Текст книги "Песталоцци"

Автор книги: Альберт Пинкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Но это могло быть только поводом. Мы уже видели что Песталоцци со всей энергией включился в общественно-политическую жизнь того времени и именно в этот период начал активно выступать и как литератор, и как участник оппозиционного кружка «патриотов». Более верным является предположение, что настроение молодого Песталоцци и участие в общественной жизни, в которую он кинулся с обычной для него яростью чувств, резко противоречили содержанию обучения в богословском классе. Песталоцци видел перед собой другой путь служения народу. Он был тогда ярым поклонником Руссо: несмотря на всю свою религиозность, врагом клерикализма и церковности, он стремился к практической деятельности, а потому перспектива пробыть еще целых два года за богословскими занятиями не могла привлекать Песталоцци.

Песталоцци в молодости

Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что еще в начале того же самого 1765 г, в конце которого он покинул Каролинум, Песталоцци принял участие в журнале «патриотов», носившем своеобразное название – «Напоминатель». Этот журнал сплошь и рядом выражался «эзоповским языком». Он принужден был во избежание цензурных гонений писать о разных нейтральных вещах, о событиях в древнем Риме и в древней Греции, пытаясь между строк протаскивать оппозиционные и даже революционные идеи. Невольно напрашивается сравнение с «эзоповской» литературой дореволюционной России: и тогда почти все революционные и оппозиционные писатели прибегали к иносказательному, напоминающему басни (Эзоп– древне-греческий баснописец) языку. Так во многих случаях писал Салтыков– Щедрин, Некрасов, Чернышевский– почти все крупные писатели царской России. Неудивительно, что журнал этот просуществовал всего два года. В нем мы находим бесспорно принадлежавшую Песталоцци статью под названием «Пожелания», где в замаскированной форме «пожеланий», большей частью в ироническое форме, делались намеки на события, происходившие тогда в Швейцарии и в частности в Цюрихе. Так, например, в «пожелании», помеченном № 39, Песталоцци пишет: «Я желаю, чтобы появились политические сатиры на новомодные учения о государстве, которые вырвали бы из сердец наших граждан идеи свободы и права». Совершенно очевидно, что Песталоцци намекает здесь на «Общественный договор» Руссо, причем иронический оборот этой фразы безусловно ясен.

Не менее характерна и другая работа, написанная, вероятнее всего, в том же 1765 г. – «Агис». Она была напечатана в «Линдауском журнале». Хотя эта работа сопровождалась указанием на то. что никакого отношения к современным событиям описываемое не имеет, что это перевод и комментарии речи Демосфена, все содержание этого будто бы «перевода» с совершенной очевидностью говорит о вполне современной установке «Агиса». Агис – это молодой спартанский царь, погибающий в борьбе за лучшее будущее своей страны.

Следующее весьма характерное для настроения Песталоцци место находим мы там, где описывается смерть Агиса. «Леонид становится царем Спарты, тиран убьет тебя (Агиса)!.. От руки тирана ты должен погибнуть! – Слушайте, люди, не убивающие всегда тиранов, а рекомендующие их только изгонять, слушайте и запомните навсегда, что только полнейшее их уничтожение спасает от того, чтобы они больше не могли вредить».

Несколько дальше Песталоцци поясняет это в следующих словах: «Леонид был изгнан, и если бы Агис его не спас, то Спарта была бы застрахована от его возвращения, а теперь вместо этого – уничтожение навеки законов Ликурга, рабство Спарты и твоя смерть, Агис, как следствие твоей мягкости. Ах, какое следствие подобной сантиментальности!»

Песталоцци, стремящийся отдать свою жизнь народу. Песталоцци, призывающий к убийству тиранов, не мог сесть на скамью студентов богословия и заняться толкованием священного писания. Поэтому, если болезнь и сыграла какую-нибудь роль, то лишь роль повода к уходу из Каролинума. По существу в Каролинуме тогдашнему Песталоцци нечего было делать.

Вернемся теперь к участию «патриотов» и Песталоцци в «женевском деле», поведшему к закрытию кружка и почти полному прекращению политической деятельности его членов. В связи с известным уже нам событием была составлена подпольная прокламация под названием «Крестьянский разговор». Эта прокламация была сочинена неким Мюллером, юным богословом и домашним учителем, прочитана на собрании кружка и, нужно думать, им одобрена. Основное содержание прокламации – призыв к крестьянам и цюрихским войскам отказаться итти на Женеву, если их туда пошлют. Как было сказано выше, в то время (1767 г.) имело место «посредничество» Франции, Цюриха и Берна.

Приведем конец «Крестьянского разговора»:

Крестьянин говорит: «И теперь мы должны итти туда и подавить их силой». Это было бы гнусностью, позором перед богом и честью. После этого нельзя было бы верить никакой власти! Что бы сказал мой старый добрый дед. если бы он еще жил! И если это так, пусть меня лучше разорвут на части, чем я сделаю хотя бы один шаг по направлению к Женеве. Клянусь богом я не пойду, и этим все сказано!»

Нет ничего удивительного, что это произведение окончательно вывело из себя цюрихские власти, и они обрушились со всей силой на кружок. «Патриоты» где к тому времени Песталоцци играл одну из руководящих ролей, убеждали Мюллера явиться к властям и открыто заявить о своем авторстве. Достоинство кружка «патриотов», по их мнению, этого требовало. В связи с этим Песталоцци несколько раз посетил Мюллера: Мюллер же после этих разговоров предпочел скрыться. Дело представили так, что «патриоты», в том числе Песталоцци и Лафатер, в особенности первый, уговорили Мюллера бежать и помогли ему в этом. Песталоцци был арестован и находился под арестом трое суток, после чего был отпущен, так как никаких доказательств его соучастия в деле Мюллера не могли найти. Однако их судили, «возмутительное» произведение было присуждено к сожжению палачом, Мюллер лишен сана и навсегда изгнан из Швейцарии. В случае его появления на территории Швейцарии, он должен был быть немедленно арестован.

Кружок «патриотов» обязали оплатить расходы на покупку дров для сожжения рукописи. Двое из «патриотов» потеряли свою стипендию в Каролинуме. Песталоцци и те, кто вместе с ним был арестован, должны были возместить расходы по их содержанию во время ареста.

Все эти постановления не укротили «патриотов» и, несмотря на то, что они находились в положении людей преследуемых, они всем своим поведением подчеркивали свою солидарность с Мюллером. В одной на старых рукописей рассказывается, что в тот момент, когда производилось торжественное сжигание произведения Мюллера Песталоцци вместе с другими товарищами находился на балконе расположенного по близости дома: молодежь вела себя при этом весьма непринужденно: демонстративно хохотали, громко разговаривали.

Все это происходило в начале 1767 г. Этот год в жизни Песталоцци имеет особое значение. В начале его он был арестован, в середине года он потерял ближайшего друга – Блюнчли, в конце Анна Шультгес стала его невестой. Тогда же он окончательно выбирает профессию и начинает к ней готовиться, проходя, так сказать, ученический стаж в области сельского хозяйства у известного бернского патриция и сельского хозяина Чиффели. По некоторым сведениям, Песталоцци весной этого года начал было заниматься юридическими науками, предполагая посвятить себя карьере юриста. Если даже это и верно, то его занятия правом были очень непродолжительны. Тогда же он вступает в купеческое сословие, что давало ему право гражданства в Цюрихе.

Песталоцци рассказывает, – правда, в сочинении, написанном через 60 лет. – что на него чрезвычайно повлияли предсмертные слова его друга Блюнчли, который за несколько часов до смерти сказал ему следующее: «Песталоцци, я умираю, ты же, став самостоятельным, не бросайся ни в какие предприятия, которые могли бы быть для тебя опасными при твоем добродушии и доверчивости. Ищи спокойного, тихого поприща и, не имея около себя человека со спокойным, хладнокровным знанием людей и вещей, не пускайся в рискованные предприятия. неудача которых чем-либо могла бы быть для тебя опасна».

Это будто бы и толкнуло Песталоцци к тому, чтобы поселиться в деревне среди народа. – правда, на положении относительно крупного собственника, – и помогать народу, организуя его обучение и содействуя увеличению его заработка. Он хотел, по его словам, «незаметно оказывать благодетельное влияние на окружающих». Этот план ему так понравился, что он «внезапно принял решение посвятить себя земледелию». Так как Чиффели пользовался в качестве сельского хозяина большой известностью, его имение считалось образцовым, то Песталоцци решил пойти к нему в науку и действительно пробыл у него в имении с 7 сентября 1767 г. до начала июня 1768 г. За это время он перечел много сельскохозяйственных книг, изучил теорию сельского хозяйства, много практически работал. «Я ушел от него. – пишет он. – великим сельскохозяйственным мечтателем со многими грандиозными и верными взглядами и надеждами относительно земледелия в той же мере, как я прибыл к нему в качестве мечтателя горожанина со многими грандиозными и правильными городскими познаниями, взглядами и надеждами».

В 1768 г он организует покупку 30–40 гектаров земли в местности, которая всеми считалась весьма неплодородной, но которая могла быть, по мнению Песталоцци сделана плодородной. Как выяснилось впоследствии, Песталоцци был в своих предположениях совершенно прав. Действительно почву оказалось возможным улучшить, и через 25–30 лет после покупки это имение стало приносить значительный доход, но для того чтобы добиться этого нужно было иметь, кроме капитала на покупку, еще и капитал на ее эксплуатацию и мелиорацию. Капитала у Песталоцци не было. Поэтому Песталоцци сразу же оказался в относительно тяжком положении. Землю он купил совместно с неким банкиром Шультгесом. предоставившим ему довольно большой кредит. Этот Шультгес был дальним родственником его будущей жены Анны.

С земледелием Песталоцци намеревался соединить торговлю скупаемыми продуктами домашней промышленности крестьян, кроме того он организовал раздачу пряжи (хлопка) крестьянам, получая от них обратно на известных условиях готовые изделия. Таким образом Песталоцци хотел сразу же соединить торговлю, земледелие и промышленность в своих руках.

Таким образом, молодой народник, хотевший помочь крестьянам. начал с того, что стал одним из эксплоататоров того же крестьянства. В этом отношении Песталоцци разделил судьбу многих других утопистов: Томас Мор создал коммунистическую утопию и был первым министром у короля. Роберт Оуэн был ярым пропагандистом социализма и обращался к королям за помощью в осуществлении своих утопий, а раньше и сам был совладельцем фабрики и т. д.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЛЮБОВЬ

«Я потерял все силы, все спокойствие и завишу теперь целиком от Вас».

…«Хотя я буду нежнейшим супругом. и все же останусь равнодушным к слезам жены, если увижу, что она хочет удержать меня от исполнения обязанностей гражданина».

(Из письма Песталоцци к невесте)

В кружок цюрихских «патриотов» входило несколько девушек. Среди них своей красотой и образованностью выделялась Анна Шультгес. Песталоцци встречался с ней неоднократно, издали восхищался ею. но никогда не пытался обратить на себя ее внимание. Она казалась ему стоящей настолько выше, что он и не мечтал о какой-либо близости. Кроме того она была старше Песталоцци почти на восемь лет. Ему было 20–21 г., ей уже 28–29.

Песталоцци ближе узнал Анну во время болезни общего их друга – Блюнчли, и с этого момента между ним и ею завязывается оживленная переписка, которая почти целиком дошла до нас. Блюнчли, один из «патриотов», немного старше Песталоцци, известный а кружке Бодмера «од именем «Меналька», был очень близок с Анной. Каковы были эти отношения, сейчас сказать трудно. Ясно только одно, что они были дружескими, что Анна долго оплакивала потерю друга. Песталоцци посылает ей письма, в которых сначала пишет о Блюнчли. но уже в четвертом письме он говорит о своей любви. Так как эти письма чрезвычайно ярко характеризуют Песталоцци, мы приведем некоторые выдержки из писем, написанных летом 1767 г… вскоре после похорон Блюнчли, когда Песталоцци был особенно потрясен красотой Анны.

Он пишет:

«Мадемуазель! В те дни. когда я чувствовал приближение смертного часа нашего друга, в мои одинокие часы обращался я к нему с своими мыслями; и в тот вечер, когда Вы мне рассказали о Вашем посещении его, я понял, что Вы чувствуете так же, как и я. И я пошел к себе и написал Вам на память о нашем умершем мои переживания, связанные с его потерей. Я осмелился послать их Вам. Я давно бы прочел Вам их, если бы мне удалось Вас встретить наедине.

Вы простите мне мою смелость. Это – отражение во мне красоты Ваших действий и истинное уважение к той дружбе, которая Вас связывала с умершим. Я решился написать Вам об этом. Моим единственным желанием было сделать что-либо для Вашего успокоения, если бы ему было суждено сегодня или завтра умереть. Я обещаю Вам: все мною написанное никто не увидит без того, чтобы Вы не узнали об этом.

Ваш Г. П.

В этом письме речь идет по-видимому о том послании, которое до нас не дошло и было целиком посвящено Блюнчли. Это письма дальше фигурирует под названием «Памятник Менальку», о его содержании можно только догадываться.

Прошло немного времени, и ват четвертое письмо Песталоцци пишется совсем по-другому, но, конечно, в том же сантиментальном стиле, который так характерен для эпохи.

«Мадемуазель! Я напрасно ищу покоя. Мои надежды потерян». Наказанием за мою необдуманность будет вечная печаль. Я решился Вам удивляться, с Вами беседовать, Вам писать и думать о Вас, переживать Ваши чувства, Вам говорить о них. – Я должен был знать слабость моего сердца и знать, на какие опасности я иду. – Что я должен теперь делать? Должен ли я молчать и пребывать в тихой печали моего сердца, и не говорить, и не ждать, не надеяться на какое-либо облегчение в моем страдании?

Нет. я не хочу молчать! Для меня будет легче, если я буду знать, что я не смею на что-нибудь надеяться. Но на что надеяться? Нет, я не смею надеяться! Вы видели Меналька, и тот человек, которого Вы полюбите, должен быть похож на него. А я? Кто я? Какое расстояние! Я уже чувствую дыхание смерти от ужаснейших для меня слов, что я не похож на Меналька, и что я поэтому не достоин Вас. Я знаю, я заслуживаю такого ответа, я его получу, я не жду ничего другого, но тем не менее я должен Вам писать, я должен Вам рассказать о моей печали, я должен Вам еще раз просить, как о милости, чтобы Вы мне сами сказали, как далеко я стою от великого Меналька, и как далеко, как ужасно далеко я стою от надежды добиться хотя какого-нибудь участия ко мне в Вашем сердце. Целые дни я брожу без работы, без занятий, без дум, вздыхаю ищу развлечения и не нахожу его; я беру Ваше письмо, прочитываю его, читаю его снова, мечтаю, надеюсь и снова теряю все надежды. Я обманываю нежно заботящуюся испуганную мать рассказами о какой-то несуществующей болезни. Я бегу на свидание с друзьями, но вот уходит моя веселость, я запираюсь в самой маленькой, в самой темной комнатке, я кидаюсь на постель, в не нахожу сна, не нахожу спокойствия. Я сам не узнаю себя. Я целые дни думаю только о Вас, вспоминаю о каждом слове, которое Вы сказали, о каждом месте, где и Вас видел. Я потерял все силы, все спокойствие и завишу сейчас целиком от Вас. О, каким маленьким, каким достойным презрения я должен казаться Вам в тот самый момент, когда я ищу Вашего внимания к себе. Три раза я начинал писать письмо и три раза я уничтожал его. Это письмо я не хочу уничтожать. Я считаю своим долгом сейчас говорить. так как молчать для меня невыносимо.

Вы знаете мое сердце. Вы знаете, как далеко оно от всякого лицемерия. Вы знаете мою застенчивость. Вы знаете также, как много мне нужно преодолеть в себе, чтобы решиться на этот шаг. Больше я не хочу оправдываться перед Вами.

Благостное небо! Помоги мне в спокойствии дождаться ответа и Вы, дорогая Шультгес, спешите вернуть меня самому себе. О часы ожидания, минуты, остающиеся до решения! – Мое сердце бьется! – Как я перенесу это? – Мое счастье, мое спокойствие, все будущее, и сам – все целиком зависит от Вашего ответа!

Спешите, я прошу Вас, ответить хотя бы кратко

Вашему П.»

На это письмо, написанное в страстном порыве. Песталоцци не скоро получил ответ. Он отдал его своему приятелю Каспару. – брату Шультгес, а этот разорвал конверт, прочел письмо и не передал его по назначению, так как считал, что это поведет к неприятностям и для Песталоцци и для сестры. Тогда Песталоцци написал грубое письмо Каспару с требованием отдать немедленно письмо по адресу. Кончает он свое резкое и необычайно (для него) решительное письмо к Каспару следующими словами: «Я требую от тебя, чтобы ты отдал немедленно письмо. Я решился не отступать от моего требования. Не откладывай своего ответа на долго, иначе я должен отыскать такие пути переписки с мадемуазель Шультгес, когда я не буду бояться, что кто-нибудь будет вскрывать мои письма».

Каспар отдал письмо Анне. Анна ответила Песталоцци очень сдержанно. Она писала:

«Я надеюсь, что Вы примете эта строки так, как я хочу, чтобы Вы их приняли. Я не хочу никого заставлять страдать. То, что Вы страдаете, я знаю, поверьте мне. Мой брат передал мне о таких вещах, которые меня вполне убедили в том, что Вы весьма беспокоитесь. Как неожиданно! Как поразительно чуждым кажется мне все это. но я хочу об этом молчать. Я только хочу, чтобы та глубокая рана, которая произошла благодаря потере нашего и в могиле дорогого Меналька, и то беспокойство, которое у Вас сейчас, Вы не воспринимали слишком тяжело. Оплакивайте нашего дорогого друга, он заслуживает нашей памяти. Никакая печаль не может быть слишком глубокой.

Но не имейте плохих мыслей о Вашем еще живущем друге Каспаре. Он знал свою очень чувствительную сестру и правильно поступил… Я хочу Вас заверить. что он действнительно Ваш искренний друг.

До свидания».

Песталоцци уже в следующем письме признал, что он слишком грубо поступил с Каспаром. что он его очень любит, что он не имеет никаких плохих мыслей о нем Он удовлетворился тем, что Анна ему разрешила писать Его письма приобретают относительно спокойный тон. В свою очередь ее письма становятся мягче, она уже говорит о том. что его письма производят на нее сильное впечатление, что тот, кто так пишет, должен глубоко чувствовать и т д. Пока что все содержание ее писем вращается вокруг смерти Блюнчли и его достоинств. Однако подписывается она уже по-другому – Ваш искренний друг. Характерный постскриптум имеется о одном из писем: «Я не могу Вам выразить, как сильно трогает меня Ваша забота о незапятнанности моей чести. Я надеюсь, что Ваши намерения известны сейчас только богу и Вам Ведь Вы знаете то, что отсюда может произойти».

Здесь Анна говорит об отношении к Песталоцци со стороны своих родственников. Действительно, они и слышать не хотели о том, чтобы Песталоцци (этот «черный Песталюц») сделался женихом их дочери. Шультгес были одним из богатых домов Цюриха и отдать свою дочь за бедняка Песталоцци, да к тому же еще с весьма сомнительной репутацией «патриота», почти революционера, они не желали.

По-видимому в промежутках между письмами время от времени Песталоцци встречался с Анной. По крайней мере все интимнее становятся его письма. Он уже давно оставил холодное «мадемуазель», а начинает письма «мой дорогой друг», и даже больше: «моя возлюбленная».

Для характеристики самого Песталоцци чрезвычайно важно то письмо, где он говорит об их будущей жизни, о том, на что он зовет свою будущую жену:

«Я должен сознаться. – пишет он, – что мои обязанности к жене будут всегда подчинены обязанностям к моему отечеству, и хотя я буду нежнейшим супругом, я все же останусь равнодушным к слезам жены, если увижу, что она хочет удержать меня от исполнения гражданских обязанностей. Жена моя будет поверенной моего сердца и соучастницей моих самых сокровенных намерений, и вместе со мной она будет единственной воспитательницей моих детей. Великая честная простота будет царствовать в моем доме, она будет настолько велика, насколько это требует строжайшее воспитание моих детей… Дорогая Шультгес, моя жизнь не обойдется без важных и опасных шагов. Я никогда не забуду моего первого решения всецело посвятить себя служению родной стране. Я никогда не буду молчать из боязни людей, если только увижу, что польза моего отечества требует моего выступления. Я забуду свою жизнь, слезы моей жены, моих детей, только бы быть полезным своей родине. Мое сердце принадлежит моей родине, и я решусь на все, чтобы хоть немного смягчить горе и нищету в моем народе. Какие будут результаты моих опытов и способен ли я довести до конца мои начинания, сказать трудно. Я обязан предупредить мою возлюбленную о тех опасностях, которые ожидают меня…

Мой любимый, мой дорогой друг! Я чистосердечно говорил о моем характере и о тех обстоятельствах, в которых мне придется жить. Мой друг, подумайте обо всем этом. Я имею те недостатки, о которых и Вам сказал, и наверное еще больше. Если те черты, о которых сказать было моим долгом, Ваше доброе отношение ко мне не уменьшат, то по крайнем мере Вы оцените мою простоту и не сочтете неблагородным. что я недостаток Вашего знания о моем характере не использовал для достижения моих намерений Подумайте теперь, дорогая, можете ли Вы такому человеку, с такими недостатками, человеку в этих условиях подарить Ваше сердце и быть счастливой. Мой дорогой друг, я люблю Вас всем сердцем, с огромной страстью, и каждый шаг, которого от меня требует мой разум, стоит мне очень много. Я боюсь, моя дорогая, Вас потерять, если Вы меня увидите таким, каков я на самом деле. Я часто хотел молчать, но, наконец, я преодолел самого себя. Как я Вас ни люблю, однако Вы, друг мой, должны быть уверены в том, что я хочу взаимности и Вашей любви только в том случае, если Вы со всей ясностью поверите в то, что Вы будете счастливы в моих руках».

В этом письме Песталоцци перечислял все свои недостатки. Он хочет предупредить свою жену решительно обо всем, чтобы ничто не оказалось для нее неожиданным. Между прочим, в этом же письме он говорит о своих взглядах на воспитание детей. Это. кажется, одно из первых мест, где мы находим педагогические высказывания Песталоцци.

«Друг, Вы уже знаете мои мысли относительно воспитания, и это действительно, моя дорогая Шультгес, те принципы, от которых я решился не отступать ни на один волос. Мои сыновья должны будут, получая самое тщательное умственное воспитание, трудиться в поле, и от меня не должно произойти ни одного бездельника».

Здесь явно чувствуется Руссо. Стоит только вспомнить знаменитое положение в «Эмиле»: каждый праздный человек – вор»

На это действительно замечательное письмо Анна ответила очень подробно, причем в свою очередь говорит о своих недостатках.

Она протестует против тона самобичевания, которым проникнуто письмо Песталоцци, и находит, что все что он себе ставит в вину, может быть точно также приписано и ей. Она решительно соглашается с его взглядами на воспитание: «Друг, – пишет она, – мы совершенно едины с Вами в мысли, что город вовсе не является таким местом где можно достигнуть поставленных целей: «Мои дети должны работать в поле!» Какое возвышенное решение! Вы могли бы с полным правом одновременно сказать: «жена, которую я себе ищу, должна это тоже делать»! Хотите ли Вы быть ее учителем?»

Анна совершенно согласна с Песталоцци и в том, что их личная жизнь должна быть подчинена интересам родины. «Что касается того, что Вы сказали относительно Вашего патриотизма. – пишет она – то Вы сделали совершенно правильный вывод: Вы знаете, что я всегда высоко ценила в юноше истинную ревность в отношении государства, ценила тех юношей, которые, истинно заботясь о его счастии, смеют делать то, на что трусливые мямли совершенно не способны. Например, в те дни[3]3
  По-видимому Анна говорит о тех днях, когда Песталоцци, вместе с другими патриотами вмешался в «женевское дело».


[Закрыть] мне Ваша страстность понравилась больше, чем я это Вам показала. Если бы наступили большие события, слишком большие для моего понимания. я замолчала бы совсем. Тогда моим делом было бы сделать все для того, чтобы ободрить и поддержать моего мужа настолько, насколько это в моих силах».

Это письмо Анны говорит о том что хотя нет еще ее прямого согласия быть женой Песталоцци, она тем не менее стала к нему близкой. Это письмо интересно еще и в том отношении, что в нем Анна говорит об их будущей жизни и дает обещания которые она действительно исполнила. Во всей дальнейшей жизни Песталоцци она была его единственным, никогда не изменившим ему другом другом, который поддерживал его и ободрял в самые тяжелые минуты его жизни, в минуты самых рискованных его предприятий, в минуты разочарования и даже отчаяния, в которое так часто впадал страстный и бурный Песталоцци.

Вскоре после этого письма они обмениваются новыми письмами, где в самой сантиментальной и торжественной форме дают слово быть вечно верными друг другу.

Переписка продолжается и в течение времени, когда Песталоцци проходил свои «ученический стаж» у Чиффели. и тогда, когда он поселился в маленькой деревушке Мюлиген близ своего будущего имения. В 1768 г он начал работу на своем участке и стройку дома, который был закончен (и то невполне) только в 1771 году.

Осенью 1769 г., несмотря на самый решительный протест семьи банкира Шультгеса. Анна обвенчалась с Песталоцци и ушла на дома родителей к нему, в деревушку Мюлиген, получив в приданое от матери только один клавесин. Несколько лет спустя отношения между Песталоцци и его тещей улучшились, однако от родных жены он никогда не получал той поддержки, в которой он, благодаря постоянному недостатку в деньгах, нуждался.

Несмотря на то. что дом Песталоцци не был готов, он начал хозяйничать на своем участке более или менее регулярно именно с 1769 г. Этот год и отмечает начало нового периода в жизни Песталоцци, периода, в течение которого он был прежде всего сельским хозяином и промышленником, одинаково неудачливым и в сельском хозяйстве и в промышленности, постоянно обманываемым благодаря своей исключительной доверчивости и постоянно выпутывающимся из долгов, так как основного капитала для развертывания своего предприятия он не имел.