Текст книги "Все то, чем могли бы стать ты и я, если бы мы не были ты и я"

Автор книги: Альберт Эспиноса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

8
ДЕВУШКА ИЗ ПОРТУГАЛИИ И БУЛОЧНИК, ЛЮБИТЕЛЬ ЛОШАДЕЙ

Прежде чем повернуть ручку и войти, я позволил дару войти в меня. В этом нет ничего неприятного, просто испытываешь смесь удивления и удовольствия.

Я не слишком много рассказывал вам о своем даре, но когда я позволяю ему войти в меня, я чувствую себя очень сильным. Дар позволяет мне предвидеть… Нет, это слово мне не нравится… Скажем так, сначала он «показывает» мне самое страшное и самое приятное воспоминание того человека, которому я пристально смотрю в глаза.

Я видел зверские преступления, удовлетворенные желания, невыносимую боль, психологический террор и вслед за этим – любовь без границ, разнузданную страсть и безграничное счастье.

Когда я смотрю на человека, то сразу же ощущаю двойственность его натуры. Как будто мне показывают трейлер, демонстрирующий самый плохой и самый хороший момент его жизни. Просмотрев эпизоды, изображающие два основных события его биографии, я сразу же получаю двенадцать дополнительных сцен. Нечто вроде последовательности, ведущей от самого страшного к самому приятному. Что-то вроде дополнительных номеров билетов в главной лотерее.

Эти сцены напоминают уже не двухминутные трейлеры, а четырнадцатисекундные тизеры.

Порой эти двенадцать сцен дают мне ключ к пониманию человека, которого я изучаю. Нередко крайние точки бывают очень далеки друг от друга, и понять испытуемого бывает трудно. Характер человека определяют не крайности.

Я помню свой первый день сотрудничества с полицией. Я покупал багет в булочной на площади Санта-Ана. В тот день мой дар находился в действии. Неожиданно я во всех подробностях увидел, как булочник убивает свою жену, и сразу же вслед за этим ощутил его любовь к лошадям. Верховая езда была его страстью. Его преклонение перед этими животными наплывало на мучительную смерть женщины от его рук.

Я отправился в полицию. До сих пор не могу понять, как инспектор мне поверил. Именно его я сейчас называю шефом. Прошли годы, мы оба изменились физически, но в глубине души остались прежними.

Я помню, как рассказал ему все, что ощутил при общении с булочником. Он снял телефонную трубку и, нисколько не сомневаясь в своих действиях, послал на место преступления патруль, обнаруживший труп жены булочника, который тот собирался запечь в печи и скормить жеребцам и кобылам.

Когда инспектор рассказал мне об этом и показал фотографии расчлененного трупа, я ощутил свою беспомощность… Я не сумел спасти жизнь этой женщины. Она мертва, ведь мой дар показывает только то, что уже произошло.

Он никогда не показывает будущее – убийства, которые кто-то замышляет, темные жуткие сны, не воплотившиеся в жизнь.

Я никогда не видел задуманного, только то, что уже свершилось. В случае с балериной я видел только ненависть, но никогда не думал, что она закончится попыткой убить мою мать.

Я пошел на похороны жены булочника.

На душе у меня было тяжело, я чувствовал себя соучастником убийства, потому что, так или иначе, оказался свидетелем этой сцены.

Хотя и с опозданием, я присутствовал при ее смерти как каменный гость. Это трудно вынести. Я сравнивал себя с видеомагнитофоном, который воспроизводит то или иное событие, но не может передать его в прямом эфире. С мрачным наблюдателем трансляции в записи.

Шеф также был на похоронах. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. После того как церемония закончилась, он пригласил меня в кафе-мороженое. И в этом ужасном кладбищенском заведении сразу перешел к делу.

– Хочешь со мной работать?

– В полиции? – поинтересовался я.

– Да, – ответил он. – Хотя я предпочел бы, чтобы ты работал только со мной, чтобы избежать…

– Насмешек? – спросил я.

Он нашел верное слово, мне оно понравилось. В такой же ситуации его могла употребить моя мать.

– Недопонимания, – уточнил он.

Я ответил, что должен подумать.

Я обладал своим даром более шести лет, и мне никогда не приходило в голову, что он годится не только на то, чтобы открывать, какими странными бывают люди, низкими и бесконечно добрыми одновременно.

– Можно попросить тебя об одной вещи? – спросил он, когда я поднялся, не выпив ни глотка кофе-глясе.

Я знал, о чем он меня попросит. Когда я рассказываю людям о своем даре, все хотят испробовать его на себе. Чтобы я определил два крайних состояния, которые уживаются у них внутри, и двенадцать промежуточных чувств.

– Хотите знать свои полюса? – спросил я его без обиняков, облегчая ему задачу.

Он кивнул и одним глотком прикончил кофе-глясе.

Я привел в действие свой дар и посмотрел в глаза шефу.

– Вы убили одного заключенного. Убийство не было предумышленным и не преследовало определенной цели, – сказал я, мысленно просмотрев последовательность сцен. – Он погиб не от ваших рук, это сделал бородатый полицейский лет пятидесяти, но вы считаете себя ответственным за это убийство. Не можете о нем забыть.

Он побледнел. Я думаю, не слишком приятно встретиться в кладбищенском кафе с незнакомцем, который знает о твоей страшной тайне.

– У вас есть любовница, – продолжал я. – Девушка из Португалии. Вы очень счастливы с ней. Это ваш второй полюс. Вы встречаетесь в ней вечером по пятницам, в ее доме у реки. С ней вы чувствуете себя молодым. Эти часы, проведенные вместе, ваша самая большая радость.

Он не проронил ни слова. К тому же мне пришло в голову, что сегодня пятница и элегантный костюм и запах одеколона предназначались не покойной жене булочника, а португальской девушке, которой было около сорока.

Он снова промолчал, и я вышел из кафе.

Уже на улице я начал сомневаться, стоит ли принимать его предложение. Глядя на сотни могил, я решил, что это не для меня.

Я принял его предложение только два года спустя. За это время мы стали друзьями. Я познакомился с девушкой из Португалии и посетил могилу человека, убившего того заключенного. Полицейский с бородой оказался его отцом. У шефа так и не хватило мужества разоблачить его, но, рассказав мне об этом, он почувствовал себя лучше.

Почему я согласился с ним работать? Вероятно, чтобы придать своему дару какой-то смысл. Я нуждался в этом. Все мы хотим, чтобы наши действия имели смысл.

Стоя перед той дверью, собираясь повернуть ручку и познакомиться с самым знаменитым пришельцем в мире, я чувствовал, что мой дар обретает подлинный смысл.

Если по телевизору сказали правду, то представление, составленное мной о пришельце, поможет узнать его биографию, его происхождение и даже его намерения на нашей планете.

В каждом человеке добро и зло – это главные отправные точки. Как в игре, где нужно соединить четырнадцать точек, чтобы получить изображение.

Эти четырнадцать точек находились у меня в руках.

Я сделал глубокий вдох, включил дар на полную мощность и открыл дверь.

9
КРАСНЫЙ ДОЖДЬ НАД РЕБЕНКОМ

Я ожидал, что столкнусь за дверью с каким-то липким существом. Возможно, я думал так потому, что так представлял себе пришельцев из других миров.

Липкость, именно это свойство вертелось у меня в голове. Не знаю почему, но я не мог отогнать этот образ от себя.

Я открыл дверь со страхом. Он был там, сидел в центре камеры для допросов. Он смотрел не на меня, а в пол и совсем не был липким.

Ему было лет четырнадцать, выглядел он совсем как «человек» в традиционном смысле слова. И совсем не был липким.

Внешне он очень походил на Алена Делона в фильме «На ярком солнце». Полон жизненной силы и удивительно красив. Хотя он не отрывал глаз от пола, чувствовалось, что у него большие глаза и очень мягкие волосы.

Он ничего не сказал, даже не поднял глаз.

Я сел напротив. Нас разделял белый квадратный столик. Его поверхность была покрыта каракулями, которые выводят заключенные, когда остаются одни. Я мельком прочел обрывки фраз вроде: «я невиновен… я не должен находиться здесь… мои права нарушены».

Он продолжал сидеть, уставившись в пол. Словно застенчивый подросток.

Одежду ему выдали в заведении, где он содержался, нечто вроде голубой больничной пижамы. Под растянувшимся воротником была видна вполне обычная кожа. Совсем не липкая.

– Привет, – поздоровался я.

Он не ответил. Вероятно, не заметил меня или я его ничуть не интересовал.

На самом деле в нем не было ничего странного, обыкновенный мальчишка.

Я постарался поймать его взгляд, чтобы получить необходимую информацию, но сразу же почувствовал, что мой дар не работает. Несмотря на мою просьбу, электронные приборы и прослушивающие устройства были включены.

Я сделал жест в сторону большого зеркала на стене, показав на камеры, создававшие помехи.

Прошло несколько секунд. Пришелец закинул ногу за ногу. Его безразличие начинало раздражать меня.

Я ощутил, как отключаются один за другим электронные приборы, и мой дар постепенно набирает силу. Меня охватило странное удовольствие. Вроде того, которое испытываешь, глядя на теплый приятный цвет.

Когда выключилось последнее прослушивающее устройство, я почувствовал, что остался один. Смотревшие на нас через зеркало не слышали, о чем мы говорим, и не могли увеличить наше изображение с помощью зума.

Я остался наедине с пришельцем. Я ощущал свое могущество.

– Вчера умерла твоя мать, да? – спросил пришелец, даже не поднимая глаз.

Мое сердце и мой желудок сжались. Я не знал, как реагировать на его вопрос.

Как будто ты собираешься послать куда-то ракеты, а с неба неожиданно падает атомная бомба. Как он об этом узнал?..

Я сделал паузу, мне не хотелось обнаруживать свое смятение. Снова попытался поймать его взгляд, но он по-прежнему сидел, понурив голову, словно спросил меня о том, который час или какая погода будет завтра.

– Тебе страшно, – продолжал он. – Ты чувствуешь, что после смерти матери твоя жизнь потеряла смысл. Ты тоскуешь по ней, вы часто бывали вместе во многих странах. Ты и она, всегда только ты и она. Это очень тяжело… Тебе никогда еще не было так плохо, верно?

В это мгновение он поднял глаза. И тут я догадался: у этого пришельца такой же дар, как у меня. Впервые я на себе испытал, что чувствуют люди, которых я безжалостно просвечиваю, как на рентгене.

Должно быть, на моем лице появилось выражение крайнего испуга, потому что комнату заполнил голос шефа.

– С тобой все в порядке, Маркос? Тебе нужна помощь? – грозно спросил он.

– Все в порядке. – Я снова успокоился. – Выключите, пожалуйста, прослушку.

Электронные приборы снова выключили. После некоторой паузы пришелец продолжал.

– Чувствуется, что у тебя была очень хорошая мать, – сказал он. – С ней связано восемь из твоих воспоминаний.

Я ничего не ответил. Я попытался проникнуть в него, восстановить паритет. Но что-то мне мешало, и электронные помехи были ни при чем.

Он улыбнулся.

– Сегодня ты увидел одну девушку. И испытал большое удовольствие, верно? Ты должен встретиться с ней прежде, чем она выйдет из театра. Ты не представляешь, как это важно для тебя. Серьезно, сейчас же отправляйся на спектакль о коммивояжере. Хотя это не самый приятный момент твоей жизни, но…

– Хватит! – крикнул я.

Сам не могу понять, почему у меня вырвался этот крик, почему я не захотел услышать продолжение. Однако в беспардонной расстановке моих чувств по ранжиру было нечто, возмутившее меня, и я не пожелал услышать итог его подсчетов относительно самого большого удовольствия в моей жизни.

Я предпочитал, чтобы момент наивысшего счастья оставался для меня загадкой, так как никогда не знал, какому из двух-трех наилучших и наисчастливейших мгновений моей жизни отдать предпочтение. И намеревался оставаться в неведении до конца дней.

Ужасно, когда кто-то пытается составить список твоих чувств и страстей. Я никогда не мог себе представить, что это произойдет со мной.

После некоторых колебаний я спросил:

– Кто ты?

Он посмотрел на меня, взял стакан воды, стоявший около него, и начал медленно пить.

– Разве не ты должен ответить на этот вопрос?

– Да, но…

– Ты заблокирован, верно? – Он улыбнулся во второй раз.

Эта вторая улыбка мне не понравилась. Я решил включить свой дар на полную мощность. Сконцентрировался, как никогда. Но у меня ничего не вышло. Наверное, пришелец по-прежнему мне мешал.

– Ты оттуда? – простодушно спросил я.

Он рассмеялся. Смех был веселым и доброжелательным, невообразимым для пришельца с другой планеты.

– Твои начальники ничего тебе не рассказали?

– Нет.

– Хочешь, чтобы я тебе рассказал?

– Если тебе не трудно…

Он придвинулся ко мне, насколько смог. Я заметил, что он в наручниках, прикрепленных к ножке стола. Придвинувшись еще немного, он прошептал:

– Я знаю, твой матери нравилось общаться шепотом. – Он по-прежнему шептал, но его тон изменился, став страдальческим. – Помоги мне, я должен немедленно отсюда выйти.

По коже у меня пробежали мурашки. Кто этот пришелец, который столько обо мне знает и так нуждается в моей помощи? Я покрылся испариной.

– К сожалению, не могу, – ответил я, не раздумывая.

– Не хочешь или не должен? – спросил он.

Я сглотнул, что-то в нем вызывало страх.

– Не станешь рассказывать, кто ты такой? – настаивал я.

– Сначала вытащи меня отсюда, – впервые в его голосе прозвучала тоска.

– Тебе не сделают ничего плохого, – сказал я. – Скажи, кто ты?

– Мне уже сделали все, что можно.

Внезапно он замолчал. Постепенно у меня в голове стало появляться изображение. Он решил рассказать о себе с помощью образов, а не с помощью слов.

Сначала я не понял, что это за воспоминание, так как оно пришло ко мне необычным способом. Оно могло быть самым лучшим или самым худшим, а то и просто одним из двенадцати остальных.

Наконец изображение полностью проявилось…

Это был образ счастья.

Улыбающийся мальчик играл с отцом в футбол. Он был очень похож на сидевшего передо мной пришельца. Он в детстве. Оба были необычайно счастливы, но неожиданно стал накрапывать дождь, и сын с отцом, смеясь, поспешили укрыться под деревом.

Подобную картину я видел у сотен людей, которых подвергал исследованию. Радость отца и сына. Это чувство, которого я не изведал, всегда присутствовало в одном из двенадцати изображений, хранившихся в душе.

Но вдруг в воспринимаемых мною образах я заметил нечто странное. Дождь, падавший на землю, не был обычным. Он был красным.

Красный дождь. Однако отец и сын воспринимали это как должное. Они смотрели на вечернее небо, на котором вместо луны висела пятиугольная планета.

Дождь лил все сильнее. Красный цвет становился все более ярким. Да, это было воспоминание о счастье, но пришелец хотел показать мне не его, а место, где все это происходило. И оно, могу поклясться, не было Землей.

Не знаю, где оно находилось, но это было самое необычное место, какое я только видел.

Картина растаяла, и пришелец посмотрел на меня.

– Теперь ты мне поможешь? – прошептал он.

10
БЕЗ ЭТОГО Я НЕ СМОГУ В НЕГО ПРОНИКНУТЬ

Я вышел из комнаты. Я должен был освободиться от него, от того, что он мне показал. Оказавшись за дверью, я почувствовал себя лучше. Хотя по-прежнему был очень взволнован.

Через несколько секунд появился шеф в сопровождении Дани. Его лицо выражало нетерпение. То, что он видел меня, но не слышал, лишь усиливало его беспокойство.

Я опередил его, не дав заговорить.

– Мне ничего не удалось узнать, – сказал я. – Мой дар не работает в его присутствии. Мне нужно, чтобы вы сейчас же рассказали мне все, что вам известно. Без этого я не смогу в него проникнуть.

Я никогда не думал, что мне придется произносить эти слова. Я, который всегда знал о человеке все, не успев переброситься с ним двумя фразами.

Внезапно мне вспомнились слова пришельца: ты должен увидеться с девушкой из театра. Почему так важно, чтобы я с ней поговорил? Откуда он узнал о ее существовании? Прочел во мне? Неужели воспоминание о ней проникло в меня так глубоко, став одним из двенадцати главных воспоминаний моей жизни, что он сумел его уловить?

– Проводи меня в кабинет, – сказал мой шеф с нескрываемой досадой.

Пока мы шли по длинному коридору, шеф разговаривал по мобильнику с двумя своими начальниками. Он сообщил, что я не решил поставленной задачи.

Воспользовавшись его звонком, я подошел к Дани. Я хотел кое-что сказать ему, но так, чтобы не слышал шеф.

– Узнай, когда кончается спектакль в Испанском театре, «Смерть коммивояжера».

– Когда кончается спектакль в Испанском театре? – удивленно переспросил он, пытаясь связать мою просьбу с тем, что, на его взгляд, могло иметь отношение к пришельцу.

– Да, мне нужно быть там, когда публика начнет выходить из театра. Позаботься о правильности информации. Тебе могут сказать: приблизительно в два часа, но мне нужно знать точно. Иди.

Дани, не раздумывая, ушел. Я следовал за шефом, который отбивался от нападок начальства. Он был явно не в духе. Вероятно, никак не мог понять, почему его секретное оружие впервые не сработало.

Как только мы вошли в кабинет, шеф запер дверь на ключ.

Затем открыл сейф и вытащил кипу бумаг.

– Мы обнаружили его в горах. – Он показал мне фотографию, на которой было видно отверстие, образовавшееся под воздействием экстремально высокой температуры. – Рядом не было ни космического корабля, ни каких-либо других аппаратов, если ты это хочешь знать. Согласно полученной со спутников информации, – он показал мне снимки, – вся зона выгорела менее чем за одну минуту. Как ты можешь убедиться, на фотографии, сделанной со спутника в 19.04., горы покрыты густой растительностью, однако минутой позже там не осталось абсолютно ничего, кроме этого парня в центре выжженной зоны.

Я взял все фотографии, которые он мне показывал, и стал рассматривать их вблизи. Это было немыслимо. Все это можно было объяснить лишь воздействием энергии, полученной с использованием неизвестной технологии.

– А он? Что он говорит, когда ему показывают снимки?

– Ничего. Он ничего не отрицает и не подтверждает. Только просит отпустить его, потому что у него какие-то дела.

– Какие именно?

– Мы не знаем. Он отказывается отвечать.

Он вытащил новые документы и передал мне.

– Это результаты медицинских исследований, которые мы провели, – пояснил шеф. – Как ты можешь заметить, все результаты в допустимых пределах, абсолютно нормальны. Психологические тесты тоже в порядке: не выше, чем у любого подростка в его возрасте.

– Тогда зачем вы его здесь держите? Только из-за дырки в земле?

– Из-за исследования костей. – Он протянул мне заключение.

Я бегло просмотрел его и перешел к выводам. Сначала я прочел их про себя, потом еще раз вслух, чтобы убедиться в верности прочитанного.

– «Строение костей пришельца отличается от нашего, как будто они годами формировались в атмосфере, не похожей на атмосферу Земли. Подобное строение костей наблюдается у астронавтов, которые долго находились на космических станциях», – прочел я.

Шеф ничего не сказал, как будто читал это заключение сотни раз. Я заметил несколько перевернутых фотографий, которые он мне не показывал, и подошел, чтобы их посмотреть.

– Не смотри, – сказал он.

– Почему?

– Это фотографии других допросов, не таких, как твой.

После некоторого колебания я их взял.

Перевернул. То, что я увидел на моментальных фотографиях, было ужасно. Этого подростка подвергли чудовищным издевательствам.

– Это… – Мне не хватало слов. – И после этого он не заговорил?

– Нет.

Я снова положил их на стол. На них было тяжело смотреть. Они оставались лежать лицом вверх, пока шеф их не перевернул.

– Что вы собираетесь делать теперь? – спросил я.

– Сложно сказать, – ответил шеф, как попало засовывая документы обратно в сейф.

– Но его захочет видеть пресса.

– Знаю.

Он сел в кресло и плеснул себе виски. Я чувствовал, он что-то от меня утаивает.

– Что происходит? – спросил я.

– Его собираются расчленить. Сделать вскрытие.

– Серьезно? Но если они не уверены, что…

– Поэтому они и хотят это сделать. Многие верят в то, что он пришелец. И в качестве доказательства ссылаются на исследование костей. Другие, и я в том числе, думают, что это порок развития.

– Поэтому вы меня и вызвали? – спросил я. – А если бы я увидел, что он не отсюда? Что тогда?

– Тогда бы его безжалостно расчленили.

– Выходит, ты меня вызвал, чтобы… – возмутился я.

– Я тебя не вызывал, – раздраженно прервал меня шеф. – Меня попросило об этом начальство. Они наслышаны о твоих успехах, им требовалось еще одно доказательство, чтобы…

Теперь я его прервал:

– Чтобы его убить.

По его лицу я понял, что не ошибся. Я знал, что ему не нравилось то, о чем он мне рассказывал. Он всегда был прямым человеком.

– Они говорят, что от живого мы больше ничего не добьемся, а мертвый может рассказать о многом, – прибавил он. – Они боятся только прессы, поэтому пришелец еще жив и не расчленен.

Неожиданно в моем сознании возник образ, вспышка нового воспоминания. Мой дар по-прежнему действовал. Когда изображение стало более четким, я увидел новое воспоминание моего шефа.

Я увидел его в телефонной будке, он звонил кому-то и говорил о пришельце. Это был мужественный поступок, полный радости, наверняка он заместил одно из двенадцати воспоминаний, которые я видел у него раньше. Их порядок может изменяться в зависимости от того, какие поступки совершает человек. Это был важный поступок в его жизни.

– Что с тобой? – удивленно спросил он.

– Это ты позвонил журналистам, – уверенно произнес я.

Он смущенно на меня посмотрел. Но по его лицу я понял, что не ошибся.

– Но это ничему не поможет, – прибавил он. – Они все равно это сделают, убьют его. Все уже решено. Потом они выдумают о мальчишке какую-нибудь историю и опровергнут и исказят любую информацию о нем.

Он сделал еще один глоток.

– Ты думаешь, это правда? – спросил он.

– Что?

– Что он пришелец?

– Он ребенок, – ответил я. – Не знаю, родился ли он здесь или где-нибудь еще, но, независимо от его происхождения, ни с кем нельзя обращаться так, как обращались с ним.

В дверь постучали. Шеф поднялся, спрятал виски и открыл дверь.

Это был Дани. Он сел рядом со мной и передал записку: «Спектакль заканчивается через сорок минут, плюс-минус пять минут, в зависимости от продолжительности аплодисментов».

Дани всегда отличался добросовестностью. Я сложил записку и посмотрел на шефа.

– Когда они собираются это сделать?

Дани с изумлением посмотрел на меня, сначала на меня, а потом на шефа. Как будто он следил за длинным розыгрышем в теннисе, не зная, сколько будет стоить выигранное очко.

– Очень скоро, – ответил шеф.

– А если я им скажу, что он не пришелец, а обычный мальчик?

– Я думаю, им все равно, Маркос. Они просто хотели выслушать очередное мнение. Не трать напрасно сил.

Шеф снова сел на стул. Открыл ящик, снова вытащил виски и выпил.

Меня охватила ярость. В памяти всплыла картина с ребенком и отцом, спасающимся от красного дождя. Я понимал, что пришелец мог изменить или сочинить это воспоминание, но, кем бы он ни был, я хотел узнать его поближе.

– Давай вытащим его отсюда, – предложил я. Шеф не стал опровергать мою идею ни жестом, ни словом. Он улыбнулся, как будто ждал, что я это скажу.