Текст книги "Фиктивный брак"

Автор книги: Алекс Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

7

В это время, плывя вниз по течению Темзы, Джеффри Форд рвал письмо, которое написала Джой, и размышлял, как написать ей про свои ожившие чувства.

8

— Чем скорее вы поженитесь и заживете счастливо, тем лучше, – подвела итог миссис Траверс. – Что ты скажешь на это, Рекс?

На сей раз Рекс Траверс дал ей развернутый и вполне определенный ответ.

– Скажу, что ты права. – Он положил письмо мисс Симпетт назад, в свой нагрудный карман. – Я, пожалуй, пойду позабочусь о последних формальностях.

И миссис Траверс, плохо представлявшая себе, чем обернется это ускорение событий, счастливо напутствовала его:

– Ступай, дорогой!

Глава тринадцатая
СВАДЬБА

Вот долгожданный день пришел;

Ты хочешь, чтобы он прошел.

Драйден

1

Последний час перед свадьбой часто бывает невыносимо напряженным и для влюбленных пар; по счастью, не существует статистики тех, кто в последний момент сбежал из-под венца.

В любом случае имени мисс Джой Харрисон не оказалось бы в этом списке; не оказалось бы там и имени Рекса Траверса, ее жениха. Оба они страстно желали, чтобы свадьба наконец состоялась. Заметьте, и тот и другая думали об этом одинаковыми словами: скорей бы все было позади. Позади! Конец этому чудовищному кошмару, этой дурацкой помолвке! Конец вмешательству чужих людей в их жизнь! Конец всем вопросам и постоянному страху, что в глазах родственников и друзей они недостаточно хорошо играют свои роли счастливых влюбленных. Конец всему этому! Ура! Ура отъезду во Францию! Женатые люди не привлекают к себе столько внимания, на них не направлен все время луч прожектора, от которого можно сойти с ума!

2

— Съешь яичко, мисс, вот какое свеженькое, – с материнской заботливостью кудахтала за завтраком квартирная хозяйка Джой, миссис Коуп. Ее последний завтрак в Челси. – Съешьте, говорю вам. Надо поддержать силы, не важно, куда идешь, на свадьбу или на похороны. Вы уже все вещи упаковали? Хорошо. Значит, у вас еще много времени. Какое красивое у вас платье, мисс. Как говорят: «В платье белом иди замуж смело».

– Я хотела перед отъездом переодеться в дорожный костюм, но матушка доктора так настаивала, чтобы я осталась в белом, теперь, в поезде, и потом, на пароходе, я надену пальто с меховым воротником прямо поверх этого платья.

– Тоже хорошо. Не хотите капельку горячительного? И мармелада моего домашнего не хотите попробовать? Ох, милая… Всю неделю ели меньше воробья… Но теперь найдется кому присмотреть за вами; муж не позволит вам больше морить себя голодом!

– Который час? – спросила Джой. Ей вдруг вспомнилась ужасная пьеска под названием «Восемь часов» с Расселом Тарндайком в главной роли – проклятого всеми убийцы. Он до последней минуты надеялся на отмену смертного приговора. В сознании Джой вспыхнуло: «Я и сама долго надеялась на отмену смертного приговора. Целыми днями я, бывало, думала: „Вот сейчас может прийти письмо от Джеффри, а в нем – что-нибудь такое, что положит конец этому кошмару!“ Но письмо так и не пришло. Последнее письмо на мою девичью фамилию (откуда ей было знать, что последнее письмо на ее девичью фамилию уже недалеко – в руках хозяйки дома на противоположной стороне, та, стоя в своей пахнущей клеенкой прихожей, выговаривала почтальону: „У нас таких нет!“)». – Кажется, уже пора в церковь?

3

Бабушка Траверс считала, что гражданская регистрация брака – это «убого, дорогой, убого. Мне бы этого не хватило, чтобы почувствовать себя действительно замужем! Но, конечно, поступай, как сочтешь нужным!», после чего ее сын Рекс поступил так, как считала нужным она. Церемония была назначена в старой церкви в Челси, неподалеку от дома, где жила Джой. Это было весьма живописное место со множеством типично лондонских черт: вниз по Темзе медленно плыли баржи мимо ровных раскидистых деревьев набережной Челси, кричащих чаек, проходных заводов, домов, где жили или живут знаменитости, мимо прогуливающихся по аллеям сада Королевского госпиталя пенсионеров в красных мундирах…

Никого из гостей не приглашали. Присутствовали только бабушка Траверс, Персиваль Артур и доктор Сэксон Локк, которого, впрочем, тоже не собирались приглашать, но он заявил:

– Разумеется, я приду. Во всяком случае, надеюсь. Как это похоже на Рекса, неблагодарное создание – взять меня шофером, чтобы везти их и багаж заодно на вокзал «Виктория», и при этом не пригласить на свадьбу и лишить неповторимого зрелища! И кто же, если не я, вдобавок привезет невесту?

И вот его большой голубой автомобиль подкатил к самой двери ее дома и остановился. Из него вылез слон-приманка… В петлице его фрака красовалась белая гвоздика – как и положено отцу невесты.

– Доброе утро, доченька! Не сбежишь из-под венца? Вот и прекрасно. Мне вспомнился старый стишок:

Запишите в документе,

Высекайте на надгробье:

«Этот юноша женился,

Этот юноша женат!»

– Относится ли это также и к молодым женщинам? – спросила Джой с улыбкой спартанца, усаживаясь в машину, на что доктор Локк ответил, что в данном случае – но только в данном случае! – он не считает, что это относится равно к обоим, почему и спросил ее… С этими словами он вытащил откуда-то из-под сиденья и протянул девушке в белом платье большой свадебный букет флердоранжа и белого вереска.

4

Этот букет ошеломленная Джой держала в руках во время свадебного обряда. Сумбур и смуту чувств она запрятала глубоко в сердце и слова «К любви, чести и послушанию» произнесла голосом твердым и ясным.

Обычно невесты запинаются на слове «послушание». Но Джой трудней всего было произнести слово «любовь». Упоминать имя Любви всуе! Тем более в церкви! Она подняла глаза вверх. Солнечный луч, пробившись сквозь витраж, бросил розовый отблеск на ее личико, и никто не заметил, как она побледнела – ни высокий и широкоплечий мужчина, который стоял рядом с ней, там, где должен был стоять совсем другой человек, ни бабушка Траверс, задрапированная в длинный черный шарф из нежнейших «настоящих» кружев, в черной шляпке на седых кудрях, с глазами задумчивой школьницы глядевшая на свою невестку.

Что видели эти наивные глаза? Без сомнения, все в розовом свете; и, без сомнения, совсем не то, что понимают под женитьбой последующие несентиментальные поколения. И уж, конечно, ничего похожего на правду о данной конкретной женитьбе! Но, возможно, заблуждения натур, подобных бабушке Траверс, столь чистых душою, приносят не меньше вреда, чем подозрения более земных и трезвых людей.

«Нельзя ее огорчать, – подумала Джой. – Она такая прелесть…»

– К любви, чести и послушанию… – ясным голосом повторила она. «Перестань думать о том, что все это ложь. Если все это представление лживо насквозь, то какая разница, немножко больше лжи или немножко меньше?» – …пока смерть не разлучит нас.

Все произошло очень быстро. Еще одно кольцо на палец, поверх того, с бриллиантами. Шепот: «Теперь сюда, пожалуйста». Они оказались в ризнице. Новобрачная должна поставить свою подпись.

– Как естественно выглядит новая подпись! – заметил Персиваль Артур Фитцрой.

Затем Джой услышала тихое восклицание бабушки Траверс – взмахнув крыльями кружевного шарфа, она раскрыла объятия Джой, но крылья опять упали, и новоиспеченная свекровь сказала:

– Нет! Конечно, сначала муж! Поцелуй ее, Рекс! Поцелуй?!

5

Каждая клеточка Джой запротестовала, безмолвно крича: «Нет! Только не это! Так мы не договаривались! Он обещал даже не целовать невесты! – Но следующая мысль повергла ее в еще большую панику: – А вдруг миссис Траверс спросит: почему?»

Но Рекс Траверс мягко шагнул к ней, наклонив золотоволосую голову. Он обещал не делать этого? Джой почувствовала на своей щеке его поцелуй. Он сделал это. Действительно сделал. Что ж, у него не было выхода.

И тотчас же бабушка Траверс прижала ее к груди, шепча:

– Благослови тебя Бог, дорогая! Будь счастлива! Тут же забасил и доктор Локк:

– Будет ли и мне дарована эта привилегия? – И поцеловал Джой по праву посаженого отца.

Джой беспомощно подумала: «Для фиктивного брака с обещанием даже не целовать невесты не слишком ли много…»

Она не успела додумать, как получила еще один поцелуй: Персиваль Артур, слегка непохожий на себя оттого, что его вихры были безжалостно приглажены мокрой щеткой по случаю торжества, приблизил к ней свое бесчувственное личико, пахнущее мылом «Голден Глори», и, небрежно сказав: «Что ж! Раз так нужно…» – поцеловал ее.

И Джой поцеловала его в ответ, как поцеловала бы младшего брата, которого у нее никогда не было. Ей показалось, что это прикосновение очистило ее, позволив оправдаться перед собой из-за фарса последних десяти минут.

«Ну вот и все, – подумала она со вздохом облегчения. – Все худшее позади».

Но худшее было впереди.

6

Они вышли из церкви. Светило солнце, ворковали голуби, чирикали воробьи. Небольшая толпа уличных мальчишек, нянь с младенцами в колясках, деловых девушек из Сити собралась и громко жужжала – вокруг чего? Вокруг большого голубого «Даймлера», украшенного серебристой подковой, букетом белого вереска и белым атласным развевающимся бантом! Персиваль Артур Фитцрой поймал взгляд доктора Локка и самодовольно заулыбался.

– Этого следовало ожидать, – пробормотал Рекс Траверс.

Но вдруг случилось такое, чего Джой никак не могла предвидеть. Солнце вдруг стало черным, раздался голос ее квартирной хозяйки, миссис Коуп, спешившей ей навстречу:

– Мисс… Прошу прощения, мадам! Я только что получила… Письмо принесли из дома номер двадцать семь, оно туда попало по ошибке… Через пятнадцать минут после вашего ухода… На нем написано «срочное», вот я и подумала…

Джой Траверс взяла письмо. Она не стала его вскрывать. Невозможно его прочесть на глазах стольких людей! Она так долго, так сильно ждала письма от него. И вот оно пришло. Слишком поздно. Теперь уже не важно, что в нем.

На конверте был почерк Джеффри Форда.

Часть вторая
ВО ФРАНЦИИ

Глава первая
МАЛЬЧИК НА ВИЛЛЕ ДЛЯ НОВОБРАЧНЫХ

О, не называй легендарных имен!

Дни нашей юности – дни нашей славы.

Мур

1

Море лазурное, невероятной голубизны, которое маленький белый кораблик, качающийся на волнах в полумиле от берега, делает еще голубее; холмистый берег и разбросанные по нему, словно кусочки сахара, белые кубики вилл Ривьеры.

Одна из них – вилла «Монплезир». Она стоит на окраине маленького нового модного курорта, расположенного где-то между тенистым городом Канном и городом духов Грассом. Здесь и поселились те три человека, которых вроде совсем недавно увез от дверей церкви в Челси свадебный автомобиль.

И надо сказать, что двое из трех находили жизнь здесь совершенно восхитительной.

2

«Подходяще!» стало любимым словечком Персиваля Артура Фитцроя.

Однажды enfant terrible и ниспровергатель традиций доктор Локк сказал, что английский мальчик имеет возможность получить приличное образование, только будучи заключен в закрытую школу. А здесь один английский мальчик каждый день получал массу новых впечатлений, и отличие здешней жизни от жизни в закрытой школе превосходило все самые смелые его мечты. Вместо летнего семестра в Мьюборо, где жизнь текла по незыблемым законам, установленным еще в елизаветинские времена, вместо того чтобы горбиться над партой, рисуя на полях тетрадки самолетики, под занудливый голос, тянущий что-то о римлянах (что за призрачный, многочисленный и скучный народ! Римляне то, римляне се…), вместо траты времени на приготовление тостов старшим ученикам, вместо того, чтобы до полного отупения смотреть крикетный матч, – вместо всего этого он был свободен как ветер на этом напоенном солнцем берегу, воплощавшем все блага жизни, привлекавшем множество разноязыкой публики. Из этой вот разноязыкой публики он и составил весьма широкий круг своих знакомств. Итальянское семейство, настоящий французский аристократ (похожий скорее на шофера), американец-шофер (который выглядел как аристократ), юный австрийский барон, приобщивший его к солнечным ваннам и гимнастическим упражнениям, – со всеми ними он постоянно общался (вместо дружеских отношений с несколькими учениками Мьюборо, случайно оказавшимися в одном доме с ним).

Вместо того, чтобы задыхаться в черном саржевом костюме с жестким белым воротничком, к которому по воскресным дням прибавлялась натиравшая лоб шелковая шляпа (такова была форма его школы), он по полдня проводил на пляже в одном купальном трико и старых резиновых тапочках. Он так загорел, что сделался совершенно терракотовым – того же цвета, что большие глиняные кувшины, продававшиеся неподалеку от города. Когда он посетил это производство и ему рассказали, что эти кувшины для оливкового масла до сих пор делают такими же, как во времена римлян, потому что римляне первыми обнаружили, что лучше всего масло хранить в глиняной посуде, прежде наводившие скуку «римляне» впервые стали казаться почти реальными людьми для мальчика из закрытой школы.

3

Вот он бежит на пляж. Жизненные силы переполняют его, и весь он покрыт ровным темным загаром. Мелькнув между пальмами эспланады, он спускается к узкой полоске пляжа. В путеводителе этот пляж описан следующим образом: «Место отдыха, удачно сочетающее в себе возможности для занятий всеми видами спорта». Пляж похож на цветочный бордюр, щедро расцвеченный кремовыми ярко-розовыми тентами, веселыми солнечными зонтиками, разноцветными топчанами и кабинками для переодевания. И, конечно, пляж – это непрерывная демонстрация купальных костюмов самых разнообразных стилей и самых разнообразных оттенков человеческого загара – да и как иначе может быть в летний сезон на Ривьере. Звуки французской, английской, немецкой, итальянской, испанской речи смешались в напоенном солнцем воздухе. Сильный шум доносился из Школы физической культуры, где преподавали два молодых профессора – оба выше шести футов, бронзовые от загара, с замечательно развитой рельефной мускулатурой. Оба то и дело отдавали команды:

– Теперь – игра в мяч! Бросайте! Отбивайте!.. Бросайте! Отбивайте. Дыхание! Дышите глубже! Еще дышите!..

Рядом был класс для самых маленьких; детишки лежали на спинке голенькими, как создала их природа, и вычерчивали в воздухе поднятыми ножками круги. Взрослые же, усевшись в кружок, перебрасываясь специальным мячом, были одеты в открытые купальные костюмы. Персиваль Артур запрыгнул в кружок, заняв свое место между юным австрийским бароном и пухленькой французской актрисой, стремившейся похудеть, чтобы соответствовать моде.

– Так! Теперь бросок вперед через голову. Хорошо! Еще раз! Так! Бросок в сторону!

Большой мяч перелетал от одного к другому; чтобы отбить его в положении сидя, порой нужно было очень сильно изловчиться, напрягая каждый мускул. Ученики ежедневно проделывали обязательные упражнения с этим большим мячом, затем баскетбольным мячом, ну и, конечно, прыгали через коня. Только после этого профессор объявлял:

– Достаточно! До завтра, леди и джентльмены!

С веселым смехом и шутками ученики разбредались кто на поиски шезлонгов, кто на поиски воды – ибо эта голубая бухта, от кружевной каемки пены у берега до буйков, была заполнена плотной толпой самых разнообразных купальщиков, к которой и присоединился Персиваль Артур (который должен был находиться в Мьюборо и заниматься математикой в это время); надо сказать, его прыжки в воду хвалили даже шведы профессионалы.

4

— Алло, Аррр-тур!

С эспланады его приветствовал молодой француз, голубоглазый, смуглокожий, в ультраанглийских фланелевых брюках и без шляпы. Он носил титул графа и вообще, пожалуй, самый приятный парень, один из тех богатых космополитов, кто, имея шато в Бретани и квартиру в Париже, в поисках «солнца» и «спорта» перемещается с одного европейского курорта на другой. Он не пропускал ни одного теннисного турнира, занимался «зимними видами спорта» и очень любил англичан, с которыми сталкивался на этом поприще. Он подружился с семьей Траверсов по дороге от Парижа сюда; а здесь обосновался в отеле «Провансаль» – большом белом здании, окруженном соснами. У него был автомобиль – мощный ярко-алый «Альфа-Ромео»; он брал с собой Персиваля Артура в «экспедиции» по горным дорогам, которые серпантином вьются между взбирающихся все выше и выше террас, засаженных серебристыми оливами, и приводят к высокогорным селениям, основанным еще в одиннадцатом веке, с улочками столь крутыми, что автомобиль не всегда мог одолеть подъем, и столь узкими, что мальчику удавалось, раскинув руки, коснуться стен противоположных домов и перекрыть улицу; столь грязными, что он навсегда запомнил, чем пахнут эти средние века, ведь люди тогда еще не знали канализации. Они посетили храм, построенный в застывшей лаве вулкана, помолчали перед серебряной статуей Девы Марии. А еще выше – по-королевски пообедали омлетом с ветчиной, оливками, луком и персиками на десерт, запивая все это красным вином. (И все это совершал мальчик, который обязан был в это время в закрытой школе обедать «старым добрым английским бифштексом, который сделал нас такими, каковы мы и есть сейчас…».)

– Алло. Отправимся сегодня опять в полет?

– Отлично! Большое спасибо! Да только… Вы просили меня исправлять вам ошибки? Это называется не «полет». Полеты бывают на аэропланах, и я – какой позор! – ни разу еще не поднимался в воздух.

– А, полеты – на аэропланах. На машинах тогда что?

– Поездки.

– Я запомню, я запомню, – сказал граф, его новообретенный друг, с ослепительной белозубой улыбкой, осветившей его коричневое от загара лицо. – Ну, поехали? Да? Я доставлю вас назад, к вашей сестре… Нет? К вашей мачехе? Да? К обеду.

– Ладно. Я сейчас… Должен еще договориться с девочками о теннисе.

5

Из цветочного бордюра на пляже, составленного, конечно, из букетов человеческих тел, неслись крики: «Парсифаль! Парсифаль!» – точнее произнести его настоящее имя друзья были не в силах. А друзья – две черноглазые итальянки, одетые в купальники, одиннадцати и двенадцати лет, их мать ловко заарканила английского мальчика, чтобы было кому бегать за мячами на корте и было с кем соревноваться в бросании баскетбольного мяча в корзину и прыжках через коня.

И все это, разумеется, вместо летнего семестра в закрытой школе, где он был бы вовсе лишен женского общества.

Вопрос женского общества для воспитанного в английском духе подростка, не имеющего сестер, вообще непрост. (То есть, надо полагать, был бы непрост, если бы подростка не отправляли в закрытую школу и не держали там взаперти и в безопасности – или, по крайней мере, не на глазах…) Но Персивалю Артуру посчастливилось освободиться в этом семестре от всех пут… тут уж ничего не поделаешь. И эти маленькие итальянки, которые так живо обсуждают, какой галстук повяжет Парсифаль сегодня вечером и как он причешет волосы, – может быть, их все-таки следует рассматривать как «формирующее влияние»?

6.

А также многое другое.

Например, счастливое удивление, когда обнаруживаешь, что понимаешь все, о чем говорят французы, а если не понимаешь, то можно попросить их повторить или сказать помедленнее… Так не похоже на скучные уроки французского…

Например, достижения в прыжках в воду с вышки. Или рвение, с которым стремишься узнать все-все о тех самых новых машинах, которые ездят по здешним дорогам без ограничения скорости…

Например…

Словом, Персиваль Артур не скучал ни минуты – с момента пробуждения утром под москитной сеткой в наполненной солнцем комнате и завтрака, состоящего, как это принято во Франции, из бесподобного кофе, трех круассанов, вкусного масла и фунта роскошных черешен, до момента побега (часом позже после того, как его отсылали в постель: «Ну, старина, пора!») в прохладную, душащую темноту сада за виллой «Монплезир».

7

— Персиваль Артур! Где ты? – послышался голос с широкого балкона террасы, сообщавшейся с гостиной и выходившей в сад. – Не нужно думать, что я тебя не вижу! – В нижнем этаже, в окнах кухни, зажегся свет, и стала видна темная тень, на цыпочках кравшаяся по дорожке. – Ты идешь домой?

– Ш-шш! Практически уже пришел! – Шепот исходил из глубины кустов, в которых исчезала тень. – Я только…

– Иди домой, мальчик.

– Кыш, кыш, как древний философ говорил своему грызуну. Ничего не говори. Я уже там. – Шуршание в жасмине; воздух напитан запахом разогретых на солнце цветов. – Но только… Ночью в саду так хорошо. Ты никогда не замечала? Ты можешь пролезть между перил, если выдохнешь и нагнешься. А из сада Симпетт хорошо виден бар «Казино» и все, что там происходит! Смотри, звезда падает! Вон там! Там! Ты успела загадать желание?

– Иди домой.

– А, надоело. Я говорю: успокойся. Иди сюда. Лучше ты выйди в сад, Джой!

За ее спиной раздались шаги. Доктор Рекс Траверс вошел в гостиную, приблизился к открытому окну и увидел, что юная хозяйка дома перевесилась через балконные перила, словно бледный шарф.

– Пора, старина!

– Ладно!

Легкая тень метнулась к кухонной двери.

Оттуда послышались голоса: снисходительный вопрос Мери, важной привратницы с Харли-стрит, громкий кашель и поток французской речи Мелани, кухарки, нанятой вместе с меблированной виллой. Мелани была уроженкой Марселя. Ей было тридцать пять, но ее фигура расплылась и напоминала фигуру шестидесятилетней английской прачки, если бы не тонкие и изящные щиколотки и запястья. Ее черные блестящие волосы буйно вились, на щеках цвели розы, а над смеющимся ярко-красным ртом с замечательными белыми зубами красовались усы! В ушах она носила золотые кольца – это был, как она охотно рассказывала всякому, кто пожелает слушать, «дар любви», а пухлую шею украшала золотая цепь с двумя медальонами: Дева Мария и Святой Антоний. Персиваль Артур фамильярно называл ее Мелонс, она же постоянно подсовывала ему самые лакомые кусочки и научила множеству песен: «Хмель», «Это любовь», «Ах, не целуй меня» и так далее (у нее был абсолютный слух и очень мелодичный голос – редкость для француженки). И вот одна из этих песен зазвучала в напитанном ароматом цветов ночном воздухе – мелодия, давно забытая в Англии, но все еще популярная по другую сторону Ла-Манша…

Джой и Траверс на балконе были так же зачарованы, как Персиваль Артур и Мери внизу, в кухне. Ибо голос Мелани чаровал, захватывал и не отпускал. В нем было тепло виноградников ее страны и легкий хмель деревенского красного вина с ароматом – в это почти невозможно поверить, – с ароматом цветов жасмина, кусты которого ряд за рядом росли на здешних полях по дороге в Грасс. Жасмин выращивали для парфюмерных нужд.

Песня смолкла. Раздались аплодисменты, выражения восторга Персиваля Артура и Мери. Мери говорила: «Хорошо поет, правда? Интересно, а знает она „Я хочу быть счастливой“?» Персиваль Артур восклицал: «Великолепно! Trey be! Браво! Брависсимо!» – желая, чтобы это звучало легкомысленно и дерзко, но его восторг выглядел очень искренним – невольно он вкладывал в эти восклицания еще и восхищение теплом, звуками и запахами южной ночи.

Не только древние римляне перестали быть абстрактным понятием, но и многие другие вещи, которые раньше он считал мифом. Ему всегда был присущ практический склад ума, но с сильно развитым поэтическим воображением; и, как справедливо считают многие, именно игра воображения определяет все остальное. И с таким складом ума (цитируя самого знаменитого из воспитанников Харроу),

Как только в закрытую школу его поместили,

Он в третьем-четвертом семестре смертельно устал.

Учебою мысли его заморожены были,

Как будто бы мальчик на Северный полюс попал.

Но сейчас Персиваль Артур Фитцрой, наоборот, находился на юге, он с энтузиазмом аплодировал южной жизни и южным песням:

– Брависсимо! Еще!