Текст книги "Мои Милфы"

Автор книги: Алекс Коста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Алекс Коста
Мои Милфы

Время справедливо к искусству и вину, но несправедливо к людям. И почему-то, когда женщина выдыхается достаточно, чтобы отдавать именно свой неповторимый вкус и аромат, время накладывает на нее всевозможные ограничения. Ее тело становится предателем, а жизненная энергия стянута социальным обручем «в вашем возрасте не…».

Для меня, несправедливость времени обернулась иначе. Еще в юности, я узнал о его подлой сущности. Ну, а как ещё могло получиться, что я на целых двадцать лет был моложе той женщины, для которой был создан, а она – для меня!?

Время, как тектонические плиты после огромного землетрясения, кое-как смыкается в местах разлома, крошится, так или иначе не соприкасаясь, друг с другом, совсем не думая о судьбах людей. А ведь, какие-нибудь двадцать лет, и мы двое и, может быть, единственные на всей Земле, были бы счастливы, по-настоящему любили друг друга. И по жизни с этой любовью: уверенно, богато и красиво, как что-то, идеально подходящее друг к другу.

Как Джон и Жаклин Кэннеди. Хотя, Жаклин была страшновата, а моя Жмо – просто красавица. Скорее, как мистер и миссис Смит, увы, они не существуют в реальности, и такое сравнение тоже не подходит. Возможно, как Жаффрей де Пейрак и Анжелика, хотя, боюсь, этот фильм многие не то, что сейчас не помнят, так даже и не смотрели.

И конечно! У них было бы нескончаемое сексуальное влечение друг к другу: страстное, разнообразное, даже спустя десять, двадцать… что там, тридцать и пятьдесят лет вместе, они бы все еще, изучали, познавали друг друга, не боясь, не ленясь… о, каким бы мог быть мой союз с ней!

А все время! Подлый, скучный отсчет, абстракция, неволящая хуже любой тюрьмы. Мне было шестнадцать, а ей тридцать шесть. И никаких, совершенно никаких, кроме пошлых, общественных преград, между нами конечно же – не было и быть не могло.

Как, я думаю, для любого шестнадцатилетнего, когда эрекция каждую секунду, но онанировать так часто слишком и стыдно, и больно, нравственные и моральные преграды, все равно, что жуки, ползущие по рельсам, по которым несется скоростной грохочущий поезд.

Твои членосимволы не так уж анекдотичны, на самом деле, да, мистер Фи!?

И вот! Летний день, подмосковный пруд. Моя Жмо в раздельном импортном красном купальнике из тонкой, почти как пленка, ткани. Все остальные мужчины, в том числе и мой отец, ее муж, напились и разошлись спать. Мы остались вдвоём и хотим друг друга. Ее соски твердые, через почти несуществующую ткань лифчика выпирают, как два драгоценных камня, с рассыпанным жемчугом вокруг.

Покатаемся? – она показала на большой черный бублик, камеру от грузовика. Настоящие надувные плавательные принадлежности, еще тогда не вошли в обиход, в только что, образовавшейся, России и, люди плавали с покрышками, пенопластовыми кусками и пустыми канистрами.

В лучах ее улыбки блеснули ее золотые волосы, а я почувствовал себя Фродо, встретившим эльфийскую принцессу Галадриэль после долгого похода через мрачные земли, которая вот-вот даст всезащищающий плащ, накормит вечносытными лепёшками, и конечно же, подарит самое главное – вечную любовь.

Уродский пруд-вонючка стал прекрасным оазисом, грязная вытертая трава превратилась в бархат. А слово «покатаемся» конечно же прозвучало, как «потрахаемся». Вторя «тра-ха-ха-ем-ся-ся-ся», квакали лягушки, «тра-тра-тра» чирикали птицы.

Когда я думаю об этом сейчас, спустя столько лет, почему-то вспоминается анекдот:

В плацкарте едет девушку и мужчина. Поезд трогается, и мужчина садится рядом с девушкой очень близко, с явными намерениями. Проходит пара минут, и он почему-то возвращается на свое место, отворачивается к окну. А девушка уже заинтересовалась, к тому же, не понимает «чего это он»? Хочет завязать разговор, замечает у него на пальце перстень с большим камнем.

– Скажите! А это у вас опал или стекло? – спрашивает.

– Да нет… – разводит он руками, – Просто… просто расхотелось.

Жизнь юноши с повышенной сексуальностью, похожа на такую же ситуацию, только наоборот. Ты все время опадаешь и стекаешь, но никогда, слышите, никогда-никогда, – не перестаёшь хотеть.

Потрахаемся? – повторила Жмо, и я улетел в бесконечный водоворот своей неудовлетворенной сексуальности, ответив что-то вроде «ау-гда», что означало «да», одновременно с «всегда» и «я всю жизнь этого ждал». Мы сошли на глинистый берег, я спрыгнул, по щиколотки оказавшись в иле, который показался мне тягучей медовой патокой, подкатил к краю черный бублик, в который спрыгнула она, расставив ноги, обняв его покатые бока, и я поплыл, толкая булик перед собой. Передо моим взглядом оказалась тонкая полоска красных трусов, с мелкими точечками волос, в каждую из которых я готов был превратиться на всю оставшуюся жизнь, как Маленький Принц, живя нас своей, пусть крошечной планете, но от этого, не менее, обожаемой.

Я уперся руками в круг, вплотную к ее лодыжкам, и заработал ногами, выводя наш «плотик любви» на середину темной поверхности.

Потрахаемся… трахаемся… трахаемся… – звучало отовсюду, из камышей, шевелящейся тины. А за нами, под водой, тянулся белковый след моих многотысячных стенаний.

Мы подплыли к небольшому островку, с укромным склоном под, чудом растущей там, раскидистой березой, и мягкой опушкой. Я прислонил «плотик» к покатому берегу, не только представляя, но в полной мере, уже чувствуя, как впиваюсь губами в ее грудь, собирая губами вкус озерной воды, покусываю, немного солоноватый, немного сливочный сосок. И потом хватаю всю ее сиську прямо в рот, пока руки заняты бёдрами и самым лучшим, что есть у всех «пятидневных цветов» – ягодицами, закрывающими, как пухлые плюшевые ворота, самое главное, самое лучше, что может раскинуться перед взором мужчины на этом свете.

В тот самый момент, когда я уже мысленно ощущал языком поверхность того, что готово открыться только для настоящей любви и, гораздо реже, для того, чтобы пустить новую жизнь, она совершила примерно такое же движение, как, наверное, делает палец на курке пистолета, направленного на еще живое существо: короткое, точное, неожиданное, которое убивает.

Жмо, моя идеальная женщина, оттолкнулась от «островка любви», показав, что надо плыть обратно. Пруд вновь стал вонючкой, илистые берега с сорной травой снова выглядели кучей грязи, а не переливающимися изумрудными барханами.

Оглядевшись, принюхавшись к затхлому запаху воды, травы, я понял кое-что важное: С этого момента, моя неудовлетворенная сексуальность останется со мной навсегда.

Теперь я понимаю, что это и предопределило мою профессию. И, надеюсь, не только… еще и призвание.

А, если бы я воздвигал памятник гештальту, то поставил бы фрагмент груди в купальнике, с явно выраженным соском и бисерным ореолом вокруг, а над ним, уныло, обреченно, склонившуюся березу с повешенными низко, ветками, как символ юноши, живущим одиноко и ненадежно, посреди затхлой темной воды, окружающей его, жизни.

Не очень художественно, зато правда.

***

Благодаря этому я стал психотерапевтом. Но, обычно я люблю рассказывать другую историю, что я попал в эту профессию традиционным способом. То есть, через внушение, а точнее, через кинематограф.

Впрочем, я правда стал жертвой «Каламбия Пикчерз», а точнее, фильма «Цвет ночи». Будучи слабым и трусоватым с рождения, я никак не мог найти себе персонаж для подражания в размытых образах из фильмов девяностых, мне мало, что откликалось. Военные, спортсмены, скалолазы, они были мне чужды так же, как ночевать на дереве и прижигать полосные раны охотничьим ножом.

Но, наконец, появился герой, достаточно интеллектуальный и милый, но при этом не размазня, а главное, обладающий судьбой и профессией, вовсе не обрекающей на удары по морде и прыганья с парашютом. А еще, судя по фильму, к этой профессии прилагался светлый дом с множеством спален, с бассейном и Мерседес-кабриолет в гараже.

За фильм «Цвет ночи», Брюсу стоить дать Оскар, а человеку, отвечающему за кастинг, «Золотую малину». Сложно даже представить актера, менее подходящего на роль запутавшегося психотерапевта, чем он. И так же, сложно переоценить уровень актерского таланта, при котором он все-таки сделал эту работу и сделал на отлично.

Впрочем, когда я смотрел этот фильм в детстве, меня это мало интересовало, важен был символ: крутой чувак, чья работа проходит в условиях теплых комнат с пончиками и кофе, к тому же, богатый. Возможность быть крутым и не лазать по скалам, не стрелять в других людей, не переворачиваться в машине… иллюзия, обман, во что и превратилась моя работа… хотя, ни его, ни, впоследствии меня, это не уберегло от трагического поворота судьбы.

Все потому, что нас с Брусом подвела страсть, граничащая между желанием всех вылечить (помочь!) и желанием всех трахнуть.

И хоть желание помочь и желание трахнуть – похожи друг на друга, они иногда, все-таки противоречат.

В этом противоречии, томлении по не свершившемуся, я и провел десять лет практики, пока не встретил Миранду.

О, Миранда! Мой первый настоящий «пятидневный цветок»!

Часть 1. Миранда

1.

Миранда, сорок четыре года. Муж, двое детей, девочки, восемнадцать и девятнадцать, учатся заграницей. В прошлом, журналист. Встретила мужа в двадцать пять, считает поздно «по тем временам».

В тот момент профессионально успешна, представляла несколько издательств, часто ездила заграницу, гордится, что «могла даже тогда».

Много рассказывает про дедушку. Занимал высокий пост в одной из советских газет. Испанские корни, родители дедушки приехали за «новой жизнью» после революции, говорит об этом вскользь (но с гордостью), больше ничего о них не знает или не говорит.

Упоминает поездку в Испанию до девяностых «еще, когда никому нельзя было» (ее слова). Ездила с дедушкой потому что «ему было можно». Рассказывает о ней компульсивно с вытесненным. Говорит, что там первый раз начала «дышать» или «как будто, до этого сидела в чемодане» (тут что-то с этим чемоданом).

После поездки решила стать журналистом. Много для этого делала, плюс связи партийного дедушки.

Про отца мало знает, не хочет говорить, «ушел рано, как у всех». Мать тоже контр-фигура, противопоставляет поездку в плацкарте в Крым «с носками», настоящей поездке в Барселону, где «начала дышать».

Центральная фигура мужчины и вообще – дедушка: Он – лучший! Остальные… кто?

(Фигура «они» не определена. Дедушка – лучший, а кто тогда – все они!?)

Явного негатива нет, но обесценивание, которое зачем-то нужно (зачем?): дедушка – лучший, а они – просто так.

Еще про дедушку: К тому же, он – испанец. Открыто говорит, что он подарил ей ее кровь и смыслы (так и говорит «смыслы»): путешествовать, быть свободной. Или так: путешествовать, значит быть свободной.

Как журналист? Выбор профессии не случаен. Свобода мнения и передвижений!?

Сейчас не знает, чего хочет. Семья богатая, у мужа крупный бизнес, что-то с электронным документооборотом. Миранду не интересует «деньги откуда-то должны поступать». Когда встретила мужа, был «с дырой в носке».

Может ездить, куда угодно. Раньше так и делала, пока не поняла, что «это не свобода, просто передвижения». И еще «картинки меняются, другое остается». Что это, другое?

Муж хороший, «даже лучший». Говорит с презрением? Нет, презрение на поверхности. Обида? За что? Может лишил профессии, призвания!? Не такой, как дедушка. А какой? И почему не такой, а до этого был такой!? Но, обида есть. Первый раз тогда у нее увидел резкое выражение, губы опустились, появились прорези на подбородке и глубокие морщины вниз по шее, а вверх по щекам – мелкие, сеткой.

Захотелось встать, протереть ей лицо, как ребенку, полотенцем, когда он намазался клубникой или чем-то таким марким. Бережно, но сильно. Почувствовал у нее там боль, с какой-то примесью «веселого висельника». И точно, сразу постарела лет на десять.

Муж дает полную свободу, деньги не контролирует: «Все есть, но ничего нет. Как в чемодане сижу».

Чемодан опять … какая-то травма тут, самая детская, вытесненная, но не глубоко. Пока эпизода не нашел, только абстракция.

Рассуждает: А может, жизнь прожита не так? Но, сама в это не верит.

«… Бросила карьеру журналиста, когда у мужа пошли дела. Хотя, сейчас могу вернуться, да хоть… все издательство купить. Но, это – как будто… ушла мечта».

Спросил «во что ушла», задумалась, лицо оставалось прежним, подмышки, кожа вокруг, кривились, до этого была гладкая, как масло.

Захотел ее сильно. Не секс, что-то большее… пока не знаю.

Спросил: Чего еще хочется?». Идиотский вопрос, тупиковый. Ответила: Это не то. Все не так. Добавила: Хочется, чтобы не только картинки.

Потом контакт оборвала. Отвечала, но без энергии. Появилась чушь «наверное, это старость», сопротивление ко мне, брала на возраст, как на понт, ушла в защиту, потом в атаку.

Значит, что-то задел. Что? Или просто из-за того, что отвлекся, сам порвал контакт?

После сессии, долго не мог прийти в себя. Думал, но больше представлял. Во-первых, чемодан и «чемодан». Что это «сижу, как в чемодане» или «сижу, как в чемодане». Второе, кто такие – «они». Дедушка понятно, муж понятно. Кто эти остальные? Куда они ее не пускают? Или это ложный путь? Специально уводит в «они – не такие», потому что так для нее безопасней.

Дедушка подарил «кровь» и «смыслы», муж дал деньги, свободу. Что не так!? Много лет все было хорошо. Социальный успех, сепарированные дети. Что сейчас? Может ничего? Просто пришла. Нет, такие просто не приходят, не инфантил и не созависимая.

Ничего не мог решать, в какой-то момент почувствовал озерный запах, легкий, потом сильный, как задушило. Увидел Жмо, с начала лицо, потом купальник.

Почему сейчас? Почему после Миранды!? Внешне чем-то похожи. Да, но в остальном, совсем нет.

Понял, что хочу ей помочь, хотя обещал себе больше так не делать. Помочь Миранде, потому что не смог помочь Жмо, не смог ее спасти. А Миранду спасу.

***

ППТ Миранды в подмышках. Не просто так пришла с короткими рукавами под шубой. Обратить внимание туда! Особенно если так же придет второй раз. Значит, там телесный триггер.

Еще! Тема путешествий, как заклинание волшебства. Или пропуск в другой мир. Сценарно, напоминает Алису: в зазеркалье интересно, там друзья, там миссия.

Миранду в зазеркалье что-то, кто-то не пускает. Может сама? Да, но почему? Из-за чего? Раньше же пускала, куда хотела. Даже к тому, кто «с дырой в носке».

То, что помню из ее слов, про мужа.

… Как было? Как у всех. Познакомились случайно. Сошлись, сама не понимаю, все разное, мы разные. Парень, «бабушкин» свитер, очки, один носок драный. И я, с зарплатой почти в тысячи долларов. По тому курсу, это было… в общем, очень много было. И это еще не считая подработок. Хотя, не важно. А так… умный, талантливый и совершенно несчастный. А может, мне так казалось. Хотя, нет, уверена, что несчастный, по глазам увидела. Невероятно привлекательный! Вот, что! Для меня привлекательный … до сих пор не знаю, почему.

Встретились на книжной выставке. Еще бутерброды мне предложил. Сказал: Вы такая красивая, возьмите мои бутерброды. И протянул пластиковую коробку, перетянутую резинкой. Резинка еще, как раньше в трусы вдевали. Серая, толстая, зашитая черными нитками в кольцо. Черт, меня аж пробрало «бр-р». Может с этого все и началось!?

Ну, я взяла. И так далее. Я вам не сказала, у меня испанские корни. Я испанский учила с детства, даже с дедушкой один раз в Барселону ездила, когда никто не ездил, до девяностых. Музеи, коррида, все эти костюмы, в общем… была я вся такая «загранишная», не только в том, что много зарабатывала. Представляла сразу несколько крупных издательств. Когда работать начала, побывала в Европе, даже в Токио была, да много где… машина своя. По тем временам это что-то значило, не знаю, помните ли. И вот он «с дырой в носке». А ну да…

Первый раз переспали у меня, сразу после выставки, после бутербродов этих. Он поехал, хотя вроде и рад, но голову повесил. Когда ко мне пришли… у меня квартира была, от деда досталась в одном из домов-книжек на Калининском, на Новом Арбате, то есть, и я смотрю, как-то он ходит странно. Спрашиваю: Ты чего, нога болит? А он: Да, нет. Наступил на что-то… ну да, потом догадалась. Это он, чтобы дырку в носке не показывать.

Дальше как-то все само закрутилось. Он электронный каталог придумал, фирму создал по электронному учету. Его, может, поэтому, никто не тронул в девяностых. Хотя тогда всех коммерсантов трясли. Но, кому вообще нужен был тогда электронный учет? Да и никто из тех людей вообще не знал, что это такое.

Постепенно пошло. Один крупный заказ, второй. Я тоже помогла. Как журналистка, со многими людьми могла встретиться, просто позвонить, в том числе из государства, на прием попасть.

Сейчас у него крупный холдинг, заказы по всему миру. А я домохозяйка. Десять лет ничего не пишу, пятнадцать не работаю, как дети родились. У нас двое детей. Как в том фильме, только наоборот, девочка и девочка… Обе учатся в Сингапуре. Совместно так решили. И правильно, пусть… Да и они уже взрослые. А я хожу по этому большому дому и все вспоминаю, как Леня, моего мужа Леня зовут, тогда дошел до ванны, в одном рваном носке, потом обернулся и так виновато: Да, наверное, наступил на что-то… и так еще, ступню больше подогнул, как птичка.

И мне стыдно. Знаете, почему? Потому, что я о тех временах скучаю. Может, я вернуть хочу, чтобы я снова была такой крутой-молодой, а он таким? Не знаю, хотя глупо это все, банально.

Просто… мне иногда кажется, что это я теперь, как он тогда, в дырявых носках хожу. В свитере каком-нибудь, как мешок. В общем, такая история. Не знаю, может я вообще не совсем правильно пришла. Чего-то не хватает, но чего?

– А что вы чувствуете? – в действие пошел мой дежурный вопрос-пятиминутка. Тупой до основания, но действенный. Особенно, когда нужно задвинуть клиента с обращениями типа «Может, мне чего-то не хватает?».

– Я чувствую… золу я чувствую.

– Злость? – не понял я.

– Золу. Пепел, где-то там. – Миранда показала назад, за спину.

– Пепел в прошлом?

– Да нет, в прошлом нет. Я не знаю. Зря я про это, меня мое журналистское сбивает. В общем…

И правда по-журналистски – это «зола-пепел внутри», но милфологически точно: пятидневный цветок чувствует приближение пепла, которым станет. Это больно. Одновременно, приятно. Жизнь – распад, хуже того: неуклонное желание распад приумножить, чтобы сохранить. Как энтропия… Так соединяется наша лженаука с фундаментальными, мистер Фи?

Для милфологии: пятидневный «цветок» все знает, может с этим мирится и, чаще всего, мирится. Пепел внутри, сложно не мириться. Да, «цветку» хочется пустить «пепел» по ветру, не складывать тяжелыми штабелями внутри, жить ему еще хочется, жить заново…

Еще важно: настоящая милфетка всегда дает новые возможности. Ничего не забирает, но и не жертвует. Просто ей нужно, чтобы все вокруг было – лучшее, а лучшее – лучшим. Тавтология на уровне языка, зато как есть, на уровне смысла.

2.

Я должен объясниться, рассказать о цветочной теории и классификации, центральной и самой важной части – милфологии. Я намеренно не сделал этого сразу, так был бы существенный риск, что вы бы не дослушали, посчитав идею банальной или неправдоподобной.

Уверяю вас, это не так! И пусть, на первый взгляд, она покажется настолько пошлой, что вы поспешите не тратить время на все остальное, все-таки, примите ее такой, какая она есть.

В этой пошлости скрывается простота, даже обыденность. Которая, как известно, и есть правда.

К тому же, и тут уж вы должны верить мне твердо, моя цветочная теория многажды подтверждалась на практике. Она и является практическим инструментом, несмотря на свою псевдоромантическую обертку.

И… так! Женщин я сравниваю с цветами, больше всего похоже на розы. Чтобы понять, почему, обратите внимание, как стареет роза. Купите цветок, пока бутон ещё тугой, лепестки будто склеенные, сковывают то, что внутри. Стебель твердый как пластик, шипы торчат в стороны, под прямым углом, каждый хорошо виден и если быть внимательным, можно взять так, что не уколешься.

Это возраст женщины, примерно, до двадцати пяти лет. Простота? Ну, нет. Конечно же, женщина не может быть простой даже до двадцати. Скорее, шаблонность. Все такие розы похожи. Красота!? Конечно! Яркая красота, в сочетании с ощущением искусственности. Что и не сразу определишь, перед тобой – настоящий цветок или пластиковый?

Подержите розу два-три дня. Ориентируйтесь по бутону, как только он начнёт «разваливать» (появятся первые признаки) лепестки – вы увидите женщину тридцати-сорока.

Теперь невооруженным взглядом видно, что цветок настоящий. Стебель темнеет, шипы немного заворачиваются вниз. Обычной осторожности недостаточно – можно уколоться. Стоит руке чуть съехать – и вот вам, кровь, надо быть на чеку. Непросто с трехдневным цветком! Но, именно в этот период, роза отдаёт большую часть своего аромата. В этом вопросе, мои наблюдения поддерживают не только поэты, но и сексологи: к тридцати пяти сексуальность женщины достигает своего пика.

Но, что такое пик!? Что-то резкое, острое. То, что может приносить короткое удовольствие, но чаще – разочаровывает в конце: А!? И это все?

Аромат трехдневного цветка – сильный, но едкий. Это уже не запах отдушки, которой побрызгали однодневную розу, это аромат самого цветка, равно как и самой женщины!

Это интересно, очень соблазнительно, во всяком случае, для тех, кто любит, ну… скажем, любит однозначный вкус чего бы то ни было, односложный и определенный, тогда-то да!

Да-да-да! Такая женщина для вас. Как еда из проверенного ресторана, который зарабатывает на бизнес-ланчах. Кормят вкусно, добротно, почти полезно, к тому же – за умеренные деньги. Нет тяжести в животе. Вы поели и готовы отправиться в путь.

Но, если вы… гурман! Да, я думаю, вы понимаете, к чему я. Если вы гурман и не выхлебаете полбутылки вина сразу после открытия, а даете вину проветриться… просто даете вину выдохнуть, не притрагиваясь к нему. Не притрагиваетесь до поры… как и к цветку, как и к женщине.

У женщины, в современном мире, это состояние достигается в сорок-пятьдесят лет. Время, когда запах не едкий, а чувственный, не бьющий в нос, а проникающий в поры так, что вы прежде не успеваете разобрать, а мозг уже взрывается всеми красками, клокочет и вибрирует.

Женщина в сорок-пятьдесят, – та, которая дает не только вкус, но и послевкусие. Сладостный и терпкий, с нотками амбера и кислинкой, аромат, который можно учуять, засунув нос поглубже в стакан, в прямом и переносном смысле «стакана».

Но, если вы так сделаете (сумеете), то это – тот самый букет. И забудьте про чушь, написанную на бутылках вина за десять евро, являющихся аналогом тридцатилетних женщин и трехдневных цветов: вишня, табак, кайенский перец… опустив нос в бокал с таким вином, ничего, кроме искусственного винограда, восстановленного этиловым спиртом, вы не почувствуете.

А вот «правильно выдержанные» женщины в сорок-пятьдесят – это благородное вино, пятидневная роза. Она продышалась, одновременно, наполнившись. Да, загнула шипы, потеряли часть лепестков, что – тем больше, придаёт ей очарования… вон они, эти мертвые кусочки валяются вокруг.

Следы времени, следы того, что они пережили… это так же прекрасно, как жизнь и распад, в своем вечном, трагическом танце Эроса и Танатоса, который не закончится никогда, даже когда на Земле останутся только бактерии.

***

Для моего дела, которое приносит мне не только хороший доход, но и вдохновение, классификации из трех типов, вполне достаточно: однодневный, трехдневный, пятидневный.

Меня интересует только третий. Я гурман. Но, я хочу, чтобы вы знали. Есть ещё и четвёртый тип, самый редкий. Настолько, что аналогии с цветком, для его описания, недостаточно. Цветок может быть цветком или гербарием, вот и все.

Я бы сравнил таких женщин, пятидесяти-шестидесяти лет с… вы удивитесь, с чаем с корицей. Разумеется, я не имею ввиду дрянь из пакетиков с химией. И заранее извиняюсь, что мои сравнения проходят через вкусовые признаки, так выражается моя оральная ярость. Так-то! Решив вскармливать младенца искусственно, сотню раз подумайте, тем более, если это мальчик.

Да, вот… если вы заварите хороший листовой черный чай, в небольшом чайнике, желательно прозрачном, чтобы видеть, как порхают чаинки, умирая в кипятке, потом нальете его в кружку с тонкими стенками (важно не отвести большую часть тепла, поэтому в Китае издревле так ценится фарфор), потом размешаете содержимое палочкой корицы, отопьете немного, то первые глотки дадут вам стойкое понимание: корицы мало, чай слабый. Хорошо бы добавить еще заварки, а лучше бы, молока и меда!?

Но, потерпите с выводами. Такой напиток – не кока-кола, и даже не хорошее вино. Он раскрывается не сразу. Он и не должен. Потому, что он дарит свой вкус. А по-настоящему дарить что-то эфемерное, ускользающее, можно только на грани реальности и яви, на грани «существует» и «не существует».

Четвертый и пятый глоток подарят вкус, чуть перченый, чуть сладковатый, ощущаемый где-то на середине покровов языка. А вот шестой, седьмой, восьмой и далее, пока на дне чашки не останется тонкая лужица, сделают с вашими вкусовыми чувствами – переворот. С тех пор, вы будете искать этот вкус и послевкусие всегда и везде.

Такой была моя Ла! Настоящий, редкий, как клевер-четырехлистник, семидневный цветок!

***

В случае с милфами и милфологией, как и в случае с нимфетками, важно понимать суть явлений. Обыватель, знающий термин «нимфетка», любую девочку до восемнадцати, в короткой юбке и без прыщей, причислит к нимфеткам, что будет совершенно неправильно. Тот же Гумберт, слоняясь по Рю де ля Помп, выделял одну-двух настоящих нимфеток среди сотни, причем, это не зависело от внешней привлекательности, лишь являющейся часть условия, необходимым, но недостаточным.

Такая же ситуация с настоящими милфами. Не всякая женщина в сорок-пятьдесят, сохранившая фигуру, сделавшая губы и грудь, знающая толк в макияже, носящая одежду, подчеркивающую ее ППТ, попадает в классификацию, как милф.

В какой-то мере, даже и в большой, милфовость связана с сексуальностью, с желанием трахаться в сорок и делать это достаточно долго и разнообразно, чтобы к пятидесяти быть оттраханной много, часто, по-разному и разными, чтобы потом спокойно, заслуженно «засушиться» в икебане.

Это неплохое определение милфовости, но настолько огрубленное, что, боюсь, как и с мистером Фи, в конце концов, на поверхность всплывет ложное толкование: если телка в сорок хочет трахаться, – это милф.

Я не просто так применил вульгаризм «телка». Специально, чтобы вы ощутили контраст между женщиной-милфой, прекрасной, притягивающей, любящей… в первую очередь, – любящей себя, свою внешность, свою энергию, свои желания. И просто телкой, достигшей возраста третьей замены паспорта, но все еще, недотраханой. Той, которая никогда и не была цветком, а была травой и станет сеном.

Поставлю вопрос прямо: Что такое настоящая милф?

Отвечу! Сорока-пятидесятилетняя женщина, которая любит себя, любит свою физическую сущность (тело, внешность, ППТ) и, что немаловажно, любит свои желания, и любит все это на протяжении всей жизни. С тех самых пор, когда она, тогда еще будучи нимфеткой (возможно, хотя я не готов утверждать связь «нимфетка-милфетка», в силу отсутствия исследований и клинического анализа), раздавила первый прыщик на лбу, но не подумала «ну вот, уродина» или «ну все, это конец», а занялась вопросами, направленными на улучшение, на любовь к себе: где взять средство для кожи и какие продукты оставить в рационе, чтобы прыщей (раз уж так случилось), было поменьше.

Тоже происходит с милфой, когда она увидела первый седой волос или корку на бедрах. Она не думает «ну все, это конец», она хочет что-то сделать для себя, чтобы продолжить свою красоту. А главное – свою жизнь, которая клокочет внутри, несмотря на то, что тело начинает подводить.

И в этом ее настоящая магия! Возможно, не такая дьявольская, как у нимфеток. Зато, наполненная тем, что красивее красоты всех «Лолит» всего мира: последние годы настоящей милф, прежде чем она «засушится», наполнены истинным пронизывающим трагизмом покидающей красоты.

Более того! И это прекрасней всего остального, самое прекрасное! Наполнено покиданием самой жизни!

А что может быть притягательнее глубины трагизма превращения органики в неорганику, в сочетании с сильным желанием трахаться!? Истинное, чистое, острое соединение Эрос и Танатос в отдельно взятом красивом женском теле!

О, если вдруг! Милфология, как знание, попадет не только к братьям по психотерапии, но и во литературе, прошу не давать ей ярлыков «анти-Гумберт».

Милфовость лежит на противоположной стороне оси жизни женщины, но это все та же ось, по которой поэты, художники и даже философы, «ходят», вот уже тысячи лет и на которой нет ничего «анти».

Но, мои предупреждения напрасны. К сожалению, я в этом уверен, милфология никогда не войдет ни в один учебник по психологии, хоть в самую ничтожную брошюрку, которые обычно печатают на серой бумаге в крапинку, как будто на валах типографской машины засиживались насекомые.

Даже в такие дрянные издания, в которых, на самом деле, хранятся самые полезные данные, милфология не попадет. И это, насколько несправедливо, настолько и символично для нашего общества.

Даря тебе, мой неизвестный непознанный читатель, все выводы милфологии, как искусства, науки и, в первую очередь, практического метода, заключённые в одном знании, мне не приходится надеяться, что хоть кто-то сможет повторить мои результаты, даже вооружившись всеми, уже полученными, данными.

Увы, нет.

Как никто не смог воспользоваться учением мистера Фи. Лицемерные его последователи все извратили, перепутав сексуальность со слиянием, объект с вытеснением. Не говоря уже о том, как в исторической перспективе отрезали все самое важное про пресловутый Эдипов комплекс, который вовсе не означает: убить отца и изнасиловать мать… все-все запутали и, как следствие, извратили, хуже, – уничтожили, пытаясь упростить то, что мистер Фи с такой любовью и трепетом собирал, прохаживаясь вдоль холодных психиатрических ванн и электрошоковых «драконов».

А может, старый нарцисс, ты сам всех запутал? Так просто и легко направить всех этих жалких никчемных последователей? Не указав однозначно, что сексуальность – это не генитальная суета, происходящая между родителями и ребенком, между мужчиной и женщиной, а – слияние, во всех его видах и в одном единственном, жизне-смертельном, восстановительно-распадном… вечный танец Эроса и Танатоса, который невозможно до конца постичь.