Текст книги "Первомайка"

Автор книги: Альберт Зарипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

«Вот тебе и пехота. Вроде бы солдат, а головной дозор додумался выслать. Да, в пехоте это называется передовое боевое охранение». В голову опять начали лезть какие-то чужие, словно не мои, мысли.

Через стодвести метров мы вышли к пехоте, и меня усадили в правое десантное отделение БМП.

– Двер-рь! Двер-рь! – Меня продолжало трясти от холода, и язык не мог подобрать нужные слова.

Но сзади раздался знакомый голос, который догадался сказать:

– Мужики, дверцу захлопните!

Дверца десанта захлопнулась, но теплее не стало. Не поворачиваясь, я глухо спросил:

– Стас, это ты? Куда тебя?

– Да все туда же. В руку и ногу, – за моей спиной ответил Гарин. Он сидел сзади, в левом десанте. – Алик, а тебя куда ранило?

– В голову, – ответил я.

– Ну, ничего. Сейчас нас отвезут в медсанбат.

Кроме меня и Стаса в двух десантных отделениях боевой машины пехоты находилось еще несколько раненых, которые все время молчали и лишь изредка шевелились, поправляя свое положение. Уже с полчаса мы сидели в «бээмпешке». В голове начала звучать совсем другая мелодия: «Не хватает нам лета теплоты… Не хватает нам лета теплоты… Не хватает нам лета теплоты… Не хватает нам…» Хоть нас и было несколько человек внутри закрытого пространства, но согреться не удавалось. А тут еще и эта мелодия…

«Да, крыша продолжает ехать, – по-прежнему равнодушно думал я. – Как же они нас повезут, если пехота еще вчера всю солярку сожгла на костре? Пехотный капитан ведь вчера жаловался, что соляры нет. Я им весь десант заблюю, если внутри БМП поеду. Надо бы сверху ехать, так не укачает».

Снаружи кто-то подошел к БМП и, открыв дверцу, сказал нам, что нас и других раненых повезут на «ГАЗ-66».

Мы все молча вылезли из боевой машины и заковыляли по ямам и буграм. Меня справа за руку вел кто-то из раненых. Не знаю почему, но мне показалось, что это был солдат, который меня знает. Уточнять я не стал. Где-то впереди завелся двигатель машины. Я узнал характерный звук движка «ГАЗ-66». Спотыкаясь на кочках, мы пошли чуть быстрее. До машины оставалось метров пятьдесят, когда водитель дал прогазовку, переключил скорость и начал отъезжать. Автомобиль стоял за небольшим бугром, и водитель не видел нас то ли из-за темноты, то ли из-за зарослей.

Идущие впереди меня раненые, да и я сам, хором закричали водителю, чтоб он никуда не уезжал и забрал раненых, которые уже сами дошли до его машины. В нестройном хоре ослабших голосов слова и выражения раненых густо дополнялись различными оборотами нашего великого и могучего…

Все это подействовало на военного водителя, который остановил машину, вылез из кабины, быстро открыл дверь кунга и начал помогать раненым забраться в кузов автомобиля.

Через некоторое время меня подвели к машине. Кто-то сверху взял мои руки, снизу меня подсадили, и я оказался внутри кунга, где меня усадили на деревянный армейский табурет.

«ГАЗ-66» представлял собой передвижную мастерскую: внутри находились столы-верстаки, набитые инструментом, на полу были накиданы лопаты и ломы. Когда машина тронулась с места, то все это железо стало подпрыгивать на ухабах и грохотать.

– Товарищ старшлейтнант, тут на столе матрац. Ложитесь на него, – предложил мне кто-то из бойцов; кажется, это был мой пулеметчик-гранатометчик.

Я отказался и остался сидеть на табурете посреди кузова. Правой рукой я держался за стол справа, а левой – за колено солдата, сидевшего на левом столе. Кто-то взял мою левую кисть и переложил ее на край левого стола, но это было далековато для меня, потому что я касался стола только кончиками пальцев, и я опять схватился за колено бойца.

Хоть я и старался держать голову на весу и не подпрыгивать сильно на кочках, но в левом виске сильно заныло, из-под повязки пошла опять кровь и желудок снова взбунтовался, извергая желчь на ломы и лопаты.

– Куда тебя ранило? – между приступами рвоты спросил я пулеметчикагранатометчика.

– В руку. Легко ранило, – ответил боец, и я механически подумал, что это хорошо, что легко ранило.

Вторым легкораненым из моей группы был солдат Максимка, который сидел где-то сзади на полу кунга. Всего же в кузове было более десятка раненых солдат. Из второй группы был прапорщик, получивший ранение в прикрывавшем отход остатков первой группы тыловом дозоре, который был накрыт огнем радуевского гранатометчика. Остальных своих попутчиков по несчастью я так и не смог определить.

– А кто убитый? – спросил сзади чей-то голос.

Некоторое время мы ехали молча в трясущемся кузове и слушали отдаленную слабую перестрелку. Затем кто-то начал перечислять:

– Начальника разведки убило. Доктора убило. Мороза на куски разорвало. Прямое попадание мины. Кого еще убило не знаю, но убитые есть…

Сзади кто-то навзрыд заплакал, услыхав про Мороза:

– А-а-а… Мороза… Бля-а-а…

– Прямое попадание в костер, – продолжал все тот же голос.

– Ну, ничего, мужики. Это война, – раздался сзади уверенный и бодрый голос Стаса. – На войне все бывает. Надо терпеть.

«Ну, Стасюга. Философ хренов», – внутренне усмехнулся я. Дальше мне было уже не до них: очередной приступ рвоты согнул меня пополам.

Какое-то время мы ехали молча, вслушиваясь в звуки отдаленной перестрелки. По характеру выстрелов можно было понять, что это обычная вялая профилактическая стрельба часовых или дозорных.

– Уже светает, – сказал кто-то, обернувшись к окошку кунга. – А там еще стреляют…

Ехали мы долго. Наконец машина остановилась. Открылась дверца кунга, и раненые потихоньку начали выбираться наружу. Я продолжал сидеть на табурете, а когда почти все покинули кузов, наугад пошел к двери. Нащупав дверной проем, я остановился. Снизу меня бережно подхватили под руки.

– Давай-ка сюда, сынок. На носилки, – сказал несший меня пожилой санитар.

И меня осторожно уложили на носилки. В голосе санитара было столько сострадания, что у меня запершило в горле, и я был готов заплакать от жалости к самому себе.

И заплакал бы, но вовремя вспомнил, что нечем…

«ДА. ВИДАТЬ, ПЛОХИ У ТЕБЯ ДЕЛА, – вздохнув, подумал я. – НУ ВОТ. УЖЕ И НОГАМИ ВПЕРЕД ПОНЕСЛИ».

Пожилой санитар подложил мне под затылок солдатскую ушанку и все время, пока меня несли, осторожно поддерживал на весу мою голову.

Мы прошли сквозь несколько холодных палаток и попали в тепло натопленную операционную полевого лазарета.

Меня вместе с носилками положили на стол. Вокруг началась незнакомая для меня суматоха: кто-то отдавал команды, звякали металлические инструменты, рядом разрывали ткань. По правой руке скользнул металлический холодок и разрезал рукава горки и свитера до предплечья.

Кто-то положил руку мне на плечо и спросил:

– Какую помощь оказывали?

– Перевязали – и все, – ответил я.

– А промедол не кололи? – спросил тот же голос.

– При ранении в голову промедол не колют, – я вдруг вспомнил где-то услышанную фразу.

– А ты откуда знаешь? – улыбнулся врач.

– Знаю, – сказал я и напрягся: в правую руку вонзилась игла.

Кто-то осторожно приподнял мою голову и начал разматывать повязку. Верхние слои бинта снимались легко, но нижние, пропитанные кровью, запеклись. В этих местах окровавленные бинты, казалось, прикипели к ранам, и даже осторожная попытка удалить очередной слой причиняла сильную боль, как будто мои израненные глаза могут вместе с бинтом навсегда покинуть мое тело…

Тогда слипшуюся повязку стали поливать какой-то жидкостью, которая шипела и пузырилась, и следующий виток бинта снимался без боли.

Между тем подошла медсестра и попросила назвать мои данные: воинское звание, фамилию, имя, отчество, номер войсковой части. Все это я назвал сразу, ничего не забылось.

Весь бинт уже размотали и теперь смочили тампоны, наложенные поверх ран. Вот врач начал осторожно снимать тампоны, отчего я инстинктивно потянулся головой вверх вслед за рукой врача.

Когда с лица убрали все лишнее, я перевел дыхание и замер. Доктор начал изучать обстановку на моем лице.

– Так, записывай. Входное пулевое отверстие – в левой височной области.

Выходное… – услыхал я сосредоточенно диктовавший медсестре голос врача, который внезапно осекся и сказал потише: – Давай отойдем в сторону.

– НЕТ. ГОВОРИТЕ ЗДЕСЬ, – я старался говорить твердо.

– Может, не надо? – осторожно спросил доктор.

Но мне уже было все равно, и я быстро повторил:

– НЕТ, ГОВОРИТЕ ЗДЕСЬ. ЧТО ТАМ, ЛОБНЫЕ ПАЗУХИ?

– И это ты знаешь. Ну ладно, слушай. Входное пулевое отверстие – в левой височной области. Выходное отверстие – через правую глазницу. Повреждены лобные пазухи, правое глазное яблоко…

Ну, и про это я уже знал, дальше было слушать неинтересно, и я потерял сознание…

Очнулся я от знакомого свиста вертолетных лопастей и запаха авиационного керосина. Мои носилки накренили, чтобы внести меня в вертолет Ми-8. Кто-то придерживал меня руками, чтобы я не выпал. Внесли меня правильно $головой вперед.

Но положили головой к хвосту, а ногами к кабине летчиков.

«И полечу я опять ногами вперед, – машинально подумал я. – Не хватает нам лета теплоты… И музыка тут же».

Вертолет прибавил оборотов и резко взмыл в небо. Меня вдавило в брезент носилок, и я провалился в черную пустоту.

Одним командиром разведывательной группы специального назначения 22-й Отдельной Бригады спецназа Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба Министерства обороны России стало меньше…

Глава 7. ПОЛЕ ПОСЛЕ БИТВЫ ПРИНАДЛЕЖИТ…

Из всех имеющихся войск, как на валу, так и в штабе группировки, НИ ОДНО ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ ТАК И НЕ ПРИШЛО НА ПОМОЩЬ ЧЕТЫРЕМ ОФИЦЕРАМ И ОДНОМУ КОНТРАКТНИКУ, НАСМЕРТЬ ВСТАВШИМ НА ПУТИ РВУЩЕГОСЯ В ЧЕЧНЮ ОТРЯДА САЛМАНА РАДУЕВА.

Боевики «прорвались» на рубеже обороны первой группы первой роты. Возьми они чуть вправо или влево, то просто перескочили бы через вал и не встретили бы никакого сопротивления. Но военная судьба распорядилась иначе, и боевики Радуева пошли в лобовую атаку на несколько автоматов. До границы Ичкерии оставался всего один километр, но именно этот километр дался боевикам очень тяжело…

Как чеченцы, идущие в атаку, были убеждены в своей вере – защитить любой ценой свободу Чечни, так и четверо офицеров и один контрактник спецназа ГРУ, ставшие насмерть на пути боевиков, тоже были правы в своей вере – защитить Россию как единое государство. И столкнувшись в яростной и беспощадной схватке, как чеченские бойцы, так и русские солдаты умирали с верой, что их смерть будет не напрасной и Родина будет спасена. Хотя на самом деле, убивая друг друга, мы убивали с каждым человеком еще одну частицу своей ЕДИНОЙ РОДИНЫ. Слепые в своей ненависти, лютые в своей ярости, безудержные в своей мести, мы расстреливали в упор, разрывали на бесформенные куски мяса, забрасывали гранатами, убивали, убивали и убивали самих себя…

Через несколько минут после начала боя на позиции десантников у моста прибежали сначала двое солдат, а затем один офицер и еще двое бойцов. Как потом рассказывал обладатель постового тулупа, «они были, мягко говоря, в панике». Это была подгруппа из 8-го батальона, которая должна была прикрывать правый фланг первой группы первой роты третьего батальона. А еще через несколько минут позиции десантников были обстреляны из гранатометов и автоматов. Небольшая группа боевиков, подобравшаяся незамеченной, обстреляла десантников, чтобы те не смогли прийти на выручку отстреливавшимся разведчикам. В результате обстрела было ранено несколько человек; среди них был тяжело раненный выстрелом из противотанкового гранатомета полковник, все эти дни ходивший в постовом тулупе из барашка.

Единственным убитым на позициях десантников оказался солдат по фамилии Коленкин…

Молодой разведчик первым открыл ответный огонь по радуевцам, но вскоре был убит разрывом противотанковой гранаты…

Офицеры и бойцы 7-й воздушно-десантной дивизии, оставшись без командира, покинули свои позиции и отошли на километр в противоположную сторону.

Около десятка боевиков, также подобравшихся скрытно к позициям горнопехотинцев, попытались сковать действия бойцов Буйнакской горнострелковой бригады. Однако «пехота», как мы их называли, смогла не только отразить нападение боевиков, но и быстро сориентироваться в ночной обстановке. Невзирая на серьезные потери в живой силе, которые только убитыми составили одиннадцать солдат, буйнакская разведрота не стала отсиживаться, а бросилась в бой.

«Горные егери», как они любят называть самих себя, собрав необходимую группу поддержки, на БМП выдвинулась вдоль вала к направлению главного прорыва боевиков.

Но на полпути к месту боя горнострелки наткнулись на отошедшие по приказу своих комбатов и потому оставшиеся целыми и невредимыми группы из 8-го и 3-го батальонов. Вместе они образовали единый оборонительный рубеж на валу, но обороняться было уже не от кого: и прорвавшиеся боевики, и наши солдаты на валу издали обстреливали друг друга, целясь на огоньки выстрелов. Ну, наши еще часто запускали осветительные ракеты, которые с шипением взлетали и озаряли местность бледным мерцающим светом…

Майор-замполит, последним уходивший с позиций первой группы, в последнюю минуту успел связаться по радио со штабом группировки и вызвал огонь артиллерии на себя.

Укрывшись среди деревьев на дневке второй группы, он продолжал в упор стрелять по боевикам, перебравшимся на нашу сторону вала. Взрывом противотанковой гранаты из РПГ он был контужен, но сумел покинуть место прорыва.

Хотя наша артиллерия и не стала открывать огонь по своим, но вызов огня на себя внес еще больший ажиотаж в штаб войсковой группировки. Прошло около часа, когда после доклада по радио стало ясно, что именно происходит между домом лесника и селом.

Командир нашей первой роты 3-го батальона, которого из-за нехватки личного состава также направили в Первомайское и все это время находившийся с группой солдат при штабе, был очень удивлен, когда к нему подскочил полковник, служивший ранее в нашей 22-й бригаде:

– А ты знаешь, что Зарипов и с ним одиннадцать солдат из его же группы пропали?

Это они, не иначе, как к духам перебежали!

Ротный поморщился от источавшего стойкий аромат водочного перегара бывшего сослуживца и недовольно сказал:

– Кто? Они? Да не может быть!

– Вот увидишь! – Возбужденный и обрадованный внезапно открывшимся даром прорицателя, полковник уже несся дальше фонтанировать перегаром местного разлива.

Ротный сплюнул с досады и пошел готовить группу своих солдат к возможно предстоявшему бою. Накануне вечером ему уже приказывали для прикрытия штаба занять рубеж обороны в чистом поле длиной в один километр. Ротный подсчитал в уме и сказал, что, даже если он разместит бойцов на удалении прямой видимости ночью, то есть двадцати метров, то его группа сможет перекрыть не более четырехсот метров. Но ему тут же было поручено увеличить интервал между лежащими в снегу солдатами до полусотни метров. Тогда наш капитан отказался выполнять этот бредовый приказ залетного московского полковника, объяснив причину отказа своему непосредственному начальнику, который понял его. Но сейчас ротного могли направить на уничтожение остатков боевиков.

Но воевать уже было не с кем. Ночной ад вскоре сменился «якобы перестрелкой» между отходившими радуевцами и нашими войсками, когда стреляли наугад и для успокоения души. Ближе к рассвету только одиночные выстрелы наших бойцов нарушали тишину.

Задавив оборонявшихся своим численным превосходством, чеченцы вышли к дюкеру на Тереке, по нему прошли над рекой и скрылись в лесной чаще. Там, в глубине леса Салман Радуев, вместе с которым прорвалось около сорока боевиков и более восьмидесяти заложников, оставил часть бойцов дожидаться отставших, а сам с остатками своего отряда и заложниками ушел в Новогрозненское. Оставшиеся в лесу радуевцы более суток ожидали подхода своих заблудившихся и раненых соратников.

Но к ним примкнули всего несколько человек.

В ночной темноте от боевиков смогли отстать и затеряться среди кустов и канав более десятка измотанных заложников. Несколько кизлярцев окажутся на позициях горнострелков. После опроса их приведут к костру, где они будут дожидаться утра.

Рядом с огнем на охапке хвороста лежал потерявший сознание от контузии майор-замполит, которого на руках принесли наши бойцы. Придя в себя, майор первым делом обнаружит, что он без своего АКС-74 лежит у костра, а рядом сидят бородатые и обтрепанные мужчины явно не славянской внешности. Решив, что он попал в плен к боевикам, контуженный замполит, продолжая лежать без движения, но наблюдая за кавказцами сквозь полуприкрытые веки, постарается незаметно залезть рукой во внутренний карман… Но, на счастье ничего не подозревающих заложников, из темноты к огню выйдет наш родной российский солдатик, тащивший на себе охапку дров. Устыдившийся своей кровожадности майор-замполит поставил пистолет на предохранитель, некоторое время окончательно приходил в чувство, а затем опять пошел по валу искать свой автомат, оставшийся в группе Златозубова, да и саму вторую группу… Время было около пяти утра…

Утром 18 января на поле перед позициями первой группы насчитали шестьдесят два погибших боевика. На самих позициях: на валу, на разгромленных дневках и в канаве найдут еще двадцать радуевцев. При зачистке местности на пути отхода террористов обнаружат тела около пятидесяти чеченцев. В плен было взято около тридцати террористов; кто-то из них заблудился ночью, кто-то был в наркотической ломке после окончания действия принятых перед прорывом наркотиков.

Воевавший подрывником в отряде Радуева наемник-белорус вырвется из села живым и невредимым: он не будет взят в плен, и его тело не было обнаружено среди погибших боевиков.

На окраине Первомайского, среди старых могил сельского кладбища окажется тридцатьсорок свежих погребений, в которых были захоронены погибшие при штурме и авиаударах боевики. В ночь на 16 и 17 января их хоронили кизлярцы.

Были жертвы и среди заложников. Их тела будут найдены родственниками и на улицах Первомайского, и на поле перед позициями группы спецназа, и на всем протяжении пути отхода Радуева. Всего за всю спецоперацию по освобождению захваченных Радуевым заложников погибло пятнадцать дагестанцев.

Были потери и среди наших войск. Самый большой урон понесла разведрота 136 Буйнакской горнострелковой бригады, в которой при отражении нападения отдельной группы радуевцев погибло одиннадцать бойцов. При обстреле такой же группой боевиков отряда десантников будет убит разведчик рядовой Коленкин, который незадолго до этого прибежит к мосту вместе со своим командиром роты 8-го батальона. При прорыве радуевцев также погибнет один новосибирский милиционер.

Но наивысший предел в ужасающей своим цинизмом трагедии смерти будет достигнут в судьбах и гибели самых достойных защитников своего Отечества…

На рубеже обороны первой группы найдут разорванные в клочья и почти целые, обгоревшие и иссеченные осколками тела офицеров, контрактника и солдата, павших на своих позициях. Тех, кто до последних минут своей жизни были верны своему чувству мужской чести. Тех, кто предпочел умереть с честью, чем выжить с позором бегства.

Это были:

Полковник АЛЕКСАНДР СТЫЦИНА, начальник разведки 58-й армии.

Капитан СЕРГЕЙ КОСАЧЕВ, начальник медслужбы 3-го батальона.

Старший лейтенант КОНСТАНТИН КОЗЛОВ, начальник связи 3-го батальона.

Лейтенант АЛЕКСАНДР ВИНОКУРОВ, командир разведгруппы спецназа.

Сержант контрактной службы ВИКТОР БЫЧКОВ, заместитель командира разведгруппы спецназа.

Неизвестный солдат-связист.

ВЕЧНАЯ ИМ ПАМЯТЬ! Погибший рядовой-связист был прислан к нам с последним накануне боя вертолетом из штаба войсковой группировки. Он до последнего момента поддерживал радиосвязь и продолжал оставаться на своем месте, где и погиб от пуль боевиков. Утром связист будет обнаружен рядом со своей простреленной радиостанцией.

Сержант-контрактник Бычков окажется на дне канавы у дневки группы. Пуля боевика попадет ему в голову и отбросит его назад. Замкомгруппы скатится вниз и окажется около наших баков с водой и дров. Затем он будет завален грудой тел погибших боевиков.

Лейтенант Винокуров, мгновенно погибший от прямого попадания пули в голову, будет лежать на тропинке под валом. Только смерть смогла помешать ему дойти и взяться за пулемет. Он знал, что неминуемо погибнет. И, зная это, он все-таки пошел вперед…

Погибшие единовременно и вместе полковник Стыцина, капитан Косачев и старший лейтенант Козлов будут обнаружены на дневке комбата. При взрыве противотанковой гранаты младший из офицеров рухнет на костер, и до утра огонь будет медленно пожирать тело погибшего…

Этот удушливый запах горелого человеческого тела будет первым, что встретит вернувшихся в предрассветных сумерках на поле боя людей. Затем крадущиеся в полумраке солдаты и офицеры услышат хрипы и стоны умирающих чеченцев. И только когда окончательно рассветет и станет ясно, что опасности уже нет, то лишь тогда люди осмелеют настолько, что смогут с высоты вала взглянуть на поле перед валом и на разгромленные и заваленные трупами дневки и канаву.

Дневка первой группы будет разбита прямым попаданием кумулятивного заряда, выпущенного из гранатомета. Листы шифера разлетятся на множество мелких осколков.

Какое-то имущество сгорит при небольшом пожаре, который потухнет сам собой.

В спальных мешках, в которых раньше спали наши солдаты, уцелевшие боевики попытаются перетаскивать своих раненых товарищей. Несколько залитых кровью спальников вместе с трупами умерших радуевцев будут найдены в трех-четырех метрах от дневки группы. Один тяжелораненый молодой боевик сползет со спального мешка и уже без сознания будет скрести снег обессиленными руками, стараясь доползти до своей земли.

В утренней тишине щелчок бесшумного АПСа прозвучит как пушечный выстрел, пуля войдет в затылок чеченца, и его тело навсегда затихнет. Головой чеченец будет лежать в направлении родной Ичкерии…

Этот щелчок словно гром подхлестнет людей, и кто-то начнет обходить поверженных врагов и, святое дело, методично и бесстрашно посылать пули в грудь, под лопатку, в голову лежащих, навсегда заглушая предсмертные хрипы радуевцев и мстя им за свой животный страх и ужас, испытанный этой ночью.

Сержант-контрактник Бычков, получивший несколько часов назад касательное ранение головы, скатится без сознания на дно канавы. Лежащий лицом вниз, он будет сверху завален телами боевиков. Но левая часть спины будет хорошо видна стоящему наверху с пистолетом и ничего не подозревающему человеку. И пуля, войдя под лопатку, сделает лишь маленькую дырочку в горном обмундировании сержанта.

Спустя полчаса, когда станут искать конкретно его, Бычкова, то лишь тогда сержанта найдут, и он еще будет дышать. Виктор Бычков будет продолжать жить и когда начнут срочно вызывать вертолет, когда Ми-8 сядет на поле, когда его погрузят на борт. И только уже в полете его душа окончательно покинет настрадавшееся тело…

А внизу на поле закипела обычная солдатская работа. Собрали тела наших погибших в одно место. Собрали оружие убитых и раненых, уцелевшие радиостанции, ночные бинокли и прицелы, остальные средства наблюдения, специальный ночной прибор с лазерным целеуказателем, топографические карты и секретные шифры. Отдельными кучами складировалось вещевое и инженерное имущество, уцелевшее после ночного боя.

На позиции левофлангового пулемета первой группы будет найден стоящий на сошках винторез командира группы с открытым ночным прицелом. Рядом будет лежать нагрудник с брошенной на него черной шапочкой. За валом найдут и сам пулемет.

Правый пулемет первой группы, поврежденный прямыми попаданиями пуль радуевцев, найдут в канаве, куда он был заброшен уходящими с позиций бойцами группы. А вот гранатомет РПГ-7 с тремя выстрелами, который лежал на дневке первой группы, пропадет в неизвестном направлении. Возможно, он был унесен проходившими через дневку боевиками. Зато находившийся в ящике «квакер» останется целым и невредимым даже после попадания противотанковой гранаты в саму дневку. Кроме него, деревянный ящик спас и топографические карты и ШСН командира группы.

Оптический прицел от винтореза командира первой группы тоже не будет найден.

Может, его забрали боевики, а может, и кто из наших солдат взял себе домой для воспоминаний.

Дольше всего будут искать оптический прицел от станкового автоматического гранатомета АГС-17. И в эту ночь агеесчики второй группы выдвинулись на свою ночную засаду. Когда начался жестокий бой, гранатомет был разобран на составные части, которые забросили далеко в кусты. Туда же полетели и коробки со снаряженными ВОГ-17 лентами. Огонь из АГСа по наступающим боевикам так и не был открыт. Артиллерийский расчет тихо и вполне благополучно растворился в ночи.

Утром артиллеристы начнут искать в кустах и снегу разбросанные тело, станок, коробки и только через два часа найдут ПГО-17.

Между окопами Стаса и майора-замполита найдут очень интересный экземпляр гранаты РГД-5, взрыв которой я видел в бою. Эта граната взорвалась между двумя стреляющими офицерами и неминуемо должна была поразить их осколками. Но, как оказалось, взорвался лишь сам запал, который странным цветком разорвал корпус эргедешки. Взрывчатка внутри гранаты не сдетонировала, поэтому взрыв был слабым.

Скорее всего, РГД-5 была из числа «вареных гранат», которые иногда подкидывались, но чаще продавались боевикам. Перед этим гранаты без запалов опускались в ведро с водой, где и варились длительное время. После такой спецобработки внешне граната выглядела как обычно, но взрывчатое вещество внутри нее после контакта с кипящей водой навсегда теряло способность к детонации от сработавшего запала.

Про «вареные» гранаты и патроны мы, конечно, слыхали и даже знали некоторых умельцев из других частей, но относились к их проделкам скептически, считая это каплей в море. Так что этот случай несколько разубедил нас в том, что чеченцам продаются не только пригодные к применению боеприпасы.

Сразу же стали досматривать и остальные трупы. У погибших боевиков забирали оружие, боеприпасы, документы, вещмешки с медицинским и другим барахлом. На виадуке, с которого чеченцы обстреливали позиции первой группы, будет найден крупнокалиберный станковый пулемет – 12,7-миллиметровый НСВТ. Он был слишком тяжел для того, чтобы унести его с собой. Когда боевики израсходовали весь боезапас к нему, потом они просто бросили крупняк. Кто знает, может, именно на установке этого массивного пулемета и возились на виадуке двое боевиков за час до прорыва?

Из трофейных автоматов, пулеметов и гранатометов, сложенных вместе, получится внушительная гора оружия. Не менее большой окажется и куча, сложенная из трофейных боеприпасов: патронов, пулеметных лент, магазинов, ручных гранат, «Мух», выстрелов к РПГ-7, взрывных устройств, мин и вертолетных НУРСов.

Было найдено несколько самодельных пусковых установок для запуска с плеча неуправляемых реактивных снарядов, которыми вооружены наши вертолеты. Это творение чеченских оружейников состояло из пусковой трубы, микровыключателя, батарейки и куска оргстекла, на котором был нарисован прицел. Дополнительно это стекло защищало лицо стреляющего от реактивной струи вылетающего снаряда.

Стало понятно, почему многие боевики, шедшие шеренгами на прорыв, стреляли от бедра, не поднимая оружия к плечу для прицеливания. Эти радуевцы были вооружены снятыми с нашей подбитой ранее бронетехники танковыми пулеметами Калашникова.

Эти ПКТ, не имевшие обычного деревянного приклада и рукоятки, были переделаны чеченскими мастерами на свой лад. К пулеметам были приварены самодельные пистолетные рукоятки со спуском и пулеметные коробки на пятьсот патронов. Такое тяжелое вооружение боевики носили на солдатском ремне через плечо и поэтому могли вести беспрерывный огонь на ходу. Но поднять это оружие при передвижении было тяжеловато…

При досмотре трупов боевиков особо ценились маленькие военные сувениры: пистолеты, ножи, кинжалы горцев, часы и перстни. Так, на память. Будет найден и вновь пропадет, тоже «на память», спутниковый телефон, по которому полевой командир Салман Радуев вел разговоры из осажденного Первомайского. Спутниковый канал для этого общения был любезно предоставлен турецкой стороной.

Среди погибших найдут даже представителей дружественных нам стран: Иордании, Турции и других. В их загранпаспортах въездные визы были предоставлены гостеприимным Баку. Всего иностранцев было не более двух десятков. Почему-то у них тоже были автоматы, боеприпасы и медикаменты. Наверное, радуевцы заставили этих несчастных «заложников» нести образовавшийся излишек оружия и патронов, да еще и вести огонь из этих автоматов по русским захватчикам.

СПЕЦНАЗ РОССИИ выражает глубокое и искреннее соболезнование правительствам тех государств, чьи граждане «случайно» оказались в зоне интенсивных боевых действий, проявляя изрядный интерес к методам и формам проведения контртеррористической деятельности, используемым в России. А у нас, как известно, все любят делать с размахом…

С таким же размахом и служебным рвением начал рулить войсками и штабной полковник, прилетевший утром на поле боя. Его ночной астрологический прогноз насчет перехода к боевикам бойцов и командира группы малость не совпал с действительностью, и теперь ГЛОБАльный полковник старался компенсировать свои ночные неудачи утренним талантом великого полководца. Но солдаты и офицеры, словно дети малые, занятые своей любимой игрушкой, не выказывали особой охоты покидать такое поле чудес, где столько интересного. Тем более, что могут подоспеть и другие любители находок из соседних подразделений.

Но мат и вопли верховного воителя все-таки возымели свое действие, и вскоре около десятка бойцов во главе с вездесущим майором-замполитом отправились по следам боевиков на зачистку местности.

Рядом с развороченной дневкой второй группы, где деревья были изнутри посечены осколками от сильного взрыва, было найдено тело боевика. Он уже был мертв и даже добит, но его следовало досмотреть на предмет наличия документов, оружия и других подозрительных вещей.

– А ну-ка покажи его мне! – приказал Златозубов своему контрактнику, разглядывая обнаруженный паспорт. Тот пинком ноги по голове погибшего попытался развернуть радуевца лицом к командиру группы. Но затылочная часть черепа была размозжена выпущенной в упор автоматной очередью, и после удара ноги все это месиво из мозговых тканей, осколков костей черепа с остатками кожи и волос лишь разметалось по грязному снегу.

Контрактник недовольно поморщился и попытался очистить снегом окровавленный ботинок, вонзая носок в снежный наст.

– Так, надо два автомата завернуть в белую простыню, чтобы… – распорядился Златозубов, уже переключившийся на оружие – эти стволы дадут результат его группе на следующем боевом выходе, если он окажется безуспешным…