Текст книги "Варлорд. Врата Тартара"

Автор книги: Алекс Делакруз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава 5

Устроился за рабочим столом княгини я практически в позе роденовского мыслителя. Только по-человечески, положив подбородок на основание ладони левой руки, а в правой держа перстень Аверьянова. Им же и щелкнул по поверхности стола. Четкий звук удара металла в столешницу в кабинете прозвучал весьма громко. И еще раз. И снова, в такт ударам сердца, раз за разом выбивая ровный ритм.

Расположившаяся у двери Ира, вооруженная укороченным автоматом, на перестук не обращала внимания. Индианка была в черно-красной, удивительно идущей ей униформе охраны поместья, дополненной наплечниками и поясом легкой брони с генератором силовых щитов. Кого-то она в подобной форме напоминала, но я все никак не мог понять кого.

Змееглазая наемница едва заметно улыбалась, будто витая в облаках. Обманчивое впечатление. Молодая индианка внимательно сканировала пространство и в любой момент была готова взорваться действиями. Но на стук перстня не реагировала. Вообще. Железная выдержка, сам бы я на ее месте давно взбесился.

В отличие от Иры, меня равномерный щелкающий звук пробирал до глубины души. Это было эхо звуков моей страны из моего мира. Дома я часто наталкивался на историю о том, как во время Сталинградской битвы из громкоговорителей в стороны немецких позиций раздавался монотонный равномерный стук метронома. Он прерывался каждые семь ударов сообщением на немецком, что раз в семь секунд на фронте гибнет немецкий солдат. Но читал об этом не в официальных источниках, так что не уверен был в правдивости. Ленинградский же метроном слышал сам, потому что в Петербурге он по-прежнему работает в памятные дни, удивляя приезжих. Равномерные щелчки из громкоговорителей системы оповещения – звук, который во время блокады звучал постоянно. Словно в такт ударам сердца, озвучивая ритм жизни несдавшегося города.

Массивный перстень хорошо подходил для того, чтобы создавать громкий и четкий звук, встречаясь с полированной поверхностью стола. Но для этого требовалось определенное усилие: от моих пальцев кольцо слегка отталкивалось, словно рука была магнитом, повернутым к перстню одинаковым полюсом.

На столе стояла открытая шкатулка, в которой я хранил оба трофейных перстня, а также присланную императором печатку. Она осталась в шкатулке, а вот перстень убитого мною и ради меня Сергея Готфрида лежал рядом. Просто металл. Этот же, аверьяновский, в моей руке по-прежнему источал силу стихийной энергии. И изображенный на печатке герб в виде серебряной стены на голубом фоне и длани с мечом также был наполнен внутренним свечением силы. Невольно ритм ударов изменился, когда я вспомнил многолетней давности уроки игры на одной струне.

2 – пауза – 2, 2–2, 9–7, 5–5, 5 – 5

Когда в кабинете раздался узнаваемый в обоих мирах мотив похоронного марша, Ира вопросительно на меня глянула. Ненавязчиво – внимания от нее я не чувствовал, а взгляд заметил только потому, что сам смотрел в ее сторону, задумчиво вглядываясь в пространство.

Аура, эфир, азур, или, в общем смысле – душа Готфрида была уничтожена, став материалом для создания слепка души на мне. Получается, что душа Аверьянова еще жива? Кого бы спросить? Причем так спросить, чтобы и правдивый ответ получить, а еще обойтись без неудобных ответных вопросов?

При малейшем намеке на то, что надо что-либо предпринять, мысли снова перескочили на посторонние размышления. Заставляющая шевелить мозгами информация банально скинулась, чтобы не превышать уровень порога восприятия – ночь я не спал, пытаясь разобраться со всем происходящим, так что сейчас голова просто гудела.

Мыслить о чем-то важном долго не получалось. Уводя от серьезных размышлений, в памяти возникла одна из лекций фон Колера, где он рассказывал о том, почему одаренные с самого детства воспитываются в столь плотной и сверхнасыщенной среде, будучи при этом максимально удалены от упрощающих жизнь имплантов и гаджетов. И о том, как работает принудительное торможение мозга, понижающее мощность в целях защиты от информационной перегрузки. Вот так, хмыкнул я, надо было перемещаться из одного мира в другой, чтобы узнать, как и зачем работает прокрастинация. Обычный предохранитель от перенапряжения.

Между тем я все продолжал выбивать ритм перстнем, клацая по столешнице. Но монотонный и тоскливый похоронный марш уже неосознанно сменил, а в полной тишине кабинета сейчас звучал знаменитый темно-фиолетовый дым над водой.

0 – 3–5, 0–3 – 6–5, 0–3 – 5–3 – 0

Утро уже наступило, и мне скоро пора отправляться в гимназию. Я сейчас сознательно позволил себе на несколько минут расслабиться, отпустив мысли в свободное плавание, ни на чем не концентрируясь. Почти ни на чем. И когда ленивые мысли по развилкам ассоциаций привели меня к неожиданному выводу, даже невольно вздрогнул.

Фон Колер. Слепок души. Есть он вообще на мне? Профессор покинул поместье, умыв руки, чтобы не ввязываться в происходящее. А могу я быть уверен в том, что на мне действительно сейчас есть слепок души?

Живой перстень убитого Аверьянова продолжал отбивать ритм, я же чувствовал сейчас себя словно попал под холодный душ. Верить в то, что фон Колер обманул меня с наложением слепка души, не хотелось. Да и перстень Готфрида мертв, но чем черт не шутит?

Сейчас я знаю только одного человека, который может дать мне точный ответ. Вернее, это не совсем человек – потому что озаренная целительница уже иное, отличное от человека разумного, существо, иная сущность. Вот только появляется она тогда, когда сама хочет. И это не очень хорошо. А кроме того, она ведь не обязательно может дать правдивый ответ…

Отвлекая, негромко пиликнул таймер оповещения ассистанта. В гимназию идти не хотелось, но выбора не было. Настроение стало… не то чтобы плохое. Как будто весь мир вокруг против меня, но отсидеться дома не получится. Я уже и забыл это ощущение, исчезнувшее со времен получения школьного аттестата. Стараясь подбодрить самого себя, сменил частоту и тональность ударов перстня о столешницу.

7 – пауза – 7 – 10 – 7–5 – 3–2, 7 – пауза – 7 – 10 – 7–5 – 3–5 – 3–2 – 0

Ритм, знакомый любому футбольному болельщику моего мира. «Seven Nation Army», один из самых узнаваемых гитарных риффов двадцать первого века. Почувствовав направленное внимание, я поднял голову и встретился со змеиным взглядом индианки. Ира позволила себе едва поджать губы, показывая, что простота и гениальность мелодии ее впечатлили. Я в ответ только улыбнулся и подмигнул – третий сорт не держим. Особенно когда есть багаж знаний и культуры непрожитого в этом мире века. Которой – культуры в смысле, мне, если честно, сейчас не хватало.

Разделенный на сословия мир в верхних своих уровнях был похож на картины времен наполеоновских войн, когда ужасы войны скрывались за яркими красками. В моем же мире почти каждый первоклассник из любого слоя общества знает, что происходит с головой, если в нее попадает пуля. И анатомию тела учат не по учебнику биологии, а по фаталити в Мортал Комбат.

В этом же мире сословия отделены друг от друга будто зеркальными стеклами, и сам рок как протест не получил повсеместной популярности, так и оставшись на уровне гаражного творчества. А мне как раз сейчас не хватало протестных треков, очень подходящих в ситуации, когда, даже не закрывая глаз, чувствуешь, что «…весь мир идет на тебя войной».

С силой в последний раз ударив по столу, я порывисто поднялся и направился к выходу из кабинета. Ира моментально отлипла от стены, собираясь по привычке занять место за моим плечом. Но я слегка затормозил, сбив ее с ритма движения.

«What the hell is going on?» – глянув в глаза Ире, громким шепотом напел я мотив песни «The Kids Aren't Alright» группы The Offspring. И, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета. «The cruellest damn, reality!» – это уже шепотом, себе под нос.

Строки песни «С детишками не все в порядке», которые можно перевести как: «Что за ад вокруг творится? Да это чертова реальность!» – сейчас обретали неожиданный дополнительный смысл. Особенно в свете последних событий.

«Вася, иди сюда!» – на ходу мысленно крикнул я, когда миновал парадный зал под открытым небом, где беспрестанно работала строительная техника. Василий подбежал, когда я спустился с крыльца и уже подходил к машине. Облачен мой ординарец был в серую униформу прислуги поместья, подстрижен, причесан и гладко выбрит. Глядя в настороженные глаза видоизменившегося гангстера, я поджал губы и чуть дернул головой, вызывая на прямую связь демона. Взгляд Василия полыхнул багровым отсветом, и я достал из кармана перстень Аверьянова.

«Это что?»

«Ключ, господин».

«Ключ к чему?»

«Aether, господин».

«Эфир?»

«Да, господин».

«Почему ключ еще жив?»

«Тело мертво, сила жива».

«Господин», – машинально поправил я.

«Прошу простить, господин. Тело мертво, сила жива, господин», – склонился в поклоне Василий.

На извиняющийся поклон я даже внимания не обратил, думая о другом. Источник же: средоточие силы, энергетический сосуд. Я вспомнил лекцию фон Колера и манекен с изображенным средоточием силы – в районе спинного мозга, а также расположение всех энергетических каналов. И сопоставил это с картинкой мыслеобраза распростертого на брусчатке тела Аверьянова. Вот ведь демон! – не мог не восхититься я. Восхитился потому, что, снеся полголовы одаренному, демон сделал это, не затронув энергетические каналы и не выпустив накопленную Аверьяновым силу стихийной энергии.

«И долго ключ будет жив?» – едва приподнял я перстень.

«Ключ – сколь угодно долго, господин».

«А сосуд?»

«Сосуд может прийти в негодность, и aether уйдет».

«Тело где?»

«Второй корпус, в морозильной камере подвала, господин».

«Спрятал?»

«Запас карман не тянет, господин».

«А ты шаришь», – невольно и неосознанно ответил я, почти сразу же спохватившись. Никак не научусь полностью мысли контролировать.

«Рад служить, господин», – склонился в поклоне демон, стараясь не показать, что услышал мою случайную оговорку.

Отвернувшись от Василия, я сел в распахнутую дверь ожидающей машины. На переднем сиденье устроилась Ира. Открыв перегородку, отделяющую пассажирские места от водительского, я увидел закрепленную в держателе сверху штурмовую винтовку. А свой укороченный автомат Ира пристроила в креплении на месте убранного подлокотника.

В гимназию Ира сопровождать меня не стала, проводила до арки ворот. Телохранителям дальше нельзя. Да и безопасно в гимназии: этика поведения этого мира такова, что на территории учебных заведений враждебные действия может позволить себе только совсем конченый человек. А с такими здесь разговор беспощадно короткий, вне зависимости от положения в обществе.

Водитель между тем поехал на парковку, на которой сегодня собралось немалое количество других машин. И количество их было очень непривычно и необычно – потому что раньше стоянку ни разу не видел столь заполненной. Специально даже задержался в воротах, разглядывая машины. Практически на всех если не гербы и флажки на капотах, то черно-желтая окантовка номеров, как принадлежность к имперскому дворянству. А вот гербов национальных кланов среди многочисленных машин не заметил, как ни выглядывал.

Когда зашел на территорию гимназии, внимательно оглядывался вокруг. Утверждаясь в предположении, что в воздухе что-то висит, и это явно не люстра. На меня, кстати, неожиданно обращали совсем мало внимания. Вернее, не то чтобы мало, но внимание не было направленным. Словно дерзкий и беспощадный разгром поместья не последнего в регионе имперского рода затмило что-то другое. А вот что именно затмило, я пока не знал. Потому как ни в одной новостной ленте за всю ночь не увидел никаких заголовков, которые могли привлечь внимание. В светском обществе же я пока не вращался, так что ночью у меня просто не было источников для того, чтобы узнать не проходящую цензуру информацию.

Несмотря на царившее в коридорах гимназии напряжение, без приключений дошел до класса. Здесь на меня также посматривали, но не скажу, что с особым уж вниманием. Заметил, что мой взгляд старательно пытается поймать Разумовский. Который Андрей – вспомнил я имя одноклассника, выступавшего голосом обиженных участников «несостоявшегося» воскресного собрания по деловой этике. Повода зацепиться взглядами я ему не дал, хотя он почему-то очень сильно этого хотел. При этом выдерживая дистанцию и близко специально не подходя.

Преподаватель тоже выглядел каким-то взъерошенным и взволнованным, но никаких заявлений и объявлений не делал, сразу перейдя к лекции. Сегодня в связке Истории, Географии и Политики продолжили изучать геополитическую ситуацию во время Ливонской войны. В этот раз рассмотрение происходило с угла зрения монополизации пути из варяг в греки, за который боролись теряющий влияние Ганзейский союз и созданная англичанами Московская компания, во главе которой стоял влиятельный итальянец.

Я довольно поверхностно воспринимал материал, ожидая, пока уроки закончатся и можно будет отправиться в больницу. И во время перерывов замечал, как внимательно продолжает наблюдать за мной Разумовский. Он явно пытался поймать мой взгляд, но я на него даже не смотрел. Краем глаза только отмечал внимание и все сильнее чувствовал поднимавшееся раздражение этого высокого и холеного парня. Разумовский прямо на конфликт не шел, но буквально жаждал зачем-то со мной зацепиться.

Выходя из класса после окончания уроков, едва не столкнулся с ним в дверях. В спровоцированном им же столкновении. Сработало шестое чувство, и будто невзначай я сбился с полушага и развернулся к зеркалу поправить ворот рубашки. При этом получилось так, что я отошел с траектории движения разогнавшегося парня, избегая столкновения с ним в последнее мгновенье. Разумовский врезался в стайку девушек в дверях, и сразу после раздавшихся возмущенных возгласов я впервые посмотрел ему в глаза – на доли мгновения. Успел подмигнуть понимающе и быстро проскользнул мимо возникшего очага напряжения.

Покинув класс, вместо того чтобы ехать в больницу или в поместье, направился в столовую. Не потому, что есть так сильно хотел, а потому, что это было единственное место, где мог получить хоть какую-то информацию о ситуации вообще. Потому что висящие в воздухе «не люстры» ощущались все более отчетливо. И увиденное в обеденном зале сказало мне немало даже без слов.

Атмосфера в столовой была такова, что я вспомнил историю о курсантах американского Вест-Пойнта накануне начала гражданской войны в Соединенных Штатах Америки. Наверное, примерно так смотрели друг на друга собранные под одной крышей военной академии представители Юга и Севера в последние дни мирной жизни пока единой страны. Только вот в Вест-Пойнте курсанты все были мужского пола, а здесь и сейчас из-за соотношения одаренных в пользу девушек парней вокруг было совсем немного. Хотя все без исключения присутствующие были в единообразной форме и со строгими прическами, все же большое количество красивых юных дев придавало налет несерьезности картине, сглаживая напряжение. Пришлось себя одернуть и для осознания серьезности момента вспомнить дуэль Анастасии, окровавленный песок арены и последствия для участниц.

Вообще в зале людей было меньше, чем обычно. И это при гораздо большем скоплении машин на стоянке. Странно – все домой разъехались или просто в общественном месте по минимуму стараются появляться, до последнего желая выдержать нейтралитет?

Вокруг стола, за которым я обычно завтракал, собралось чуть больше десяти человек «имперской» партии. При этом в центре помещения образовалось свободное пространство, а сторонники кланов заняли противоположный угол. Их, кстати, было значительно больше. И среди них царило показательное веселье. У нашего стола же повисло тяжелое молчание, и только два рыжих брата Дорошкевича как-то шутили между собой. Заметил я и пятого парня из своего класса – прибившегося к компании имперской аристократии тихоню Велльсгаузена, обычно незаметного.

Когда подходил к столу, отметил, что за мной пристально наблюдают. Как «наши», так и «не наши». И если с дальнего конца зала ощущалась неприязнь, вплоть до язвительной злобы, то перешедшие на сторону света смотрели на меня с надеждой. В том числе и молчаливая Наденька с Ильей. Почему именно на меня, я не понял, но постарался вести себя как обычно. Без пламенных речей, но и без ненужной суеты.

Именно поэтому – из-за того, что сохранял показное безразличное спокойствие, когда подошла Эльвира с Модестом, а после – неизменно веселый и расхлябанный Валера, ничего я так и не спросил. Когда на тебя глядят с надеждой, а ты задаешь вопрос «ребят, а что вообще происходит?», можно попасть в глупое положение.

Между тем после появления непробиваемо спокойных Эльвиры с Валерой настроение у малочисленной группы имперцев приподнялось. Атмосфера как-то даже бодрее стала. Шутки и громкие голоса слышались теперь не только от рыжих братьев. Что Эльвира, что Валера демонстрировали абсолютное спокойствие без малейшего следа беспокойства и завтракали как обычно. Модест, кстати, тоже как обычно без чая остался.

Просить Эльвиру поставить защитный купол, чтобы задать интересующие вопросы, я тоже не стал. Война вроде не совсем на пороге, потерплю до трех часов пополудни, когда в Ратушу необходимо прибыть. Так что просто посидели, просто позавтракали.

Глядя на нас, остальные имперцы все больше понемногу начинали шутить и вести обычные, не вполголоса, беседы. Особо отличались и так громкие огненно-рыжие Дорошкевичи. Слушая краем уха разговор за соседними столами, я недоумевал, когда к ним обращались – не мог понять, как зовут обоих. И только специально прислушавшись, понял, что одного звали Борис, а младшего Бо́рис, с ударением на первый слог на французский манер. Да, родители рыжих близнецов явно сильно напрягаться при выборе имен не стали. Правда, упоминать вслух или громко размышлять об этом я, конечно же, не стал.

С трудом выдержав некоторое время, чтобы мой уход не казался поспешным бегством, поднялся из-за стола и попрощался со всеми кивком. Практически одновременно в другом конце зала поднялся Разумовский и будто невзначай двинулся наперерез. Вот зачем? Какой неутомимо назойливый молодой человек – мысленно чертыхнулся я.

Мне сейчас конфликт был точно не нужен. Поэтому, отойдя от стола на приличное расстояние, я на миг остановился и развернулся на месте, сделав вид, что что-то забыл. Возвращаясь к столу, посмотрел на Валеру, и он при моем приближении встал со стула, делая шаг навстречу.

«Андре», – одними губами произнес я.

«В Ростове, в госпитале», – едва слышно шепнул Валера.

Я постоял немного, глядя над плечом принца-оборотня, делая вид, что думаю, а на самом деле просто выдерживая паузу. После секунд десяти «раздумий» кивнул и, развернувшись, все же двинулся к выходу. Как и предполагал, Разумовский ждать меня не стал. Ну и правильно, не до него сейчас.

Торопливо покинув главное здание гимназии, уже идя к воротам, я подумал о том, что сейчас еще придется свой авто искать. Потому что представительские машины выглядят все одинаково, а… Напрасно подумал – мое появление заметила Ира и уже встречала у ворот.

Подходя к арке выхода, я наконец понял, кого она мне напоминает: охотницу на джедаев, вторую сестру из имперской инквизиции. Только без шлема и светового меча, но в остальном очень похоже: обтягивающая черная униформа с красной окантовкой воротника и наплечниками легкой брони, смуглая кожа, черные прямые волосы чуть ниже чем до плеч. Выбивались из образа только желтые глаза с вертикальными зрачками – глядя в которые, я почему-то вспомнил, что мне ведь еще надо утвердить повседневную и парадную форму своего наемного отряда. А также гимн, день, размер премиальных и штатное расписание… Может, Фридмана озадачить? Хотя нет, это все же лучше самому сделать.

– В больницу, – только и произнес я, обращаясь к водителю. Переспрашивать или уточнять он ничего не стал, и машина мягко тронулась с места.

Въезд на территорию больницы автомобилям личного транспорта был запрещен. Но не для автомобилей аристо – подумал я, когда ворота распахнулись сразу, стоило лишь нам подъехать ближе. Когда машина медленно катила по больничному парку, соблюдая ограничение скорости, я заметил загнанные в заросли кустов несколько бронеавтомобилей. Напоминали они нечто среднее между российским Выстрелом и американским Хамви. Приглядевшись, на двери одной из машин я заметил прямой крест ахтырцев. Даже угадывать не надо, и так понятно, зачем они здесь.

Пока я выглядывал сквозь листву удаляющиеся бронеавтомобили, машина уже подъехала прямо к главному входу. В холле у самых дверей уже ждала одна из администраторов, предупредительно шагнувшая вперед, стоило мне только пройти через автоматические двери.

– Артур Сергеевич, добрый день, – приветствовала меня девушка. В глазу ее я заметил стальной блеск от линзы дополненной реальности.

– Приветствую, – степенно кивнул я, удержавшись от привычного «здрасте». Это дома можно лишь на работе сохранять серьезность, а в быту и в городе вести себя как душе угодно. Здесь же титул и положение у всех на виду, поэтому вольности в общении непозволительны.