Текст книги "Это не моя вина"

Автор книги: Алекс Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Карр А
Это не моя вина

А.Карр

Это не моя вина

В некоей точке бесконечного пространства-времени, очнувшись от глубокой дремоты, которая из-за преклонного возраста стала посещать его все чаще, Бог огляделся вокруг. И, будучи всевидящим, Он увидел все. Он увидел Вселенную; Он увидел супергалактики, и галактики, и солнечные системы; и одновременно Он увидел и каждую малую молекулу, и атом, и мельчайшую частицу вещества везде и всюду.

Среди бесконечного множества картин, увиденных им, была и такая: на маленькой обитаемой планетке, на которую Он, как ему помнилось, обращал внимание два или три раза в предыдущей вечности, в некоем полном людей шумном месте был огороженный клочок заросшей травой земли, на которой ничком лежал человек, и в тот самый момент, когда Он взглянул на него, человек этот умер в великом уничижении.

Бога разгневало то, что где-то в этой прекрасной Вселенной, которую Он создал для своих собственных непостижимых целей, может существовать несчастье, ибо, хотя Он, несомненно, подсознательно ведал о существовании несчастья, как и обо всем вообще. Он никогда официально его не признавал. Бог призвал к себе Сандольфона, руководителя небесного департамента молитв, которого он считал самым разумным ангелом, оставшимся на Небе после восстания интеллектуалов во времена Люцифера. Указав Сандольфону на то, что Он увидел. Бог изрек:

– Отправься туда, где сей человек лежит мертв, и разузнай среди его собратьев причину его несчастья. Ибо, наверное, один из них виноват. И того, кто был причиной несчастья в Моей Вселенной, – его покараю Я, покараю страшно.

И при этих словах все ангелы, слышавшие их, затрепетали.

Склонный к методичности Сандольфон сделал заметку на своих табличках и перенесся мгновенно в место, указанное Господом. Повсюду вокруг покойного туда и сюда сновали тысячи подобных ему, но никто не обращал внимания на неподвижную фигуру на траве, ограничиваясь иногда презрительной улыбкой. Невидимо стоя над ним, Сандольфон размышлял, как ему лучше начать расследование.

Он задумчиво смотрел на проходящих мимо людей и с некоторым любопытством изучал многочисленные запретительные таблички, установленные вокруг заросшего травой участка: "По траве не ходить!", "Собак не водить!", "Проход воспрещен!", но ответа на свой вопрос на табличках не находил. Наконец какой-то крупный человек в одежде синего цвета, несущий толстую дубинку и передвигавшийся с большой важностью, вошел в парк и легонько постучал дубинкой по дырявым подметкам башмаков покойного, говоря при этом:

– Эй, ты! По-моему, я уже говорил тебе, чтобы ты убирался отсюда!

Сандольфону показалось разумным появиться перед этим человеком, явно обладающим властью, в виде преуспевающего гражданина; свершив это, он произнес сурово:

– Прекратите! Этот человек мертв.

Потрясенный внезапным появлением Сандольфона и пораженный его необычными манерами, человек с дубинкой сказал:

– Неужели! – и наклонился над бездыханным телом. – Да, верно, – добавил он спустя мгновение. – Вот бедняга, черт возьми.

– Он умер в великом уничижении, – сказал Сандольфон, с неодобрением восприняв применение термина "черт" к одному из творений Господа, но не желая создавать из этого проблему. И, надеясь быстро закончить свое расследование, он продолжил:

– Кто довел его до столь несчастного состояния?

– Откуда я знаю, черт возьми! – удивленно отвечал человек.

– Это были вы? – потребовал ответа Сандольфон.

Человек начал было отвечать раздраженным голосом, но, посмотрев Сандольфону в глаза, был потрясен тем, что там увидел, и быстро сбавил тон.

– Ну, я спрашиваю вас, приятель, разве это разумно? Верно, я видел этого типа, но я только сказал ему, что здесь нельзя околачиваться. А он ответил, что его выгнали из его дыры, а пособия по безработице он еще не получил. Почему он не пошел в муниципальную ночлежку, как я ему сказал? Почему он должен был выбрать именно мой участок, чтобы подохнуть?

На эти вопросы Сандольфону нечего было ответить. Более того, его знание человеческой речи было основано, главным образом, на языке молитв, и он довольно смутно понимал смысл слов своего собеседника. А пока Сандольфон решал, что ему делать, тот рассматривал содержание карманов покойника. Потом он изучил какие-то замусоленные бумаги и сказал:

– Его фамилия Смит, а вот здесь, видимо, его последний адрес.

Поразмыслив еще немного, Сандольфон спросил с сомнением:

– Значит, какой-то человек отказал ему в крове?

– Ну да, – ответил человек. – А чего еще ждать, если парень не может платить за квартиру?

Слышавший молитвы многих квартирохозяев, Сандольфон знал, что платой за квартиру называлось то, что одни люди платили другим, хотя обычай этот всегда казался ему несколько странным. Однако слова его собеседника дали ему, как он чувствовал, первый намек на грешника, которого он разыскивал. Размышляя вслух, он сказал:

– Ах, так вот где кроется причина несчастья Смита.

– Что-то я не секу, приятель, – сказал человек. – И вообще, мне сейчас некогда. Мне еще нужно настрочить протокол и звякнуть в морг. – И он громко засвистел.

Немедленно все прохожие скопились у решетки маленького парка, охотно проявляя к мертвому интерес, в котором они ему отказывали, когда считали его живым; тем временем Сандольфон удалился.

Через короткое время – по человеческим меркам – он пришел к грязному, полному дурных запахов дому, где раньше жил этот самый Смит. Здесь он обнаружил некоего типа, имевшего значительный вид, и сказал ему:

– Я ищу человека, который виноват в несчастьях Смита, того, кто отказал ему в крове в этом доме. Не вы ли этот человек?

Человек побледнел и сказал:

– Слушай, приятель, я не знаю, из какого ты общества, но нам здесь неприятности ни к чему.

– Готовься к наказанию, – неумолимо начал Сандольфон, – которое ожидает того, кто...

– Погодите, дайте мне хоть жене сообщить, – поспешно сказал человек. Если здесь произойдет неприятность, владелец свалит все на меня. Вы не можете винить меня, если с этими типами что-нибудь происходит. Я должен делать свою работу. Владелец говорит мне: "Если они не платят, гони их в шею!" Этот парень, Смит, я помню его, беднягу, он был болен. Я разрешал ему оставаться, сколько мог, но он задолжал за три месяца. Больше я с ним не мог рисковать. Каждый раз, когда владелец видел его имя в списке, мне устраивали головомойку. Мне ничего не оставалось делать, как выселить его.

Сандольфон видел по глазам этого человека, что он говорит правду. Поэтому он сказал:

– Тогда это тот человек, которого вы называете владельцем; именно он, очевидно, является причиной несчастья Смита.

– Конечно, – с некоторым беспокойством подтвердил его собеседник. Только это не он, а она. Вдова. Муж оставил ей эти лачуги, и она живет на квартплату, вот там, на Парк-Авеню. Только меня в это дело не впутывайте. У меня семья.

Сандольфону стало ясно, что этот человек был лишь орудием, а причиной была та женщина. Он разыскал вдову; несмотря на позднее время, она нежилась в роскошной постели, окруженная бесчисленными предметами роскоши, заполнявшими ее дом; и тогда он решил появиться перед ней во всем великолепии своего облика, чтобы посеять ужас в ее сердце и быстро вырвать признание из ее уст. Так он и сделал и был удовлетворен, увидев ее ошеломленное лицо с широко раскрытыми глазами.

– Женщина, – сказал Сандольфон, – некий человек по имени Смит умер в великом уничижении, и произошло это, прежде всего, потому, что ему было отказано в крове в принадлежащем тебе доме. Это – твоя вина, ибо именно по твоему приказу те, кто не смогли внести квартплату, были выселены из дома.

Сандольфон уже начал понемногу разбираться в технических терминах, относящихся к сложным проблемам человеческой жизни и смерти.

– Так приятно знать, – мягко заметила женщина, дотрагиваясь до своих светлых волос и поправляя бретельки ночной рубашки, – что вы, ангелы, и в самом деле похожи на свои изображения. Теперь я вижу, что есть ради чего стараться попасть на небеса.

– Женщина! – воскликнул шокированный и смущенный Сандольфон, быстро складывая перед собой свои распростертые крылья. – Я призываю тебя, во имя твоего создателя, признать свою вину и молить его о прощении.

– Какая нелепость! – ответила женщина, насупившись, хотя и несколько испуганная. – Я тут абсолютно ни при чем. Я никогда не знала того человека, о котором вы говорите. Я нисколько не виновата в его смерти.

– Разве не по твоему распоряжению, – настаивал Сандольфон, – его...

– Вполне возможно, – сказала женщина, пожав плечами и искоса взглянув на Сандольфона. – Я не могу разрешить людям оставаться, если они не платят за квартиру. Если бы я так делала, я разорилась бы через год. Вы ведь не хотите, чтобы я умерла от голода, не правда ли?

– Лучше умереть от голода, – сурово заявил Сандольфон, – чем быть причиной несчастья Смита.

– Чепуха, – возразила женщина. – Какую пользу принесла бы моя смерть? Если бы я не владела этим домом, он принадлежал бы кому-нибудь другому, и Смита все равно выселили бы. Это было его, Смита, дело – платить за квартиру. – И она с победным видом взглянула на Сандольфона. – Так что вы можете оставить свои попытки взвалить вину на меня.

Определенная, хотя и нехитрая логика в словах женщины произвела впечатление на Сандольфона, а задумавшись, он спросил:

– А почему этот человек, Смит, собственно, перестал вносить требуемую тобой плату?

– Откуда мне знать, – раздраженно сказала женщина. – Вероятно, он потерял место или что-нибудь в этом роде. Стоит ли об этом говорить...

– Что такое место? – спросил Сандольфон.

Она сделала нетерпеливый жест.

– Ну, работа, труд. Люди трудятся, знаете ли. У них есть работа. Они получают зарплату. Тогда они могут платить за квартиру. А затем они теряют работу. Они всегда теряют работу.

– Почему? – настаивал Сандольфон.

– Ну и ну! – воскликнула женщина. – Неужели все вы, ангелы, так наивны? Потому что своему хозяину они больше не нужны, конечно.

– Вы хотите сказать, – заинтересованно спросил Сандольфон, – что другой человек отказал Смиту в работе, за которую он получал деньги для уплаты за квартиру?

– Что за нелепый подход, – заметила женщина. – Я всегда вынуждена увольнять прислугу. Вы просто не представляете, как глупы люди. А теперь, со всеми этими пособиями по безработице, они так ужасно самонадеянны.

– Вот это, – пробормотал Сандольфон, погруженный в свои мысли, – вот это, кажется, приближает меня к сути дела.

– Прекрасно, – продолжала женщина. – Ну а теперь, надеюсь, вы будете чуть обходительнее.

– Я обязан продолжить поиски, – сказал Сандольфон, по-прежнему не уделяя ей должного внимания. – Но будь осторожна, женщина, ибо ты едва избежала страшного наказания Господня.

– Не уходи! – закричала женщина, но он исчез, оставив ее явно недовольной.

Прошло некоторое время, пока Сандольфон, задав множество вопросов многим людям, узнал, что этот человек, Смит, работал на фабрике. Поразмыслив, ангел принял образ авторитетного лица, имеющего право задавать вопросы, и целеустремленно направился на фабрику. Он заметил, что там было очень мало людей, да и те, казалось, слонялись без дела. Он спросил о владельце и был направлен в комнату, где за столом, на котором было разложено множество бумаг, друг против друг сидели два человека. Один из них нервничал и был печален, другой, напротив, был весел и имел уверенный вид. Первый человек и был владельцем фабрики, а когда он увидел Сандольфона, он стал нервничать еще больше.

Сандольфон начал:

– Я расследую причину несчастий и смерти некоего Смита, работавшего ранее у вас. Как мне представляется, на вас лежит ответственность за это, ибо вы лишили Смита работы и денег, необходимых человеку для жизни.

– Ну, это уж слишком, черт побери! – вскричал первый человек, ударив кулаком по столу. – Будь я проклят, если какой-нибудь Богом проклятый правительственный бездельник, сующий нос в чужие дела, станет делать меня ответственным за то, что какой-то тип, работавший у меня, откинул копыта.

– Почему же тогда, – спросил Сандольфон, закусив губу, чтобы не упрекнуть собеседника за богохульство, – почему вы лишили Смита...

– Лишил! – резко возразил тот. – А почему я разогнал девять десятых моих людей? Почему я продаю свой завод по семь центов за каждый доллар вот этому мистеру Тукеру? Потому что я вынужден, вот почему! Потому что я разорен! Потому что эти проклятые штаны для пацанов прикончили меня!

Увидев, что этот человек действительно страдает, Сандольфон проникся сочувствием к нему.

– И кто же виноват в этом? – спросил он.

Нервный человек горько рассмеялся.

– Спросите лучше Тукера, – предложил он.

– Ну, бросьте это, Билби, – сказал веселый человек. – Вы же не станете говорить, что это я виноват. Не впутывайте меня в правительственное расследование. Дело в том, – продолжал он, поворачиваясь к Сандольфону, что после того, как я запатентовал новый процесс производства более прочной седалищной части у штанов, мой друг Билби увидел, что он не может конкурировать с моими ценами. Естественно, для него настали тяжелые времена. Очень жаль, конечно, – сказал он, широко улыбаясь, – но таковы правила игры.

– Но было ли это действительно необходимо, – спросил удивленный Сандольфон, – использовать этот новый процесс и разорять вашего друга, вызвав тем самым несчастья Смита?

Тукер взглянул на него с удивлением.

– Вы что, смеетесь надо мной? – изумился он. – А, понял. Вы – один из этих социальных работников. Ну, ладно, посмотрим на это с широкой идеалистической точки зрения. Ну, вот я открыл способ делать штаны практически вечными. Это ведь спасение для человечества, не так ли? Это же шанс для мальчишек. Должен я позаботиться, чтобы люди получали от всего этого пользу, как по-вашему?

– Но разве вы не могли поделиться этим процессом с вашим другом? искренно спросил Сандольфон.

Тукер ответил взрывом хохота, к которому присоединился и Билби.

– Не могу понять, – произнес наконец Тукер, вытирая слезы на глазах, почему они назначают вас, невинных младенцев из детского садика, на государственные должности? Неужели вы вообще ничего не знаете? В моей компании мне приходится иметь дело с акционерами и с Советом директоров. Как долго, по-вашему, я продержусь, если начну раздавать секреты производства, а? Да они просто упрячут меня в сумасшедший дом. И будут правы.

– Но в таком случае, – сказал печальный и растерянный Сандольфон, если вина за несчастья этого человека, Смита, не лежит ни на одном из вас, кто же тогда виноват? Я должен знать.

В разговор вступил Билби.

– Зачем только они тратят деньги налогоплательщиков, чтобы узнать, почему загнулся какой-то жалкий тип? Почему они не включили его в списки на получение пособия по безработице?

– Пособие по безработице? – переспросил Сандольфон, вспоминая, что эти таинственные слова уже употребляли человек с дубинкой и женщина.

– Ну да, в государственную платежную ведомость вместе со всеми вами, паразитами, – нетерпеливо продолжал собеседник. – И, ради Бога, перестаньте приставать ко мне. Ступайте в Центр социального обеспечения и надоедайте им. Это их вина.

Оба снова вернулись к своим бумагам, а Сандольфон со вздохом покинул их.

Пока он нашел указанное ими место, спустилась ночь. Там, за конторкой, работал один-единственный человек, и лицо его в желтоватом свете электрической лампочки выглядело озабоченным и осунувшимся. Сандольфон, не мешкая, подошел к нему и спросил:

– Почему вы не дали денег человеку по имени Смит, который умер в великом уничижении из-за их отсутствия?

Человек за конторкой вскочил и быстро заговорил:

– Прошу прощения, сэр, я не узнал вас. Понимаете, они все время меняют начальников департаментов, и так трудно всех запомнить – я очень извиняюсь... Смит, вы говорите? Минуточку, я посмотрю по общей картотеке. У меня на учете больше сотни Смитов. Его имя, будьте любезны.

– Я не знаю, – покачал головой Сандольфон.

– О, это очень затрудняет дело, – сказал человек за конторкой, наморщив лоб. – Возможно, это Люций Т.Смит. Его заявление лежит очень давно. Я случайно запомнил его имя, потому что он недавно был здесь и устроил пренеприятную сцену. Как будто мы могли что-то сделать, когда фонды почти полностью израсходованы, да еще и инструкция у нас – в первую очередь давать пособие семейным. А Смит, видите ли, был холост. Естественно, сэр, его заявление дожидалось своей очереди. Так что это не наша вина.

– Но тогда чья же? – устало спросил Сандольфон.

Человек испуганно взглянул на него:

– Должен ли я отвечать на этот вопрос, сэр?

– Да, – сказал Сандольфон.

– Конечно, сэр, вы понимаете, что я никого не собираюсь критиковать, но если бы они давали нам достаточно фондов, мы бы могли позаботиться...

– Они? – спросил Сандольфон.

Человек испугался еще больше.

– Это... ну... администрация, – прошептал он. – Но это останется между нами, не так ли, сэр? Это ведь вы спросили меня.

Сандольфон коснулся лба человека пальцем, чтобы изгнать сотрясающий его, отвратительный страх, ибо для ангела любой страх, кроме страха перед Господом, есть зло, и все зло проистекает из страха. После этого он исчез, оставив человека с открытым от изумления ртом.

Вслед затем Сандольфон связался с соответствующим небесным департаментом, где дежурный ученый ангел, сверившись с большим справочником, сообщил ему, что термин "администрация" в приложении к человеческому правительству означает обширный и сложный конгломерат исполнительных органов. Это привело Сандольфона в смятение, но он тут же успокоился, услышав, что во главе всей администрации стоит один человек. И он узнал вместе с другими существенными сведениями, собранными ангелами-регистраторами в их неустанном труде, где можно найти этого человека.

Теперь Сандольфон пришел к выводу, что этот человек – глава администрации – может справедливо быть наказан из-за несчастья Смита, ибо ему были вверены власть и деньги, которые могли спасти Смита. Поэтому Сандольфон явился этому человеку, которого он решил обвинить невидимо и хитро, в виде укоров совести, чтобы тот не мог уйти от ответственности, спрятавшись за слова.

Человек этот находился в своем кабинете и писал, как увидел Сандольфон, заявление для прессы. Заявление гласило:

"Положение страны при нынешней администрации все время улучшалось. Мы с уверенностью заявляем, что уровень жизни сейчас выше, чем два года назад, выше, чем в любой другой стране..."

Сандольфон, выступая как голос совести, сказал:

– А Смит мертв. Он умер в глубоком уничижении, потому что фонды его обеспечения были недостаточны и его заявление было оставлено без внимания. Это твоя вина. У тебя были власть и деньги, чтобы помочь Смиту.

Человек с отвращением швырнул на стол ручку и заговорил вслух.

– Ну почему, – сказал он, – меня преследует эта сентиментальность, достойная школьника? Какая разница, одной жизнью больше или меньше, когда речь идет о грандиозном плане?

– Каком еще плане? – спросил Сандольфон-совесть.

– Ну как же? – сказал человек, разговаривая сам с собой, – ты что, забыл? Мой план помочь Смиту и всем другим. Он состоял из двенадцати основных разделов, стоимостью в среднем по миллиарду долларов каждый.

И он стал мысленно повторять себе этот план, в то время как часы в углу своим неусыпным ходом отмечали течение времени.

Наконец Сандольфон, зевнув, заметил:

– Я ничегошеньки в этом всем не понимаю. И не верю, что понимаешь ты. Сознайся. Ты мог помочь Смиту. И все же он умер несчастным. Это твоя вина.

Вдруг человек закрыл лицо руками.

– Нет, нет, – простонал он тихо, – нет. Это не моя вина. Почему они не могут оставить меня в покое? Они упрекают меня за все. Они ждут, чтобы я был всем – экономистом, вождем нации и Бог знает кем еще. Но все это слишком необъятно, и оно вышло из-под контроля. Я стараюсь, но могу только что-то сделать, что-то исправить там, в то время как все течет само по себе, по инерции. Все так страшно сложно. Если я помогу Смиту, то процентная ставка по ближайшему займу возрастет – или еще что-нибудь в этом роде. Кроме того, еще этот сдвиг вправо в общественном мнении. Я не смею потратить больше денег на помощь Смиту до того, как пройдут следующие выборы. Это же совершенно ясно.

– Но Смит-то умер, – повторил Сандольфон-совесть.

– К черту Смита! – вскричал человек про себя. – Если бы эти радикальные интеллектуалы, которые пристают со своим Смитом, сами бы взялись за эту работу, они быстро прекратили бы свое критиканство. В самом деле, это их вина. Если они так добросердечны и так мудры, почему они не сотрудничают со мной, почему не помогают мне? Почему, например, человек вроде Партингера, которого все считают таким проницательным, – почему он не занимается ничем, кроме критики? У меня широкие взгляды. Никто не может обвинить меня в ограниченности мышления. Я наверняка выслушаю конструктивные практические предложения. В том, что никто так и не смог спасти Смита от его несчастий, виноваты такие люди, как Партингер.

Он снова взялся за перо и начал быстро строчить дальше:

"Если бы злоязычные критики правительства хотя бы раз взяли на себя труд ознакомиться с его внутренними проблемами..."

Глубоко озадаченный Сандольфон удалился, а после долгих поисков обнаружил окруженный деревьями коттедж, где человек, именуемый Партингером, лежа в кровати, размышлял при бледном холодном свете луны, струившемся через окна. Вся комната была заставлена полками с рядами книг, среди которых были: Партингер "Социальные аспекты теории коллективизации"; Партингер "Заметки по философии плановой экономики"; Партингер "Деньги, кредит и счастье людей" – и с прочими подобными заглавиями, которые произвели на Сандольфона глубокое впечатление.

Желая снискать уважение такого человека, Сандольфон вошел в его мозг и обратился к нему под видом его собственной мысли:

– Смит умер в нищете. И вина за это лежит не на том человеке, который резко говорил с ним, и не на той женщине, которая отказала ему в крове, и не на тех людях, которые выгнали его с работы и не дали ему денег.

– Правильно, – подумал в ответ Партингер, – потому что они, как и Смит, рабы системы.

– Точно так же, – продолжал Сандольфон-мысль, – вина не лежит и на человеке, управляющем государством; он сбит с толку и устал от своих обязанностей, с которыми не может справиться.

– И это верно, – самодовольно размышлял Партингер. – Он просто ограниченный политический оппортунист. Он не философ и не социолог, как я.

Сандольфона ободряло такое понимание, которое, казалось, сулило окончание расследования.

– Но тогда, – сказал он, – в несчастьях Смита виноваты вы. Ибо если бы вы, с вашим гражданским умом, согласились бы научить этого человека в администрации, как помочь Смиту, предложили бы лучший план помощи Смиту, Смит был бы избавлен от своих несчастий.

Партингер рассмеялся.

– Дурацкая мысль, – заметил он самому себе, – наивная мысль. Как будто любой план, даже мой план, мог бы помочь кому-нибудь. Если бы даже политики рассмотрели мой план, если бы они даже приняли его, что уже совершенно абсурдно, спасти Смита все равно было нельзя. Поскольку суть любого разумного плана помощи Смиту заключается в том, чтобы Смит, в первую очередь, сам помог себе. Он должен, прежде всего, стать сильным, отказаться голодать, не допустить, чтобы его лишали права и оскорбляли. Он должен бороться за свои права. Он и его товарищи должны, прежде всего, смело объединиться.

– Но то, что вы проповедуете, – это же явная революция, – сказал, ужаснувшись, Сандольфон, ибо он узнал в этих словах эхо тех далеких, потрясших всю Вселенную призывов, которые он когда-то слышал от пламенного Люцифера перед тем, как этот гордый ангел был низвергнут с Небес.

– Не могу понять, что со мной творится сегодня, – размышлял между тем Партингер. – Все эти банальные мысли. Это все от второй порции рыбы. Как будто на слове "революция" сегодня стоит какое-то клеймо. Как будто коллективные действия для самозащиты могут как-то истолковываться любым современным мыслителем...

– Но Смит! – напомнил Сандольфон в последнем отчаянном усилии.

– Смит! Если Смит был несчастен – это его собственная вина, насмешливо сказал Партингер. – Смит и все ему подобные – дураки и трусы. Почему они не вступают в мою Лигу коллективных действий?..

Сандольфон не стал ждать продолжения. Он взлетел с Земли к тем гигантским просторам, где пребывают только что отошедшие души, ожидая классификации и дальнейшего направления к месту их вечного пребывания; и там он обнаружил нагую, скуластую душу Смита, пытавшуюся забиться в какой-то угол.

– Душа Смита! – вскричал Сандольфон. – О душа Смита, жалкого Смита, ты сама виновата во всех твоих несчастьях. Если бы ты была смелой, если бы ты сражалась, если бы ты не давала себя угнетать, то, по утверждению самой передовой современной мысли, ты бы счастливо жила среди своих собратьев. ("А я, – прибавил про себя Сандольфон со вздохом, – был бы избавлен от этих ужасных беспорядочных поисков неизвестно где и неизвестно кого".)

И тут душа Смита выпрямилась и встала прямо перед ангелом.

– Вот это мне нравится! – воскликнула она. – Это уж чересчур! Меня еще и обвиняют в моих несчастьях! Я еще мог как-то сносить невзгоды, но если вы пытаетесь уверить меня, что это моя собственная вина, этого уж я терпеть не намерен, вот и все. Если Бог хотел, чтобы я был храбрым, почему он не сотворил меня таким, а не трусом? Как же, я виноват! Я вам скажу, кто виноват! Это Бог виноват!

Сандольфон отпрянул, содрогнувшись от такого кощунства, а во всем бесконечном пространстве-времени слова Смита передавались дрожащим шепотом из уст в уста душами слышавших все мертвых и их ангелами-хранителями; и все они тоже содрогались от ужаса. Но доведенная до отчаяния душа Смита вызывающе стояла перед всеми и, рыдая, повторяла:

– Это Бог виноват!

Хотя Сандольфон и был вполне лояльным ангелом, все же он не мог не признать, придя в себя после первого шока, что в точке зрения души Смита есть некоторый смысл. Он пытался отогнать от себя эту мысль, но не смог. Просто невозможно было отрицать ее логичности. Ответственность лежала на Боге. Потому что, в конце концов, это Он сотворил Смита таким, каким он был. К тому же, если только Сандольфон не заблуждался, Бог сотворил Смита по своему образу и подобию. А выводы из этой кошмарной мысли просто потрясли Сандольфона.

Медленно он долетел до никем не занятой звезды в туманности Андромеды и просидел там долго, в глубокой задумчивости. И чем больше он размышлял, тем больше становилась его уверенность, что благодаря Смиту поиски его завершились.

Без всякого энтузиазма он наконец отправился назад, на Небеса. У него не было совершенно никакого желания объявлять Богу, кто на самом деле виноват в несчастиях Смита. У него были сильные сомнения по поводу того, как его выводы будут приняты, сколь бы тактично он их ни подал. Божественный гнев, как хорошо было известно, воспламенялся весьма легко и в своих проявлениях доходил до крайностей...

Но Сандольфон чувствовал, что другого выхода нет. Его долг был ясен. Дело нужно было сделать.

Он достиг Небес, не получив ни тени обычного удовольствия от их чистого блеска и мягкой гармонии вечно юных радостей. Ощущая беспокойство, чувствуя себя почти таким же порочным, как навеки проклятый, обаятельный Люцифер, он поднялся по одиннадцати тысячам ступеней, ведущих к Трону, игнорируя приветствия окружающих его ангелов. Но когда он достиг Трона и взглянул ввысь, когда его глаза снова приспособились к Божественной лучезарности, он почувствовал сильное облегчение.

Бог снова спал.