Текст книги "Эпистолярий"

Автор книги: Альберт Зинатуллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

 ЭПИСТОЛЯРИЙ

 ( роман в письмах, 3 части)

 г. Екатеринбург 2000. Альберт Зинатуллин.

 Издатель не считает эту версию единственно верной

 в хронологическом и композиционном смысле.

 Читатель может сам смоделировать Книгу

 на свой вкус и по своему разумению.*

*) Здесь и далее – Прим. Издателя.

 «… и имя ему было Агасфер».

 Апокриф.*

 ГНОМОН *

 

 ЧАСТЬ 1

 ***

… Я писал тебе в Балх, но никто не ответил из Балха,

Как потом не ответил из Рима. Вернулись назад

Мои письма… Слепцу будет вечно показывать палка

То, чего никогда не сумеют увидеть глаза!

Так и мне – при свечах и без свеч…

Взять, хотя бы вот это! -

Хорошо его помню – вернулось ко мне на пути

Из… неважно куда. Помню, было дождливое лето

И в промозглой гостинице, разве что мёртвый не пил.

Было странно узнать

 на глазах постаревшее слово…

Я сложил пополам – и себя пополам вместе с ним.

Мой «посланец» вернулся оборванный, жирный от плова,

Значит, нет никого… Что же – мир Его праху. Аминь!

Возвращаясь, они засыпают со мной вперемешку -

Постояльцы карманов… Ещё хороши – пояса…

И мерещатся мне, просыпаясь в дешёвых ночлежках,

Под бумажными веками чьи-то чужие глаза!

…Это шутка была! В смысле – с письмами… И всё такое!

Нам с подружкой казалось тогда – это смех, умереть!

Я сидел сочинял. И обняв, сквозь окно улыбалась…

И тогда показалось, что всё ещё можно успеть.

…Ещё можно успеть

 написать наши лучшие вещи,

Ещё можно по пьяни кому-нибудь в бубен набить.

Но уже одиночеством тянет от нескольких женщин,

Тех, которые нас ещё могут спокойно забыть.

Ещё можно купить неплохую рубашку из ситца,

Ещё можно успеть постирать и погладить её.

Только каждую ночь всё сильнее желанье напиться,

Как уродец в спирту – лунный мякиш в стакане плывёт.

Можно вновь захватить Телефон, Телеграф или Почту,

Всех сирот накормить, а ещё голубей и калек…

Полистай на досуге, а там – или выкинь… Как хочешь.

Только мне не пиши ничего, ради бога, в ответ!

Если Тот, Кто везде и нигде – Пусть на долю мгновенья!..

Если Свет Её глаз – Хоть чуть-чуть!

 Я надеюсь, тогда

Я смогу попросить – ни покоя, ни славы – забвенья…

И надеюсь, что больше не встречу тебя никогда.

 ***

В отчаянье и одиночестве

пускаюсь я в путь,

без надежды

когда-нибудь даже приблизиться к цели...

Над головой,

тишиною ожившею вдруг,

кружится птица

в полузабытом веселье…

Безместная… Ей

хорошо с высоты различимы

и призраки, и люди, и следы.

Иллюзии

так ясны нестерпимо...

Прекрасное не требует воды.

Хрустит песок,

вот я и встретил друга...

Он умер

безмятежно и легко -

от времени. От этого недуга

еще не выздоравливал никто.

Открываю глаза... Мотыльки...

Мотыльки не кусаются, знаю.

Закрываю глаза, понимаю -

всё к зиме, даже это к зиме...

Я остался один на земле

и скользят молодые улитки

по глазам, где-то там...

в глубине.

 ПИСЬМА НА ВОСТОК *

 ***

Опиум, деньги, оружие, шёлк, благовонья...

О, не однажды ходил я из Мекки в Медину.

Хадж мой был скромен, увы, я возил контрабанду -

Деньги, оружие, опиум, шёлк, благовонья.

О, не однажды ходил я из Мекки в Медину...

Не обольщайся, несчастный, улыбкам. Их твёрды улыбки.

Как под халатом дамасская сталь и лукавы,

Как под чадрою их тёмные лица и томны.

Здесь ты умрёшь – и теперь я спокоен, несчастный.

Как под халатом дамасская сталь их улыбки...

Не опасайся ни пули моей, ни отравы,

Я не пошлю ни отравы тебе и ни пули -

Нет мне нужды ни в отраве, ни в пуле, несчастный...

Здесь ты умрёшь. И теперь я впервые спокоен.

Не опасайся ни пули моей, ни отравы.

Каждою ночью, терзая пронзённую пери,

В ласках забывшись, на теле её что ты ищешь?

Ты не найдёшь ни покоя на нём, ни забвенья,

Каждою ночью терзая пронзённую пери...

Смерть будет первой спокойною ночью твоею:

Слово, которое ты уронил на базаре,

Взгляд, чересчур откровенный, и запах курилен

Сами найдут тебя, сами и мягкой петлёю

Смерть – будет первой спокойною ночью твоею.

Мне всё равно – обокрал ты меня или предал,

Всё, о несчастный, прощаю, и даже подсвечник!

Ведаю, где ты укрылся... Безумный, опомнись!

Это Восток! Не трепли языком и не шляйся,

Вдруг повезёт – и язык твой поганый не вырвут.

Не выходи никуда. Если буду в Багдаде,

Дам тебе знать. С уваженьем, такой-то.

О, не однажды ходил я из Мекки в Медину...

 ***

В бронзовом зеркале дремлет луна Рамадана.

Будешь в Ширазе, купи себе два ятагана.

Именно два, ятаганами славен Шираз...

Мне не бери, и без них мне на сердце погано.

Дремлет луна Рамадана, и в Мерве – луна,

Надо мне в Мерв, там грустит дорогая Она.

Мервского пурпура мерзкая льётся струя,

Ткань я тебе наливаю, как будто вина -

Сшей себе что-нибудь, мне же пришли... что-нибудь!

Лучше вина, чтобы мог я тихонько вздохнуть,

Памяти птицу ленивую бросив навстречу

Птице ленивой твоей укорачивать путь.

Будет луна Рамадана на бронзовой глади

Мне повторять отраженья, как буквы в тетради,

Буквы в слова... Знаешь, в Мерв надо мне до зарезу -

В Мерве глаза у Неё тяжелей виноградин.

Пусть – караван, пусть – сарай, пусть – луна Рамадана

Дремлет себе в этом зеркале! Три ятагана,

Будешь в Ширазе, купи! Вдруг и мне пригодится...

Пью за Неё! За тебя! Мин синэ яратам! -

В зеркале бронзовом

Дремлет луна

Рамадана.

 ***

Как Ибрахим с Джалилёй, или сын Шахрамана...

Помнишь ли ты Бадрбасима историю? Знаешь,

Этот Восток! Я не знаю, куда ты поедешь,

Если в Багдад – навести мою нежную Пэри.

Вся она, словно побег молодого бамбука! -

Перси у ней – пусть отсохнет курдюк у барана...

Губы её – позабудешь, ей-богу, про перси!

Будешь в Багдаде, зайди к моей ласковой Пэри.

Вся она, как бы сказать, дуновенье жасмина,

Ноздри её – помнишь, я привозил два рапана?

Шея у ней, словно рыбка в дрожащих ладонях,

Ростом она... Поезжай, всё равно не поверишь...

О всемогущий, храни мою нежную Пэри!

Мысли её – слабосильные ножки сайгака,

Зад у неё – плод созревшей и треснувшей айвы,

Поговори с ней – ни с чем не сравнимое счастье!

О всемогущий, храни мою нежную Пэри!

Ласки её – любопытные глазки верблюда,

Воды арыка – её беспокойные глазки,

Кожа у ней... закажи мне халат у Махмуда,

Будешь в Багдаде. И к Пэри зайди, не стесняйся.

Зубы у ней, как ты знаешь... да вряд ли ты знаешь,

Лучше про бёдра – про бёдра отдельная песня! -

Ходит она… Слава богу, вообще ещё ходит.

Если придёт... в общем, горб у неё, не пугайся.

О всемогущий, храни мою нежную Пэри!

Помнишь ли ты Бадрбасима историю? Знаешь,

Этот Восток!.. я не знаю, куда ты поедешь,

Если в Багдад... Хотя, если честно, дружище,

Нужен ты ей, как верблюду моя тюбитейка.

О всемогущий, храни мою нежную Пэри!..

 ***

Тёмен Восток, как зрачок у верблюда и томен,

Томен, как пэри и тёмен, как волосы пэри.

Разве ты знаешь Восток? Ты не знаешь Востока -

Камень бесплодный, он весь – дуновенье жасмина!

Томен, как пэри и тёмен, как волосы пэри.

Разве забудешь бездонные ночи Ирана?

Вязнут ресницы в арабской дурманящей вязи.

Выйди к колодцу! Вернёшься, наполнив водою,

Той, что в пустыне... но эта – пусть будет для сердца.

Разве забудешь бездонные ночи Ирана!

Выйди к колодцу, иди с караваном на Запад,

Где завершается мир голубою пустыней...

Разве забудешь сияние Демер-базыка? -

Там бедуины, песок и начало вселенной.

Разве забудешь сияние Демер-базыка!

Сядь у костра. Простота и величие мира

Разве нам ведомо? Я же прощаюсь с тобою.

В сердце моём будут звёзды, и ты, и пустыня,

Звёзды, пустыня, и ты в самом сердце пустыни,

В сердце которого – я, и пустыня, и звёзды...

Разве забудешь сияние Демер-базыка?

Разве забудешь бездонные ночи Ирана?

Вязнут ресницы в арабской дурманящей вязи.

Выйди к колодцу, вернёшься, наполнив водою,

Той, что в пустыне!.. но эта – пусть будет для сердца.

Разве забудешь сияние Демер-базыка?..

 ОЖИДАНИЕ В КИТАЕ *

 ***

Одинокий китаец стучит молотком по Харбину.

Так стучит, что, должно быть, в Пекине услышат!

Чуток сон Императора – рисовой водки

Император не пил. Предрассветным Харбином любуюсь...

Вот уже месяц, как я проживаю легально,

Может быть два, может – года, а может года...

Веткой цветущей в лазурную чашку склоняю

Узкое горло бутылки... Всплеск в тишине.

Архитектора Пагод глаза обретают разрез,

Скулы такие – соседи потрогать приходят!

Дождь моросит, набухает дорога и печень -

Дрянь ремесло у шпиона в осеннем Китае.

Пахнет циновка речным тростником и водою,

Я маскируюсь... Секрета же нет никакого -

Веткой цветущей в лазурную чашку склоняешь

Узкое горло бутылки... Всплеск в тишине!

Гулок туман в предрассветном Харбине. Повсюду

Слышатся тихие всплески. Вот снова раздался! -

Громом догадка ударила! – я не в Китае!

Нету Китая!.. За рисовой снова спускаюсь.

Рано настала и тёплая в этом году

Осень в Провинции. В лица гляжу с подозреньем,

Крепко держу пожелтевшей ладонью за горло

Тёплую склянку, из лавки к пруду возвращаясь.

Нету Китая! Какая печальная повесть!..

О, мой потерянный рай! О, мечта золотая!

Лёгкой кувшинкой любуюсь у края запруды,

С плачем клонюсь к отраженью... Всплеск в тишине.

 ***

Когда потемнеет Янцзы от обилия вод,

А ветер из рощи поманит незримую тварь,

Сырые кувшинки утонут у края болот -

Я всю эту ночь не буду гасить фонарь.

Когда свежий ветер поднимет меня под одежду,

А вместо надежды лишь пепел и лёгкая гарь -

Смотрю на Восток. Прорастает сквозь тело орешник...

Я всю эту ночь не буду гасить фонарь.

Кто заговор наш, словно хрупкую чашку разбиться -

Ах! И осколков не склеишь! Проходит январь,

Смотрю в облака и люблю узнавать твои лица.

Я всю эту ночь не буду гасить фонарь.

Кружатся птицы и дни рассыпаются щедро,

Алыми вишнями пачкая мне календарь;

Сижу дотемна и смотрю на прозрачные кедры -

Я всю эту ночь не буду гасить фонарь...

 ***

Ах, Шаньдунь голубой! Где твоя полноводная Пу?

Сердце моё обезвожено долгой разлукой.

По склону карабкаясь, в сумку гляжу с удивленьем:

Цветок я сорвал – и вот уже он увядает!

Оставляю тебе, маожуй мой любезный,

Целый Китай – с Императором, рисом и мясом.

Письма свои... забиваю в дупло

Старому кедру. С любовью к тебе забиваю.

Имя твоё я не помню, цветок мой арбузный,

Я и своё-то порой вспоминаю часами -

Помню последнюю букву и две в середине...

Так что уж не обессуть, гаолян мой кустистый.

Тысячи ли разделяют меня и миноги.

Бордо и миноги! И тысячи ли между нами!

Да!прилагаю секрет маскировки и пару юаней -

Вспомни меня, предрассветным Харбином любуясь!

Что я здесь делаю все эти годы – не знаю...

С шёлком я выяснил – это какие-то черви.

Я их боюсь. Они дохнут всё время. С фарфором -

Сами, кричат, покупаем. Да бог с ним, с фарфором! -

Случай смешной приключился со мной на границе;

Здешний начальник меня агитировал, дескать,

Имя мне – Дань, а фамилия – Ли, ты – хранитель,

Главный хранитель архива в неведомом Чжоу...

Я соглашаюсь, он просит меня задержаться.

Дескать, прославлена мудрость моя в Поднебесной!

Вот ведь зараза,– подумал я, нежно кивая,-

Слушай же песню мою, караван мой заблудший:

Тьма вытекает из света (ну, сам понимаешь),

Дети из матери. Трогал ты в озере рыбу?

Сеешь пшеницу, а вырастает? – вот так вот...

Разбей своё знание!.. Чувствуешь лёгкое Дао?

Не торопись и дослушай, луань мой протухший.

Женщине не предлагаешь – и не получаешь отказа.

Разве уверен я в сливе, которая... (кстати -

Хочешь, поделимся?) Сладок ответ прозорливый! -

Нюхает. Что же? – возможно её уже ели...

И не однажды... Прекрасна весна на границе!

Мы расстаёмся, в дорогу даёт мне "на счастье"

Пяткою твёрдой под зад. На душе потеплело.

Тепло на душе, многие ли мне по силам.

Ты же инструкций держись и юани транжирь аккуратно.

Письма свои, если станет печально – в дупло,

Старому кедру. С любовью, цветок мой арбузный!

 В беседке на горе Мао-Шань

Помню я, помню дыханье зимы и ночлега

Мертвенный холод и посвист летящего снега.

Стар я, несносно дыхание тьмы мне и ветра -

Шляпа, по счастию, есть у меня голубая.

Жил я и шляпа целила меня голубая -

Ночью бездонной, в ненастье меня сберегая...

Время меняется – шляпа при мне остаётся,

Как и халат мой, застёгнутый справа налево.

Снова халат мой зелёный застёгнут налево,

Снова травинка раскрылась, тонка и несмела.

Шляпой своей голубою укрою травинку,

Лишь облака отряхну – вот и снова одет я.

Лишь облака отряхну и удобней устроюсь в халате...

Зреет зерно, Императору подати платят.

Знать, убивать и творить в этом сумрачном мире

Могут лишь воин, поэт и священник. Страна процветает -

Зреет зерно, Императору подати платят...

Стар я, несносно дыхание тьмы мне и ветра -

Шляпа, по счастию, есть у меня голубая.

Собственно, дело не в шляпе,

Под шляпою я понимаю,

Видишь ли – небо. И птицы по небу летают...

На горе Мао-Шань

Третьи сутки любуюсь долиной.

Что-нибудь съел, очевидно, я так понимаю.

 В лодке. Времена года.*

Светлые тучи расплылись по небу ночному -

Долго с осенних карнизов вода утекает.

...Белое поле блестит миллиардом снежинок -

Неуловимо одна в жаркой ладони исчезла.

...Чуть качнулась окации ветка прозрачная -

Женский след пузырится на мокрой дороге.

...Крепкие листья холодную влагу стряхнули -

Тёплое солнце упало на бледные пальцы.

 МЕЖДУ КРЕСТОМ И ПОЛУМЕСЯЦЕМ *

 ( воспоминанье об Испании )

 ***

Сытой отрыжкой встречает Кадис караваны,

Пальцами в тёплых носах ковыряют алькальды.

Славное время, кто хочет разжиться монетой,-

Сказал я,– Не правда ли?.. Зря я сказал эту фразу.

Бедный алькальдо бежал за мной, как угорелый!..

Я даже не думал, что так мне окажутся впору

Его башмаки. Панталоны, конечно, не очень...

Но в общем и целом смотрелось довольно неплохо.

Что знал я? испанец – всегда с собой носит наваху.

Табак завезён?.. или нет... Значит, что-нибудь курит!

Когда выпивает – щекочет за рёбра деваху...

Я, в общем, не сильно ошибся проведав Астурью.

Сизым туманом наполнена чаша долины,

Выпил до дна я её благородную горечь.

Горы Астурии! Камни в ущелиях длинных,

Полуразбойничья жизнь, Реконкиста и – полночь...

Пряности... Мёд ли, зерно или шёлк, я не знаю,

Что ещё в трюмах везли эти чёртовы мавры! -

Пряности! вот, что меня доканало... Ну, всё – вылезаю!

Лавру ли, мавру, но я,однозначно, не пара!

Скалится, нехристь, и ножиком делает знаки -

Я сразу прокоцал, мол, голову с плеч или мне же,

Скажем, лишь малую толику плоти... Да чёрт с ней! -

"Илля иль алла", – а то ещё, вправду, зарежут.

Кто мне сказал эту фразу: "Никто в Пиренеях

Даже не станет искать тебя!" Просто зас...

Тут аль-кабала! гверилья! опять же – евреи!

Между Луной и Крестом оказалось не много пространства.

Нырнув в Картахене, я вынырнул аж в Сарагосе!

Пока меня вычислят, я подлечусь и отъемся.

Жизнь как-то наладилась. Начал ходить даже в гости...

Ну, кто мне сказал эту фразу: "Никто в Пиренеях!.."

...Ещё инквизиции пышный цветок не ухожен,

Конкиста ещё и пушок на щеках не сбривала,

Ещё Барселона – и банки, и биржи, и дожи,

Ещё дуновенье!.. но слава Альгамбры увяла.

Крест превозмог и Луну, и меня, и не только...

Куда я подамся: в меджид или церковь – не чаю!

Портвейны всё хуже, всё больше подделок. Да болен

Всегда виноград, когда крестьянин нищает.

 ***

– Кто ты, путник полуночный?

Погоди, свечу я вздую...

Ты прозрачен, точно мёртвый

Дым над утреннею крышей.

Что несёшь ты под рубашкой?

– Ирис голубой несу я.

Но меня убили братья

На песках Гвадалавьяра...

Лепестки его согнулись,

Словно бабочкины крылья :

Вниз – подобьем балдахина,

Вверх – короной голубою!

Чтоб его никто не отнял,

Под рубашкой берегу я.

Но меня убили братья

На песках Гвадалавьяра...

Его мягкая корона

Легкомысленней испанской,

И в ненастье не укроет

Невесомым балдахином.

Он пропал, мой бедный ирис,

Под моей рубашкой пусто -

Я нашёл цветок заветный,

Но меня убили братья...

– Под твоей рубашкой, путник,

Пусто. Кто ты, полуночный?

– Ирис голубой ищу я -

Невесомый и прекрасный!

Лепестки его дрожали,

Словно бабочкины крылья:

Вниз – подобьем балдахина,

Вверх – короной голубою...

 * * *

Как они волновались, кидая цветы на арену!

Мы с быком, всё равно, не останемся с глазу на глаз.

Я в огромных Его вдруг увидел – серебрянный ветер,

Апельсиновой рощи живую арабскую вязь.

Он смотрел на меня и, наверное, луг золотистый

Вдруг увидел. И речки упругий коровий живот...

Как прекрасен изгиб у цыганки моей! И ключицы,

И коровьи глаза у подруги молочной Его!

Мы носились по кругу, на каждом кругу мирозданья

На песок опуская – то красный, то чёрный цветок.

Я ударил ещё и упал на горячие камни...

Если б я всё испортил, то Он бы, наверное, смог.

Я беру за рога и – целую слюнявую морду,

И в безумных глазах снова вижу, как в роще пустой -

Молодая цыганка... уходим тропинкою горной...

И серебрянный ветер звенит предрассветной звездой!

Я не стал добивать и ушёл под плевки и насмешки,

По кровавым следам, и упавшей в песок кожуре -

К заповедным лугам, где гуляем мы оба, как прежде:

Я – корову обняв, Он – с большим апельсином в руке.

 * * *

Между Бургасом, Кордовой, Саламанкой

Есть таверна "У кладбищенской стены".

На ночлег расположившись спозаранку,

Были мы с моим попутчиком пьяны.

Хоть попутчик мой – монашеского сана,

Без баклажки под щекой не засыпал,

Я же грешный... Вдруг, из рощи возле храма

Козодой на подоконник мне упал!

Vade retro!..– я едва успел скартавить,

У меня глаза торчат из головы:

Наклоняется старуха... снова манит...

Из окна цветком качая голубым.

Жёлтый мел крошится на пол, словно зубы,

У монаха в перепрыгнувших руках.

Он – в кругу зовёт божественные трубы!

Я – валяюсь у старухи в каблуках.

Раздевается она – глазам не верю...

Лишь потом, когда растаяла луна,

Уходила она долго по аллее,

И грозила долго пальцем у окна.

Между Бургасом, Кордовой, Саламанкой

Есть таверна "У кладбищенской стены".

В дальний путь пускаясь утром спозаранку,

Были оба мы с попутчиком пьяны.

Мой попутчик, хоть – монашеская ряса,

Без баклажки с той поры не засыпал!

Я же грешный... Правда, с той поры ни разу

Козодой ко мне на окна не упал.

 * * *

Между кружевом невесты

И чепцом сеньоры дряблым -

Столько времени и места!

Столько звёзд и поцелуев! -

Сколько ключиков заветных

В сад опущено на нитке...

Между волком и собакой -

Есть кому его сорвать!

Между скромниц и бесстыжих,

Между умников и пьяных,

Прощелыг, бандитов, рыжих,

("им плевать, а нам приятно

проходить полудней тенью")

Пикаровсегда окликнут -

Кто содрать должок старинный,

Кто на славную пирушку!

Нет и нет! Не отказался б

Он от титула иного -

Ах! Из воздуха бы взялся,

Звон услышав, сердцу милый...

Он в свои карманов сети

(Слава Богу – дырок хватит!)

Столько золотых поймает,

Сколько выронить сумеет!

Захотите – ртом поймает,

Выплюнет канцону вместо! -

Он таких куплетов знает,

Что, пожалуй, и не стоит...

Все заботы сквозняками

Выдувает прочь из дома! -

Оттого и продувные,

И отменные – пройдохи,

Ни к чему не прилепляясь

Ни душой, ни плотью грешной,

Пикаро несёт теченьем

И проносит – между... между...

Между тем и этим флагом,

Между "за", и между "про..."

Что за бестия, однако,

Этот самый – Пикаро!

А ему и нету горя -

Он парит себе, как прежде,

Между тучами и морем,

Государств и ножек между!

И в свои карманов сети

(Слава Богу – дырок хватит!)

Столько золота поймает,

Сколько выронить сумеет...

 * * *

Будь ты розой в Кордовских садах,

Будь Севильскою розою влажной -

Не успеешь сказать даже "Ах!"

Вот такой я испанец отважный.

Я сорву тебя, как поцелуй,

Как китайский фонарик бумажный,

А потом обо мне – позабудь!

Вот такой я испанец отважный.

Я такой! – от Кадисских трущоб,

До Мадридских салонов продажных.

Кто не знает – узнает ещё!

Вот такой я испанец отважный.

В Андалусии сто альгвазил,

В Андалусии звёзды и жажда.

Сто ночей кандалами грозил

Альгвазилам испанец отважный!

Перелеском. При полной луне.

Я скакал к тебе... ночью... однажды...

Если спросят, скажи обо мне:

Был он очень испанец отважный!

 * * *

Жить бы и жить... В золотом халифате Кордовском

Всякому нужен при случае жид-ростовщик!

Многие тайны купил я. На белых полосках

Много имён записал, да таких, что – молчи! -

Поля, будто женщины в чёрных мантильях проходят…

Вот и залив. Тайный сговор ведя с рыбаком,

Лодку наймёшь. Там, глядишь, уже ночь на исходе.

Славный побег! Я и думать не мог о таком.

В пене прибоя, как роза на белом снегу,

Испания спит – неподвижна, юна и прекрасна -

Ей снится Испания... Глаз оторвать не могу

От трещины в лодке. И берег всё дальше! А дальше -

Опять я в Испании... Утро. Оливковый сад.

Покуда хозяйка в кувшин молоко наливает,

Четыре оливки успели на землю упасть;

И через край убежало, пока я с земли поднимаю

Четыре оливки под дулом, похожим на глаз...

Я делаю вид, что испанского не понимаю.

Бегу хорошо! Только плохо, что в утренний час -

Настоящий испанец с вечерней звездой умирает!

 МАРОДЁРКА *

 (Неаполь-Флоренция-Нюрнберг)

 ***

Чуть ли не вплавь добирался я в город Неаполь.

Пуля в заду и шершавый дублон за щекой!

Молодой рыбачок подобрал меня. Мы сговорились:

Он вытащит пулю – я выплюну свой золотой.

Дублон мы потратили в местной харчевне. Джованни -

Так его звали – (аж слюни роняя в бульон )

В рейтары звал меня: "Вот, где пограбим!" Джованни!.. -

Так его звал я, когда он уснул под столом.

Из-под стола мы и начали путь свой наутро,

Сумку набив, и наметив маршрут заодним...

Джованни слюнявил девиц всю дорогу,

Что, впрочем, не портило мне красоту Аппеннин.

В тенистых палаццо Флоренция пробует лютню.

Ещё Лоренцетти не умер!.. Его экземпляр

"Китаб-ал-мухтар" Джаубари – забавный подарок!

Как жаль, что тогда я ему ничего не послал...

О, вечные Альпы! О, бедный мой, славный Джованни!

Он так заливался слезами, что весь перевал

Забрызгал. Я думаю, ту обезьяну – в Харране,

С такими талантами он бы, не глядя, убрал.

Я дал ему в ухо, чтоб в Нюрнберг поспеть к фастнахтшпилю.

Терпеть не могу этот праздник дурацкий!.. Хотя,

Когда ещё бюргера, в случай, придётся увидеть -

В канаве, да пьяного, с гульфиком в грязных ноздрях.

Пока я проигрывал в кости, Джованни вернулся,

Принёс медяков и хвастливые новости – он

(Великий Джервазий) с полудня уже, как наёмник.

И Гретхен с Гертрудой давно уже ждут за углом!

Мне Гретхен досталась, Джованни залез на Гертруду.

Гертруда, как позже я выяснил, был – меринком,

Что Гретхен подкована тоньше присохшего сыру,

Который Джованни всегда оставлял "на потом"...

Но краденой лошади в зубы гляди, хоть сто раз!

И с бандою рейтаров мы поспешили в Эльзас.

 Джованни и Цыганка*

– Не гадай на даму черв,

Не морчь мне голову,

Так, чтобы из глаз-пещер

Не тянуло холодом...

– Вижу-вижу, свет моя,

Долго тебе маяться...

Где кончается земля -

Море начинается!

Вижу, храбрый – пропадёшь!

– Врёшь! А ну – вина!..

– Посмотри, какая, милый,

Странная луна.

– Тьфу! Туману нагнала,

Просто – преисподня!

Черногривая...

– Луна... странная сегодня...

 Сражение в Буа *

Жёсткий воздух, дымясь, обдувает

Головы голубое бельё.

Даже птицы, лететь забывая,

Обрываются в сломаный лёд...

 И деревья, столпившись, как дети,

 Разбежаться готовы назад.

 Наглотавшийся лунного света,

 Я иду, закурив глаза...

Ночь клюками стучит ледяными

По надорванным спинам берёз,

Убегающий след голубыми

Ловит между руками мороз...

 Я иду, головою сшибая

 В небо яблоки тёмных ворон,

 Мимо спящие звери шагают

 И качает, качается сон...

Лес притих, опустев облаками,

Жёлтый воздух по-прежнему жёлт -

Это проруби вздрогнувший камень

В деревянную воду ушёл...

 Я иду, головою сшибая

 В небо яблоки чёрных ворон,

 Мимо спящие звери шагают

 И качает, качается сон -

Будто падает, падает лошадь

На тугой и натянутый снег,

Оставляя в лесу обмороженном

Чёрный, медленно тающий след...

 Ночь клюками стучит ледяными

 По надорванным спинам берёз,

 Убегающий след голубыми

 Ловит между руками мороз -

И вот-вот, на звериные лица

Опрокинув шальные глаза,

Закачается розовой птицей

Головы её хлынувший сад!..

 И деревья, столпившись, как дети,

 Разбежаться готовы назад.

 Наглотавшийся лунного света,

 Я иду, закурив глаза...

Лес притих, опустев облаками,

Жёлтый воздух по-прежнему жёлт -

Это проруби вздрогнуший камень

В деревянную воду ушёл...

 И верёвками шея тугая

 Тянет, вынет и тянет под лёд.

 Жёсткий воздух, дымясь, обдувает

 Головы голубое бельё...

Только в прорубь вмерзая руками,

Стало тихо вокруг и темно -

Ветер давит кривыми ногами

Из луны голубое вино...

 И вот-вот, на звериные лица

 Опрокинув шальные глаза,

 Закачается розовой птицей

 Головы её хлынувший сад!

Журавлиное, грустное небо

Зацветёт необъятным дождём -

Он таким никогда ещё не был,

Никогда таким не был ещё!..

 Песня рейтаров *

– Эй, девочка!– вот корка

С солдатского стола!

– Ах! милый – Мародёрка

Девчонкою была,

Когда ещё папашку

Папашки твоего

Кормили жидкой кашкой

И делали "бо-бо".

Эх! милый – Мародёрка

Не девочка давно.

Душа её – обжорка,

В глазах у ней – вино!

Ни богу и ни чёрту

Нет места на войне!

...а кто избавит мёртвых

От золотых монет? -

Рождённая в обозах

От вшивых двух рубах...

Чахоточные розы

У девки на щеках.

Но если поцелует -

Забьётся в жилах кровь,

Покуда не прольётся

И не прольётся вновь!

На бархатной заплате

Заплата из парчи!

Плевать, в какое платье

Оденут палачи,

Когда не для примерки

Закрутится петля!..-

Она ограбит церковь,

А вешают – тебя.

Ни богу и ни чёрту

Нет места на войне!

...Но кто избавит мёртвых

От золотых монет? -

А леди Мародёрка

Всё там же, где была!..

"– Эй, девочка!– вот корка

С казённого стола!"

 * * *

Убили Джованни... Горит опустевший Сюр-Мер.

Спасибо – мальчишка провёл в монастырскую башню.

Обзор то, что надо – Сюр-Мер опустевший горит,

Джованни убили, а мне одиноко и страшно.

Мне страшно, что я тебя так никогда и не встречу.

Сюр-Мер в окружении – так что, прими мой "шолом"...

Когда же тебя я увидел впервые?.. не помню.

Нет, помню! – в Солониках, помню, за общим столом!

Монашки визжат – сердце-лёгкие прямо наружу!

Их с башни не видно, но что там творится я знаю...

Жрать очень хочется... дьявол! Беру фолианты.

Что я читаю? О, господи, что я читаю! -

"Некий отшельник питался акридами с мёдом... -

К ликам причислен и прочее..." Я удивляюсь! -

Тысячу раз я точил дикий мёд и акриды,

И – ничего... по воде до сих пор не гуляю!

... Потом мы столкнулись в Малаге. Ты помнишь Малагу? -

Огромная площадь и ты на тончайшем канате.

Мы пили вино и смеялись. И только на утро

В кресле не стало вчера тобой смятого платья...

Обзор здесь хороший. Я вижу, как винные бочки

Отряд кирасир уже катит на главную площадь,

Я вижу, как в гавани шхуна рыбацкая тонет,

Как в жёлтой степи на стрелу напоролся погонщик...

Я ангелов вижу, слетевшихся к церкви горящей,

Как будто голодных ворон неизбывная стая.

И краешком глаза я вижу, как солнцу навстречу

Сквозь рёбра несчастному нежный бамбук прорастает!

...Ну, кажется, всё! – расползлись кирасиры по бочкам.

В чепчике белом и платье крадусь к часовому.

Чем не монашка? – с походкой такой лошадиной,

С грудью такой, что, спасибо, хватило соломы!

Будь этот гад хоть чуть-чуть потрезвей и настырней,

Даже не знаю, куда маскарад мой завёл бы!

Юбки задрав, раздвигаю бурьян и пустырник,

Оставляя Сюр-Мер за спиною, мертвецкий и мёртвый.

Пристану к жонглёрам, наверно, и ну его на ...

Кривляться на площади – лучше, чем биться на плахе!

 ***

Я знаю, там тебя найду,

Где моря тусклый свет

Качает лёгкую звезду

И множество планет.

Я знаю, там найду тебя,

Где шумный стол накрыт,

Где лучше всех и всё любя,

Где каждый не забыт.

Тебя найду! Там, знаю я,

Враз вспыхнут сто огней -

В тебя, в меня чихнув, пьяня,

Пыльцою фонарей.

Тебя найду я знаю там,

Где не найду другой -

Одну тебя найду я там

И никакой другой!

 ИЗ РОССИИ *

 ***

 Ты думаешь, может быть, что я прощу тебе, Лютер?

Даже не думай: беззубый, хромой или лысый,

В цветке наслаждений, в мгновенье до гибели лютой

Я не забуду балтийские горькие брызги...

Карл Циммерман! Огородник! Святой человек!

Помнишь, как он обстоятельно нюхал колбаски?

Потом мы гуляли в саду, полном мошек и нег,

Потом я проснулся под чьи-то обидные ласки.

...Страшное дело застрять у тебя на пирушке! -

Кричишь "погоняй", а у нас вместо кучера – лоцман!

Славную штуку ты выкинул с нами, голубчик,

Выкинув нас под угрюмое русское солнце.

Я не забуду, как волны дрались с облаками!

Всех рвало куда-нибудь: Карла на родину рвало,

Парус на волю, посудину нашу на камни,

Шкипера – в море! И только меня где попало...

Я ко всему был готов! Но в Россию я не собирался!..

Я не ищу ни богатства, ни бога, ни бури.

И для того ли, голубчик, душою к тебе привязался -

Чтобы болтаться, привязанным к мокрой бандуре?..

Во-первых, бумаги! Ты что, издеваешься, Лютер?

Ты сам это выдумал? Нет? Подучил тебя кто-то?

Лекарь по имени... (как ведь язык повернулся?)

А Карл ван дер Меер? – вообще ни в какие ворота!

Одних подорожных исправить хлебнули мы сраму -

Подьячий с подьячим хихикали: что мы за личность?

"Дак, лекарь... (понятно, што лечим), а этого карлу

Иваном... Дерьмеевым, значит, по-нашему кличут?"

Но это все после. Пока же нас море качало

Огромной, ослепшей, пустой голубиною стаей,

Которая мчится сквозь нас… И домчаться не чая,

Ныряет в ключицы, в ключицах глаза оставляя.

Как мы попали в Архангельск – не знаю!.. В подзорные трубы

Бутылок наш лоцман глядел напряжённо, пока они были!

Мы тоже глядели... И где-то, наверно, под утро

Я берег увидел! И понял:

вот это мы точно – приплыли...

Амбары... сарайки... причал в жёлтых зарослях пены,

Чья-то собачка опрятно пристроилась писать...

(Это тебе не чернильницей трескать об стену!)

Карл уснул... Он не знает, что Рай уже близок...

Ты думаешь, может быть, что я прощу тебе, Лютер?

Даже не думай! Беззубый, хромой или лысый,

В цветке наслаждений, в мгновенье до гибели лютой

Я не забуду балтийские горькие брызги...

 ***

 Под Вязьмой шалят... – мужики торговались,– Ахти нам!

 Ну? По рукам! – кое-как одного мы сманили, -

 С богом, боярин! Авось, не подохнет скотина!..

 Верста за верстой... А под Вязьмою, точно – шалили...

 Пока я себе... Ах! на миг не возможно представить! -

 В клеверном небе уснув, белой простынью падать -

 Чтобы пред ликом Её вдруг!.. – и тут же растаять!

 Что представлял себе Карл, выяснять было некогда, Лютер! -

 Уже повалили сосну и хватают коней под уздцы!

 Карл все молитвы, что знал, переврал без оглядки...

 (Сидел бы себе и кряхтел бы себе в огурцы! -

 Чай, не " Вульгату" писать – срать в огуречные грядки)

– Эх, не уйти!.. КТО ТАКИЕ?.. Казну, барин, прятай! -