Текст книги "Ключ к убийству"

Автор книги: Алекс Урса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– В чем конкретно выражались увиденные вами предпосылки к психической нестабильности? – задал следующий вопрос Франсуа.

– Ну, тут много всего, – ответила Клэр, забыв про остывший кофе и тщательно подбирая слова. – При всем при том, что Анжело удивительно добрый и открытый человек, странностей в его поведении хоть отбавляй. Прежде всего меня как специалиста смутило его нежелание соответствовать своему биологическому возрасту. Так вот в Анжело наблюдалась некоторая инфантильность, которая навела на мысль, что в свое время произошло что-то, что оказало на него сильное влияние и после чего он стал бояться взрослеть. Это может быть обычной защитной реакцией. Думаю, причины следует искать в его прошлом. Возможно, произошло какое-то событие, которое убедило его в том, что ребенком ему оставаться удобнее. Мы часто прячемся от взрослой жизни, притворяясь маленькими детьми.

– Синдром «Питера Пэна»? – чиркнул в блокноте Франсуа.

– А я смотрю, вы подготовились, – качнула головой Клэр.

– Ввести запрос в «Гугл» может каждый, – буркнул Франсуа, все же чувствуя теплоту от того, что его «почесали за ушком». Потер нос, отгоняя ненужные эмоции, и продолжил: – А его манера наносить макияж? На нем всегда тонна косметики. Этому есть объяснение?

– Безусловно, – охотно подтвердила Клэр, – он ведь пользуется косметикой не только на сцене – тут как раз вопросов нет: сценический грим и все такое. Но он очень ярко красится и в повседневной жизни. Причем, в отличие от других людей, которые с помощью косметики стараются подчеркнуть свои достоинства и скрыть недостатки, Анжело использует краску по иному назначению. Он рисует себе другое лицо. Меняет форму глаз, бровей, наносит рисунки различного рода. Словно старается превратиться в кого-то другого. Скрыться от чего-то. Причем, когда на приеме я спросила его, что он чувствует, когда наносит макияж, Анжело заявил, что в этот момент словно впадает в транс. Его будто втягивает в какой-то туннель, когда он сидит перед зеркалом.

– Вы поделились своими соображениями с Ксавье? – продолжил Франсуа, постукивая карандашом по блокноту.

– Да, несомненно. Ради этого он и пришел в тот раз, – согласно кивнула Клэр. – Как ни старался Ксавье показать, что он лишь проявляет отеческую заботу, интересы у него были меркантильные. В первую очередь его интересовало, насколько Анжело работоспособен. Я сказала тогда, что творчество может стать настоящей терапией. Кроме того, я настоятельно рекомендовала продолжить обследование с целью выявления проблем. Потом их можно было бы попытаться скорректировать с помощью правильно подобранного лечения. Психика Анжело представляет собой хрупкий сложный механизм, который очень легко повредить или спровоцировать на необратимые отрицательные последствия. Но, к сожалению, Анжело больше у меня в кабинете не появлялся. И еще, – вспомнила она, поднимая вверх палец, – я настоятельно рекомендовала Анжело избегать переутомлений. Потому что хроническая усталость, как и вышеупомянутый стресс, может также стать катализатором некоторых нервных расстройств. Если пациент не получает должной терапии, да к тому же его организм и нервная система подвергаются сильным нагрузкам, велика вероятность того, что пациент в среднем возрасте получит еще большие проблемы.

– То есть при повышенном переутомлении велика была вероятность того, что Анжело может заработать уже настоящее психическое расстройство? – уточнил Франсуа.

– Это очень обобщенно, – нахмурилась Клэр. – Старение организма сопровождается изменением всех его функций, в том числе и психических. Здесь все очень индивидуально, но лучше не рисковать. Хотя Анжело ведь еще молод. Ему, помнится, и тридцати еще нет. Так что об этом рано говорить. Это скорее упреждающая мера.

«Не так уж он и молод, – подумал про себя Франсуа, вспоминая настоящий возраст Анжело. – Можно сказать, он подбирается к зоне риска. И если психотерапевт не в курсе его реального возраста, то уж Ксавье был более чем осведомлен». Но вслух он ничего не сказал. Вместо этого кивнул и достал из кармана несколько пузырьков, позаимствованных в квартире Анжело.

– Эти лекарства выписали вы? – задал он вопрос в лоб. Клэр наклонилась над пузырьками, чтобы прочитать этикетки, при этом не беря медикаменты в руки. Она щурила глаза и шевелила губами, разбирая незнакомый почерк, и, прочитав наконец, резко откинулась на спинку кресла.

– Откуда это у вас? – подняла она глаза на Франсуа. Но тот лишь развел руками, показывая всем своим видом, что он не может раскрывать свои источники. Клэр недовольно поджала губы. – Отвечая на ваш вопрос – нет, эти препараты выписала не я. Я обычно не назначаю такие сильнодействующие лекарства. Для этого нужны веские причины. Надеюсь, это принимал не один и тот же человек? – поинтересовалась она.

– Почему вы спрашиваете? – задал встречный вопрос Франсуа. – Одновременный прием этих препаратов может быть опасен?

– Еще как, – нахмурилась Клэр и принялась объяснять: – Вот этот препарат, – показала она на сине-белую коробочку, – ксанакс. Это транквилизатор. Он используется для лечения тревожных состояний, неврозов, при напряжении, беспокойстве, панических атаках. В принципе, достаточно распространенный препарат, но принимать его нужно под присмотром врача и не более трех месяцев. Так, что у нас тут дальше? Золофт и паксил – это мощные антидепрессанты. Этим сейчас тоже никого не удивишь. Вот только почему два сразу, да еще такие сильнодействующие? Но меня больше беспокоит вот это, – Клэр показала наманикюренным пальцем на следующий пузырек. – Фенамин. Это мощный психотропный стимулятор. По своему действию близок к адреналину. Оказывает общее возбуждающее действие, улучшает настроение, вызывает прилив сил, повышает работоспособность и уменьшает чувство усталости. Но это одна сторона медали. С другой стороны – эта хрень здорово укорачивает сон и убивает аппетит. – Франсуа вспомнил пустой холодильник в квартире Ангела и содрогнулся. – Если подсесть на этот медикамент, можно заработать синдром хронической усталости, а далее на фоне постоянного недосыпа – настоящее психическое расстройство, вплоть до шизофреноподобных психозов. И потом, насколько я знаю, этот препарат в настоящее время запрещен. – Клэр перевела взгляд на коробку с ампулами и нацарапанным от руки названием «пропофол» и закусила губу. Она больше не смеялась и от ее дурашливой манеры поведения не осталось и следа. Теперь перед Франсуа сидел собранный специалист. – Ну и главное. Пропофол – это вообще не лекарство. Это средство для наркоза. Оно вызывает наступление быстрого медикаментозного сна. Хорош тем, что восстановление сознания обычно происходит достаточно быстро. Но я не понимаю, зачем это здесь? Ни один нормальный врач не выпишет такое!

Франсуа вспомнил об аптечке в квартире Анжело, наполненной рядами таких баночек и пузырьков, и почувствовал, что его спина покрывается липким холодным потом. Клэр смотрела на него выжидательно.

– Если все же предположить, что все эти медикаменты принимал один и тот же человек, – начал Франсуа медленно, подбирая слова, – чем грозит такой набор препаратов?

Клэр шумно выдохнула и снова посмотрела на ряд лекарств на своем столе.

– Если все эти медикаменты принимал один человек, то вырисовывается очень неприглядная картина, – сказала она после минутной паузы. – Отставим пока в сторону транквилизаторы и депрессанты, этим многие балуются сейчас. Рассмотрим механизм действия этих двух препаратов. – Говоря это, она ребром ладони отодвинула в сторону ксанакс, золофт и паксил и оставила в центре стола фенамин и пропофол. – Предположим, человеку позарез нужно повысить свою работоспособность. Быть, так сказать, в форме и выдать необходимый результат. Для этих целей он принимает психотропный стимулятор, проще говоря, амфетамин, и получает желаемое. Эффект от приема зависит от дозы и продолжается от двух до восьми часов. Но после такого всплеска мозговой и физической активности организму нужен отдых. По-хорошему, нужно отсыпаться около суток. Но, во‑первых, амфетамин вызывает нарушения сна, и усталый человек попросту не способен заснуть, даже если и очень хочет, а во‑вторых, человек не всегда может себе позволить проваляться с отходняком целые сутки. И предположим, на следующий день ситуация повторяется. Для того чтобы продолжать активно работать, человек снова вынужден принимать новую дозу амфетамина. На следующий день картина повторяется снова. В итоге накапливаются усталость и недосып. Организм неминуемо истощается. И тут уже возникает вопрос: как дать организму отдохнуть и перезагрузиться? Остается принудительный медикаментозный сон. Не исключено, что для этого и использовался пропофол. Этот препарат погружает организм в медикаментозный сон уже через тридцать секунд после внутривенного введения, и человек получает возможность поспать и отдохнуть. А после вся последовательность повторяется вновь. Только вот, как я уже и сказала, такая схема может привести к серьезным психическим нарушениям. Скорее всего, у человека, принимавшего эти препараты, так и было. И уж тут понадобились антидепрессанты и транквилизаторы. А все это оказывает огромные нагрузки на сердце. Путь расширения возможностей организма с помощью лекарств – это очень опасный путь.

Франсуа потер переносицу, чувствуя, как от обилия информации начинает болеть голова. Потом, вспомнив, вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его Клэр.

– А что вы можете сказать об этом рисунке как психотерапевт? – поинтересовался он. Клэр развернула листок и разгладила его на своем столе. Она задумчиво разглядывала его несколько минут и затем улыбнулась.

– Ну, рисунки многое могут сказать о человеке. Это проекция нашего подсознания. Так, посмотрим, – наклонилась она к рисунку, – фигура мальчика нарисована слабыми, тонкими линиями. Это может говорить об усталости организма и психологической истощенности. Вся фигура заштрихована. Короткие штрихи характеризуют автора рисунка как очень возбудимого. Когда человек все заштриховывает, это значит, что он не может взять какую-то ситуацию под контроль, чувствует себя загнанным в угол. Штрихуя рисунок, мы пытаемся взять себя в руки. И вообще, рисунок скорее эскизный, карандаш едва касался листа. Автор не уверен в себе. Но при этом сильно прорисованы ребра. Это явный признак тревожного состояния. Но главное, посмотрите сюда, – она ткнула пальцем в фигуру мальчика на рисунке. – Лица мальчика почти не видно. Его скрывают волосы. Это значит, человек стремится избегать какого-то неприятного момента в своей жизни. Не желает устанавливать визуальный контакт. В данном случае речь идет о фигуре напротив мальчика. Она нарисована совсем по-другому. Я имею в виду, в другой манере, не так, как нарисован мальчик. Посмотрите, какие толстые и неаккуратные линии. Эта фигура – то, что тревожит автора рисунка. Посмотрите, как она нависает над фигурой ребенка. Это проекция его страхов и тревог. Это что такое? – Клэр приблизила лицо к листку, разглядывая руки мальчика. – Ключ? Как мальчик стиснул его в руке! Словно это может его защитить. К вашему сведению, в древнее время ключ символизировал личную неприкосновенность. Судя по всему, темная фигура – это символ угрозы, а ключ – способ защиты. А вообще, для этого и психотерапевт не нужен, не правда ли? – вернула она детективу рисунок.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Франсуа, поднимаясь со своего места, – вы мне очень помогли.

– На здоровье, – пожала плечами Клэр, провожая его взглядом. – Странно… – бросила она, когда рука Франсуа уже легла на ручку двери.

– Что странного? – обернулся тот на пороге.

– Странно, что вы не спросили ничего про самого Ксавье Седу, – пожала плечами Клэр.

– А что с ним было не так? – заинтересовался Франсуа, почувствовав холодок под ложечкой. Клэр улыбнулась:

– Раз Ксавье больше нет – нет и смысла скрывать. А вам это может помочь в расследовании. У Ксавье была самая настоящая паранойя. Ему казалось, что за ним следят.

Глава 6

– Несколько лет назад Ксавье Седу, который ранее посещал психотерапевта скорее в дань моде и статусу преуспевающего продюсера, действительно начал испытывать проблемы с психическим здоровьем. А именно: стал жаловаться своему психотерапевту Клэр Лэми на ощущение, что за ним кто-то наблюдает. По словам Ксавье, он все время чувствовал чье-то невидимое присутствие, и следил за ним кто-то из его близкого круга. Появились тревога, страх и панические атаки на ровном месте. Он замкнулся и стал невероятно подозрительно относиться к людям. Другими словами, – тут Франсуа заглянул в свой блокнот и продолжил, – налицо были все классические признаки «бреда преследования». Его состояние ухудшалось день ото дня, из месяца в месяц. Дальше – больше, появились галлюцинации. Пару раз ему виделось чье-то бледное лицо за окном, что фактически исключено на высоте третьего этажа. Все это вынудило Ксавье передвинуть письменный стол в рабочем кабинете. Если раньше он сидел спиной к огромному окну, то вскоре после начала галлюцинаций передвинул его таким образом, чтобы оказаться спиной к стене. Появился невроз навязчивых состояний – Ксавье стал закрывать дверь своего кабинета на ключ в те часы, когда его секретарь Жюли Лернон выходила на ланч. Психотерапевт Клэр, не любившая скорых выводов и кардинальных методов лечения, все же вынуждена была поставить диагноз «персекуторная паранойя», что по сути является, – тут Франсуа снова сверился со своими записями и процитировал, – «систематизированными бредовыми идеями преследования, при которых больной необоснованно убежден, что некое лицо или группа лиц преследует его». В итоге Ксавье назначили нейролептики. По счастью, заболевание проходило в легкой форме, и его удавалось скрывать от коллег по цеху и подчиненных. Произойди огласка, на карьере можно было бы поставить крест. Вряд ли спонсоры захотели бы инвестировать деньги в проекты психически нездорового продюсера, – подытожил Франсуа и, захлопнув блокнот, выжидательно посмотрел на Баселя.

Тот сидел напротив и внимательно слушал. Он появился в конторе ближе к десяти утра, довольный, как кот, сожравший пол-литра сметаны, и первым делом потащил Франсуа в ближайшее кафе, заявив, что тому жизненно необходимо поесть. И вот теперь они сидели в забегаловке неподалеку от здания на набережной Орфевр среди самой разношерстной публики. В помещении находились и клерки, заскочившие за порцией кофеина перед офисным рабочим днем, и молодые мамочки, забросившие детей в садик и болтающие с подружками о том о сем за чашкой кофе со сливками, и туристы, вставшие ни свет ни заря и уже успевшие обежать пол-Парижа, и немалочисленные праздношатающиеся личности непонятного рода деятельности и неизвестно где добывающие средства для проживания. В расслабленной атмосфере среди обычной публики было тем более странно разговаривать о психических отклонениях, убийстве и прочей мерзкой изнанке жизни. Но где нормальная жизнь и где они, думал про себя Франсуа.

Басель задумчиво выслушал напарника, вопреки ожиданиям не впав в истерику от новости о незаконном ночном вторжении, из чего прозорливый Франсуа сделал вывод, что тот и сам не раз практиковал подобные методы расследования. Басель же действительно практически не удивился. У него была своя версия о тихонях вроде Франсуа и о том, как круто им порой сносит башню в самые неожиданные моменты, в отличие от эмоционально несдержанных людей типа самого Баселя, у которых все чувства были ближе к поверхности, чем талая вода под тонким весенним льдом. В любом случае он в очередной раз принял на веру необходимость напарника в уже совершенном, чего, как известно, не воротишь. Он открыл было рот, чтобы ответить ему, как перед их столиком вынырнула официантка. Рыже-медовая, светящаяся изнутри, как кленовый лист в солнечный осенний день. Приветливо улыбаясь обоим мужчинам, но однозначно вовлеченная на орбиту магнетического притяжения Баселя, заказ принимать она начала с него, что было неудивительно.

– Омлет с беконом, грибами и сыром, тосты с клубничным джемом, круассан, свежевыжатый апельсиновый сок и большую чашку капучино, – продиктовал Басель, оглядывая официантку и поблескивая сережкой в ухе. Девушка кивнула и, сделав пометку в своем блокноте, повернулась к Франсуа.

– Двойной эспрессо, – заказал тот и, подумав, добавил: – И миндальный круассан.

– Э, нет, дружище, так не пойдет, – замотал головой Басель. – Милая девушка, – обратился он снова к официантке, и та зарделась, – принесите моему другу, пожалуйста, то же, что и мне. Хочешь в голодный обморок грохнуться, как вчера на допросе? – повернулся он обратно к Франсуа, краем глаза провожая официантку, которая удалялась, покачивая бедрами, как каравелла на волнах.

Подождав, пока девушка отойдет на приличное расстояние, напарники вернулись к разговору.

– Значит, в сухом остатке мы имеем: продюсера с паранойей и манией преследования и его нестабильного подопечного с задатками психических расстройств, детской травмой и нездоровым пристрастием к сильнодействующим психотропным лекарствам. Круто. Кстати, как думаешь, кто снабжал Анжело медикаментами? – спросил Басель. Со стороны казалось, что он расслаблен и рассеянно наблюдает за посетителями в кафе, но Франсуа знал: на самом деле его друг собран и серьезно обдумывает услышанное.

– Сначала я решил, что это Ксавье, – Франсуа на несколько секунд прикрыл глаза и помассировал пальцами веки – начинала сказываться очередная практически бессонная ночь, – но потом подумал, что Ангел – главный проект продюсера за последние десять лет. Вероятно, он один приносил Ксавье больше денег, чем все остальные вместе взятые. По словам психотерапевта, коктейль из лекарств поистине смертельный. Не станет же Ксавье своими руками губить курицу, несущую для него золотые яйца? Тем более Клэр дала вполне четкое указание – никаких переутомлений. Так что я склоняюсь к мысли, что лекарства Анжело доставал сам через какие-то свои источники. Может быть, в последнее время у него упала работоспособность, и он не хотел разочаровывать любимого продюсера.

– Да, но вряд ли он сам колол себе пропофол, – заметил Басель, – если, как ты говоришь, препарат погружает организм в медикаментозный сон буквально через тридцать секунд после введения тут нужен как минимум кто-то, кто сделает инъекцию. Должен быть кто-то еще. Друг? Медсестра?

– Девушка? – Франсуа вспомнил фотографию в рамке. – О таких вещах не принято распространяться направо-налево. Если Анжело не хотел огласки, он, очевидно, постарался бы сделать все по-тихому. Если у него были близкие отношения с этой Сандрин Бонне, он вполне мог попросить ее сделать инъекцию. – Он помолчал, соображая. – Тебе не показалось, что даже о своем продюсере Анжело говорил с большей теплотой и отдачей?

Басель задумчиво почесал нос костяшками согнутых пальцев и посмотрел в окно.

– Показалось. У меня вообще много вопросов по поводу этой Бонне, – кивнул он. – Помнишь наш первый разговор с Жюли Лернон наутро после убийства? – И, не дожидаясь формального кивка Франсуа, продолжил: – Она замешкалась, когда говорила о девушке Анжело.

– Ревность? – пожал плечами Франсуа.

– Я тогда тоже так подумал, – Басель поскреб ногтем едва заметное пятнышко на столе, – но что-то не давало мне покоя. И вчера вечером я опять завел с Жюли разговор о мадемуазель Бонне.

– И? – поторопил его Франсуа.

– И она очень ловко ушла от ответа, – вздохнул Басель. – Я бы очень хотел знать, что она недоговаривает.

– Нужно допросить эту Сандрин Бонне, – кивнул Франсуа и, облокотившись локтями на стол, подался вперед к напарнику. – Что еще удалось узнать у малышки Жюли? Выкладывай, – нетерпеливо потребовал он, но им снова пришлось прерваться. Уже знакомая официантка подошла с подносом, но, пока она неторопливо составляла тарелки на столик, мужчины вежливо улыбались и молчали. Девушка двигалась нарочно медленно и невероятно грациозно, словно невзначай задевая Баселя то хрупким плечиком, то упругой грудью, и Франсуа уже мысленно отвесил ей пару пинков для ускорения, но внешне себя никак не выдал. Наконец девушка удалилась. Басель подцепил на вилку кусок омлета и прошамкал с набитым ртом:

– Слова Жюли подтверждают то, что поведала тебе Клэр Лэми. Тот факт, что Ксавье Седу несколько лет назад заимел прелюбопытную привычку запирать дверь в те минуты, когда секретарь покидала приемную перед кабинетом, он объяснял тем, что не хочет, чтобы ему мешали. В последнее время эта привычка переросла в небольшую манию. Жюли пару раз натыкалась на закрытую дверь и в те моменты, когда была на рабочем месте. Так что история, поведанная Лэми, прекрасно вписывается в общую картину, с той только разницей, что о диагнозе Ксавье действительно никто не догадывался. Все воспринимали это как милое чудачество немолодого продюсера, в котором не было бы ничего особенного, если бы он был жив-здоров, но если учитывать, что ему неоднократно продырявили черепную коробку острым предметом, факт весьма интригующий. Ну а что касается отношений между Ксавье Седу и Анжело, то хорошие были отношения – теплые, но достаточно профессиональные. У Седу постоянных отношений в последнее время не было, но в отсутствии контактов его тоже не упрекнешь. Жюли, несмотря на достаточно молодой возраст, работала у него давно. Начала еще совсем молоденькой студенткой на практике и задержалась, так что вряд ли чего-то не знала. Кстати, и тот факт, что месье Бертолини был слегка инфантилен в обычной жизни, подтверждается. Выяснилось, что Жюли, будучи секретарем Седу, занималась параллельно практически всеми делами Анжело, а именно оплачивала счета, вела бухгалтерию и прочее, так как наш подозреваемый был абсолютно беспомощен в такого рода вещах. Даже счета за телефон и коммунальные услуги оплачивала она. И квартиру ему она нашла и сняла. Своего жилья у Анжело до сих пор нет. Но и это еще цветочки. Вот сейчас я тебя, пожалуй, удивлю. – Тут Басель сделал драматичную паузу, во время которой запихал в рот и прожевал нехилый кусок омлета. На лице Франсуа, которого душило желание убить напарника незамедлительно, не дрогнул ни один мускул. Басель переживал заслуженный момент триумфа и мешать ему не следовало. Наконец тот отпил апельсинового сока, вытер губы салфеткой и продолжил: – Так как Жюли вела всю бухгалтерию для Бертолини, она, естественно, была полностью в курсе его финансового состояния. Так вот, кроме небольших сумм на кредитной карте, так, ерунда – пара-тройка тысяч евро на текущие расходы, Анжело Бертолини не имел ничего. Проще говоря, был нищ, как церковная мышь. Все отчисления за концерты, альбомы, съемки в рекламе и прочие приятные бонусы шли прямиком в фонд продюсерского центра Ксавье Седу, которому Анжело принадлежал с потрохами. Информация пока не подтверждена документально, но я думаю, что выписки по банковским счетам Бертолини и его налоговые декларации за последние несколько лет это подтвердят. Чуешь, чем пахнет? – махнул Басель вилкой.

Франсуа кивнул.

– Нехилым мотивом убийства, – проговорил он нехотя и вздохнул.

– Правильно, – кивнул Басель, – одно дело, когда начинающий и никому не известный артист подписывает свой первый контракт с именитым продюсером. Совсем другое, когда тот же самый артист начинает зарабатывать миллионы, а все идет мимо него в чужой карман. Тут кто угодно взбесится.

– Чем дальше, тем страшнее, – проворчал Франсуа. – То есть все-таки можно предположить, что Ксавье убил Анжело? И он гениальный трюкач и невероятный актер, который запросто может сыграть невменяемость? И он все-таки врет?

Басель прожевал очередной кусок омлета и вытер руки салфеткой.

– Ну почему сразу врет, – сказал он спокойно, – может, действительно не помнит. Впал в одно из своих состояний, а потом очнулся, а на руках труп. В этом случае он и не врет. И говорить может совершенно убедительно. Ты же сам видишь, у парня в голове полно тараканов. Хотя в таком случае ему и мотив не нужен. Дай хоть взгляну на этот злополучный рисунок, – попросил Басель и протянул над столом руку. Франсуа вздохнул и вынул из внутреннего кармана куртки набросок, прихваченный из квартиры Анжело. Басель взял в руки листок и погрузился в созерцание. Подошедшая официантка принесла кофе и снова солнечно ему улыбнулась.

– Какой интересный рисунок, – стрельнула она глазками в сторону Баселя. – Это вы нарисовали? – закокетничала она. – Только очень уж странный и печальный.

– Ну почему же печальный? – тут же включился в разговор Басель, поблескивая белоснежными зубами.

– Не могу точно сказать, но как-то это грустно. Мальчик на коленях перед священником.

– Почему вы думаете, что это священник? – не понял Франсуа, одновременно проклиная на чем свет стоит женское любопытство и горя желанием узнать, что натолкнуло девушку на такие выводы.

– Ну вот, смотрите, – та наклонилась и ткнула пальчиком в рисунок, – здесь белое незаштрихованное пятнышко. Это же колоратка.

– Какая колоратка? – прошептал внезапно онемевшими губами Франсуа.

– Ну, колоратка, или римский воротник, – засмеялась девушка, – так называют жесткий белый воротничок-стойку, который надевают священнослужители. Я училась в католической школе, – объяснила она, – вот и насмотрелась там.

Франсуа выхватил из рук Баселя рисунок и уставился на то, чего не заметили ни он, ни Клэр Лэми. Кажется, официантка была права. В верхней части темной зловещей фигуры белел незакрашенный квадратный элемент, действительно напоминавший то, о чем упомянуло прелестное создание. Вот что называется свежий взгляд со стороны.

– Священник, – пробормотал Франсуа, глядя на Баселя и вспоминая свой вчерашний разговор с Альбертом Доланом. Он вытащил блокнот и порылся в записях. – Анжело Бертолини воспитывался в школе-интернате для сирот при монастыре. Может быть, то самое эмоциональное потрясение произошло с ним именно там?

Басель поднял голову и на несколько минут потерял интерес к еде. Франсуа же вовсе ни к чему не притронулся. Его мысли лихорадочно метались в черепной коробке.

– Слушай, давай еще раз допросим Анжело и узнаем у него напрямую. Про лекарственные препараты, про детство в монастыре, про эмоциональное потрясение? – предложил он.

– Угу, – пробурчал Басель, набычившись. – И что скажем? «Вы знаете, мы тут случайно ночью вломились без ордера в вашу квартиру, перерыли аптечку, конфисковали личные вещи и наследили в гостиной. А теперь хотим задать несколько вопросов». Так? Франсуа, умоляю тебя, уж если ты начудил, то сиди тихо. А то вмиг узнаешь, что такое дисциплинарная комиссия и отдел внутренних расследований. Да и вообще, что нам с детских травм Бертолини и его увлечения сильнодействующими лекарствами? Это лишь объясняет, что парень имел нестабильную психику, и дает, как ты понимаешь, еще одно косвенное доказательно его вины. Потому, что теперь получается, у него либо был мотив, либо он мог убить Седу в каком-нибудь приступе. Который в придачу Седу мог спровоцировать сам – своим таким же неадекватным поведением. Так что копание в прошлом Бертолини или в его психике нам не поможет. А времени у нас мало. Давай прорабатывать реальные версии. Нам нужно окружение Седу опрашивать, а не разбираться в невозможно темном ангельском прошлом.

– Ты прав, – потер лоб Франсуа. – Да, ты не в курсе, что там с отчетом с места происшествия?

– Отчет готов и лежит на твоем рабочем столе, – буркнул Басель, разделавшись с омлетом и откусывая здоровенный кусок тоста, щедро намазанный клубничным джемом.

– Басель!!! – бессильно простонал Франсуа.

– Ну что? – Напарник невозмутимо сделал глоток капучино. – Если бы я тебе раньше сказал, ты бы меня опять без завтрака оставил. А так хоть поели спокойно. Ну, я поел, – посмотрел он на нетронутую порцию Франсуа. Тот хотел сказать что-нибудь злобно-едкое, но в этот момент у Баселя в кармане зазвонил телефон. Тот, мигом посерьезнев, отрывисто бросил несколько фраз в телефонную трубку.

– Сиделка ресторанного критика с первого этажа появилась на работе. Поеду допрошу ее, – нажал он на отбой и поднялся из-за стола. Франсуа кивнул.

– Тогда я – в контору. Посмотрю, что в отчете. – И, сунув под салфетницу несколько купюр, в пару глотков допил остывший эспрессо.

* * *

На своем рабочем столе Франсуа и правда отыскал файл с подробным отчетом с места происшествия, но открывать его не спешил. Сначала он выудил из кармана мобильный и набрал домашний номер. Тамара ответила запыхавшимся голосом. На заднем фоне Франсуа услышал гуканье Вадима и звон посуды. Кажется, у его домочадцев в самом разгаре был завтрак.

– Ты поспал? Что-нибудь поел? Как себя чувствуешь, вообще? – не дав произнести ему ни слова, затараторила в трубку Тамара. Франсуа улыбнулся. Небольшая разлука, похоже, пошла им обоим на пользу.

– Я в порядке. Извини, я так и не купил японские подгузники, – повинился он.

Тамара рассмеялась:

– Не переживай. Я наконец-то вспомнила, что когда-то до замужества была вполне самостоятельной женщиной, которая могла решить любую проблему, и заказала подгузники онлайн. Кстати, их уже привезли. А сейчас мы завтракаем. Мы за-автракаем, да? – заворковала она, и Вадим радостно пролепетал ей в ответ на своем дитячьем языке. Сердце Франсуа внезапно окатила горячая волна нежности.

– Как Вадим? Ты можешь приложить трубку к его уху? – попросил он, и Тамара, несколько раз повторив: «Это – папа. Па-па!» – видимо, дала трубку в руки малышу. Это было опрометчивым поступком. Судя по тут же появившимся помехам, Вадим, недолго думая, потащил ее в рот. Связь прервалась, и Франсуа рассмеялся. В эту минуту раздался уверенный стук в дверь.

– Войдите, – отозвался Франсуа, все еще храня на лице отсвет улыбки. Дверь распахнулась, и весь проем моментально заполнила фигура высокого широкоплечего посетителя. Франсуа с удивлением рассматривал незваного гостя и даже попытался определить его род деятельности, но по внешнему виду это оказалось непросто: классические брюки, светлая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей и серый пиджак. Мужчине было около сорока. Его черные, слегка вьющиеся волосы тронула ранняя седина. Темные глаза смотрели с неподдельным интересом. С такой располагающей внешностью обычно снимаются в рекламе дорогих автомобилей, подумалось Франсуа.

– Здравствуйте, меня зовут Тома Диалло. Я – водитель Ксавье Седу. – Мужчина улыбнулся и шагнул к столу Франсуа, протягивая руку для приветствия. – Сегодня утром я разговаривал с Жюли Лернон, и она сказала, что вы, очевидно, захотите меня допросить. Я ведь отвозил Ксавье домой в тот, – Тома запнулся, – … последний вечер. Вот и решил зайти к вам сам. У вас ведь, наверное, сейчас много работы? А вот мне после смерти Седу делать особо нечего.