллам. У итальянского писателя Банделло Шекспир нашел сюжеты для "Много шума из ничего" и "Двенадцатой ночи", у Джиральди Чинтио – сюжет "Отелло" и одну из линий действия "Цимбелина". Сюжет "Ромео и Джульетты", первоначально возникший в новеллистике итальянского Возрождения, дошел до Шекспира в той обработке, какую ему придал английский поэт Артур Брук в поэме "Ромеус и Джульетта" (1562). Из романа "Аркадия" Филиппа Сидни Шекспир заимствовал историю Глостера и его сыновей в "Короле Лире". Источником "Двух веронцев" послужил эпизод из испанского пасторального романа Монтемайора "Диана", который Шекспир читал в английском переводе. В основе "Перикла" лежит средневековый роман на античный сюжет – "Аполлоний Тирский", пересказанный английским поэтом XIV века Джоном Гауэром в его поэме "Исповедь влюбленного". У другого английского поэта XIV века Джефри Чосера Шекспир нашел сюжет "Троила и Крессиды". Его же рассказ рыцаря из "Кентерберийских рассказов" лег в основу "Двух благородных родственников" – пьесы, по-видимому, написанной Шекспиром вместе с Флетчером. "Венецианский купец" имеет три источника: средневековую новеллу из сборника "Римские деяния", новеллы Джованни Фиорентино и Боккаччо. Однако не исключено, что эти источники были сведены в единый сюжет в одной дошекспировской пьесе. Для "Зимней сказки" Шекспир воспользовался романом своего недоброжелателя Р. Грина "Пандосто" (1588). "Как вам это понравится" написано по мотивам пасторального романа современника Шекспира Т. Лоджа "Розалинда" (1590). Для "Бури" Шекспир воспользовался "Открытием Бермудских островов" (1610) Джордена. "Тит Андроник" написан по мотивам древнеримских писателей Сенеки и Овидия.

Шекспир нередко перерабатывал драматические произведения своих предшественников. То, что он поступал так, объяснялось отнюдь не ленью или недобросовестностью. В театре времен Шекспира, при постоянной нужде в пьесах для обновления репертуара было принято восстанавливать на сцене забытые старые пьесы, которые для этой цели подновлялись. В качестве постоянного драматурга труппы Шекспир и занимался этим делом. Некоторые из пьес, послуживших Шекспиру источниками, сохранились.

Из анонимной пьесы "Беспокойное царствование короля Джона" Шекспир создал хронику "Король Джон". Небольшая пьеса "Славные победы Генриха V", автор которой также остался неизвестен, была развернута Шекспиром в три пьесы – две части "Генриха IV" и "Генрих V". Возможно, что для "Beнецианского купца" Шекспир воспользовался пьесой "Жид", которая не сохранилась, но одно литературное свидетельство показывает, что сюжет в ней был тот же, что и в "Венецианском купце". Стивен Госсон, упоминая эту старинную пьесу, отмечал, что в ней "изображены алчность тех, кто гонится за богатыми невестами, и кровожадность ростовщиков".