Текст книги "Путь к Сатане"

Автор книги: Алекс Мередит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 10

Я слуга Сатаны на год, обязанный выполнить любой его приказ.

Остальную часть дня я провел в своей комнате, размышляя и надеясь услышать кошачью поступь Баркера. Ясно, что моя свобода по-прежнему ограничена. Я еще не могу действовать наравне со всей сворой. Осторожный зондаж во время возвращения в сопровождении Консардайна, намек на то, что теперь, поскольку я вступил в число слуг князя тьмы, мне нужно получше познакомиться с его крепостью, встретили вежливый, но твердый отказ. В качестве врача он прописал тишину моей комнаты как успокоительное после того напряжения, которое я испытал.

Конечно, я надеялся случайно встретиться с Евой. Но рассудок подсказывал, что сейчас гораздо важнее увидеться с маленьким вором-кокни.

Ожидая, я пытался проанализировать лихорадку, которая так подгоняла меня. Я считал себя более хладнокровным и уравновешенным. На самом деле я был одновременно пристыжен и обеспокоен. Если признать, что интенсивность страсти, которую я ощутил, навязана мне Сатаной, что это его воля гнала меня вверх по ступеням – что ж, такое объяснение могло хоть немного смягчить мою уязвленную гордость.

Но в таком случае хоть моя воля и сильна, как я считал раньше, она гораздо слабее воли Сатаны. Я не приписывал себе заслугу остановки перед следующим шагом, который мог сделать меня навсегда принадлежащим ему. Меня остановил предупреждающий шепот, принадлежал ли он Еве или моему собственному подсознанию?

И меня удивляло отношение Сатаны. Почему он так стремился заставить меня идти дальше? Просто природный инстинкт игрока? Стремление выиграть? Или вид двух символов на его стороне шара вызвал в нем кровожадность? Если бы один или два отпечатка были на моей стороне, как бы он действовал? Или он с самого начала хотел, чтобы я шел до конца и проиграл?

Я не мог ответить на эти вопросы. Не появился и Баркер. Наконец с помощью Томаса я переоделся и был сопровожден через стены и лифты в еще одну огромную комнату, размеры и украшения которой вполне могли принадлежать пиршественному залу Медичи в период расцвета этой величественной семьи. Больше двух десятков мужчин и женщин во главе с Сатаной сидели за большим овальным столом, безупречный вечерний костюм Сатаны придавал ему подчеркнуто сардоническую ноту. Очевидно, я опоздал, но, столь же очевидно, формальностям здесь не придавали значения.

– Наш новобранец – Джеймс Киркхем.

И без всяких дальнейших представлений Сатана знаком показал мое место. Остальные улыбнулись, кивнули и продолжали разговаривать. Садясь, я с тайным удовольствием заметил, что моя соседка справа – известная актриса, чье имя не сходит с бродвейской рекламы. Быстрый взгляд вдоль стола обнаружил игрока в поло с завидной американской родословной и международной известностью, и блестящего адвоката, пользовавшегося отличной репутацией у руководителей Демократической партии. Остальные были мне не известны, но на всех была печать интеллигентности. Если собравшиеся были адекватным срезом двора Сатаны, его организация действительно необычна, как он и хвастал. Евы здесь не было. Был Кобхем.

Уолтер сидел справа от актрисы. Во время обеда я заставлял себя быть любезным с ним. Ради собственных интересов я не хотел приобретать врагов. Вначале он был скован, потом растаял. Пил он много, но, как с интересом заметил я, не столько, сколько ему хотелось бы. Совершенно очевидно, что Уолтер любил выпить. Вначале я решил, что именно ограничение, которое наложил на себя Кобхем, вызывает в нем враждебность к другим присутствующим, и особенно осторожность в выражении мнений. Но потом понял, что именно выпитое вызывало в Кобхеме страсть к правде, презрение к эвфемизмам и околичностям. Он хотел неприкрашенных фактов, и никаких уклонений. Как он выразился, "никаких махинаций с формулами". В сущности это был тип пьяницы in-vino-veritas со страстью фундаменталиста. Он был забавен, и актриса наслаждалась нашей беседой.

Рано или поздно, решил я, напою Уолтера до такого состояния, что он не вынесет даже тени укрытия его ясноглазой богини истины. Я с удивлением узнал, что он химик и много времени проводит в лаборатории в замке. Это объясняло его замечание насчет формул. Он весьма ясно дал понять, какой он выдающийся химик. Позже я понял, что он не преувеличивал. Поэтому я сейчас и задержался на описании Кобхема.

Обед был удивительным, с ноткой изысканности и утонченной отчаянной веселости, под которыми все время ощущалась сталь. Единственным намеком на наше странное положение был момент, когда почтенный адвокат, взглянув на меня, предложил тост "за вновь проклятого" и когда Сатана послал за шкатулкой и показал несколько великолепных драгоценных камней, подобных которым я не видел.

Он рассказал их истории. Этот изумруд, вправленный в бирюзу, служил печатью, которой Клеопатра запечатывала письма, адресованные Антонию; это бриллиантовое ожерелье – то самое, которым кардинал де Роган хотел купить расположение Марии Антуанетты и тем самым привел в движение суд, который стал одной из повивальных бабок революции и, в конце концов, стоил несчастной королеве головы; эта диадема сияла среди кудрей Нелл Гвинн, посаженная там Чарлзом, ее королевским любовником; это кольцо с огромными рубинами мадам Монтеспан дала отравителю Ле Вуатюру за любовный напиток, которым надеялась подогреть остывающее сердце короля-Солнца.

Наконец он подарил маленькой француженке, сидевшей справа от него, браслет с сапфирами, принадлежавший, как он сказал, Лукреции Борджиа. Я подумал: чем же она его заслужила, и не было ли ироничным указанием на это упоминание о его прежней хозяйке?

И невероятно увеличило мое уважение к власти Сатаны то, что в этом собрании не было мелодраматической секретности, никакой маскировки, никаких избитых номеров вместо имен. Его люди встречались лицом к лицу. Очевидно, сама мысль о предательстве была невозможна, а их вера в защиту Сатаны абсолютна. Я не сомневался, что все они, или большинство из них, были свидетелями моего подъема по ступеням и что они видели трагедию Картрайта. Но в их поведении ничего не говорило об этом.

Они пожелали Сатане доброй ночи. Я встал и ушел бы вместе со всеми, но Сатана остановил меня взглядом и кивком головы.

– Останьтесь со мной, Джеймс Киркхем, – приказал он.

И скоро мы были одни, стол убран, слуги ушли.

– Итак, – лишенные ресниц глаза глядели на меня через край большого кубка, – итак – вы проиграли!

– Не так много, как мог бы, Сатана, – улыбнулся я, – если бы я поднялся еще немного, мое падение могло бы быть таким же, как ваше – в древности – в самый ад.

– Это путешествие, – вежливо заметил он, – было весьма интересно. Но год пройдет быстро, и вы сможете снова попытаться.

– Попытаться упасть, вы хотите сказать? – рассмеялся я.

– Вы играете с Сатаной, – напомнил он мне, потом покачал головой. – Нет, вы ошибаетесь. Мои планы требуют вашего присутствия на земле. Тем не менее я хвалю ваше благоразумие при подъеме. И признаюсь – вы удивили меня.

– В таком случае я начал службу с замечательного достижения. – Я встал и поклонился.

– Пусть для нас обоих ваш год будет выгоден, – сказал он. – А теперь, Джеймс Киркхем, я требую вашей первой службы!

Я сел, ожидая дальнейшего; пульс мой слегка ускорился.

– Юнаньские нефриты, – сказал он. – Правда, что я организовал дело таким образом, чтобы они остались у вас, если вы окажетесь достаточно умны. Правда и то, что меня позабавило бы обладание этими брошами. Я вынужден был выбирать между двумя интересами. Очевидно, что в любом случае я должен был испытать полуразочарование.

– Другими словами, сэр, – серьезно сказал я, вы заметили, что даже вам не удастся два раза съесть один и тот же пирог.

– Совершенно верно, – ответил он. – Еще один недостаток этого так неловко созданного мира. Теперь нефриты в музее; что ж, пусть остаются там. Но музей должен заплатить за мое полуразочарование. Я решил приобрести нечто, принадлежащее музею и давно интересующее меня. Вы убедите музей отдать это мне, Джеймс Киркхем.

– А что это? – спросил я. – И каков будет метод моего убеждения?

– Задача нетрудная, – ответил Сатана. – В сущности, это испытание, которому подвергали всех воинов в старину, прежде чем посвятить в рыцари. Я следую этому обычаю. Много столетий назад фараон призвал величайшего злато-кузнеца, Бенвенуто Челлини своего времени, и велел ему изготовить ожерелье для своей дочери. Никто не знает, было ли это по случаю ее дня рождения или свадьбы. Злато-кузнец изготовил ожерелье из лучшего золота, сердолика, лазурита и зеленого полевого пшата, называемого аквамарином. На одной стороне с золотым картушем с иероглифическим именем фараона мастер изобразил сокола, увенчанного солнечным диском, – это Гор, сын Озириса, в некотором смысле бог любви и страж счастья. На другой стороне – крылатая змея, урей, несущая на себе крест с ручками, crux ansata, символ жизни. Внизу он изобразил сидящего на корточках Бога со множеством годов в руках, а на его локте сидит головастик – символ вечности. Так хотел фараон при помощи амулетов и символов дать вечную любовь и жизнь своей дочери.

Увы! Что такое любовь, человеческая надежда и вера?! Принцесса умерла, умер и фараон, а со временем умерли Гор, и Озирис, и все боги Древнего Египта.

Но красота, которую неизвестный мастер вложил в это ожерелье, не умерла. Она не могла умереть. Она бессмертна. Ожерелье много столетий лежало с мумией принцессы в ее скрытом каменном гробу. Оно пережило своих богов. Оно переживет и богов сегодняшних, и богов тысяч завтра. Не-затуманенная его красота сияет нам, как и три тысячи лет назад, когда истлевшая грудь, на которой его нашли, была полна жизни и любви и, может быть, была легкой тенью той самой красоты, которая в ожерелье бессмертна.

– Ожерелье Сенусерта Второго! – воскликнул я. – Я знаю эту замечательную вещь, Сатана!

– Я должен получить это ожерелье, Джеймс Киркхем!

Я смотрел на него в замешательстве. Если это он считает легкой службой, какова же тогда, по его мнению, трудная?

– Мне кажется, Сатана, – рискнул я, – что вы вряд ли могли подобрать другой предмет, который было бы так же трудно приобрести каким угодно убеждением. Ожерелье охраняют днем и ночью. Оно лежит в закрытой витрине в центре сравнительно небольшой комнаты, причем – преднамеренно – в самом заметном месте этой комнаты, под постоянным наблюдением...

– Я должен его получить, – прервал он меня. – Вы должны взять его для меня. Отвечу на ваш второй вопрос. Как? Подчиняясь до минуты, до секунды, без отклонений инструкциям, которые я дам вам. Возьмите карандаш, запишите время каждого эпизода, запомните их без малейших изменений.

Он подождал, пока я выполню первую часть его приказа.

– Вы уедете отсюда, – заговорил он, – завтра в 10.30 утра. Путешествие ваше будет так рассчитано, что вы сможете выйти из машины и войти в музей ровно в час. На вас будет костюм, который даст вам лакей. Он также подберет вам пальто, шляпу и другие предметы одежды. Как полагается по правилам, вы должны сдать пальто в гардероб.

Оттуда вы должны сразу направиться к юнаньским нефритам, такова для всех причина вашего посещения. Можете разговаривать с кем хотите, и даже чем больше, тем лучше. Но вы должны суметь точно в 1.45 в одиночку войти в северный коридор египетского крыла. Вы будете тут рассматривать коллекции до 2.05, а затем, точно в эту минуту, войдете в комнату с ожерельем. Оба входа в комнату охраняются. Знают ли вас в лицо охранники?

– Не уверен, – ответил я. – Возможно. Во всяком случае, они обо мне слышали.

– Вы найдете возможность представиться одному из охранников в северном коридоре, – продолжал он, – если он не знает вас в лицо. То же самое вы сделаете и с одним из охранников в комнате с ожерельем. Затем вы отойдете в один из углов комнаты, неважно в какой именно, и будете рассматривать витрину, которая окажется перед вами. Ваша цель – находиться как можно дальше от обоих охранников, которые могут счесть своим долгом держаться вблизи к такому, – он поднял свой кубок, – почетному посетителю.

Наконец, Джеймс Киркхем, ровно в 2.15 вы подойдете к витрине, вскроете ее инструментом, который вам предоставят, положите ожерелье в хитроумный карман, который найдете внутри пиджака, бесшумно закроете витрину и выйдете.

Я недоверчиво смотрел на него.

– Вы сказали – выйду?

– Выйдете, – повторил он.

– Вероятно, неся на себе, – с насмешкой предположил я, – обоих охранников.

– Вы не обратите никакого внимания на охранников.

– Да? Но они обязательно обратят на меня внимание, Сатана.

– Больше никогда не прерывайте меня, – строго приказал он. – Вы поступите точно, как я вам говорю. Не обратите никакого внимания на охранников. Не обратите никакого внимания на то, что происходит вокруг вас. Помните, Джеймс Киркхем, это жизненно необходимо. Вы должны сделать только одно: ровно в 2.15 открыть витрину и выйти из комнаты с ожерельем Сенусерта. Вы ничего не будете видеть, слышать или делать, кроме этого. Вам потребуются две минуты, чтобы достичь гардероба. Оттуда вы пойдете прямо к выходу. Выйдя, вы свернете направо, наклонитесь и завяжете шнурок ботинка. Затем спуститесь по ступеням, по-прежнему не обращая внимания на то, что может происходить вокруг. У обочины будет стоять синий лимузин, шофер будет протирать правую фару.

Вы сядете в машину и отдадите тому человеку, которого увидите внутри, ожерелье. В это время будет 2.20. Не позже. С этим человеком вы будете ехать в течение часа. В 3.20 машина остановится за обелиском у музея. Вы выйдете из нее, пройдете на авеню и в такси вернетесь в клуб Первооткрывателей.

– Вы сказали, в клуб Первооткрывателей? – Я в замешательстве подумал, что он оговорился.

– Повторяю, в клуб Первооткрывателей, – произнес он. – Вы направитесь там прямо к портье и скажете дежурному, что у вас есть работа, которая требует абсолютной сосредоточенности.

Вы скажете, что вас не должны беспокоить ни телефонные звонки, ни посетители. Вы скажете также, что, вероятно, газетные репортеры попытаются увидеться с вами. Он должен ответить им, что вы обещали принять их в восемь. Вы внушите дежурному, что ваша работа очень важна и вас не должны беспокоить ни в коем случае. Далее вы попросите его в семь часов прислать к вам в комнату все послеполуденные и вечерние выпуски газет. – Он помолчал. – Вам все ясно?

– Все, кроме того, что я должен сказать репортерам, – ответил я.

– А это вы узнаете, прочитав газеты, – загадочно ответил он. И прихлебнул из своего кубка, оценивающе глядя на меня. – Повторите инструкции, – приказал Сатана.

Я хладнокровно повиновался.

– Хорошо, – кивнул он. – Вы, конечно, понимаете, что не это скромное приключение составляет причину моего желания приобрести вас. Настоящее приключение – другое. А это просто испытание. Вы должны его выдержать. Ради собственного благополучия, Джеймс Киркхем, вы должны выдержать.

Его алмазно-жесткие глаза сверкнули по-змеиному. Каким бы безумным ни было действие, которое он описал, Сатана был абсолютно серьезен, без всякого сомнения. Я не отвечал. Мне нечего было сказать.

– А теперь, – он коснулся звонка, – больше никаких возбуждений сегодня. Я забочусь о хорошем самочувствии своих подданных, даже тех... что проходят испытательный срок. Идите к себе и спите спокойно.

Открылась панель, из лифта вышел Томас и стоял, ожидая меня.

– Спокойной ночи, Сатана, – сказал я.

– Спокойной ночи, – ответил он, – и пусть ваша завтрашняя ночь будет лучше сегодняшней.

Было уже почти одиннадцать. Ужин продолжался дольше, чем я думал. В спальне все было готово, я отпустил Томаса. Через полчаса, после двух порций бренди с содовой, я выключил свет и лег в кровать, надеясь на появление Баркера.

Лежа с широко открытыми глазами в темноте, я повторил полученные инструкции. Ясно, что я стал частью более или менее сложной головоломки. Я сам должен в точно определенный момент совпасть с рядом других деталей, и все станет на место. Или, еще лучше, я живая шахматная фигура в одной из тех игр, которые так забавляют Сатану. Я должен делать свои ходы в назначенное время. Но что будут делать другие фигуры? И если одна из них сделает ход слишком быстро или слишком поздно? Где я буду тогда в этой неизвестной игре?

Я вспомнил яркоглазого лысого дьявола из малахита за двумя тронами – двойник Сатаны направлял руки богинь судьбы. Странно, это воспоминание успокоило меня. Этическая сторона дела меня мало заботила. В конце концов все музейные сокровища – результат грабежей: грабежей могил, курганов, затерянных городов, а остальное было украдено, причем часто неоднократно.

Кроме того, мне ничего не оставалось делать, как повиноваться Сатане. Если бы я этого не сделал, что ж, это означало бы мой конец. В этом я не сомневался. А Сатана продолжал бы. Что же касается того, чтобы выдать его... я даже не знал места своего вежливого заключения.

Нет, если я хочу обыграть Сатану, я должен играть с ним. Другого пути нет.

И что такое любое ожерелье рядом с Евой!

Я постарался запомнить инструкции, повторяя их снова и снова. После этого захотел спать. И Баркер меня не разбудил.

Глава 11

На следующее утро еще до появления верного Томаса я уже встал и принял ванну. Без вопросов ззял костюм, который он предложил мне. Я и не знал, что у меня есть такой костюм. На внутренней стороне пиджака, слева, находился широкий карман. Карман глубокий, и по верхнему его краю посажен ряд маленьких крючков с тупыми краями. Я тщательно осмотрел их. Выступающие края ожерелья Сенусерта были примерно шести дюймов длины. Верхняя нить ожерелья могла быть подвешена на эти крючки, и все украшение свободно свисало бы с них, никак не выдавая своего присутствия. Как и указал Сатана, карман был сделан изобретательно и именно для такого случая.

Томас дал мне также превосходно сидящее серое пальто, совершенно мне незнакомое, но я с интересом заметил, что на портновском ярлычке на внутреннем кармане было мое имя, а также мою собственную мягкую шляпу и малаккскую трость.

И наконец он дал мне маленький инструмент странной формы, сделанный из тускло-серой стали, и наручные часы.

– У меня есть часы, Томас, – сказал я, изучая странный маленький инструмент.

– Да, – ответил он, – но на этих время хозяина, сэр.

– А, понимаю. – Я с восхищением заметил, что Сатана предусмотрел даже неточности часов своих фигур; очевидно, все часы синхронизированы. Это мне понравилось. – А вот это? Как оно работает?

– Я вам покажу, сэр. – Он подошел к стене и открыл шкаф. Достал оттуда секцию прочной витрины, закрытой сверху стеклом. – Попробуйте открыть, сэр, – сказал он.

Я попробовал поднять крышку. Она не поддалась, несмотря на все усилия. Томас взял у меня стальной инструмент. Он был сделан в форме стамески, с краями острыми, как у бритвы, длиной примерно в четыре дюйма, с плоской ручкой полутора дюймов шириной. В ручку был вделан винт.

Томас сунул острый край между крышкой и стенкой и быстро повернул винт. Инструмент, казалось, растаял в почти невидимой щели. Последовал глухой щелчок, и лакей поднял крышку. Он с улыбкой протянул мне инструмент. Я увидел, что его острый край раскрылся, как челюсти, и сквозь него торчит, как язык, еще одно острие. Челюсти были раскрыты, а язык выдвинут вперед невероятно мощным рычагом. Все вместе сломало замок, как будто он был сделан из хрупкого дерева.

– Очень легко управлять, сэр, – сказал Томас.

– Очень, – сухо ответил я. И опять почувствовал восхищение Сатаной.

Я позавтракал в своей комнате и, сопровождаемый Томасом, сел в ожидавшую машину ровно в 10.30. Занавеси были опущены и закреплены. Я подумал об использовании маленького инструмента. Но рассудок заставил воздержаться.

Ровно в час я вошел в музей, остро сознавая наличие кармана, приготовленного для ожерелья, и маленького инструмента.

Я сдал пальто и шляпу, кивнув служителю, который узнал меня. Оттуда я направился прямо к нефритам и провел полчаса, разглядывая аналогичные украшения в обществе помощника главного хранителя, который оказался здесь. Потом я отделался от него и ровно в 1.45, с точностью до секунды, прошел в северный коридор египетского крыла. Я не представлялся охранникам в коридоре. Они меня знали. В два часа я был рядом с входом в комнату с ожерельем.

В 2.05 по часам Сатаны я вошел в нее. Если мое сердце и билось быстрее обычного, я этого никак не показал. Небрежно осмотрел комнату. У противоположного входа стоял охранник; второй – на полпути между мной и витриной в центре, которая была моей целью. Оба внимательно рассматривали меня. Ни одного из них я не знал.

Я подошел ко второму охраннику, дал ему свою карточку и задал несколько вопросов о коллекции скарабеев, которая, как я знал, скоро будет выставлена. Настороженность оставила его, когда он прочел мое имя, а отвечал он так, как отвечал бы администрации музея. Я отошел в юго-восточный угол комнаты и погрузился в изучение лежавших там амулетов. Краем глаза я видел, как охранники пошептались, с уважением поглядывая на меня, затем разошлись и вернулись на свои места.

Часы Сатаны показывали 2.10. Еще пять минут.

В комнате находилось свыше десяти посетителей. Три пары респектабельных иностранцев средних лет. Девушка, возможно, художница. Седовласый человек, похожий на ученого, мужчина, на котором ясно было написано, что он немецкий профессор, два прекрасно одетых англичанина, со знанием дела обсуждавших эволюцию иероглифа "тет" негромкими, но звучными голосами, неопрятно выглядевшая женщина, которая, казалось, вообще не понимает, где находится, и еще два-три человека. Англичане и девушка стояли возле витрины с ожерельем. Остальные – по всей комнате.

На часах Сатаны 2.14.

Из северного коридора донесся топот, закричала женщина. Я услышал крик:

– Остановите его! Остановите его!

Мимо дверей мелькнула фигура. Бегущая женщина. За ней, очень близко, мужчина. В его руке блеснула сталь.

На часах 2.15. Я направился к витрине с ожерельем, сжимая в правой руке отмычку.

Шум в коридоре становился громче. Снова закричала женщина. Люди в комнате устремились к выходу. Мимо меня пробежал охранник от дальнего входа.

Я остановился перед витриной. Сунул край маленькой стамески в щель между крышкой и стенкой. Повернул винт. Послышался щелчок. Замок был сломан.

Крик завершился ужасающим захлебывающимся воплем. Снова топот ног у двери. Я услышал проклятие и звук падения тяжелого тела.

Я достал из витрины ожерелье. Опустил его в карман, подвесив верхний край на маленькие крючки.

Я направился к выходу из комнаты, через который вошел. Один из охранников лежал на пороге. Над ним склонился немец. Рядом присела девушка, которую я принял за художницу, руками она закрывала глаза и истерически рыдала. Из оружейной палаты через коридор донесся еще один отчаянный крик, на этот раз мужской.

Между двумя черными саркофагами я прошел к выходу из египетского крыла, вышел в большой зал, увешанный гобеленами, и вышел через турникет. Охранник стоял ко мне спиной, он прислушивался к звукам, которые из-за расстояния и расположения помещений здесь были едва различимы.

Служитель, подавший мне пальто, совершенно очевидно ничего не слышал.

Выйдя, я свернул направо, как и велел Сатана, наклонился, возясь со шнурком. Кто-то прошел мимо меня в музей.

Выпрямившись, я продолжал спускаться по лестнице. У ее основания и чуть в стороне дрались двое. Вокруг них собралась группа зевак, я увидел бегущего полицейского. Все окружающие были поглощены зрелищем драки.

Я прошел мимо. В дюжине ярдов слева стоял синий лимузин; шофер, не обращая внимания на дерущихся, куском замши полировал правую фару.

Направившись к машине, я увидел, что шофер прервал свое занятие, открыл дверцу и ждет, внимательно глядя на меня.

Часы Сатаны показывали 2.19.

Я сел в машину. Занавеси спущены, внутри темно. Дверь за мной закрылась, и стало еще темнее.

Машина тронулась. Кто-то шевельнулся рядом со мной. Кто-то дрожащим, нетерпеливым голосом спросил:

– С вами все в порядке, мистер Киркхем?

Голос Евы!