Текст книги "Юрка Гагарин, тезка космонавта"

Автор книги: Альберт Лиханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

4

К нам пришел Володя Литвинов, комсомольский секретарь. Вызвал меня в конторку начцеха и сказал:

– Вот тебе, старик, анкеты. Раздашь своим комсомольцам, пусть заполняют. Через два дня собери и занеси в комитет. Добро?

– Добро.

Я медленно перешагнул через порог конторки, на ходу читая. Что там такое, на этих самых листках? «Десять книг, которые ты возьмешь в космос», – прочитал я. Любопытная, оказывается, штука. Дальше было написано: «Представь, что ты космонавт и тебе предстоит космическое путешествие. Собираясь в дорогу, ты, конечно, возьмешь с собой книга. Их можно взять только десять – багаж космонавта ограничен. Какие десять любимых книг ты взял бы с собой в космос? Заранее благодарим за ответ. Комитет ВЛКСМ. Заводская библиотека».

Я на кого-то наткнулся. Оказывается, Юрка. Стоит у щита, объявления читает.

– Ты чо? – говорит.

– На-ка, – отвечаю, – друг ситный. Возьми анкетку и заполни. Как раз по твоей космической части.

– Да ну тебя!

– Бери, бери! Комитет выявляет твои интересы.

– А-а! – недовольно протянул Юрка.

– Да ты чего такой расстроенный? – спрашиваю.

Юрка сморщился:

– Со стариком поругался.

– С Матвеичем?

– Приценился, как репей. Где ты, говорит, вчера весь день был. Я отвечаю – в райкоме. Речь писали для вечера. А он мне кидает: ты, мол, рабочий, а не лектор. И зарплату не за речи получаешь, а за продукцию.

– Ну? И ты завелся?

– А я ему и говорю. Вы, говорю, Иван Матвеевич, по старинке мыслите, по-культовски. Вам бы только человека зажать да прижать, а я общественное дело выполняю. Что делать, если мне такая героическая фамилия досталась. Ах ты, кричит, молокосос! Ах ты, говорит… и так далее. Горшок, говорит, тебе на голову надеть надо, а не шляпу. Не по-твоему, кричит, я, значит, мыслю. По-культовски! Раскочегарился, в общем, дед. Ну, а я ему спокойно так рубанул: Юпитер, ты сердишься, значит ты не прав.

Юрка остановился – дыхание перевести, чтоб дальше рассказывать.

– Дурак ты! – сказал я ему, сунул в руки анкету и пошел.

Я шел по пролету, а над головой, позвякивая, катил кран, Лилька-крановщица в красной косынке помахала мне рукой, проехала в дальний угол, зацепила тяжеленную плиту и протащила обратно, все так же улыбаясь и помахивая мне рукавичкой. Вот хорошая девчонка Лилька, и я ей вроде нравлюсь. Я вспомнил, какой она была вчера в театре, – как богиня. В белом капроновом платье и в белых туфельках, а сама черненькая и глаза карие. Она что-то сказала мне, когда попалась навстречу, а я как побитый шел в зал за Юркой, летчиком, Анкой. Что же она сказала? Вчера я был как глухой. А она красивая, Лилька.

Над головой гукнул крановый звонок.

Лилька снова проехала надо мной, уже без груза, и я махнул, чтобы она остановилась. Я поднялся к ней в кабину и дал анкету.

– Через два дня принеси. Не забудь, – сказал я ей, а сам смотрел на наш цех.

Люблю я, забравшись сюда, на верхотуру, глядеть на наш цех. Особенно в солнечный день. Сквозь стеклянную крышу смотрит солнце, его растопыренные лучи поигрывают на латунных рулонах, и те – как золотые пятаки, раскиданные на морском дне. А еще у нас в цехе живут голуби. Они залетают через люки в крыше и живут под перекрытиями. Они летают по цеху, опускаются на пол, подходят к самым станам, которые грохочут, извергая золотистые листы проката. Голуби смотрят на них одним глазом, скосив голову. В перерыв те, кто отобедал, подходят к голубиной площадке и смотрят, как они клюют булки. Все стоят молча, покуривают и смотрят на голубей. И если неважное настроение, хорошо постоять среди этих молчаливых людей, покурить цигарочку, помолчать, посмотреть на серых птиц.

Вон и сейчас там стоят люди. Матвеич подставил солнцу спину, греет свой ревматизм. Вот посмотрел на часы. Часы эти всему цеху известные – сын ему с первой получки подарил – «Молния» называются, последней марки. Сын у него в литейном цехе работает, рядом. Посмотрел Матвеич на часы и сказал что-то. Я уж знаю, что сказал Матвеич, старый кавалерист. Он сказал:

– По коням!

Люди стали расходиться.

– Ну ладно, дорогой товарищ, – говорю я Лильке. – Заполнишь анкету и приноси.

Она как-то странно на меня смотрит. Вот лапоть, – ругаю я себя, – пятнадцать минут рядом простоял и не сказал ни слова. Лилька молчит, ничего не говорит. Она смотрит, как я спускаюсь по лесенке. И улыбается тихо так, жалостливо. Будто я малыш и меня обидели. «Вот черт, – думаю я, – неужели по мне что-нибудь видно?»

Навстречу идет Матвеич, жмурясь на солнце.

– Ну? – спрашивает меня.

– Что, Иван Матвеич?

– Рассказал тебе твой дружок?

Я киваю.

– Вот так хрен! – говорит Матвеич. – Значит, я культовская отрыжка. Пережиток, значит…

Только что он улыбался, а сейчас топчется и хмурится. Снова расстроился.

– Да бросьте вы, Иван Матвеич, – говорю я. – Дурак он, и все. Дурак.

Мне его жалко. Он хороший, наш дед. И конечно же, Юрка дурак.

– Ну ладно, – говорит Матвеич. – А это что у тебя? – он тычет заскорузлым пальцем в пачку анкет.

– Анкеты, Иван Матвеич, – говорю я, улыбаясь, – вот одна вам, заполните!

Матвеич, отставя руку, посмотрел в листок сквозь свои производственные очки, аккуратно сложил анкету и сунул в карман.

– Когда надо?

– Через два дня.

Он кивает и вдруг, поманив пальцем, сообщает мне на ухо:

– А космонавт-то наш шляпу купил!

– Какой? Юрка?

– Ну да! – Матвеич смеется, добродушно показывая, как много зубов ему недостает. – Пришел сегодня в шляпе! Хахарь!

Так вот почему Матвеич советовал Юрке надеть вместо шляпы горшок! Мы стоим с Матвеичем посреди пролета, цех уже вовсю гудит, а мы хохочем, вытирая слезы.

Матвеич спохватился первым, посмотрел на свою «Молнию», на свой дорогой подарок, и сказал серьезно:

– По коням!

Старый кавалерист…

5

Оказалось, что шляпу Юрка купил со смыслом. И хоть стал он в ней похож на молоденького, ощипанного петуха, свой старый блинчик-кепочку бесповоротно забросил на шкаф. Он даже на работу наряжался, хотя никто, кроме директора и главного инженера, на завод в шляпе не ходил.

Но Юрка не обращал внимания на шутки заводских ребят. Часто его вызывал в конторку Виктор Сергеевич, и Юрка, надев шляпу, молча уходил куда-то. Потом вдруг кто-нибудь слышал, как Юрка говорил по радио. Все про то же: «соревнуясь за достойную…», «весь коллектив…», «встав на вахту, выполним и перевыполним» и так далее. Или вдруг владельцы телевизоров сообщали, что Юрка сидел вчера в кадре рядом с красивой дикторшей, и та задавала ему вопросы, а Юрка рассказывал, как он, тезка космонавта, старается перевыполнять план и быть достойным такой знаменитой фамилии.

Обычно на другой день Юрка приходил веселый, мурлыкал себе под нос какое-нибудь «самбо-мамбо», и в глазах у него стояла сплошная радость.

Однако план он никакой не выполнял и не перевыполнял. Выполняла и перевыполняла бригада. Юрка, как и я, был помощником прокатчика в нашей бригаде. Заправить ленту в стан, валки отрегулировать – наша забота. Когда Юрки не было, приходилось нажимать. Ведь мы работали еще и за Юрия Алексеевича. Да и норма была у нас теперь выше, чем раньше. С нового года мы сами попросили у начальства норму пересмотреть и немного увеличить.

Правда, Виктор Сергеевич всякий раз морщился, когда Юрку просили отпустить. Но отпускал. Приятно все-таки иметь в цехе своего Юрия Гагарина. Пусть, мол, пропагандирует наш завод.

И Юрка пропагандировал. Раза два, а то и три в неделю он надевал свою шляпу и, не обернувшись, не сказав ни слова, уходил сидеть в какой-нибудь президиум. То на пленум обкома комсомола, то на профсоюзную конференцию, то в ДОСААФ, то к пионерам.

В эти дни, после смены, увидев Анку, торчащую у проходной, я говорил:

– Юрка заседает.

Она улыбалась и отвечала:

– А-а… Ну ладно, Вовочка, мне сегодня в магазин надо. – И убегала одна поскорее. Я знал – она шла не в магазин, а домой. Ей надо накормить сестренку и бабку. Но когда есть Юрка, она идет с нами до нашего квартала.

Я смотрю Анке вслед, слушаю, как выстукивает она по асфальту тонкими каблучками. Освоила свои английские! Идет легко и красиво. Миледи Анка…

Вечером я заполнял анкету.

Ярко пылала лампочка, подвешенная на длинном шнуре, прикрытая маленьким железным козырьком. Рядом стояло старинное кресло-качалка. Еще бабкино. Я любил качаться в нем.

Значит, так… Десять любимых книг. Интересно, что напишет Анка? А Юрка? А Матвеич? Я улыбнулся. Это будет любопытно – что напишет Матвеич…

А я?.. Мои любимые книги…

Ну, во-первых, «Евгений Онегин». Я читал его, наверное, раз двадцать. И фильм мне понравился. А Татьяну я себе такой и представлял, как в фильме. Умная, нежная и… смелая. Юрка наверняка рассмеется, если ему так сказать о Татьяне. Кино это мы вместе смотрели и на обратном пути спорили.

– Дура, – сказал он, – твоя Татьяна. И Ленский дурак. Полез в бутылку! Из-за чего? Что Ольга его раз с кем-то там станцевала! Подумайте! Если б все так заводились с полоборота, и людей бы уж не осталось. Все бы перестрелялись.

– Юр! – сказал я. – А ты бы не полез стреляться? Как Ленский?

– Что я, чокнутый? Мне моя жизнь еще не надоела!

Он помолчал и спросил меня:

– А ты бы полез?

Я вздохнул и задумался. А правда, стоило ли из-за Ольги ссориться с Онегиным? Нет, не стоила она того, чтоб из-за нее жизнью рисковать.

– Нет, – сказал я тогда Юрке, – не полез бы.

– А я что говорю, – обрадовался он. – Да никто бы не полез! Прошли те отсталые годочки!

А вот теперь все словно переменилось. Теперь я бы полез на Онегина и физиономию ему бы набил за нахальство! А Ольга… При чем тут Ольга. Какая бы она ни была, если любишь – значит, любишь…

А Татьяна… Черт возьми, это, наверное, уж мне мерещится. Нет, на самом деле. Только сейчас в голову пришло, надо же… Юрка бы расхохотался, скажи я ему такое, и вот тогда я бы наверняка полез на него. Да, Анка похожа на Татьяну… Не по внутреннему, как говорится, содержанию, это уж точно, сейчас другие времена, а внешне… И глаза такие же, и ресницы, и брови, и губы. Только прическа другая. У Анки – короткая, в модерне. У Татьяны была коса. Интересно, пошла бы Анке коса? Наверное, пошла бы. Она всем идет.

А вот похожи ли они «внутри», так сказать? Решилась бы Анка первой в любви признаться?

Юрка тоща, после фильма, издевался.

– Вот, – говорит, – дает! Первая на шею вешается.

– Иди ты, – разозлился я.

– Ну да! Письмо пишет, ха-ха, в любви признается. Поэтому ее Онегин и отшил, что она сама, первая. Была бы потерпеливей, он бы еще сам за ней побегал.

– Юрка! – кричу я. – Брось ты эти словечки. Я сам так говорю, но про это нельзя.

Он смутился:

– Ну чего ты раскочегарился? Дело не в словах. Ты вот ответь на вопрос. Хорошо это или плохо, самой набиваться?

Я тогда с ним согласился, дурак был. Сейчас ни за что он бы меня не уговорил. Разве важно, кто первый признается? Если человек любит, ему ничего не стыдно.

Я уселся в кресло, оно тихо поскрипывало, раскачиваясь. Интересно, а при Пушкине уже были такие? Качалась Татьяна в качалке, читала свои романы…

Значит, так… Первая моя книга – «Евгений Онегин» Пушкина. Вторая – стихи Есенина. Третья – «Коллеги» Василия Аксенова. Четвертая… Ну, четвертой возьму в космос, пожалуй, «Справочник слесаря». Мало ли что там случится. На далекой планете.

В окно кто-то постучал. К стеклу прижался расплющенный Юркин нос.

– Иди! – кивнул я ему.

…Юрка сидел на диване, перебирая струны моей гитары. Мы молчали. Юрка серьезно смотрел на меня, я давно таким его не видел и испугался: мне показалось почему-то, что он спросит сейчас, как я отношусь к Анке.

Юрка резко провел по струнам и сказал:

– Слушай, Вовк! – Он минуту помолчал. – Есть мужской разговор.

Сердце у меня заколотилось.

– Только – железно! – сказал он. – Между нами.

Я кивнул.

– Никому, Вовка! Я написал письмо в Академию наук. Прошу направить меня в школу космонавтов.

– Во даешь! – сказал я. И глубоко вздохнул.

– И еще одно, – добавил Юрка. – Гагарину. – Он улыбнулся. – Чтоб помог устроиться. Как тезке.

– Во даешь! – повторил я и хлопнулся в качалку. Меня занесло назад, и ноги оказались выше головы. Космонавты, наверное, тоже как-нибудь так тренируются. Я расхохотался, встал и любезно предложил Юрке качалку:

– Пожалуйте на тренировку!

Он обозлился. Но ненадолго. Мы сидели с ним на диване и толковали о том, как Юрка поступит в школу космонавтов и как это будет здорово. А потом настанет день, когда он, Юрий Гагарин-два, поднимется в космос. Перед тем как полететь, он приедет, конечно, в наш маленький городок, на завод, пройдет по цеху, поговорит со всеми и уедет, молчаливо улыбаясь, таинственный и штатский. А назавтра весь мир узнает о нем, и Матвеич будет жалеть, что советовал ему надеть вместо шляпы горшок.

6

С того дня Юрка зажил яркой и целеустремленной жизнью. Шел май, и у нас, в нашем северном городке, было не так чтобы жарко, особенно по утрам. Но Юрка каждый день, до работы, в одних трусах бегал от своего дома до моего. Добежав, брал какой-нибудь камешек или щепку и кидал мне в стекло.

Я просыпался раньше времени, ругаясь, тащился к умывальнику, смотрел, как Юрка приседает, подпрыгивает, выжимает двухпудовку, а потом обливается холодной водой прямо из колонки. Брр!

Как-то раз, проделав все свои комплексы, Юрка подбежал к моему окошку и крикнул, чтобы я помог ему окатиться. Я вышел, потягиваясь, в брюках и теплой рубашке, постукивая зубами от холода. Юрка уже стоял у колонки с полным ведром. Ничего не подозревая, я протянул руку, но Юрка размахнулся и окатил меня холоднющей водой.

– Гад! – задохнулся я, но Юрка так хохотал, что попрекать его значило вызвать новые припадки хохота. Я ушел и полдня не говорил с ним, но потом мы помирились и на другое утро вместе бегали голышом по непроснувшейся улице, орали и хохотали, хлопая себя по бледным животам.

– Пресс! – кричал Юрка. – Для космонавта главное – брюшной пресс. Чтоб была не бледная кожа, а сплошные мышцы!

И мы принимались развивать пресс, и бицепсы, и мышцы ног и спины…

После работы мы шли прямо к Юрке. Он открывал почтовый ящик, шарил в пустоте, а потом кричал Марье Михайловне:

– Мам! Мне писем не было?

Писем почему-то не было, и мы бродили по городу или брали билеты в кино, снова и снова толкуя о том, как Юрка поступит в школу космонавтов.

Я об этом не мечтал. Я знал, что меня в такую школу все равно не примут: я носил очки. А очкариков, как известно, в космос не берут, а то еще проглядят что-нибудь важное.

Но я тренировался с Юркой не переставая. Я решил, что это мне никогда не повредит. Разве хуже быть Главным теоретиком космонавтики? Или Главным конструктором? Таинственным человеком, имя которого не пишут в газетах. Конечно, про Главных это я так, но ведь у Главных есть неглавные, есть помощники. Я хотел бы быть помощником. Никому не известным человекам в очках, решающим сложные задачи. Я мечтал осенью поступить в университет, на физико-математический. Так что с Юркой мы, может, еще и встретимся. Где-нибудь в пустыне, на космодроме. Я усмехнулся. Он в скафандре, а я – в очках. Не то все-таки! Особенно для девушек. Пусть даже у тебя не голова, а дом Советов. Но ничего. Влюбляются и в очкастых… Вон, в кино – на каждом шагу. Раз очкастый – значит умный.

…В цехе я собрал анкеты.

Юрка меня поразил. Все десять его любимых книг были о космонавтах, об авиации. Циолковский, Жуковский, Чкалов, специальные технические книжки.

– Ты читал их? – спросил я.

– Нет еще, – простодушно ответил Юрка. – Выписал в библиотечном каталоге. Но я прочитаю. Не беспокойся.

– Юрка, как же! – сказал я. – Ведь нужно то, что ты читал, что ты любишь.

– Ну, я эти книги и люблю. Только вот еще не читал. Так прочитаю же! Я тебе говорю!

А с Матвеичем вкусы у нас оказались общие. Он тоже записал и «Евгения Онегина», и Есенина. А еще «Рассказы о первой конной» Бабеля. Интересно, что за книжка? И кто такой Бабель? Ходит у нас по реке пароход, называется «Бебель». Не тот, значит. Надо бы узнать. И вообще, как много надо прочитать, посмотреть, узнать! Все какие-то дела, дела. И никак ничего не успеваешь. А сейчас тем более. Утром зарядка с Юркой, работа, потом подготовка к экзаменам. Про Анку я стараюсь не думать. Когда она ждет Юрку у проходной, я чуточку отстаю от них, а потом исчезаю.

Кажется, все-таки Юрка тогда просто заливал этому Николаю Кузьмичу про «товарища по работе». И как я сразу не додул? Ну вот поставь я себя на его место. Как бы я ответил? То же самое. Что ж еще скажешь?

Теперь каждый день Юрка с Анкой после работы уходят одни. То в кино, а то просто гуляют по улицам.

Весна, у нас в палисаднике распускается сирень. В апреле, когда полетел Гагарин, были маленькие серые почки. Потом они начали толстеть. Толстели-толстели. А раз пришел я с работы – смотрю, листочки выползли. Сморщенные, ярко-зеленые. Такие, что потрогать хочется. А потрогаешь – приклеишься: липкие!

Вчера я купил книгу про Эйнштейна. К утру прочитал всю. А потом оторвал корочку с портретом, обрезал аккуратно и поставил на стол. Теперь Эйнштейн всегда будет рядом. Я смотрю в распахнутое окно, на сирень. Я думаю про Эйнштейна. Как это раньше мне казалось, что язык математики сух и бесцветен? Нет, он живой, язык уравнений.

У Юрки отличная идея. Он пришел ко мне с журналом, где напечатаны фотографии – Юрий Гагарин на тренировке.

– Давай, – говорит, – сделаем тренировочное колесо и вот такие качели!

Я сразу согласился, два дня сидел над чертежами, и вот – все готово, можно делать, бревна в сарае есть. Юрке вот только некогда, он то на совещании сидит, то Анка его у проходной ждет. Пришлось мне самому орудовать. Договорился я с начальником механического цеха, с ребятами, и каждый день после работы уходил к ним, слесарил, варил поперечину к колесу, работал на тисах. Потом свез колесо и металлические части качели домой и еще пару дней копал ямы под столбы. Ребята с нашего двора помогли мне все смонтировать. Вот шуму-то было! Тетки охали и причитали. Им теперь, видите ли, негде сушить белье, «эти шалопаи» перерыли весь двор. И так далее и тому подобное. А у снарядов – настоящая давка, пацаны отпихивают друг друга, вот-вот подерутся. Я уж и не знал, куда мне деться, как вдруг появился нарядный Юрка. Конечно же, все мальчишки с нашего квартала уже знали, что он тезка космонавта. Юрка подошел к мальчишкам, и они сразу притихли, внимательно и серьезно разглядывая его веснушчатый нос и серый галстук с зажимкой в виде ракеты.

– Ты чо! – сказал он мне укоризненно. – Зачем их пускаешь?

– А что же, замок повесить?

Он крутнул колесо, потрогал качели и сказал:

– Можно и замок. Я достану цепь – и к столбу.

Я ухмыльнулся:

– Иди ты к черту!

Юрка хотел завестись, но я поманил его в сторонку.

– Слушай! – сказал я. – Есть идея! От этих мальчишек все равно не отвязаться. Замок, конечно, там не повесишь…

– Почему это? – удивился Юрка и приготовился было повторить про цепочку, но я его перебил:

– Слушай! Замок, конечно, не повесишь, а так они в два счета все доломают. Вот я и подумал – если их обмануть. Сказать, что мы создаем уличный отряд космонавтов. Открытый конкурс! Берем двадцать самых крепких. И два часа в день с ними занимаемся. А остальное время они будь здоров как будут караулить наши качели и колесо! Понимаешь? А ребята клюнут! Вот увидишь! Еще бы, командир отряда космонавтов – Юрий Гагарин! Звучит!

– А-а, чешуя, – сказал Юрка, но подумав и почесав нос, хлопнул меня по плечу. – Идет, старик! Ты пока проводи оргсобрание, а я сейчас…

И исчез. В тот вечер он так и не появился. А я велел мальчишкам сесть на бревна. Когда они расселись, я снял очки, хотел их спрятать в карман, но глянул на ребят и вместо лиц – веселых и серьезных – увидел лишь белые пятна. Нет, так не годится!

Я надел очки и сказал строго:

– Ну вот что, у нас во дворе будет заниматься уличный отряд космонавтов. Командир отряда – Юрий Гагарин, – я подумал и добавил: – из тридцать седьмого дома. Знаете его?

– Знаем! – хором крикнули мальчишки.

– Ну, кто хочет записываться?

Я увидел лес рук. Я смотрел на этих мальчишек, которых раньше как-то не замечал. Да и о чем мне с ними было говорить? Все они младше меня лет на пять – шесть. А сейчас я смотрел на них с тревогой и думал, что же это я затеял, какую чепуху. Ведь если ничего не выйдет, они нам проходу не дадут, житья не станет!

– Значит, так, – сказал я. – Все хотите? Ну ладно, будет конкурс. Двадцать пять лучших примем в отряд.

7

На другой день я крупно поругался с Юркой.

После обеда он куда-то исчез, сказал, что по делам, а когда я пришел с работы, то увидел во дворе настоящий спектакль. Юрка в спортивном, как у Гагарина на снимках, тренировочном костюме с белой полосой у ворота стоял перед строем ребят, на фоне нашего «космического» колеса и качелей. Мальчишки почти не дышали и только молчаливо вращали глазами, а перед ними то вскакивал, то приседал – будто плясал, – длинный человек с фотоаппаратом. Наконец он напрыгался, с чувством потряс Юрке руку и, крикнув: «Смотрите номер за пятницу!», побежал со двора. Юрка махнул небрежно мальчишкам, что, видно, означало команду вольно, и устало опустился на бревно.

– Кто это? – спросил я.

– А-а! – небрежно ответил Юрка. – Из газеты интересовались…

– Юрка, – сказал я, – признайся, это твои штучки? Куда ты уходил сегодня? В редакцию?

– Ну и что! – ответил он. – Всякое начинание надо пропагандировать.

Я не выдержал.

– Трепач! – крикнул я. – Надо сначала сделать, а потом уж трепаться!

– Что? – спросил Юрка надменно, но не выдержал и тоже закричал: – От трепача слышу…

Дым стоял коромыслом. Мы ругались, покраснев от злости, два длинношеих петуха, а мальчишки сидели на бревнах и откровенно хохотали. Это был позор! Кажется, я спохватился первым.

– Ладно! – сказал я Юрке. – А теперь уходи! Уматывай!

Он фыркнул и исчез. Я подошел к мальчишкам. Они смотрели на меня и жизнерадостно улыбались. Что им сказать теперь? Сказать – не обращайте внимания, это недоразумение? Глупо.

Я обозлился:

– А вы рады-радехоньки! Что, малыши, что ли? Еще экзамена не прошли, а туда же, фотографироваться!

Мальчишки больше не улыбались. Этого они не ждали. Думали, перед ними извиняться будут. А я еще поднажал:

– А ну, стройтесь! Посмотрим сейчас, на что вы годитесь.

…В пятницу в областной газете красовалась фотография: Юрка на фоне ребят и космического колеса. Рядом его статья «К звездам!». Ох, как далеко еще до звезд, а он уже – «К звездам!» В статейке было много трепа, но больше всего меня задели Юркины слова: «Мой заместитель – Владимир Боков, товарищ по цеху…». Сам командир еще ни разу на занятиях не был, а мы собирались уже на пятую тренировку.

Я решил в этот же день поговорить с Юркой. Спокойно, без крика. Но не нашел его, а утром он кинул камешек в окно, и мы побежали по прохладному утреннему кварталу. Пять дней Юрки не было по утрам.

– Ты не злись, – сказал Юрка веселым голосом. – То, что в газетке написано – это парень из редакции насочинял. Так что я не виноват.

«Виноват», – подумал я, но ссориться расхотелось.

– Когда придешь на занятия, космонавт? – спросил я.

– Сегодня! – сказал он. – Сегодня буду непременно.

С того дня он вел все тренировки. Однажды я задержался на заводе – было заседание бюро комитета. Когда я вошел во двор, то увидел, что Юрка сидит на бревнышках среди ребят и курит. И мальчишки курят вместе с ним. Сердце у меня остановилось, я хотел крикнуть Юрке, подбежать к ним и вырвать у мальчишек папироски – не дай бог, увидят мамаши этих шпингалетов, моментально разгонят наш отряд. Но у самого меня в руке была папироска. Делать нечего, я подошел к бревнышкам, подщелкнул вверх свою папироску, взял Юркину и тоже кинул подальше.

– Между прочим, – сказал я, – космонавты не курят.

Мальчишки бросили папироски.

– Придется отвыкать, – подтвердил Юрка и вдруг сказал зло: – Если еще кого увижу! – и потряс кулаком.

Мы вытащили из карманов начатые пачки, я принес из дому свои запасы – полтора блока ленинградского «Беломора», мы сложили все это богатство в кучу, подожгли и устроили возле костра танец маленьких лебедей.