Текст книги "Лилипут — сын Великана"

Автор книги: Альберт Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Альберт Иванов
Лилипут – сын Великана
Повесть-сказка

ЧАСТЬ I

ОЧЕНЬ БОЛЬШОЕ ЗДРАВСТВУЙТЕ

В этом приморском городе его знали, наверно, все местные жители. И разве только новая молочница не знала его. Когда она впервые заголосила рано утром во дворе: «Молоко-о-о!», он вышел из подъезда, везя за собой бидончик на тележке. Молочница застыла с открытым ртом, похожим на безмолвное «О», которое перед этим так зычно тянула. И её можно простить за это. Мальчик с тележкой был удивительно маленьким, пожалуй, ненамного выше своего бидона. Зато одет, как взрослый франт: высокая фетровая шляпа, клетчатый костюмчик-тройка, галстук «бабочка», модные красноватые туфли на высоких каблуках. Мальчик подошёл ближе, и потрясённая молочница узрела на его жилете ещё и цепочку карманных часов.

И тут из-за угла дома выскочила огромная собака с красной пастью. Собака бросилась к мальчику, молочница зажмурилась. Стояла тишина…

Молочница осторожно приоткрыла один глаз. Собака сидела, возвышаясь над мальчиком, а он дружески тряс её тяжелую лапу обеими руками. Ей это нравилось, она улыбалась и мела пыль хвостом. Усатый мужчина с пустым поводком в руке, очевидно, её хозяин, весело помахал кепкой маленькому франту, а тот с достоинством приподнял шляпу. Собака умчалась на свист хозяина, и мальчик подкатил тележку с бидончиком к молочнице.

– Очень-преочень здравствуйте! – поклонился он ей. – Большая хорошая погода, не правда ли?

– Хорошая… Большая… – запинаясь, ответила она. – Здравствуйте очень…

У мальчика были синие глаза. Из-под шляпы торчали тёмно-рыжие и жёсткие, как у эрдельтерьера, волосы.

– Вы меня поняли, – доверчиво сказал он.

– Что… поняла? – пробормотала молочница.

– А что я сказал: «Очень здравствуйте». И сами мне так же ответили. Почему вот говорят: «Я очень хочу, я очень рад»? Значит, можно сказать и «очень здравствуйте»? Да?

– Да… – выдохнула она.

– А ещё лучше… – на секунду задумался мальчик, – очень большое здравствуйте!

– Очень большое… здравствуйте, – повторила молочница, машинально наливая ему молоко в бидончик.

– Нижайшее спасибо и высочайший поклон, – сказал он, рассчитываясь. – Маленькое до свидания.

– М-маленькое?.. – голова у неё пошла кругом.

– Ну не большое же, не огромное? – удивился мальчик. – Мы же завтра увидимся?

– А вы… кто? Кто ты такой? – выпалила молочница, набравшись храбрости.

– Мальчик с пальчик, – важно произнес маленький незнакомец. Молочница растерянно взглянула на свой палец, словно сравнивая.

– Нет-нет. Вы обычный взрослый человек. А я ростом с палец… ну, пусть великана, если в этом великане – хотя бы метров пять. – Он подумал, сомневаясь, и добавил: – С половиной.

– С половиной… Таких не бывает, – поджала губы молочница. – Вы меня разыгрываете.

– Правильно! Правильно! Разыгрываю! – обрадовался мальчик, подпрыгивая и хлопая в ладоши и, собственно, становясь тем самым мальчиком, каковым он и был, несмотря на своё взрослое обличье.

Он вдруг спохватился и вновь принял серьёзный вид.

– Разрешите представиться, – и так молодцевато щёлкнул каблуками, что ей нестерпимо захотелось отбить перед ним что-то вроде чечётки. – Иван Сергеев. Сын великана. У моего папы рост – один метр восемьдесят три сантиметра! Моё второе имя – Пальчик. Так меня все прозвали, – доверительно сообщил он. Шляпа на его голове сама собой приподнялась вместе с волосами, вставшими дыбом. Хлюп – и опустилась.

– Разыгрываете, – вяло махнула рукой молочница, улыбаясь.

– Но чуть-чуть, – строго заметил мальчик. Он далеко оттянул свою «бабочку», и галстук со свистом возвратился на место.

– А ты… А вы случайно не взрослый клоун? А то есть такие…

– Таких нет, – шмыгнул носом мальчик. – Я ещё не взрослый и, увы, – он так и сказал «увы», – ещё не клоун. Понимаете, все лилипуты – или акробаты, или гимнасты, или жонглёры. А я не хочу. Я смешной, а? – с надеждой спросил он и шевельнул чёрными мохнатыми бровями.

Молочница даже не заметила, откуда они взялись, и хихикнула.

– Спасибо, – повеселел он. – Вы знаете, я так и хочу назвать свой будущий номер: «Сын великана». Представляете, на арене цирка шпрехшталмейстер объявляет: «Сын великана!» – звонко провозгласил мальчик и тихо закончил:

– И выхожу я.

Молочница с рокочущим смешком схватилась за живот.

– Ты?

– Я, – широко улыбнулся он.

– Сын великана?.. – задыхаясь, сказала она.

– Сын, – подмигнул он.

– Ой, не могу, – она села прямо на траву. Из глаз у неё катились слезы, в горле булькало. Она хлопала себя по бокам, безуспешно пыталась вымолвить хоть слово.

– Ха-ха-ха! – вдруг захохотала она таким басом, что на гулкой железной крыше с треском поднялись голуби.

Пальчик изящно откланялся и покатил домой свою тележку. А из подъездов заспешили к молочнице наконец-то проснувшиеся, вероятно, от её столь жизнерадостного смеха, сони жильцы.

МАЛЕНЬКОЕ ДО СВИДАНИЯ

Квартира Пальчика была на первом этаже. Дверь её могла бы показаться странной непосвящённому человеку, потому что ручка и замочная скважина находились невысоко от пола. Но ведь любому, даже высокому человеку, ничего не стоило нагнуться, в то время как Пальчик не мог же вечно носить с собой табуретку.

Итак, Пальчик вытащил за цепочку ключ из жилетного кармана – как видите, там были не часы – и открыл замок. Затем надавил обеими руками на ручку, толкнул дверь плечом, и она отворилась.

– Молоко-о! – прокричал он.

И родители вышли навстречу. Они были очень высокие. Иногда Пальчик думал, что им здорово повезло. Так он думал, когда маленький рост не позволял ему играть в футбол с мальчишками во дворе – мяч сбивал бы его с ног. Но зато никто не мог, как Мюнхгаузен на пушечном ядре, взлететь, вцепившись в шнуровку, на том же мяче, посланном мощным ударом в небо, а затем под восторженные крики спуститься во двор на самодельном, заранее приготовленном парашюте! Да мало ли какие большие преимущества давал Пальчику его небольшой рост! Кто мог бродить в густом бурьяне обычного пустыря, как в таинственных джунглях тропического леса? Кто мог на рыбалке мужественно помериться силами с глупой озёрной щукой, попавшейся на крючок, будто с какой-нибудь океанской меч-рыбой? Кто мог спрятаться во время игры в прятки так, что никто не смог бы найти его и за целый год? Кого почтительно пропускали на любой фильм, когда он с билетом в первый ряд, важно поглаживая приклеенные рыжие усы, шёл среди расступившихся зрителей? И, наконец, кто ходил в цирк каждый день, собираясь стать самым маленьким в мире клоуном?!

– Здравствуй, старик, – сказала мама. – Ты уже встал?

– Здорово, старик, – вторил ей папа. – Он уже встал.

– Привет, старики, – ответил Пальчик. – Я ещё не ложился. Обращение друг к другу «старик» принято среди людей искусства. А родители Пальчика были цирковыми артистами. Когда-то они очень переживали, что их сын такой маленький. Но потом привыкли. Главное, он был всегда здоровым и никогда не унывал. Для любых родителей их дети – самые лучшие на свете, хотя бы до тех пор, пока они ещё не выросли. Самые умные, самые красивые и даже самые высокие. Родители Пальчика настолько привыкли к нему, что удивлялись, что у других такие неестественно крупные, толстые и неуклюжие дети. И, кроме того, какой физик, врач или даже токарь-многостаночник сумеет похвастаться тем, что может во всём советоваться со своим маленьким сыном, раскрывая все тайны профессии, вместе ломать голову над ещё недостижимым, с волнением ждать совета, одобрения или критики?.. Пальчик перешёл лишь в третий класс, но вот уже лет шесть постигал секреты циркового искусства!

– Понимаете, старики, – сказал Пальчик, – я не спал всю ночь. Всё думал над своим коронным номером. И… не придумал. – Он растерянно вздохнул, потому что был не таким уж взрослым, каким хотел казаться. – Я умею жонглировать, ходить по проволоке и играть на трубе. Знаю всякие фокусы… Но я не хочу просто смешить, как обычные клоуны. Я хочу такое большое разноцветное представление, чтобы… чтобы люди смеялись и плакали.

В общем, мальчик мечтал о настоящем искусстве. Мечты всегда бывают о чём-нибудь Настоящем.

– Все хотят, старина, – добродушно похлопал папа мизинцем по плечу сына.

– Ты ещё не нашёл себя, – мягко сказала мама.

– А вы нашли себя? – спросил Пальчик.

– Ещё нет… Не совсем нет и не совсем да. Ты понимаешь? – сказала мама. – Иногда приходится искать всю жизнь. А ты так мало видел…

– Да, но я вижу то, что другие не видят, – возразил Пальчик. – Вот сейчас я вижу в трещине паркета мурашонка, он затаился и ждёт, когда мы уйдём. Он хитрый. Он делает вид, что нас не замечает, а сам начеку. Я на него взгляну, он сразу отворачивается, будто его тут и нет. Он такой смешной, что хочется смеяться… И он такой беспомощный, что хочется плакать…

Папа с мамой переглянулись и понимающе закивали головами.

– Я мог бы, конечно, дрессировать муравьев, жучков или божьих коровок – они такие чудесные, но ведь зрители ничего не увидят. А какой бы номер получился! Великан среди лилипутов! Ведь человек – великан среди них, правда? Может, после моих выступлений люди чаще смотрели бы под ноги, чтоб никого не раздавить.

Папа и мама молчали.

– А если поставить вокруг арены увеличительные стёкла? – вдруг предложил папа и сам себя похвалил: – Фантастическое зрелище! Знание – сила!

– У тебя вечно размах, – заметила мама. – Можно просто поставить на арене домик из увеличительного стекла!

– Но тогда все букашки станут большими и покажутся людям некрасивыми, и даже уродливыми, – грустно сказал Пальчик.

– Ты не огорчайся, – бодро произнёс папа. – Раз человек думает о чём-то всё время, значит, придумает. Взгляни – какую шуточку я сочинил.

В руке у него появилась сигара, он ударил себя кулаком в глаз и прикурил от посыпавшихся искр.

– Каково? – с восхищением сказал он.

– Тем, кто не поймёт, будет очень жалко твой глаз, – смутился Пальчик.

– А кто поймёт?.. – насупился папа.

– Тот догадается, что в кулаке у тебя зажигалка, поэтому – искры. А сама сигара с какой-нибудь хитростью. Верно, на конце её порох, он и вспыхивает сразу от искр.

– М-да, – сокрушённо признался папа. – Никудышный я фокусник.

– А я?

На ладони у мамы появилась белая мышка и юркнула в пышный рукав. Мама вытянула руки вперед и сплела пальцы. Мышка выскочила из другого рукава и прошмыгнула в соседний. Мгновенно выбежала следом, снова скрылась, и тут же – опять и опять. По ладоням всё в том же, одном направлении, засновала молниеносная белая мышка!

Мальчик улыбнулся.

– Это уже лучше.

Мама торжествующе поглядела на папу.

– У тебя там через плечи в рукава ведет гибкая трубка и сквозь неё бегают белые мышки, а кажется, что только одна. Так? – засмеялся Пальчик.

Лицо у мамы омрачилось, а папа хохотнул.

– Но это уже можно показывать, – сказал Пальчик.

– Не догадаются? – обрадовалась мама.

– Не знаю… Ну, просто детям понравятся мышки.

– Детям и мой фокус понравится, – обиделся папа. – Особенно в темноте. Красочное зрелище!

– Во-во, в темноте, – рассмеялась мама. – Когда твоего бедного глаза не видно.

Папа мрачно засопел.

– Ну, а если ты выстрелишь из большого револьвера и вроде бы попадёшь в мою сигару? – предложил он сыну.

– Старо, – ответил тот.

– А если в полумраке ко мне из заднего ряда прилетит зажжённая свеча? – вслух размышлял папа.

– На леске? Слабо, – опять забраковал Пальчик.

– Сам знаю, – буркнул отец и ушёл размышлять в комнату.

– Пап, я придумал!

– Что??? – выскочил папа.

– Но это для взрослых, а то малышня жуть напугается, – предупредил Пальчик. – Пусть сигара – взорвётся! Все на миг ослеплены!.. А потом ты стоишь безголовый, только воротник торчит, а твоя отделившаяся голова у тебя под локтем попыхивает размочаленным окурком! И мысль хорошая: о вреде курения. Мол, голову не теряй.

– Так, – сосредоточенно сказал папа. – С пиджаком ясно – скроет башку. Но ведь рост останется прежним, вдруг заметят?.. Нет-нет, надену широченные брюки, ноги внутри них незаметно согну в коленях – вот и уменьшился!.. Голова под мышкой, так же по-клоунски раскрашенная, будет из резины с тем же париком!.. Локоть, который её поддерживает, – муляж, а моя настоящая рука внутри неё сжимает щёки и губы с окурком… Голова – как живая. Она курит, втягивая щёки. Ура! – он чмокнул сына в голову так, что тот чуть не упал, и вновь исчез в комнате. Снова выскочил. – А как эффектно я буду уходить! Голова под мышкой попыхивает себе дымком… Смешно, – серьёзно сказал он.

– А лучше ты выезжай на коне. «Всадник без головы» – вот это номер, а? – увлеклась и мама.

– Я не умею. Я упаду, – озадачился папа.

– Потренируйся на ослике, – посоветовала мама. – Давайте завтракать.

– Я ещё не хочу, – отказался Пальчик. – Я погуляю, ладно?

– Но, может быть, ты переоденешься? – неуверенно предложила мама. – Всё-таки в «рабочей одежде» не очень удобно…

– Ничего. Мне в этом костюме лучше думается. Маленькое до свидания!

Пальчик взял из угла вешалки длинную отцовскую тросточку – она была складная, – мгновенно сделал её небольшой и, вертя в пальцах, пошёл на улицу.

ГАВ – СЫРОЙ МАТЕРИАЛ

Пальчик шёл, на него глядели. Нельзя сказать, нравилось или не нравилось это ему. Кому приятно, когда все смотрят на тебя, как на какую-то невидаль? Кому не приятно, когда все оглядываются на тебя, будто на знаменитость? Словно на мальчика, который снимался в кино. Хоть он и был маленький, но, как всякий человек небольшого роста, был высокого мнения о себе. Когда-то он старался не замечать взглядов прохожих. А потом привык.

Он шёл и думал. Он шёл и не думал. Он шёл и отвлекался по сторонам.

Пальчик вдруг заметил, что булыжная мостовая похожа на разом упавшую каменную стену. Что черепичные крыши приморских домиков, наверно, покрыты не черепицей, а половинками цветочных горшков. Что оперение ласточек и галок похоже на фрак, только ласточки носят его изящнее. Он любил всё на свете сравнивать. И, может быть, именно поэтому в будущем его непременно ждали необычайные приключения. Ему нередко казалось, что Удивительное может встретить его чуть ли не за каждым углом.

Он вдруг заметил около летнего кафе в парке бездомных собак. Они униженно вертелись у входа, ожидая подачки. Один из псов, молодой и некрупный нахал невнятной породы, держал на весу больную лапу. Ему больше всех перепадало кусков, его жалели. Зажав добычу в зубах, он, хромая, удалялся от кафе, оглядывался, не следит ли кто за ним, и… удирал со всех ног в кусты. Затем, облизываясь, ковылял назад, снова держа на весу лапу.

Пальчик рассмеялся. Пёс-хитрюга сконфузился и независимо отмахнулся хвостом.

Пальчик вышел к морю. На берегу большого моря стоял человек. Он был мрачен и весел. В руках он держал мешок, в котором шевелилось что-то живое.

– Кому щенки, – мрачно кричал человек, – от чистопородной дворняжки? – весело предлагал он. Люди от него шарахались.

– Даром отдаю, – мрачно цедил человек. Люди ускоряли шаг.

– Куда вы? Там дальше нет ничего! – весело говорил он им вдогонку. – Даром, говорю! – мрачнел он.

– Извините, – приподнял шляпу Пальчик, – а почём даром?

– Почём, почём… – пробурчал человек и весело окинул его взглядом. – А вы не замечали, молодой человек, что даром – значит, за так?

– А вы не замечали, – спросил Пальчик, – что булыжная мостовая у вас под ногами похожа на разом упавшую стену, сложенную из не очень дикого камня?

– Не понял, – мрачно ответил человек и весело добавил: – Из не очень дикого, то есть обработанного?

– Ага, – заулыбался Пальчик.

– Ну, а… – с мрачной весёлостью задумался тот, – вы не обращали внимания, что крыши покрыты не черепицей, а вроде бы половинками цветочных горшков?

– Ага, – снова заулыбался Пальчик. – Но вы уж наверняка не знаете, что оперение ласточек и галок похоже на фрак?

– А вот и знаю, – мрачно обрадовался человек и весело помрачнел, – только ласточки носят его изящнее!

– Я рад, что мы можем поговорить с вами на равных, – серьёзно сказал Пальчик и кивнул на мешок. – Отпустите их.

– Они погибнут.

– А раздать?..

– Сами видите, не берут.

– А оставить себе?

– Не могу я их оставить себе! – удивился человек. – Моя Жучка приводит их в дом по нескольку в год. У меня же не псарня! Я каждый раз дарю их знакомым и незнакомым, знакомым знакомых, незнакомым знакомых и знакомым незнакомых, но не всегда берут. До чего плохие люди, им их даже не жалко! – беспомощно взглянул он на мешок.

– Они хорошие люди, – возразил Пальчик, – но они об этом забыли. И надо, чтоб им стало жалко.

– Так вы считаете: раз нет жестокости, нет и жалости?.. – задумался человек. И вдруг с радостной свирепостью завопил: – Кому щенки?.. А не то всех утоплю!

Сразу набежали добрые люди, забывшие, что они добрые. Вскоре мрачный весёлый человек остался лишь с одним щенком.

– Злой, жестокий тип, – осудила хозяина толстая, как снеговая баба, девушка, уносившая сразу двух.

– Мне их жалко, – оскорбился человек, – потому и угрожал! Я за шесть лет сорок восемь собачат раздал!

Девушка тут же хотела вернуть ему щенков, но он угрюмо сказал:

– Не топить же? Могу. И она поспешно удалилась.

– Возьмёшь? – предложил он Пальчику последнего.

– Да я уже… – Решение пришло внезапно. Пальчик обернулся на пса, который, по-прежнему поджав лапу, дежурил у входа в кафе.

Пёс сразу понял – бездомные собаки сразу это понимают – и быстро подбежал к нему, как к своему господину, которого уже отчаялся найти. Чтоб подчеркнуть это, он сел рядом с Пальчиком и гавкнул на повеселевшего мрачного человека.

– Умён – собака! – восхитился тот. – Вы не волнуйтесь, одного-то щенка как-нибудь да пристрою.

– Нет, вы поймите, – затараторил Пальчик, – я, правда, вдруг решил взять его. Хотел уже вашего щенка, а потом вспомнил про него, – погладил он своего пса, – и подумал: «Всё равно надо брать, ведь нельзя жить без собаки!» А с двумя могут домой не пустить, верно?

– Могут-могут, не мешай. Кому щенка? – закричал человек, держа последнего за шкирку.

– Пошли, Гав, – тут же нашёл Пальчик имя своей собаке.

И они пошли. Пальчик невольно оглядывался на того щенка, и Гав ревниво закрывал ему своим боком путь назад.

Маленькая девочка в скверике, увидав Пальчика, дёрнула дедушку за штанину и заканючила:

– Куклу хочу! Вот такую!

– Это не кукла, а человек, – строго сказал дедушка.

– Всё равно хочу! – И заревела. – А собаку ещё больше хочу! – И указывала на Гава, который даже поджал хвост.

– Капризная девочка? – посочувствовал Пальчик.

– Очень, – пожаловался дедушка. – Деспотичный тиран.

– А почему вы щенка не хотите?

– На благородного денег нет, – нахмурился старик.

– А разве дворняжки – плохие? Она щенка хочет, любого. Ему, конечно, с ней будет неважно, раз она капризная, но ему будет хорошо, если он дворняга. Такой не пропадёт. Вон там даром раздают!

– Хм… – призадумался дедушка. – Знаете, я давно хотел ей купить собачку. Но эту самую собачку, которую я никогда не видел, мне было заранее жалко. Из-за неё, – он покосился на ревущую внучку. – Я всегда думал, что надо породистую… Я даже и не полагал, что можно взять дворняжку. Действительно… Так где дворняжек дают? – встрепенулся он.

Пальчик вновь показал вдаль на хмурого весёлого человека.

– Благодарю вас! – И, схватив девочку на руки, дедушка вихрем понёсся туда, где дают дворняжек.

– Широкое пожалуйста! – крикнул Пальчик вслед.

И они с Гавом зашагали домой. Проходя мимо кафе, Гав поджал было по привычке лапу, взглянул на хозяина, и они оба улыбнулись. Да-да, собаки тоже улыбаются и даже смеются, но по-своему.

Так, посмеиваясь, они и заявились домой.

Родители ничего не сказали против собаки. Мама сразу повела Гава купать в ванной, чему тот крайне изумился, а папа сосредоточенно спросил:

– Он что-нибудь умеет дельное?

– Пока ничего, – признался Пальчик.

– Сырой материал?

– Совершенно сырой, – кивнул сын. – Но хитёр! Из ванной доносились плеск воды и жалобное тявканье пса, уже недовольного расплатой за домашнюю жизнь.

ШЕСТОЙ ЭТАЖ

Ровно через неделю после того, как Гав поселился у них, и произошло удивительное событие.

Но сначала о псе – Гав очень изменился за это короткое время, бездомные приятели ни за что бы его не узнали. Слежавшаяся шерсть, отмытая от уличных ночёвок, стала необычайно пушистой – поэтому он как бы увеличился вдвое и превратился в белый шар. У него появился красивый ошейник, а на кончике хвоста – бант, мамина выдумка. Правда, он красовался недолго – Пальчик его снял. Хватит, что на него одного глазеют на улице, а тут ещё и второе чудо природы – Гав с таким украшением! Да и сам пёс неодобрительно отнёсся к банту: крутился волчком в погоне за собственным хвостом и пытался сорвать позорящую его мужское достоинство ленту.

– Он же не девочка, – заявил Пальчик маме.

– Разве? – рассеянно сказала мама.

– Сразу видно, – закивал Пальчик.

Гав с благодарностью посмотрел на него и, скосив челюсть набок, лихо сдул пышную бахрому над глазами, а затем показал маме большой дерзкий язык. А может, он высовывал язык просто для того, чтобы было легче дышать. Кто знает? Недаром Пальчик говорил, что он хитрый.

И вот, в тот знаменательный день Пальчик, всё время размышлявший о своём коронном номере, вспомнил, что на чердаке их дома, кажется, до сих пор валяется его старая деревянная лошадка – качалка. Ему понадобилось её седло. Лошадка у него уже была, причём живая – Гав. И хотя Пальчик не знал, каким будет его цирковой номер, но он почему-то ясно представлял, как выезжает верхом на своём псе на арену. А дальше? А дальше – видно будет!.. Гав, конечно, не станет возражать против седока. Во-первых, он, Пальчик, совсем лёгкий, во-вторых, Гав тоже прославится.

Пёс увязался за хозяином на чердак. Наверно, он что-то предчувствовал.

Вначале они поехали на лифте на последний пятый этаж. Пальчик, взяв с собой папину тросточку, нажал ею в кабине на нужную кнопку.

О доме, да и о самом лифте тоже необходимо рассказать особо. Старинный пятиэтажный дом высился над новыми малорослыми пятиэтажками, превосходя их раза в полтора высотой. И ещё: у него было своё лицо – как говорила мама. Но Пальчик видел, что у дома не одно, а много лиц: каменные женские головы над каждым окном; тёмные, с потёками от дождей, фигуры сов под балконами; а на фронтоне даже стоял металлический рыцарь с копьём, на котором вращался флажок-флюгер. Лифт тоже был старый, под стать дому: решётка и двери – из меди с завитушками, в которых угадывались морды каких-то загадочных животных и птиц; на толстом стекле за решёткой были навечно протравлены чёткие номера этажей; сама кабина – тёмного дерева с резными неведомыми растениями; на задней стенке – мутное зеркало в облупившейся позолоте тяжёлой рамы; панель чёрного железа с кнопками этажей, на каждой из которых витиевато извивалась цифра… При каждой остановке кабина издавала тонкое мелодичное звяканье.

Лифт давно хотели заменить, но он всё-таки служил и его оставили в покое. Тем более, дом этот оказался последней причудой знаменитого зодчего и, став памятником архитектуры под охраной государства, вообще не подлежал никаким переделкам. Судя по дате «1899», выбитой под карнизом крыши, он был построен в последний год того века, после которого вся таинственная романтика прошлого окончательно уступила место веку XX с его сугубым техницизмом. Заметим, что именно на грани смены любых веков следует искать чего-то необычайного.

Поднимаясь в кабине с невозмутимым Гавом, который воспринял свою явно первую поездку на лифте как нечто само собой разумеющееся, Пальчик неожиданно обратил внимание, что…

Но тут лифт с медной музыкой остановился напротив двери, на матовом стекле которой виднелась цифра «5».

А Пальчик по-прежнему неотрывно смотрел на кнопочную панель кабины. Он впервые заметил, что на ней не пять кнопок, а восемь. Последние три были перечёркнуты тусклой красной краской. Впрочем, такое встречается и в новых домах, но Пальчик с подобным не сталкивался и поэтому очень заинтересовался странным явлением: дом пятиэтажный, а кнопок восемь! Да ещё шестая, седьмая и восьмая – почему-то запрещённые!

Какой бы мальчишка устоял перед соблазном нажать хотя бы на шестую кнопку из любопытства? Пальчик не устоял. К тому же, он вдруг искренне поверил, что обязательно случится что-то немыслимо удивительное!

И кабина взяла и поехала. Лифт остановился… на шестом этаже. За решёткой на двери чётко красовалась цифра «б».

Вновь использовав тросточку, на этот раз её изогнутую ручку как крючок, Пальчик осторожно отворил, сначала внутрь, узорные дверцы кабины, затем, затаив дыхание, – дверь этажа наружу.

В лицо пахнуло ветром. Пальчик стоял потрясённый…

– Пошли? – раздался чей-то басок.