Текст книги "Хроника несостоявшегося (СИ)"
Автор книги: Альберт Зеличёнок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Альберт Зеличёнок
Хроника несостоявшегося
Рабочие записи любопытных клинических случаев. Выполнены Гаем Юлием Клебопегом, младшим экзекутором приёмного покоя всадника Гнея Помпея Логопета, достославного эскулапа 2 категории. Случай 213/06.
Беседа 1.
Пациент – Марк Туллий Клептоманн, патриций, советник 3 класса, 42 года. Одет в дорогой, хотя и слегка поношенный костюм варварского пошива и белую тогу с красной окантовкой. Сандалии – тоже иноземного производства, но уже не с Запада, а всего лишь с Востока. В речи – начальственные нотки, стремится произвести впечатление. Жалуется на специфическое нарушение сна.
Беседы ведёт эскулап лично.
– Итак, как долго вы подвергаетесь этим, как вы выразились, навязчивым сновидениям?
– Около года.
– И обратились только сейчас? Достойно порицания. Вы пребываете на государственной службе и должны беречь себя для Отечества и Императора, да продлятся дни Его!..
– Да святится!.. Работа, знаете ли, общественные отягощения. Вроде и не платят за них, но долг… совесть… священные обязательства перед Третьим Римом… Короче, недосуг мне по врачам ходить.
– Так себя и загонять недолго, советник. И что – каждую ночь Гипнос посылает вам... испытание?
– Нет, что вы, господин эскулап! Чаще всего бывают обычные сны, которых я вовсе не запоминаю. Но вот эти… Происходят нерегулярно, однако… как бы поточнее сформулировать… производят гнусное впечатление. Даже на работе сказываться начинают. Порой представляю, что я уже вовсе и не я, а этот… Скользкий, прости Юпитер!..
– Ваше альтер-эго в сновидениях?
– Что? Да, наверное. И, главное, не то чтобы всё время одно и то же, а развивается всё. Будто в кино – упасите нас Боги от зла – или театре.
– Возможно, это как-то связано с вашими дневными заботами? Расскажите о себе подробнее, нам необходимо оценить ваше текущее душевное состояние. Но помните, досточтимый патриций: с эскулапом, как и со жрецом, следует быть абсолютно искренним. Любая опущенная деталь, которую вы из соображений сокращения повествования, деликатности либо стыдливости посчитаете несущественной, может помешать процессу лечения и свести все попытки исцеления на нет. Учитывая ваш статус, я бы даже назвал подобное (предполагаемое гипотетически) поведение антигосударственным. С другой стороны, представители нашей профессии связаны обетом молчания: ни одна ваша тайна не покинет стен данного кабинета. Примите во внимание вышесказанное, советник, как во время нынешнего визита, так и во время всех последующих – сколько бы их ни понадобилось. И помните: ваш организм, все его отправления и выделения – и физиологические, и психологические – объект наших первоочередных забот и тревог. Вы находитесь в надёжных руках. Без ложной скромности смею утверждать – в лучших руках Империи. Если иметь в виду медицину, конечно. Итак, я – весь внимание. Опишите, к примеру, день перед тем, как вас постиг последний по счёту… кошмар – назовём его так.
– Вот не далее, как двое суток назад, и постиг. С утра с патрициями приняли на грудь фалернского по случаю открытия стадиона имени второго 37-летия Императора, да продлятся годы Его и превратятся в века! Конечно, нам далеко до Егофизической формы, но тоже… стараемся соответствовать по мере сил. Упражнения, гантели, то да сё... Натурально, возлияния перешли в обед, затем пришлось инструктировать начинающих всадников по технике безопасности…Ну вы понимаете, что ни один из этих… молодых специалистов не окажется в ощутимой близости от живой лошади, но – правила едины для всех. Так что пришлось читать доклад – практически, на голодный желудок… В результате закончили лишь к четырём пополудни. Едва на еженедельный форум в лупанарий не опоздал. Надеюсь, вам не надо объяснять социальную значимость устоев и традиций, всадник? А периодические посещения и проверки мест высокой общественной потребности как раз и представляют собой важнейший обычай Империи. Поддержка малого предпринимательства, так сказать. В конечном счёте, терпимость является одной из главнейших добродетелей, завещанных нам Богами. Да и парни… то есть патриции моего круга… не простили бы. А им только попади на язык, знаете ли…
В общем, домой я пришёл не рано. Если уж совсем точно – ближе к восьми вечера. И на бровях, конечно. А моя супруга… Надеюсь, вашим заверениям, эскулап, будто всё сказанное здесь останется строго между нами, можно верить? И не только вы, но и этот хилый юноша ни слова не вынесут за пределы этого кабинета, и даже ваши лары сомкнут уста? Замечательно. А то руки у меня длинные, характер горячий и знакомые разные имеются. Это я на всякий случай предупреждаю. Как говорится, доверяй, но запугай. Что? Да, и проверю тоже... уж вы... Клебопег, не сомневайтесь. Так вот, моя дарованная Богами и своими, не к ночи будь помянуты, благородными родителями половина – Юлия Клеолинда – нравом крепка и слегка… сурова. Я бы даже уточнил, сварлива. Но это строго между нами. И, конечно, встретила она меня в молчании. Однако же кухонную утварь в статуи и стены метала. Позже Клео, естественно, отрицала, но убеждён: импортную амфору, которую я с трудом выменял у побывавшего во Франкии сослуживца, она разбила нарочно. Поскольку я сразу привязался к оной, а она её именовала исключительно, простите Боги, кичем и ширпотребом.
Конечно, эскулап, я не вполне соответствую нанесённым на скрижали Дворца Бракосочетаний качествам идеального супруга, но, как мне представляется, приближаюсь к воспетому аэдами уровню. В конце концов, почти никогда не нарушаю обетов верности. Во всяком случае, не с порядочными женщинами. А если и позволяю себе некоторые естественные вольности с работницами лупанария и, понятно, с секретаршей, то, согласитесь, мой социальный статус накладывает определённые права и обязанности и в данной сфере. Должен же я подтверждать вышеупомянутую физическую форму на практике? И все заработанные таланты (за вычетом приличествующих рангу и чину взносов в дружеский котёл) несу исключительно в дом. Или в лупанарий – но это святое, это жертва на алтарь, я бы сказал, вольной любви. Особое возлияние Богам, фактически. Между прочим, именно Юлия вечно забывает добавить масла на алтарь, из-за чего священный огонь уже неоднократно гас. Просто перед соседями неудобно. Вот всего неделю назад прямо в присутствии почтенного семейства Калигул… Однако не станем отвлекаться. Так что я, если разобраться, компенсирую её грехи. И готовит она вечно одно и то же – ненавидимый Богами и людьми, презренный салат оливье. И крайне небрежно это делает, кстати. Он мне опротивел уже на второй год брака, а идёт, между прочим, четырнадцатый… Но мы отклонились, от темы; думаю, пора пересказать вам сам воспоследовавший сон?
– В этом нет нужды. Сейчас мой юный ассистент подключит к вам датчики, и постепенно вы погрузитесь в объятия Гипноса. А мы всё увидим на мониторах, да не коснётся нас ось зла! Мне кажется, что вы как раз в подходящем душевном состоянии.
– Тогда продолжаю. Ну я, значит, доел... это и отправился на лежанку, дабы насладиться вечерними одами. Дежурный трибун как раз рассуждал о Катастрофе. Сами знаете: верить можно лишь официальной позиции, а она еженедельно меняется. В результате даже мы, государственные люди, вынуждены пробавляться слухами и получать информацию из, прости Юпитер, телевидения. Я вам по секрету скажу, эскулап: тайн у нас всё же многовато. Нет, плебсу, конечно, лучше оставаться в неведении, но людям заслуженным можно бы и донести истину. Тем, кто заслужил доверие неустанными усилиями на благо Императора. Но – нет. Так что я информирован не более, чем вы.
Ну и, конечно, Клео… Клео твердит, что я не думаю о семье, о детях (у нас их двое, слава Юпитеру!), в результате чего они непременно задохнутся… утонут… замёрзнут… будут испепелены… Надеюсь, вам, всадник, не надо ещё раз напомина…
* * *
– Скользкий! Скользкий!
Арнольд выбирался из сна, будто всплывал со дна пруда, когда тяжёлая вода сопротивляется, вяжет по рукам и ногам, не желая отпускать добычу. Над ним маячило на фоне голубого утреннего неба круглое, как блин, лицо Дока Харрисона: грустные чайного цвета глаза, пухлые, выпяченные губы, опасно нависающий над ними крупнокалиберный нос. Чёрные густые брови, трагическими скобками поднимающиеся к намечавшимся залысинам, производили впечатление тяжёлой депрессии. Впечатление не было вовсе уж ложным. Харрисон был оптимистичным нытиком, вечно утверждавшим: всё будет хорошо – однако столь неуверенным тоном, что создавал и у окружающих, и у самого себя убеждения, прямо противоположные искомым. Он был приставуч, зануден, но противоестественным образом мил и популярен. Его любили, предпочитая притом не общаться. Однако Арни давно путешествовал с Харрисоном и привык, притёрся. В конце концов, он и сам – отнюдь не подарок.
– Скользкий, дорогой, пора, – снова позвал Док уже спокойнее: было видно, что объект, в общем и целом, жив, очнулся, хотя ещё не совсем очухался.
Харрисон, бывший интеллигентный человек со стажем, выглядел помятым и даже несколько пожёванным, будто провёл ночь на садовой скамейке. Собственно так оно и было. Да и сам Арнольд смотрелся никак не лучше. И то, что скамейка имела подогрев, автоматически принимала очертания сидящего (лежащего) на ней тела и была покрыта модным многослойным ворсом, ничего существенно не меняло.
– Всё, – сказал он, встряхнув по-собачьи головой. – Проснулся уже.
– Снова то же самое, ара? – сочувственно поинтересовался Док.
– А ты думал? Римляне какие-то, греки ли… А говорят по-нашему. По крайней мере, понятно каждое слово. Тоги, сандалии, пьянки – античность долбанная. Жена эта опять же. Сучка.
– Ты бы про жён… это… поосторожнее, джан, – насупился Док.
Где-то там, в бесконечности пространства и времени, если верить Доку, его ждала и беззаветно любила утерянная вторая половина. Он утверждал, что регулярно видится с ней и имеет сытные обеды и страстные ночи, но учитывая вид его костюма – бывшего, как и хозяин – общее физическое состояние и, главное, аромат, последнее было более чем сомнительно. Впрочем, обсуждать больную тему не следовало.
– Так я и не обо всех жёнах, а исключительно о мегере из сна. Твоя супруга тут вовсе не при делах. Даже моя бывшая… Но эту, римскую я бы убил нафиг. Впрочем, проехали! – Арнольд злобно пнул двояковогнутую жестянку, неосторожно выглянувшую из-под слоя пыли, и ушиб ногу.
– Мои пилюли принимал, ара? – спросил Док.
– Синенькие – да, а от красных меня плющит. Но не помогло, как понимаешь.
Док развёл руками: мол, сам знаешь, я не доктор, а ветеринар. Да и то в прошлом, когда зверей ещё требовалось лечить.
Мимо прополз эритянин, задевая затейливыми затылочными щупальцами верхушки деревьев. Как обычно, его проход сопровождали едва слышимые звуки «Венского вальса» (Док некогда атрибутировал – Арнольд в меломанах и в прежние-то времена не состоял).
– Этих я не люблю больше всего, – мрачно сказал Скользкий.
– За что, джан? – удивился Док. – Они же мухи не обидят. Добродушные, как… морские свинки.
– Вот именно за это. Что безвредные. Такой у них хитрый замысел, понимаешь, чтобы их не боялись. А их надо ненавидеть! Переделали тут всё подчистую, понимаешь, столовки эти бесплатные со всяким дерьмом в тюбиках пооткрывали. А из чего сделана эта дрянь, известно? А, может, она потихоньку нас переделывает в рабов? Или в домашних животных? В свинок. На подсознательном уровне. Землю у нас отняли, волки позорные!..
– Погоди, – возразил рассудительный Док. – Во-первых, не всю планету, а только нашу территорию. За границей, насколько я знаю, их нет. Во-вторых, ты же, ара ахпер джан, сам, кажется, из этих… из первопродавцев. Хвастался же, что Мавзолей им ещё тогда толкнул.
Арнольд знал, что Харрисон прав. Первых Чужих (помнится, с Альдебарана) взяли в оборот как раз они трое с Рябым и очкариком… как там его?.. Конечно, Рябой Жан-Клод тогда ещё был не Жаном и не Клодом, а вовсе Васей Кононовым, и вначале их троица не замышляла ничего плохого, искренне желая пообщаться с экзотическими гостями. Собственно, сразу же, как только те вырвались из-под круглосуточного надзора соответствующей организации и вышли в народ. А вот когда выяснилось, что Чужие – никакие не учёные, а так… туристы… и что они легко башляют в любой валюте – тут и покатилось. Очкастый предложил им ГУМ почти ради шутки – повелись. Народ прослышал, конечно, у нас это недолго (наверняка Васька… Жан-Клод голопузый… проболтался под кайфом), и к концу месяца всё стоящее в столице было продано по три-четыре раза. И, главное, пришельцы так легко ко всему относились, конфликты разных собственников одного объекта как-то между собой перетирали – никаких тебе разборок со стрельбой. Однако купленное считали окончательно своим, и никакие народные суды были им не указ. Незаметно оказалось, что по рукам ходят миллионы долларов, но купить на них нечего, поскольку почитай вся ценная недвижимость продана-перепродана пришельцам, а вот бутерброд с паршивым ливером стоит лимон мёртвых президентов – и то если повезёт. Между прочим, бесплатных столовых тогда ещё не было, так что пришлось туго. Порой одни грибы-ягоды спасали. И грабёж военных складов, конечно, но те сначала требовалось отыскать.
А потом подвалили другие инопланетяне, что-то сделали с пространством, из-за чего любое расстояние можно было преодолеть буквально за пару минут – но только в пределах горячо любимой державы, чтобы ни дна ей, ни покрышки! И все они, ловкачи и махинаторы, оказались лохами, запертыми в большой такой клетке в одну седьмую суши, ночующими по подвалам да под кустами – благо, зимы тоже отменили. Потом много ещё чего произошло, привычный мир рухнул, и из обломков вместо Панова Сергея Яковлевича, удачно женатого перспективного менеджера крупной косметической компании и дружелюбного парня, выполз на карачках Скользкий Арнольд, бессемейный деловой человек, а фактически – бомж. Не без помощи окружающих сограждан дошёл до такого состояния, конечно, варианты пару раз открывались, вроде, однако оказались сплошным кидаловом. Но обиды давно стёрлись, горечь испарилась, и ненависти он ни к кому не испытывал. Кроме долбанных Чужих, из-за которых всё… всё...
Пространство резко разъехалось в стороны, как штаны, на которых дёрнули книзу молнию, и из прорехи явился Крутой Сильвестр в неизменных расклешённых джинсах на подтяжках и грязной тельняшке.
– Парни, – объявил он, лучезарно оскаля двадцать три кривых зуба, – я работу надыбал.
Работа степенно вышагивала рядом, одутловатая и по виду не то чтобы шибко трезвая, вся сплошь в посконном и домотканом. За ней плелась измученная скудным бытом лошадёнка, кое-как запряжённая в тарантас.
Криво выкроенное и уродливо сшитое одеяние мордоворота производило впечатление прочности и домовитости. Впечатление было ложным – патры предпочитали любовь к Отчизне физическому труду и по каждой необходимости нанимали бичей, расплачиваясь ими же произведённой натурой: хлебом, салом, овощами, самогоном. Неплохо, по сравнению со жратвой из тюбиков. Да и не приходилось особенно привередничать – выбор вариантов был небогатый. Могли, впрочем, и кинуть либо пристукнуть по-тихому – всякое случалось. Зато патры ненавидели любые механизмы, почитая их бесовским западническим наваждением, и потому работы у них вечно было полно. А иначе пришлось бы наниматься в прислужники к пришельцам, на что Скользкий никогда бы не пошёл. Пока что…
Конечно, можно было и вовсе не утруждаться ввиду наличия инопланетянских столовок, но не всем по вкусу приходился горький хлеб лишенцев – хоть и не особенно горький, честно говоря, скорее, даже сладкий, но пища непривычного цвета и вкуса пришлась не по нраву не одному лишь Скользкому… патриотизм опять же, чувство собственного достоинства, присущее каждому второму бомжу…
Сегодня предстояло рыть ямы – один и восемь на ноль шесть и на метр в глубину.
– Могилы, что ли? – брякнул Сильвестр, уже лёжа в тарантасе на остатках сена. Скользкий забрался следом, привычно ощущая в кармане штанов вес Штуки – попытка «забыть» её на месте ночёвки, конечно, провалилась. Опытным путём удалось установить, что отделаться от Штуки путём закапыванья, зашвыривания в кусты и на деревья, злонамеренной утери и сжигания на костре – пустая и бесперспективная затея, и хотя Арни повторял потуги подобного рода, но уже лишь по привычке и для очистки совести.
Хозяин сердито пробормотал что-то и набычился.
– А тебе не всё равно? – пробормотал Арнольд, мерно покачиваясь на кочках и постепенно уплывая на выбоинах шоссе. – Не для нас – и ладно.
Убогое транспортное средство обогнал даже неспешный янус, подмигнув ездокам одним из своих лиц. Сидевший на его плече зеленовато-розовый в золотистую звёздочку профессиональный симбиот из числа веганцев (которые отнюдь не были веганами, очень даже любя мясо – впрочем, синтетическое) звонко хихикнул и осыпал путников водопадом искрящихся конфеток. Малые дети очень любили веганцев. Скользкий, будучи личностью последовательной, ненавидел. Но на их кондитерскую продукцию это чувство не распространялось.
* * *
Беседа 4.
– Повторялись. Четырежды. Я вот тут запротоколировал содержание. С помощью секретарши.
Пациент протянул свиток в ладонь диаметром, исполненный на казённом пергаменте с водяными знаками и печатью.
– Причём последний раз – не далее, как нынешней ночью. Почти рабский труд в грязи, трупы какие-то, склады с оружием, лопаты долбанные, прости Юпитер, с кривыми рукоятями, занозы эти, дери их квадригой!.. Утром из руки шла кровь! У меня! Я бы ещё понял, если бы подобное снилось плебею, даже вам, всадник, – но при моём общественном положении это просто неуместно!
– Успокойтесь, патриций, мы справимся с вашей проблемой. Однако не стоит тратить ваши драгоценные время и усилия на записи подобного рода. Мы и сами увидим ретрансляцию во время искусственного сна. Напротив, повторюсь: мне хотелось бы побольше узнать о том, как протекает ваше бодрствование. В идеале – предшествовавшее аномальному сновидению. И, как я уже отмечал ранее, детали также критически важны. Не скрывайте ничего. Ибо необходимо точно выяснить причину происходящего, найти источник, спусковой крючок, так сказать. А вот подробности конкретных… м-м-м… кошмаров можно без всяких опасений опускать, ибо, с точки зрения натурфилософии, сии несущественны. Итак, как же протекал день вчерашний?
– В заботах, всадник. В трудах. С утра обсудили нехватку общественных колесниц в юго-восточном районе. Молодёжь на семинар пришла достойная, в прениях выступала толково, подробно, но без суесловия. Я и сам… впрочем, не будем о личных заслугах. Постановили перенести дальнейшие обсуждения на осень. Поскольку после Катастрофы проблема либо рассосётся сама собой, либо встанет с новой остротой, и тогда надо будет тщательно изучить, насколько огорчены уцелевшие жители. Позже слушали о недостойном поведении неких юнцов, которые навестили квартал красных фонарей в подобающих противоположному полу одеяниях, чем нарушили устои и сбили с толку некоторых завсегдатаев, включая двух уважаемых сенаторов. Постановили вынести порицание патрициям, выговор всадникам, а двух плебеев подвергнуть заслуженной порке. В воспитательных целях. Дабы не уводили на путь порока юношей из хороших семей. Затем мы посетили баню, после чего начальство предложило взять работу домой. Я, конечно, как человек, супруга которого не пребывала в полном отсутствии или отъезде, действительно имел возможность прихватить с собой лишь работу, но даже эта малость пришлась весьма кстати, ибо Публий Секст и Юлия-младшая как раз приехали из летнего лагеря. На краткую побывку, так сказать.
– О чём беседовали с потомством, советник, если не секрет?
– А о чём сейчас все разговаривают?! О Катастрофе, конечно. Не о варварах же. Сын у меня в юных разведчиках. Им говорили, что грядёт большая война, после которой разумной жизни на планете не останется. И каждый житель Империи должен приложить все усилия, дабы враги шли в царство Плутона впереди нас. Чушь, конечно, но полезная. Патриотическая.
– Ну и как мальчик – готов пасть за Цезаря, да продлятся дни Его?
– Как и мы все – с восторгом! Ибо наша святая обязанность… Или вы сомневаетесь?
– Никакие сомнения в таких материях мне не свойственны, как и любому сознательному гражданину Империи. А дочь столь же отважна?
– Юлия Туллия как раз изучает самоотверженность. Углублённо. Между прочим, конкурс был – четыре подростка на место, но отборочный комитет учёл её происхождение от меня. Она, кстати, убеждена, что Земля разлетится на куски от прямого попадания астероида, однако нам следует встретить неизбежную гибель достойно, в лучших традициях древних героев. Соответственно, последнее время просит купить ей ванну слоновой кости на позолоченных львиных лапах и специальную бритву модного западного бренда, избави Юпитер от зла. Я обещал – чего не сделаешь для ребёнка! Вот у моего сослуживца, благородного Гая Аппия, сын Клавдий увлёкся восточным варварством, так ему требуется два личных раба и друг, чтобы при необходимости перерезать Клавдию горло. Ну, такого друга Гай уже нанял, с его средствами дело нетрудное, а насчёт рабов вышла неувязочка: рабство-то опять запретили, и нарушить национальные устои можно лишь с персонального разрешения Цезаря. Приходится искать подходы к Императору, и это – большие деньги, сами понимаете, но ничего не жаль ради любимого отпрыска!
– А ваша достославная супруга?
– Жена-то? Клео… Вот тут я, прежде всего, желаю сделать заявление. Поскольку хочу внести некоторые уточнения в то, что говорил на её счёт в прошлую встречу. Официально утверждаю – и прошу запротоколировать – что характеристика, данная мною ей, содержала определённые, сугубо речевые, оговорки и отличалась чрезмерной жёсткостью. Ибо Юлия Клеолинда – почтенная матрона, образец добродетели, жизнь и деятельность которой подчиняются заветам Богов и не бросают ни малейшей тени на мою репутацию в обществе. Она родила трёх прекрасных детей, в том числе, двоих сыновей, старший из которых успешно служит Отечеству в качестве ответственного сотрудника банка «Слово Меркурия». Клео неплохо музицирует на арфе. И если её кулинарные способности оставляют желать много лучшего, то не все же таланты должны быть даны одной женщине! И хотя в её натуре наблюдается переизбыток яда и желчи, но, по сравнению с её матерью и тётками, Клео – просто нимфа какая-то, прости Юпитер. А то, что она не слишком умна, так одного мужа высокого интеллекта в семье вполне достаточно.
– Простите, советник, но река времени неостановима, и я вынужден прервать ваш блистательный монолог. Мы не сомневаемся в превосходных качествах подруги вашей многоценной жизни. Однако как же она относится к неизбежной Катастрофе?
– О, она утверждает, что потекут реки расплавленной лавы, либо грядёт глобальное землетрясение, либо нахлынет всемирный потоп (до конца прорицатели из её любимой передачи не определились, и она колеблется вместе с ними), но начальство непременно спасётся. И предлагает потребовать у патрона места в убежище для себя и семейства.
– И вы?..
– Пока не разговаривал. Не хочется обременять…
– Советую побеседовать как можно скорее. Не исключено, что именно чувство вины перед женой и общая обеспокоенность фатальным образом влияют на вашу тонкую нервную систему. А что вы сами полагаете по поводу Катастрофы?
– Недавно слышал от приятеля, что большой ускоритель элементарных частиц, который вновь запустили западные варвары, создаёт какие-то там чёрные дыры (я не натурфилософ, сами понимаете, так что подробностей не знаю), в кои может затянуть всё что ни попадя. По личному опыту предполагаю, что хорошо закреплённое не затянет, но зарубежных университетов-то я не заканчивал, научной аргументацией владею не в совершенстве, а версия сама по себе представляется вполне правдоподобной. Ибо именно избыточная учёность увлекает в бездну греха и гневит Олимпийцев. В любом случае, не сомневаюсь, что Катастрофа станет справедливым воздаянием Богов за грехи восточных и западных варваров и отечественных низкопоклонцев. Но погибнут и правые, и виноватые, поскольку Боги в гневе своём не разбирают, кого разить. Что и обидно. Однако включайте ваши аппараты.
– Уже сделано, советник…
* * *
Док ковырял землю на песчаном пригорке. Совочком, позаимствованным в попавшемся на пути детском садике. На недоумённые вопросы он тогда отвечал, что, дескать, пригодится. Вот, видимо, и пригодился. Может, замок построит… Дикая Шэрон метала кинжал в ствол тополя. Несмотря на суровое лицо дивчины, припанкованную причёску, татуху со змеёй, кожаный прикид (откуда только достала?) и пирсинг на правой брови, лезвие вонзалось в цель редко: в лучшем случае, через пять раз на шестой. Шэрон злилась и клеветала на солнце, ветер и древесину. Громила Билл прихлёбывал что-то из фляжки (по утверждению Дока, слабенький морс из остатков засахарившегося варенья, найденного их четвёркой пару суток назад на заброшенном хуторе), пьянея на глазах и отпуская по поводу экзерсисов Шэрон всё более вольные шуточки. Плацебо, чтоб его, раз уж настоящего спирта не достать, и самогипноз. Скользкий ни в коем случае не стал бы доставать женщину с острым ножом, но у всех свои правила жизни, и учить хорошему тону стокилограммового мужика под два метра ростом в его личные правила отнюдь не входило. Сам Арни вертел в руках Штуку, периодически подбрасывая её, от чего та отращивала лишние боковые грани. Сегодня Штука не напоминала ни скошенный цилиндр, как первоначально, ни снежный шар, ни игрушечного осьминога, но походила не египетскую пирамиду в миниатюре. Красная кнопка, как обычно, располагалась на самом почётном месте – на вершине – и тускло светилась багровым, напоминая о подразумевавшейся грозной сути. Почему-то Арни как изначально уверовал в глобальное значение Штуки, так и ни разу в том не усомнился. Если он нажмёт на кнопку, которая так и старалась подвернуться плоским затылком под указательный перст, то произойдёт нечто роковое. Может, инопланетяне исчезнут, будто фата-моргана. Может, человечество рассыплется в пыль, удобрив поверхность порядком уставшей от нахлебников Земли. А может, сама планета расколется на дольки, как гигантский апельсин, и её сожрёт ненасытное Солнце. Океаны вскипят, приготовив тонны рыбы-гриль... Горы обрушатся в долины, уравновесив пейзаж... Магнитные полюса поменяются местами… Семь казней египетских будут повторяться еженедельно… Короче, некий фактор изменится настолько, что привычное вялотекущее существование канет в Лету. Наверное, и неплохо бы...
Между тем, лес на горизонте шумел всё так же угрожающе, и скрытого им искомого зарубежья не было видно. Ибо над границей тучи шлялись хмуро, а предшествующую бору контрольно-следовую полосу заволокло туманом столь густым – хоть Шэроновым ножичком режь. Зато и из пришельцев никто не проползал вблизи, не проезжал мимо, не пролетал над головой. Кроме их четвёрки, разумной жизни вокруг не наблюдалось. Вообще с фауной тут было плоховато – одна флора, да и та чахлая. Если не брать в расчёт угрюмого леса.
– Хай, Громила, когда выходить-то будем? – поинтересовалась дама, устав уродовать зелёные насаждения.
– Подожди чуток, Дикая. Я думаю, как нейтрализовать служивых.
– Так нет же их. Ни наших, ни Чужих.
– Должны быть. Иначе через неохраняемую границу уже полстраны пешком бы утекло. Нафига здесь оставаться? Нет, есть тут кто-нибудь. Замаскированный. Или заминировано здесь. Иначе быть не может, поскольку по-другому и не бывает.
– Это вряд ли, джан, – вмешался в диалог Док. – Ты хоть один труп видишь? А идиоты, ара, найдутся всегда, и хоть кто-то должен был пройти через минное поле… но не до конца.
– Звери растащили, – неуверенно предположил Билл.
– Кости бы остались, дорогой. Или ты представляешь себе медведя? Так косолапый сам бы взорвался к своей мохнатой матери. Или это был крайне везучий мишка, ара? Так мыслишь?
– А я что? Я ничего. Пошли тогда. Но если рванёт – я вас предупреждал.
– Без меня, ара джан. Мне и здесь неплохо. Да и жена, знаешь, – не могу же я супругу бросить. Кто ей в старости стакан воды поднесёт?
– Кальмаряне, – сказал Арни, сжав в кулаке Штуку с такой силой, что та превратилась в некое подобие гантели, один из шаров которой был алым и чуть плосковатым, – у них семь рук, сгодится семерым прислуживать. И, кстати, три ноги, так что двигаются они в полтора раза быстрее тебя, Док.
– Кальмарян ты только что придумал. Кстати, не смешно – и даже обидно, джан.
– Да чтоб мне под землю провалиться – не придумывал, – возразил Скользкий. – Видел своими глазами.
И в самом деле, видел. В доисторические времена. В тупом комиксе отечественного производства. Назывался, помнится, «В жутких глубинах беспросветного Космоса». Или как-то вроде того. Знали бы авторы, что через пару лет произойдёт прямо среди родимых осин…
– Ладно. Всё равно не пойду.
– Тогда и я пас, – сказал Арни. – Я с Доком. Я с ним давно землю топчу. Привык.
– И какого же чёрта вы две недели сюда пёрлись? – удивился Билл. – Безо всяких подпространственных коридоров же, пешкодралом! Не врубаюсь.
– Ладно, – махнула рукой Дикая, от чего кинжал едва-едва вместо древесины не оприходовал её собственное бедро. – Пошли, Громила!
И она, попытавшись грациозно вскочить, плюхнулась на задницу. Не смутившись, поднялась снова, но уже опершись о поверхность планеты, как рядовые сапиенсы.
По мере приближения к стене тумана, маслом на бутерброде стелившегося над КСП, ноги парочки нарушителей государственной границы причудливым образом удлинялись, а верхние половины тел, напротив, ужимались и скручивались.
– Пошли, джан, – сказал Док. – На ближайшем привале мы их встретим. Чужие – не дураки. Если постановили, что прохода нет, то его и не будет. Ни по земле, ни по воде, ни по воздуху.
Он оказался прав лишь наполовину. Тем же вечером у костра появилась Шэрон – растерянная, взлохмаченная, в ещё более растрёпанных, чем причёска и одежда, чувствах. В тумане они с Громилой как-то разделились (хоть и по-детсадовски держались за руки, в чём Дикая призналась с явным смущением), и тот так и сгинул. Возможно, просто вышел где-то в другом месте… Док не стал спорить, но Арни видел его скептическую усмешку. Он в который раз подумал, что чёртов Харрисон обычно оказывается прав...
* * *
Беседа 13.
– Ну, досточтимый патриций, вы знаете, чего мы от вас ждём с нетерпением.
– Один день жизни. Опять. И долго мы будем этой бодягой заниматься? Когда я увижу, наконец, обещанное лекарство? Это уже отдаёт неуважением, всадник. Надо ли мне напоминать, что может последовать за обвинением в неуважении?..
