Текст книги "Великая тайна Хомы и Суслика"

Автор книги: Альберт Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Как Хома в приметы верил

Живут себе на лугу в своих норках, между полем, ручьём и рощей, хомяк Хома и его лучший друг Суслик. Хотя Суслик и выше Хомы ростом, зато Хома на целых полгода старше. А старшие знают больше. У старших – опыт. Большой опыт у Хомы. Огромный!

Но Суслик не всегда это признаёт.

– Ты веришь в приметы? – спросил его как-то Хома.

– Ну ты меня огорошил! – Суслик чуть горохом не подавился. – В какие ещё приметы?

– В разные, – сказал Хома.

Они с Сусликом на Дальнем поле, за рощей, были. Горох рвали. Что рвали, то и съедали. Понемножку. По горсти.

– В приметы?.. – Суслик опасался какого-то подвоха. – И верю, и не верю, – нашёлся он.

– Я тоже, – кивнул Хома.

Они замолчали. Тут дело такое: либо говори, либо ешь. А впрочем, они почти наелись. Да много ли гороха-то нужно? Чуть поменьше своего веса. Каждому.

– А какие они… эти приметы? – не выдержал Суслик. Любопытство пересилило. Оно его всегда пересиливало. Видать, оно было сильнее его.

– Ты что имеешь в виду? – деловито спросил Хома. Ему и в голову не приходило, что он Суслика в тупик поставил.

– Ты сам в какие приметы веришь? – хитрил Суслик, пытаясь понять, о чём всё же Хома говорит.

– Во многие, – ответил Хома, бросая в рот последнюю горсть гороха.

– Ну, назови хотя бы одну, – небрежно сказал Суслик.

Хома недоумённо посмотрел на него.

– Если листья начинают желтеть, значит, скоро осень. А если рябина вся красными гроздьями усыпана – зима будет холодной.

– Ах, вот ты о чём! – приободрился Суслик. – Это я и без тебя хорошо знаю.

– Ну да. Приметы такие. А вообще это – никакие приметы. Осень и зима всегда наступают. Каждый год. От них никуда не денешься!

– Ты сказал: «Никакие приметы», – вкрадчиво заметил Суслик. – А какие ещё бывают, кроме никаких?

– Какие, какие! – разворчался Хома. – Плохие и хорошие.

– Плохие… – задумался Суслик. – Погляди, цветы головки закрывают. Это, по-твоему, какая примета?

– Тоже никакая, – пробурчал Хома. – Это к дождю.

– Как же – никакая? Чего нам хорошего от дождя! Выходит, плохая примета.

– Ты скажи, можем мы тут что-нибудь изменить? – рассердился Хома.

– Нет, – снова подумав, ответил Суслик. – Значит, настоящую плохую примету можно как бы перехитрить? Да?

– Конечно.

– Не знаю, не знаю… Тогда напомни-ка мне о настоящей плохой примете.

– Пожалуйста. Чёрная кошка тебе дорогу перебежит – очень плохая примета. Сразу назад поворачивай, и беды как не бывало.

– А если белая кошка?

– Ну… Это опять никакая примета. Ни хорошая, ни плохая.

– А по-моему, что чёрная, что белая кошка – примета хорошая.

– Почему? – удивился Хома.

– Хорошо, что дорогу перебежала и ты её увидел. Плохо, если не перебегала дорогу и затаилась где-то поблизости. В засаде.

– Думаешь? – оторопел Хома.

– А чего тут думать! Затаилась бы и напала. Нет, это очень хорошая примета, когда кошки дорогу перебегают.

– Фу ты, ну ты, – пришёл в себя Хома. – Неужели тебе непонятно, раз кошка дорогу перебежала, значит, она здесь, поблизости, появилась, а раньше её здесь вовсе не было!

– Ладно, – не сдавался Суслик. – Но ты же говорил только о чёрной кошке! А белой ты не боишься?

– Боюсь. Но чёрная кошка потому плохой приметой считается, что она незаметней. Особенно ночью. А белую-то разглядеть можно и удрать!

– Верно, – нехотя согласился Суслик. – Твоя взяла. А теперь ты мне давай про хорошую примету напомни.

Призадумался Хома. И ничего тут странного нет. Почему-то плохих примет больше, хорошие не сразу вспоминаются.

– Посуда бьётся – к счастью! – наконец вспомнил Хома.

– Твоя или моя? – всерьёз заинтересовался Суслик.

– Любая, – отрезал Хома.

– Ничего подобного.

– Хорошая примета! – упорствовал Хома. – Все так говорят.

– Тогда пошли к тебе, я всю твою посуду перебью. Хочу поглядеть на твою счастливую улыбку. Пошли, пошли. – потянул его за собой Суслик, – твою посуду бить.

Такой нахальной прыти Хома от Суслика не ожидал. Поэтому упёрся.

– У меня её и так мало.

– Зато счастья будет много, – предвкушал Суслик. – Для начала я твой новый кувшин раскокаю.

– Ах, так! Пошли, – взвинтил себя Хома. – Бей, круши, всё равно по-моему выйдет! Приметы никогда не врут. Но знаешь, – внезапно поостыл он, – ты лучше мой старый большой кувшин ахни. Он с трещиной, не жалко.

– Так и быть, – великодушно согласился Суслик. – А счастье от этого по уменьшится?

– Посуды у меня уменьшите, – хмуро сказал Хома. – А счастье… Может быть, ты себя счастливым почувствуешь, когда мой кувшин разобьёшь.

– lie хитри, – предупредил Суслик. – В таком случае, сам свой кувшин разбей, а я посмотрю, что из этого выйдет.

Так, препираясь, они незаметно добрались до Хоминой норы.

– Только в норе не бей, – обречённо сказал Хома, когда Суслик схватил большой кувшин. Тот, с трещиной.

Думаете, раз он с трещиной, его не жаль? Воду в нём, конечно, не удержишь. А горох и зёрна можно хранить запросто. 'Гоже ценная вешь!

– В норе не бей, – грозно повторил Хома. – И без того мусору хватает.

Вышли они на луг. Там, неподалёку, огромный валун лежал.

Суслик подскочил к нему с разбегу и так ахнул по валуну кувшином, что…

Волк, притаившийся к засаде за каменной глыбой, очумело взвился, весь в глиняных осколках, и дал дёру!

Да и сами друзья опомнились только в норе у Хомы. Настолько струхнули!

– Ну, что я говорил?! – возликовал, придя в себя, Хома. – Если бы посудину не разбили, Волк бы нас вмиг сцапал!

Так был посрамлён Суслик. Он. Хома, не какой-то Хома неверующий. Знает, что говорит.

Как Хома и Суслик с Лисой не доспорили

Крепко повздорили Хома и Суслик. Из-за чего – вроде уже и не помнят. Упрекать стали друг друга.

– Ты первый начал, – обижался Суслик.

– Запомни, начинает всегда первый, а не второй. Не второй же, не третий! – веско сказал Хома.

Он частенько говорил веско или внушительно. Важно ещё говорил, строго, с достоинством. Нередко усмехался, но зато никогда не ухмылялся. Такого за ним не водилось.

– Я тебе напомню, – внушительно усмехнулся Хома.

– Я наконец вспомнил. Мы спорили о том, что такое хорошо…

– И что такое плохо, – подхватил Суслик. – Если что-то плохо лежит – это хорошо?

Завелись они по-новой. Они уже как-то говорили о плохом и хорошем. Но совсем по другому поводу.

– А ты положи хорошо, что плохо лежит, и будет хорошо! – важно ответил Хома.

– Кому хорошо? – не сдавался Суслик.

– Тому, у кого лежит плохо.

– А разве это нехорошо, что плохо лежит?

– А ты переложи хорошо, и тогда тому, у кого плохо лежит, хорошо будет, – строго посоветовал Хома.

Они в норе у Хомы сидели.

– Хорошо, – кивнул Суслик. – Вон я вижу, твои орешки на полке плохо лежат. Вот-вот на пол посыпятся.

Он небрежно подошёл к полке и взял с краю несколько орешков, которые могли на пол свалиться.

Взял и с удовольствием съел.

– Хорошо! – облизнулся он. – Вкусные орехи! Где рвал? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ну, сделал я сейчас по-твоему. Лежали орешки плохо, теперь – хорошо, – погладил он живот. – Ну и что? Хорошо тебе?

– Очень хорошо! – повеселел Хома.

– Но тебе же от этого плохо, – удивился Суслик. – У тебя меньше осталось.

– Но ведь тебе хорошо?

– Хорошо. Если я ещё немного возьму, мне будет ещё лучше.

– И бери. Кушай на здоровье! – разрешил Хома. – И запомни, хорошо – это когда другому хорошо и даже отлично.

Суслик недоверчиво посмотрел на него. И вновь пристроился к орехам.

Хома внимательно смотрел, как он опустошает полку.

– Хорошо! – увлёкся Суслик, проглатывая последний орешек.

– Плохо, – покачал головой Хома. – Мне ничего не осталось.

– Что ж ты меня не остановил? – смутился Суслик.

– Честно?

– Честно.

– Сначала я подумал: пусть тебе будет хорошо. Потом забеспокоился: если ты объешься, тебе будет плохо. А затем уж только спохватился: мне самому будет плохо, если ты все орехи слопаешь.

– Это хорошо, что ты б себе в последнюю очередь подумал, – одобрительно заметил Суслик. – Подожди меня немножко.

И решительно вышел.

Вернулся он с большущим кульком, свёрнутым из конского щавеля.

– Подожди немножко, дам тебе горошка! – ликовал Суслик.

Заглянул Хома в кулёк, а там полным-полно молодого вкусного гороха.

– Это ты мне? – поразился он.

– Нам, – широко улыбнулся Суслик.

– Знаешь, Суслик, – сказал Хома, набивая щёки сладким горошком, – мы с тобой неправильно спорили.

– А как правильно? – уписывал Суслик горох тоже за обе щеки.

– Тебе хорошо, – прошамкал Хома, – и мне хорошо.

– Ещё бы!

– Хорошо – когда всем хорошо. И тебе, и другому. А если другому плохо, то как тебе может быть хорошо?

– Можно уточнить? – солидно спросил Суслик.

– С таким кульком можешь уточнять, сколько угодно!

– Так вот, уточняю: не другому, а другу. Хорошо – когда всем хорошо, – повторил он Хомины слова. – А дальше надо так: и тебе, и другу, – подчеркнул он, – а не другому. Других – много. Друзей – мало.

Они опять заспорили. А ведь почти дошли до истины. Вовремя надо останавливаться и в еде, и в споре.

Ведь всё-таки хорошо – и с другим, и с другом поделиться!

Вездесущая Лиса, пробегавшая мимо норы, остановилась и прислушалась.

«Хорошо им лясы точить, – злобно подумала она. – Хорошо, что они там, а не здесь. А иначе бы они узнали, что такое хорошо!»

– Нехорошо! – в сердцах крикнула она прямо в нору сквозь узкий лаз. – Весь день голодная бегаю.

Хома и Суслик даже горохом поперхнулись. Пришлось друг друга хорошенько по спине поколотить, чтобы плохо но было.

– Но ты же горох не ешь! – крикнул Хома Лисе.

– Зато я другое ем, вместе с горошком. – огорчалась она.

– Плохо тебе, – хитро посочувствовал Хома.

– Лишь бы тебе было хорошо, – съязвила она.

– Рыжая, а все понимает! – наивно поверил Суслик.

– Была бы ваша нора пошире, и ты бы сразу всё понял отлично!

И Лиса побежала дальше. Ей было плохо ешё и оттого, что им хорошо. Не до спора ей было.

Попробуй разберись! Трудно…

Как Хома луг сохранил и Коня в люди вывел

Приятно посидеть вечерком с другом, когда на дворе дождь идёт, а у тебя дома тепло и сухо.

Заскочил в такой вечер Суслик к Хоме. Поболтали о том о сём, перемыли косточки Лисе, пересчитали рёбра Волку, перешерстили Медведя, а от Коршуна вообще полетели пух и перья. И давай затем рассказывать разные истории.

Первым начал Хома. А впрочем, до Суслика очередь так и не дошла. Хому не остановишь, если он разгонится.

– А известно тебе, – сказал он, – что зимой все звери курят?

Суслик чуть с табуретки не упал:

– Скажи ещё, что и птицы курят!

– А птицы тем более. На лету!

– Ты, Хома, конечно, умный, но тронутый, – не сдержался Суслик.

– Меня попробуй тронь! – развернул плечи Хома.

– Я не о том, – смешался Суслик. – Кто же из животных курит?!

– Да все. И почему-то зимой, – повторил Хома. – Однажды проснулся я во время зимней спячки, бок отлежал. Хотел на другой бок повернуться, но вдруг захотелось взглянуть, как там, снаружи. Снег прокопал на входе и гляжу. Ужас! – всплеснул он лапами. – Все курят! Лиса прошла, Волк, Кабан – у всех дым из ноздрей валит! Потом наш тихоня Заяц пробежал – изо рта и из носа белые дымки пышут. Ворона пролетела, и та дымит!

– Надо бы у Зайца спросить, – промямлил Суслик.

– Спрашивал. Обижается. Наверно, стыдно. Я думаю, они все зимой курят, чтобы теплее было. А ещё и кашляют иные, непутёвые!

– Может, от мороза?

– Знаешь, Суслик, – нахмурился Хома, – если кто-то на морозе курит и кашляет, я вижу только одну причину. Будь здоров, не кури и не кашляй!

Они помолчали, тягостно размышляя о вреде курения.

– А знаешь, как один Суслик наврал с три короба? – встрепенулся Хома.

– А тот Суслик случайно не я? – взволнованно спросил Суслик. – Помни, я твой лучший друг.

– Совсем другой Суслик, – рассмеялся Хома. – Гораздо умнее тебя. – Он умолк. – Я хотел сказать – гораздо глупее тебя.

– Тогда валяй, – успокоился Суслик.

– Сделал он три берестяных короба. В один – горох насыпал, в другой – орехи, в третий – зёрна. А на крышках нарочно совсем не то нарисовал: где было зерно – орехи, где были орехи – горох, а где был горох – зерно. Поназвал гостей и выставил три закрытых короба. «Навались, – говорит, – ешьте, кто чего любит!» А сам хохотал до упаду, когда гости всё перепутали!

И Хома сам громко расхохотался. Опомнился и принял серьёзный вид:

– Так Суслик наврал с три короба.

Суслик поёрзал на табуретке, не зная, можно ли и ему смеяться над тем глупым сусликом.

– А ты точно уверен, что не про меня рассказывал? – сдержанно спросил он.

– Точно-точно. У тебя же дома четыре короба с припасами, а не три. Это у меня три.

– Верно, – повеселел Суслик.

– Это так же верно, как я на коне скакал, – продолжал Хома. – Помнишь, на наш луг табун лошадей из деревни повадились пригонять? Пусть, мол, попасутся на воле.

– Помню, – оживился Суслик. – Как-то проснулся, а у моей головы лошадиное копыто в норе стоит. Конь провалился, – хихикнул он.

– Помолчи! А думаешь, кто отучил коней по нашему лугу шастать?.. Ты слушай. Решил я как-то корзину сплести, а веток ивовых нет. Пошёл, взобрался на подходящую иву, пытаюсь лозину перегрызть, но вдруг заскользила она у меня в лапах, и я очутился – не поверишь, на шее Коня. Он около ивы траву щипал. Что тут началось! Конь почувствовал какого-то зверя на шее, – выпятил грудь Хома, – и понёсся куда глаза глядят.

– Твои глаза или его? – заинтересованно спросил Суслик.

– Его! А значит, и мои. Куда он, туда и я. Неужели не ясно? – недовольно сказал Хома и продолжил: – Вцепился я железной хваткой в его гриву. Мчится Конь, не разбирая дороги. Хвостом по спине хлещет, пытается меня достать! Шеей вертит, зубы скалит – не может до меня дотянуться. Гривой трясёт, стряхнуть старается! На дыбы встаёт! Ржёт как ненормальный! Оглянулся я на ходу. А за нами весь табун скачет, земля трясётся!

Суслик поёжился:

– Я бы на твоём месте давно свалился.

– И я бы давно свалился, да пальцы разжать не мог. Свело намертво. Летим мы прямо в деревню. По пути чуть Лису не растоптали.

– Жаль! – азартно ввррнул Суслик.

– Она как раз выходила из дальнего курятника с задушенной курицей в зубах.

– И что? – выдохнул Суслик.

– Курицу растоптали, – кратко сообщил Хома.

– А Лиса?

– А Лиса мгновенно взобралась на дерево. Никогда такого не видел! Но видел бы ты, каким взглядом она меня проводила. Решила, что я на неё верхом охочусь!.. Вспомнишь – вздрогнешь. Сколько мы заборов на скаку взяли, пока не ворвались на конюшню! С тех пор кони на наш луг – ни ногой, – закончил Хома. – Боятся.

– Погоди. А куда ты-то делся?

– Вот он я. Перед тобой.

– Как ты домой вернулся?

– Пешком. Туда – на лошади, обратно – на своих двоих. Или на всех четырёх. Не помню.

– Но как ты с Коня слез?

– Я не слезал. Он в конюшне так резко остановился, что я перелетел через его голову. Если б не сено… Ох, хорошо, что конюх уцелел!

– Какой конюх?

– Тот самый, который на сене в загончике отдыхал. Я ему прямо в живот угодил!

– Постой. Я понял, что ты на сено упал.

– На сено. Конюх ведь на сене лежал. Оно и смягчило удар, потому что под ним осело. А если б он на голом полу дремал, мне бы не поздоровилось.

– А с конюхом что? – ошалел Суслик.

– Да ничего. Но с тех пор, говорят, днём не спит. Мне наши местные мыши об этом рассказывали, они с мышами из дальней конюшни в дальнем родстве.

– Теперь понятно, почему к нам кони не ходят, – задумчиво проговорил Суслик. – Ты, Хома, наш луг спас.

– И ручей, – как бы нехотя подтвердил Хома. – Они ведь там себе водопой устроили. Весь берег копытами растолкли, расчавкали. Сплошная трясина.

– Всем нам повезло. Только вот Коню не повезло. Представляю, какого он страху натерпелся!

– Коню по повезло?! – Хома подскочил чуть не до са мого потолка. – Коню больше всего повезло! Увидели все его неимоверную прыть, и теперь он в спортивных скачках участвует, а не телеги скрипучие возит. Я слышал, его отборным овсом кормят, щеткой чистят, губкой обтирают, мягкой попоной накрывают. Медали на шею вешают!

– А почему ты мне про свою скачку раньше иичего не оказал?

– А чем хвастаться-то? – поскромничал Хома.

– Как – чем? Кто наш луг отстоял? Кто Коня в люди вывел? Чья заслуга? – искренне сказал Суслик. – Молодец! Я тобою горжусь.

И хотя он не первый раз так говорил, Хоме почему-то было приятно это слышать. И по нраву.

Заслуженная гордость!

Как Хома Медведя без меда оставил

Только Хома проснулся, как в нору к нему Суслик влетел.

– Что там творится! Медведь исчезает! Совсем!

– Исчезает? – не понял Хома. – Совсем?

– В болоте тонет, возле ручья. По грудь увяз! Скоро совсем исчезнет, скроется с головой!

– Жаль Медведя, – встал Хома

– Ещё бы не жаль! Он у нас один такой неуклюжий, – опечалился Суслик.

– За мной! – скомандовал Хома.

Они выбрались из норы и помчались к болоту. Там, над прибрежными кустами, уже вились назойливые галки.

– А его друзья, Волк с Лисой, помогают? – на ходу спросил Хома.

– Что ты! Отказались, – затараторил Суслик, – Волк боялся тоже увязнуть, а Лиса – свою шубу испачкать. Пришли и ушли. Бросили его, беднягу!

Прибежали Хома и Суслик к болоту.

И правда Медведь тонет. Уже по шею затянуло в чёрную трясину. Не за что Медведю ухватиться. Кусты от него далеко.

– И как тебя сюда занесло? – запричитал Суслик.

– Случайно, – заревел Медведь. Вдвойне ревел: и орал, и слезами заливался.

Находчивый Хома поскорей длинную сухую камышинку сорвал. Подобрался по кочкам поближе. И протянул камышинку Медведю.

– Это ещё зачем? – возмутился тот. – Издеваешься? Щекотать меня вздумал?

– Ты разве не слышал, что утопающий хватается за соломинку?

– Смотря какой утопающий, – обиделся Медведь. – Для Лисы, может, и сгодилась бы, а мне бревно подавай!

– Если бы и было, всё равно бы не доволок, – расстроился Хома.

– Ни за что пропадаю, – мрачно пожаловался Медведь. – Я в этом году даже и мёду ни разу не пробовал.

– Мёду? – хмыкнул Хома. Нашёл, мол, чему огорчаться!

– Мёду, – уныло подтвердил Медведь. – Увидал, пчёлы летят. Погнался за ними. Думал, гнездо с мёдом у них где-то близко. И увяз. Так и не попробую сладенького.

Тут-то Хому и осенило.

– Почему не попробуешь? – загадочно сказал он.

– А где же я его возьму – на болоте! – опять заревел Медведь жалобным басом.

Хома тоже чуть не всхлипнул. Но очень мужественно сдержался.

– Не реви. У меня в норе целый бочонок мёду зря пропадает.

– Как – пропадает? – Слёзы у Медведя враз высохли. А сам всё глубже погружается.

– Да так. Мы, хомяки, к мёду равнодушны.

– К мёду?! – изумился Медведь.

– Ага, – кивнул Хома, сидя на кочке.

– Живо сюда неси, – приказал Медведь. – Хоть попробую напоследок.

– Нести долго. Боюсь, не успею.

– Не беспокойся. Ради мёда я продержусь, – заверил Медведь.

– Мы и вдвоём, с моим Сусликом, не дотащим, – притворно вздохнул Хома. – Тяжёлый бочонок!

– Так… Что ж мне, самому идти прикажешь? – разгневался Медведь.

– А то кому же, – невинно заметил Хома. – Ну, хочешь, я Лису попрошу мой мёд принести?

– Кого? – ряикнул Медведь. – И не вздумай! Она всё по пути слопает!

Он неистово забарахтался и вдруг тяжело, но неудержимо двинулся к берегу, вздымая волны тягучей грязи и ряски.

– Слабосильная команда! Не могут, видишь ли, один бочонок – с мёдом! – принести. Всё приходится самому делать.

Наконец болото шумно, с липким чавканьем, нехотя отпустило свою добычу. Медведь на четвереньках выбрался на твёрдый берег и в нетерпении оглянулся.

– Веди! Где твой бочонок?

Но Хома не тронулся с места. Уселся поудобней на кочке и тихо сказал:

– Извини, а мёда у меня нет.

– Как – нет? – ахнул Медведь. – И не было?

– И не было, – смущённо улыбнулся Хома.

– Ах ты, жалкий врунишка! Я тебя сейчас… – Однако пойти назад Медведь не решился, ума хватило. – Попадись мне теперь!

И вперевалку направился к ручью. Мыться.

Суслик, благоразумно прятавшийся в кустах, вылез и укоризненно взглянул на Хому:

– Зачем ты его с мёдом обманул? Ему и так не сладко пришлось.

– И этот туда же! – удивился Хома.

– Не, туда я не хочу, – с опаской посмотрел на болото Суслик.

– А он хочет? – быстро вернулся на берег Хома. – Как бы я его отсюда без мёда вытянул?

Суслик раздумчиво покачал головой.

– Ясно… Да только теперь он тебе проходу на даст!

– Раз не даст, значит, живой, – рассмеялся Хома. – А меня ему никогда не догнать!

– A-а, дошло, – просиял Суслик. – А иначе бы ты его и вытаскивать не стал?

– Конечно. Стал бы я той же Лисе помогать – как же! Они вон какая прыткая!

– Непременно бы отомстила, – охотно согласился лучший друг Суслик. – Знаешь, Хома, ты с виду вроде бы слабенький, зато в голове твоей огромная сила. Медвежья!

Хома важно задрал подбородок.

А Медведь бурно плескался в ручье, отмываясь от болота, и громогласно негодовал:

– Сразу можно было попять: если кто-то не любит мёд, то откуда ему взяться! Опять без сладенького оставили. Моя доверчивость меня и погубит!