Текст книги "Великая тайна Хомы и Суслика"

Автор книги: Альберт Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Как Хома не прогадал

Чего только в жизни не случается! Наткнулся Хома в конце лета на беличий лесной тайничок с орехами. И даже не на один, а на целых три!

Белки, они ведь что делают? Нарвут орехов, часть съедят, а часть припрячут. Там-сям. Бывает, рядом сразу несколько тайничков-кладовочек. Чаще всего у подножия какой-нибудь сосны или высокой ели – под старыми, жёлтыми иглами.

Это их запасцы на зиму. Лесные орехи, шишки. А грибы они прямо на деревьях на сучки надевают. К зиме-то грибы хорошо подсушатся.

Видать, по тому месту, где беличьи тайнички были, Медведь прошёл, прокосолапил. И невольно разворошил давно опавшую хвою.

Полную корзину лесных орехов Хома набрал.

– С богатой добычей! – позавидовал Суслик.

Но Хома уже и не рад был такой удаче.

– А Белка обеднеет, – сетовал он.

– Да что ты! – убеждал его лучший друг. – Знаешь пословицу? Дают – бери, а бьют – беги!

– Но мне же никто не давал. Я сам взял.

– Взял и помалкивай, – советовал Суслик. – Не будь простофилей! Это я не про тебя, а про Белку. Надо так свои запасы прятать, чтобы никто найти не мог. Даже я!

– А что она зимой есть будет?

– Зимой спать надо, – внушительно сказал Суслик. – Все приличные звери зимой спят: я, ты, Ёж, Медведь. Спят, а не носятся как угорелые с ветки на ветку, чтобы согреться!

– В общем-то, верно, – приободрился Хома. – Зиму проспал, и никаких забот. Слушай, но ведь белки зимой не спят, – вновь забеспокоился он.

– Это их дело. Может, им лень спать!

– Лень? – опешил Хома. – Спать?

– Лень! – настаивал Суслик. – А если не лень, то чего ж твоя Белка не хочет всю зиму спать? Вот скажи, люблю я поесть?

– Ещё как!

– Вот. А мне иногда даже поесть лень. Лежу, есть охота, а вставать неохота. А ей – наоборот, спать неохота. И надо ей эту самую лень пересилить и завалиться где-нибудь в дупле на боковую на всю зиму. Нечего её причудам потакать! Со своими запасами она вообще никогда не уснёт, – разошёлся Суслик. – А если нет ничего, поневоле спать завалится.

– Да помолчи ты, тарахтелка! – прикрикнул Хома. – Спать, не спать, охота, неохота… Тут другое. Орехи эти – чужие?

– Ну, чужие.

– Вот тебе и ответ.

– Смешной ты. Я сказал: чужие, значит, не мои. А твои.

– А были чьи?

– Ничьи! Они сами по себе выросли, если на то пошло. Белка что, сама орешник сажала? Она готовенькое рвала, и ты готовенькое нашёл. Какая разница? Ну хочешь, отсыпь мне ровно половину орехов, будем тогда переживать вместе, поровну. А то на тебя вон сколько переживаний навалилось, на одного!

– Не бывать этому! – в сердцах сказал Хома. – Зря я пожадничал.

Взвалил он корзину с орехами на спину. Отнёс в рощу, в те же тайнички под елью орехи высыпал и хвоей прикрыл.

А Суслик и здесь от него не отстал:

– Глянь, грибочки на ветках висят, сушатся на ветерке. И маслята, и белые, и подосиновики…

– Смотри, – пригрозил Хома, – если на чужие запасы позаришься, уши оборву!

– Да я просто так, – смешался Суслик.

Внезапно по высокой ели – головой вниз – быстро спустилась шустрая Белка.

– Что вам здесь нужно? – подозрительно спросила она, сверкнув острыми зубами.

– Ничего, – попятились друзья.

– Стой! – Она быстро проверила свои тайнички. – Так… Здесь пяти орехов не хватает, тут – двух, а там – трёх! Съели?

– Не брали мы, – пролепетал Суслик.

А Хома вдруг мрачно сказал:

– Подождите. Сейчас принесу.

И вскоре вернулся с десятью орехами.

Белка их дважды пересчитала, доложила их куда надо и винтом взвилась на ель.

А оттуда крикнула:

– Попробуйте снова сунуться! Мне сверху всё видно!

По пути домой Суслик спросил Хому:

– Ты что, не удержался и немного орехов себе отсыпал?

– Не брал я ничего. Ошиблась Белка. Я свои орехи принёс.

Тут уж Суслик всласть над ним потешился.

– Что, дождался! Говорил я тебе! Так тебе и надо!

– Ничего ты не понял, – усмехнулся Хома. – Лучше десять своих орехов отдать, чем сто чужих взять. Я-то зимой спать буду, а каково ей, голодной, по деревьям прыгать!

– Но ты же прогадал, – возмутился Суслик.

– Выгадал, – возразил Хома.

– Что? Что выгадал?

– Спокойный сон. Считай, я их на зиму ей подарил. Представляешь, мечтательно сказал Хома, – снег под луной сверкает, а на самой макушке золеной ели Белка сидит и мои орешки грызёт.

– А мы спим? – угрюмо спросил Суслик.

– Спим. А она за всех нас, лентяев, не спит. Рощу охраняет!

– Вечно ты меня расстраиваешь, – огорчился Суслик. И помчался прочь.

– Ты куда?

– Своих орешков ей отнесу! – на бегу откликнулся Суслик.

Как Хома и Суслик Птенца вырастили

Помните тот ураган, который внезапно пронёсся над Среднерусской равниной? Много он бед натворил!

Зацепил он краем и Хомины места. Правда, был ураган уже ослабевший, но тоже погулял сильно. Да ещё ночью. И по деревне, и по роще, и по полю, и по лугу.

Крыши на иных избах с одной на другую переставил. Несколько деревьев вверх корнями воткнул. Почву кое-где развеял. А ручей на минуту небрежно повернул вспять, заставив его из реки вытекать.

Всё тебе шиворот-навыворот. Разве что все норы наизнанку не вывернул.

И на том спасибо.

С облегчением вздохнул Хома. Пронесло!

Но заодно и принесло. К Хоме в нору неизвестно откуда недельного птенца подкинуло – крохотного скворчонка. А попросту, Скворушку. Такое имя ему Хома дал. В своей норе он – хозяин.

Суслик, конечно, другое имя хотел птенчику дать – Громовой. Он ещё опомниться не мог от пролетевшего урагана. Он вообще после этого долго в себя приходил.

Ещё бы! Ему-то в нору не крохотного птенца, а метровую гадюку зашвырнуло. Всю ночь он дрожал. А утром увидел, что это берёзовый корень.

Поэтому Суслик был малость не в себе. Он даже утверждал, что этот скворец – вовсе и не скворец. Скворцы, мол, чёрные, голова у них фиолетовая, а брюхо синее. А Хомин подселенец весь тёмно-бурый.

На что Хома ему раздражённо ответил:

– Ты о взрослых скворцах говоришь, а мой Скворушка ещё малец. Скворец-малец, понял? Глянь, клювик тонкий и довольно длинный, слегка изогнутый вниз. На ногах – четыре пальца. Чего тебе ещё надо от скворца?

– Ну, похож, похож, – опомнился Суслик. – Сразу и не признал. Посиди сам всю ночь с гадюкой!

– Кулик кулика видит издалека, – туманно заметил Хома.

– На что намекаешь? – обиделся Суслик. – Я вовсе не змея!

– Помолчи, ты Скворушку пугаешь!

– Вот ты сказал, – прошептал Суслик, – что клюв у него довольно длинный. Отчего ж ему быть довольным? Видишь, он есть просит!

И впрямь, Скворушка сидел на Хомином тюфячке, широко раскрыв клюв.

– Может, ему гороха туда насыпать? – предложил Суслик.

– Свихнулся ты от своей гадюки, – проворчал Хома и принялся распоряжаться: – Значит, так. На тебе горшок. Сгоняй на луг, на поле, в рощу и набери хрущей, чернотёлок, жужелиц, долгоносиков, щелкунов, гусениц – и мигом назад.

Суслик только головой покрутил.

– А ты что делать будешь?

– А я тут с ним посижу. Он ко мне уже привык.

На такой веский довод Суслик ничего не смог возразить.

– Не ленись, – крикнул ему вдогонку Хома. – Побольше набери! Я тебя знаю!

И стал устраивать Скворушке гнездо в уголке норы, выбирая из своего тюфячка самые мягкие стебельки. Потом сам из себя немного шерсти нащипал и добавил в гнездо.

Скворушка удобно устроился на новом месте и вновь широко раскрыл клюв.

– Потерпи, – строго сказал ему Хома. – Сейчас Суслик вернётся. Его только за смертью посылать!

Наконец Суслик появился. Весь мокрый от дождя.

– У входа пока постой, – приказал ему Хома, – а не то малыша простудишь.

И взял горшок.

– Что ты принёс? – вскричал он.

– Твоих долгоносиков долго искать, – виновато ответил Суслик, переминаясь с ноги на ногу у входа. – Зато дождевых червяков – уйма!

– На первый раз сгодятся, – с сомнением сказал Хома.

– Слышь, а откуда ты так хорошо знаешь, чем птенцов кормить? – спросил Суслик.

– Чем-чем… Насекомыми. Каких знал, тех и назвал.

Хома склонился над скворчонком, выбрал в горшке самого маленького червячка и, раздув щёки, подул на него.

– А это зачем? – снова спросил Суслик.

– Червяк – холодный. Не мог потеплее набрать? – проворчал Хома.

Он ловко уронил червячка прямо в раскрытый клюв птенца.

Червяк исчез, как верёвка в колодце. А скворчонок так и остался с раскрытым клювом.

Хома и Суслик переглянулись.

– Ещё хочет, – удивлённо сказал Суслик.

Хома выпустил в клюв другого червяка, побольше. И этот исчез бесследно.

– Может, хватит? – обернулся к Суслику Хома, держа над птенцом третьего червяка.

Птенец встал на цыпочки и со свистом выдернул червяка из его лапы.

– Весь в меня! – восхитился Суслик.

А Хома растерянно уставился на пустую ладонь.

– Всё! – Хома отставил горшок в сторону.

Но Скворушка требовательно задёргал шеей, по-прежнему раскрывая клюв.

– Не прокормим, – озабоченно сказал Суслик. – Я слышал, что скворцы кормят птенцов по триста раз в день!

– Что? – ахнул Хома. – А ты сколько червей набрал? – заглянул он в горшок.

– Не считал. Но много.

– Так… А сколько детей у скворцов обычно бывает? – И Хома сам себе ответил: – По-моему, пять или семь. А у нас один. Прокормим, если ты постараешься.

– Постараюсь – что? – осторожно поинтересовался Суслик.

– Постараешься, чтобы наш горшок никогда не пустовал.

И Хома резко вырвал у Суслика из бока щепотку шерсти.

– Ой-ёй-ёй! – взвыл Суслик.

– Тихо! Это для гнезда. Себя я уже ощипывал, – поспешно сказал Хома.

– Лучше его родителям вернуть, – погладил свой бок Суслик.

– Какие тут родители после такого урагана! – вздохнул Хома. – Теперь мы – его родители.

Сколько забот доставил им маленький Скворушка – не счесть! Сколько седых волос он им прибавил! Сколько долгоносиков он проглотил, пока у самого нос ещё больше не удлинился! И всего-то за одну неделю.

Как не всем известно, в двухнедельном возрасте птенцы скворцов оставляют гнездо и начинают перепархивать с дерева на дерево.

Деревьев в норе не было, и поэтому он, оставив гнездо, выстланное, в основном, шерстью Суслика, перепархивал с головы на голову своих приёмных родителей.

В конце концов Хома и Суслик догадались выводить его на прогулку. Иначе бы облысели.

Хома терпеливо учил Скворушку искать пищу, да ещё и Суслик его подкармливал всякими изысканными яствами вроде жужелиц и щелкунов.

Птенец рос не по дням, а по часам.

Как же беспокоились Хома и Суслик, когда ещё через неделю Скворушка стал вполне самостоятельным!

Он наотрез отказался жить в их норе и переселился к береговым ласточкам. Расширил себе брошенную норку в обрыве над ручьём. Всё же недалеко – почти по соседству с Хомой и Сусликом.

Говорил Скворушка мало. Только: «Привет!» и «Пока!»

Но зато как он пел!

Залетит к ним в гости и давай выводить рулады. В его песнях слышались и напевы других птиц, и кваканье лягушек, и мяуканье кошек, и лай собак, и даже резкое щёлканье кнута.

Он был неистощимый пересмешник. Хома до упаду хохотал, когда Скворушка передразнивал капризный голос Суслика. А Суслик катался по земле от смеха, когда Скворушка подражал ворчанию Хомы.

– Вот только голосок у него слегка скрипучий, – сокрушался Суслик. – Надо бы ему горло конопляным маслицем смазать.

– Не вздумай, – защищал Хома своего любимца. – А то я тебе так смажу!

Скворушка не только их весёлыми песнями баловал, но и гостинцы приносил: раздвоенные серёжки спелых вишен.

Ах, как он в стремительной туче своих собратьев налетал на вишнёвые сады в дальней деревне!

Иногда оттуда доносилось буханье выстрелов, и Хома с Сусликом тряслись от страха за своего питомца.

Но каждый раз Скворушка возвращался целым и невредимым.

– Моё воспитание, – гордился Хома.

– И моё питание, – гордился Суслик.

Приближалась осень. Все скворцы собирались улетать в Африку. Причём, в Северную.

Вот этого Суслик никак не мог понять. Он боялся, что Скворушка замёрзнет в той Северной Африке.

Слава Богу, знакомый Дятел ему разъяснил, что на африканском севере теплее, чем на нашем юге. Только тогда Суслик успокоился.

А перед самым отлётом скворцов чуть не случилась беда.

Убегая от коварной Лисы, Хома вывихнул ногу и спрятался в густой траве. Лиса бы его, понятно, нашла, если бы не Скворушка.

Вовремя он всё это углядел. Упал прямо с неба перед самым носом Лисы и, приволакивая крыло, побежал в сторону.

Лиса сразу позабыла про Хому. Тут более лёгкая добыча – явный подранок.

Скворушка, тяжело вспархивая, уводил её всё дальше и дальше от Хомы.

А тем временем Хома ковылял всё дальше и дальше от Лисы.

Всё ближе и ближе подкрадывалась Лиса к Скворушке.

Всё ближе и ближе подбирался Хома к своему дому.

И когда Хома нырнул наконец в нору, Скворушка взмыл в небо, оставив Лису в дураках. Вернее, в дурах!..

Наутро всплакнули Хома и Суслик, друг у друга слёзы вытерли, провожая сынка в далёкий полёт на юг.

Скрылась, переливаясь на солнце синим, чсрпым и фиолетовым цветом, стая скворцов вдали. И до последнего мига Хоме и Суслику качалось, что они различают в ней свою родную точку.

– Ничего, всхлипывал Суслик. – И в Африке жить можно. Даже в Северной.

И стали они мечтать о том, как пройдёт время, наступит новая весна, и уже в марте раздастся над ними милый скрипучий голосок:

– Привет, лежебоки!

Как Хома и Суслик Коршуна огорчили

Дни бывают разные. Весёлые и хмурые. Ясные и дождливые. Счастливые и несчастные. А ещё – ужасные!

В один такой ужасный день быстрый Коршун застал Суслика врасплох на лугу. Схватил за шкирку и в своё неприступное гнездо унёс. Хорошо, что Коршун сытый был. Не съел Суслика сразу. Про запас оставил.

Гнездо у Коршуна – на высоченной липе в роще. Хоть оно и из колючих веток сделано, зато всяким мягким тряпьём выстлано. Суслику в нём, конечно, удобно и мягко. Но это слабое утешение. Проголодается Коршун, и поминай как звали!

Удрать нельзя. Коршун рядом сидит. Чутко дремлет. Аппетит, отдыхая, нагуливает.

Плохо Суслику. Да и Хоме не лучше. Друга потерял. Он от мимолётной ласточки узнал, что с бедным Сусликом стряслось. Как его спасти? Как?..

Можно, правда, себя Коршуну взамен предложить. Но и себя жаль. Очень!

«Всё-таки Суслик сам виноват, – тягостно размышлял Хома. – Сам попался. Почему он, Хома, должен за него отвечать?»

Но, кроме себя, пожалуй, некого больше для обмена найти. Можно было бы, конечно, беднягу на старину Ежа успешно обменять. Ёж уже старый, пожил вроде достаточно. Созрел для обмена. Только вот коршуны ежей избегают. Всем это понятно, даже Ежу. Ёж-то, наверняка, ради Суслика согласился бы, потому что Коршун не согласился бы. А впрочем, и Ежа, само собой, жаль было бы отдать. Нет, не подходит Ёж!

Бесспорно, Заяц-толстун для этого лучше годится. На него охотников много. На него любого обменять легко. Одно препятствие – откажется Заяц. Увильнёт, Заверещит сразу: «Я ему не близкий друг! Сам и меняйся!»

Так ведь нельзя самому. Но разве Зайцу докажешь, что без него, Хомы, Суслик всё равно пропадёт? Без Хоминых советов ему не прожить!.. Зайца нипочём не убедить. Лишь о себе думает. Да, собственно, и Зайца тоже жаль посылать к лютому Коршуну!

Придётся всё-таки самому идти. Глядишь, что-то на ходу или с ходу придумается.

И Хома направился в рощу. Плёлся и мрачно укорял себя: «Наверно, пока доберусь, уже поздно будет спасать Суслика. А быстрее идти не могу, ноги подкашиваются».

Но шёл. Хотя и медленно. Возможно, поэтому ничего путного на ходу и не приходило в голову.

Хома даже не подумал о том, что и его самого, вдобавок к Суслику, Коршун вдруг захватит. Хома в каком-то затмении от горя был. Ему такое дикое коварство и не снилось!

Коршун прямо-таки опешил, когда Хома внезапно появился под липой. Глазам своим не поверил, когда этот хомячишко жалобно провопил:

– Слышишь, Коршун, ты ещё Суслика не съел? А?

– Собираюсь, – гаркнул Коршун.

И с ходу Хома тоже ничего умного придумать не смог.

– Тогда давай… меняться! – предложил он, чувствуя, что сердце в пятки уходит.

– На что? – с усмешкой спросил Коршун.

Ему даже понравилось невиданное нахальство: уже пойманную добычу на что-то обменять хотят. Ведь неспроста говорится, что у волка из пасти не вырвешь. А у Коршуна из клюва – и подавно!

– Не знаю, на что, – замялся Хома. – А ты… на что хочешь?

– На тебя, – недолго раздумывал, забавляясь, Коршун.

Тут и у Суслика, видать, совесть проснулась. Перегнулся он через край гнезда и кричит:

– Не соглашайся!

Слабо кричит. Неохотно. Но кричит.

– У тебя не спросился! – в отчаянии проголосил Хома. – Меняюсь!

– А я не согласен, – громко заспорил Суслик, – ты с ума сошёл!

– Ты лучше на себя погляди! Попался и помалкивай, разиня!

– Рот мне затыкаешь? – оскорбился лучший друг Суслик, забыв про всё на свете. – А разиню я тебе припомню!

Вот это и доконало Коршуна. То, что пропащий Суслик ещё и грозится припомнить Хоме.

Много Коршун летал повсюду, но таких верных, неразлучных друзей нигде не встречал. Не видел. Можно сказать, оба у него в когтях, а ссорятся так, будто вечно жить собираются. Мало того, даже спорят о том, кому погибать, а кому оставаться!

Взял он бережно Суслика и плавно слетел с ним на землю.

– Забирай дружка, – махнул крылом Коршун.

– Пошли, ирод! – ошалело сказал Хома Суслику, боясь, что Коршун передумает.

– Скажи спасибо, что меняться отказался, – грозно произнёс Коршун, глядя на задрожавшего Суслика. – Его бы я, может быть, и не тронул, перевёл он хищный вагляд на обомлевшего Хому, – а тебе бы точно не поздоровилось. Прочь с моих глаз, оба! И больше не попадайтесь!

Он рассердился не столько на них, сколько па себя. На дурацкую свою доброту. Будешь добрым – пропадёшь! Одно его утешило, что он не голодный. Простительно.

Хома и Суслик улепётывали со всех ног, без оглядки, пока не очутились в норе у Суслика. Там только обнялись на радостях.

А Коршун, резко взлетел на дерево, угрюмо нахохлился и тоскливо подумал: «Хорошо в небе. Но там таких друзей не найдёшь. Слишком просторно, искать долго надо».

Вечером он, нарочито посмеиваясь, спросил у своего меньшего приятеля Кобчика:

– Интересно, если бы я Волку попался, предложил бы ты себя в обмен на мою свободу?

– Нашёл дурака! – заклекотал Кобчик.

«А он нашёл…» – с горькой завистью вспомнил Коршун жалкого, беззащитного Суслика.

Вероятно, выше дружбы нет ничего на земле. Выше только одинокий Коршун летает.