Текст книги "Пропасть Искупления"

Автор книги: Аластер Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– Что это? – спросила Рашмика, вглядываясь в лицо квестора.

– Письмо из «Пресвятой Морвенны», прибыло по официальному каналу. Это печать Часовой Башни.

Не врет, решила она. Или квестор искренне верит в то, что говорит.

– Когда?

– Сегодня.

Это была ложь.

– И адресовано мне?

– Велено позаботиться о том, чтобы вы прочитали.

Квестор опустил глаза, не желая встречаться взглядом с Рашмикой. Ей стало трудно читать выражение его лица.

– И кто велел позаботиться?

– Да так… мелкая сошка. – Он снова лгал. – Я прочитал письмо. Не думайте обо мне плохо – я обязан проверять всю корреспонденцию, которая приходит в караван и отправляется отсюда. По соображениям безопасности.

– Значит, вам известно, что там написано?

– Думаю, вам лучше прочитать самой.

Глава семнадцатая

Хела, год 2727-й

Постукивание трости отмечало продвижение генерал-полковника медицинской службы по отсекам. Даже в те части огромного собора, где гудели двигатели и ревели тяговые механизмы, звуки трости добирались задолго до самого Грилье. Его шаги были размеренными и четкими, словно щелчки метронома, и лязг трости – железо о железо – подчеркивал ритм ходьбы. Он двигался с медленной, расчетливой целеустремленностью паука, давая любопытным и ленивым шанс убраться с его пути. Временами Грилье замечал людей, прячущихся за железными колоннами или решетками и с интересом наблюдающих за ним, – людей осмотрительных, мнящих себя в безопасности. Но охотников по-настоящему проследить за обходящим собор Грилье не находилось. За долгие годы его служения Куэйхи все убедились: не стоит совать нос в дела этого человека.

А некоторые бежали от Грилье не только из нежелания путаться у него под ногами.

Он добрался до спиральной лестницы, уходящей вниз, в недра машинного отделения. Громадная металлическая спираль гудела, словно вилка камертона после легкого удара. Либо этот гул вызвали работающие внизу машины, либо кто-то только что сбежал по лестнице, прячась от генерал-полковника.

Облокотившись о перила, Грилье заглянул в глубокий проем. Двумя витками ниже чьи-то пухлые пальцы тотчас соскользнули с перил. Кто это, человек, которого он разыскивает? Вполне возможно.

Напевая под нос, Грилье поднял решетку перед ведущей к лестнице дверью. Шагнув внутрь, толкнул дверь концом трости и начал спускаться. Он не торопился, дожидаясь, пока двойное эхо шага и стука не затихнет внизу, потом спускался еще на ступеньку. Он задевал тростью стойки перил – цок-цок-цок, – предупреждая находящегося внизу, что бежать ему больше некуда. Грилье знал все укромные уголки машинного отделения не хуже, чем любое другое помещение собора. Остальные лестничные шахты он собственноручно запер ключом Часовой Башни. Теперь из машинного можно подняться только по этой лестнице, но он собственноручно запрет дверь внизу, как только спустится. Тяжелый медицинский чемоданчик бил его по бедру при каждом шаге, в такт постукиваниям трости.

Он спускался, и машины гудели все громче. Внизу негде было укрыться от шума двигателей и передаточных механизмов, если только его не заглушали другие звуки. Но на верхних этажах машинам приходилось состязаться с органной музыкой и многоголосыми хорами, непрерывно выводящими свою песнь. Там мозг довольно скоро переставал реагировать на однообразный фон.

Но здесь Грилье слышал пронзительный вой турбин, от которого ломило зубы, и глухой лязг массивных шатунов и эксцентриков, и шипение поршней, и стук открывающихся и закрывающихся клапанов, и щелчки реле, и негромкие разговоры техников.

Он спускался, стуча тростью, неся чемоданчик.

Грилье добрался до последнего витка спиральной лестницы. Нижняя дверь скрипнула на петлях: ее не закрыли на задвижку. Где спешка, там и неосмотрительность.

За лестничной дверью врач остановился и опустил чемоданчик на пол между своими ботинками. Достав ключ из нагрудного кармана, Грилье запер дверь, чтобы никто не смог уйти с этой палубы. Потом взял чемоданчик и по-прежнему неторопливо двинулся дальше.

Он огляделся – беглеца не видать, но в машинном хватает закутков, где можно с легкостью укрыться. Однако это не волновало Грилье: дайте срок – и человек с пухлыми пальцами будет найден. Можно даже остановиться на несколько секунд, передохнуть, отвлечься от рутины. Не так часто Грилье спускается в машинное отделение, а здесь есть на что посмотреть.

Машинное отделение занимало самый большой отсек собора, на самом нижнем герметичном ярусе. Протяженность зала составляла двести метров и равнялась длине самого собора. Ширина – сто метров, высота от днища до величественного сводчатого потолка – пятьдесят метров. Бо́льшую часть пространства заполняли собой машины, свободными оставались только проходы вдоль стен да десять-двенадцать метров пространства под потолком. Машины были огромны: не безликие, абстрактные громадины корабельных механизмов, а наделенные характерными чертами, легко запоминающиеся и оттого как будто таящие угрозу. Механизмы субсветовиков необъятны и бюрократически педантичны; они просто не замечают человека. При серьезной поломке они просто прекращают свое существование, аннигилируясь в одно мгновение и убивая всех на борту без малейших страданий. Несмотря на свои потрясающие размеры, машины собора все же достаточно малы, чтобы замечать людей: сочтут помехой – раздавят. И этот процесс займет некоторое время, а потому вовсе не будет безболезненным.

Грилье упер трость в бледно-зеленый корпус турбины. Через трость передавалось неистовое биение запертого в броне механизма. Врач представил себе лопатки, стремительное крутящиеся в потоке раскаленного пара, вырабатываемого ядерным реактором. Достаточно малейшего дефекта в одной из лопаток, и турбина взорвется, острыми блестящими осколками растерзав все живое в радиусе пятидесяти метров. Такое случалось довольно часто, и Грилье спускался сюда, чтобы прибраться. Нельзя сказать, что сейчас он не испытывал трепета перед машиной-убийцей.

Реактор – атомная электростанция собора, самый крупный узел в машинном отделении – возвышался темно-зеленой металлической полусферой в дальнем конце помещения. Дешево и сердито – вот, пожалуй, лучшая для него похвала. На Хеле не добывалось ядерное топливо, но ультра обеспечили стабильные поставки. Пусть это грязная, чреватая страшными авариями технология, зато дешевле антиматерии и проще в управлении, чем термояд. Чтобы добывать из местного льда необходимый для термоядерной установки дейтерий, пришлось бы строить перерабатывающую фабрику размером с машинное отделение. Но собор и так велик, больше некуда, учитывая ширину Пути и Лестницы Дьявола. Реактор худо-бедно снабжал его электричеством, а обслуживающий персонал болел не так уж часто.

От макушки реактора расходилась паутина труб для пара под высоким давлением. Эти серебристо блестящие «кишки», подвешенные на стальных тросах, пересекали все помещение под потолком, изгибаясь и под прямыми, и под острыми, как булавка, углами. Трубы протянулись к тридцати двум турбинам, расположенным в два ряда, друг над другом, по восемь пар в каждом ряду. Все это гудящее скопище окружали эксплуатационные мостки, инспекционные платформы, подходные тоннели. Вокруг гудящего массива возвышались галереи и коридоры для обслуживания, платформы, лестницы и грузовые лифты. Энергия ревущего пара от турбин передавалась генераторам, где преобразовывалась в электричество. Оно в свою очередь заставляло работать двадцать четыре ходовых мотора, установленных поверх турбин в два ряда по двенадцать штук. Моторы превращали электроэнергию в механическую силу, а та, посредством массивного механизма, несла собор по Пути. Обычно работало всего десять из двенадцати моторов с каждой стороны; если один из них ломался или нуждался в техобслуживании, его подменял резервный.

Наверху располагались передаточные механизмы, начинаясь от ходовых моторов и пронизывая боковые стены через воздухонепроницаемые сальники, приходившиеся аккурат на равновесные точки сцепных тяговых устройств. Эти сальники Грилье недолюбливал, они быстро изнашивались и требовали замены. Но другого способа передавать наружу, в вакуум, производимую машинным отделением кинетическую энергию он не знал.

Над его головой с сонной медлительностью и оркестровой слаженностью двигались взад и вперед, вверх и вниз сцепные дышла – и так по всей протяженности машинного отделения. Сложная система меньших по размерам кривошипов и эксцентриков соединяла дышла друг с другом, синхронизируя их движение. Между огромными машущими брусьями протянулись висячие мостки – техникам надо было регулярно смазывать стыки и вовремя выявлять усталостные повреждения металла. Это была опасная работа: малейшая неосторожность – и в сочленения попадет совсем другая «смазка».

Конечно, машинное отделение не ограничивалось этим залом. По всему каравану было размещено много вспомогательных узлов, имелся даже миниатюрный литейный цех, денно и нощно выпускавший запасные части. Самые большие детали производились на построенных вдоль Пути фабриках, но с учетом доставки это было дело не быстрое. Искусники из машинного отделения не зря гордились своей смекалкой: живо смастерят новую деталь взамен сломавшейся или ловко переделают предназначенную для другой цели. Каждый твердо знал главный закон собора: надо постоянно двигаться вперед. Рекордов никто не требует, но треть метра в секунду надо обеспечить, хоть в лепешку расшибись. Человек способен ползти быстрее. Суть заключалась в том, что собор непременно должен был идти вперед без остановки.

– Генерал-полковник, могу я чем-нибудь помочь?

Грилье поднял голову – кто-то смотрел на него с мостика. На окликнувшем был серый комбинезон техника машинного отделения, руками в широких перчатках он сжимал поручни. Наголо обритая голова в форме пули отливала синевой из-за отросшей щетины, шея была повязана грязным платком. Грилье узнал Глаура, начальника смены.

– Сможете, если спуститесь на минутку.

Глаур тут же повернулся и исчез между узлами механизмов. Врач ждал, нетерпеливо постукивая тростью о ребристый металлический пол.

– Что-то случилось, доктор? – спросил Глаур, спустившись.

– Я кое-кого ищу, – ответил Грилье. Объяснять не требовалось. – Этот человек тут не работает. Вы не видели в машинном посторонних?

– Кого конкретно?

– Хормейстера. Уверен, вы знаете его. Короткие пухлые пальцы.

Глаур оглянулся на сцепные дышла. Стальные брусья двигались медленно, словно весла доисторического галеона в руках сотен рабов. Грилье подумал, что технику хочется подняться обратно, вернуться к работе с опасным, но предсказуемым металлом, а не стоять тут, ломая голову над переменчивой политикой собора.

– Да, я кого-то видел, – наконец ответил мастер. – Несколько минут назад через зал прошел человек.

– И он спешил?

– Я решил, что он идет выполнять какое-нибудь поручение Часовой Башни.

– Мы не давали ему никаких поручений. Не подскажете, где я могу его найти?

Глаур снова оглянулся:

– Наверное, он вернулся на главные уровни по одной из лестниц.

– Вряд ли. Думаю, он все еще здесь. Куда шел хормейстер, когда вы его увидели?

Секундная заминка не осталась не замеченной Грилье.

– К реактору, – ответил Глаур.

– Благодарю вас.

Грилье стукнул тростью об пол, подчеркивая, что начальник смены ему больше не нужен, и двинулся дальше.

Вслед за беглецом врач дошел до реактора, постукивая тростью по полу и встречным предметам, из которых можно было извлечь гулкий звук. Усилием воли он заставлял себя двигаться медленно. Время от времени переступал через окна в полу, забранные толстым стеклом, иногда останавливался, чтобы взглянуть на медленно ползущий в двадцати метрах внизу, слабо освещенный прожекторами грунт. Собор неуклонно перемещался вперед, Глаур и другие механики мастерски сглаживали и синхронизировали шаги двадцати гигантских ног.

Впереди высился реактор. Его зеленый купол спиралью окружили эксплуатационные мостки, они поднимались до самой макушки. Смотровые окна тоже были из толстого стекла, с тяжелыми заклепками на рамах.

Он заметил тень, исчезнувшую за видимым краем второго витка спирали снизу.

– Эй! – крикнул Грилье. – Вустад, это вы? Можно вас на два слова?

Никакого ответа. Не торопясь, Грилье обошел реактор. Сверху доносились торопливые шаги, переходящие на бег, но источник топота не был виден. Грилье улыбнулся глупости Вустада. В главном зале машинного отделения с его сотней укромных уголков спрятаться гораздо легче. Однако инстинкт обезьяны гнал хормейстера выше и выше, пусть даже там ждал тупик.

Грилье добрался до входа на лестницу и запер за собой дверь. С тростью и чемоданчиком подниматься было невозможно, поэтому он оставил чемоданчик внизу. Повесив трость на согнутую руку, врач двигался вверх, по одной ступени зараз, пока не добрался до первого витка мостков.

Он обошел реактор по кругу, только для того, чтобы напугать Вустада еще больше. Тихо мурлыча под нос, осторожно перегнулся через перила и глянул вверх, чтобы оценить обстановку. Время от времени Грилье постукивал тростью по металлическому боку реактора или по темному стеклу смотрового окна. Эти стекла напомнили ему дегтярно-мрачные элементы фронтонного витража собора, и он мимоходом подумал, не из одного ли материала они сделаны.

И тотчас Грилье спохватился: сейчас нельзя отвлекаться.

Он снова достиг лестницы и поднялся на следующий уровень. Над головой не утихала дробь шагов – отчаянная, как топоток лабораторной крысы.

– Вустад? Будьте паинькой, спуститесь. Всего на минутку.

Топ-топ-топ… Металл доносил до Грилье страх хормейстера, мечущегося вокруг реактора.

– Или хотите, чтобы я сам поднялся?

Грилье снова пошел вокруг реактора. Он находился на уровне сцепных дышл. До тех было довольно далеко, но с высоты, уменьшающей перспективу, казалось, что металлические брусья, словно ножницы, стригут воздух прямо у его лица. Врач увидел, как между качающимися дышлами по мостку идет один из рабочих Глаура, занятый смазкой и проверкой. Казалось, дышла непременно раздавят механика, но он оставался невредимым.

Чья-то штанина исчезла за поворотом. Топот участился. Грилье опять улыбнулся и остановился, перегнувшись через перила. Хормейстер был уже близко. Грилье поднял трость и повернул ее ручку на четверть.

– Внизу или наверху? – шепнул он себе. – Внизу или наверху?

Наверху. Он услышал шаги над головой, на следующем витке. Грилье не знал, радоваться или огорчаться. Вниз – и охота завершится. Хормейстер увидит, что путь к бегству отрезан, и Грилье легко усмирит его своей тростью. Вустад притихнет, и тогда на впрыскивание ему хорошей дозы не уйдет и минуты. Быстро и эффективно, но зато никакого веселья.

Ну что ж, по крайней мере, никто не скажет, что Грилье зря ест свой хлеб. Результат будет тот же, что и всегда: жертва загнана в угол, выхода нет. Достаточно дотронуться до хормейстера тростью, и он добыча генерал-полковника. Нужно будет еще спустить его по лестнице, но кто-нибудь из механиков поможет с этим.

Грилье поднялся на следующий виток, поуже, чем два нижних, поскольку он был ближе к вершине купола. Оставался всего один виток, на самом верху купола, куда можно было подняться по пологому пандусу. Туда-то и направился Вустад.

– Куда это вы? – спросил Грилье. – Там ничего нет. Прошу, идите сюда, и все будет хорошо.

Хорошо – это для кого как…

Но хормейстер не внимал уговорам. Выйдя на самый верхний виток мостков, Вустад остановился и секунду смотрел назад, на своего преследователя. Толстые ручки, круглая, как луна, физиономия – Грилье легко справится с ним, никаких сомнений.

– Оставь меня в покое! – закричал Вустад. – Убирайся, кровопийца!

– Брань на вороте не виснет, – проговорил Грилье со снисходительной улыбкой.

Стукнув тростью по перилам, он начал подниматься по пандусу.

– Не дамся! – крикнул Вустад. – С меня хватит! Слишком много кошмарных снов!

– Ну что вы, успокойтесь. Один укольчик, и все позади.

Вустад схватился за серебристую трубу паропровода, выходящего из верхушки реактора, обвился вокруг нее, как червяк. А потом, хватаясь за ее ребра жесткости, полез вверх. Двигался он неуклюже и медленно, но со своей задачей справился.

«Чего добивается?» – удивился про себя Грилье.

Зря он сразу не подумал о паропроводах. Если хормейстер доберется до конца трубы, где он окажется? Трубы идут к турбинам и ходовым моторам. Поимка откладывается, но все равно Вустад напрасно надеется скрыться.

Грилье остановился у вершины реактора. Вустад сидел на трубе непосредственно над его головой. Врач попытался дотянуться тростью до пятки хормейстера. Слишком высоко. Грилье сместил рукоятку еще на четверть оборота и дотронулся тростью до трубы. Вустад вскрикнул, но не прекратил карабкаться. Еще четверть поворота ручки: максимальный разряд, смертельный при прямом контакте. Грилье притронулся тростью к трубе, Вустад судорожно стиснул металл. Хормейстер стонал и скрипел зубами, но ухитрялся не падать.

Когда заряд кончился, Грилье отбросил трость. Все вдруг пошло не так, как было задумано.

– И куда же вы собрались? – игриво спросил врач. – Спускайтесь, а то упадете и больно ушибетесь.

Вустад молча продолжал двигаться.

– Зачем причинять себе травмы? – увещевал Грилье.

Вустад добрался до того места, где паропровод изгибался под прямым углом, затем горизонтально шел до самой турбины. Грилье был уверен, что хормейстер, если у него сохранилась хоть крупица разума, остановится у крутого изгиба. Но вместо того Вустад улегся на трубу, обхватив ее руками и ногами, и пополз дальше в тридцати метрах над стальным полом.

Происходящее привлекло немало зрителей. С десяток техников Глаура собрались внизу, несколько человек на мостках среди движущихся дышл тоже бросили работу ради зрелища.

– Это дело Часовой Башни! – грозно сообщил Грилье. – Вернитесь к своим обязанностям.

Рабочие неохотно разошлись, но Грилье был уверен, что большинство продолжает одним глазком следить за погоней. Может, пора позвать подмогу из службы крови? Грилье надеялся обойтись своими силами: улаживание подобных мелких проблем считалось у верхушки руководства делом чести. Но Вустад решил все усложнить.

Хормейстер прополз по горизонтальному участку уже десяток метров, выбравшись за периметр реактора. Под ним теперь был только пол. Падение с тридцати метров наверняка окажется смертельным даже в пониженной гравитации Хелы.

Грилье взглянул вперед. Паропровод был подвешен к потолку на тонких металлических стержнях, прикрученных к ребрам жесткости – таким же, как у труб, только гораздо крупнее. Ближайшую подвеску отделяло от Вустада пять метров. Обогнуть ее никак не удастся.

– Ну хорошо. – Грилье повысил голос, чтобы перекрыть стук двигателей. – Вы дали понять, чего хотите. Довольно, повеселились. Теперь возвращайтесь, и поговорим как разумные люди.

Но Вустада уже было не остановить. Он добрался до подвески и попытался миновать ее, свесившись с трубы. Грилье молча следил, холодея от уверенности в том, что Вустаду никоим образом не пробраться дальше. Даже для молодого, сильного и гибкого парня подобное упражнение представляло бы сложность, а Вустад был далеко не молод и не гибок. Он ухватился за стержень правой рукой, а левой рукой и ногой пытался отыскать опоры; правая нога при этом бесполезно болталась в воздухе. Вот и вторая нога соскользнула с трубы, и он повис, держась одной рукой за подвеску, другой хватаясь за воздух.

– Не двигайтесь! – крикнул ему Грилье. – Не двигайтесь, тогда не упадете. Продержитесь, а мы поднимемся и поможем.

И опять-таки кто помоложе и поспортивней сумел бы продержаться до прихода спасателей, даже вися на одной руке. Но Вустад был пожилым, рыхлым и крупным, и он не привык пользоваться мускулатурой.

Вот его рука выпустила металлическую подвеску. На глазах врача Вустад рухнул на стальной пол; удар был почти заглушен непрерывным стуком и гулом машинного отделения. Ни крика, ни даже вздоха. Глаза Вустада были закрыты, но, судя по выражению лица, он умер мгновенно.

Грилье подобрал трость и, повесив ее на согнутую крюком руку, спустился по лестницам и мосткам. У подножия реактора он взял свой чемоданчик и отпер решетчатую дверь. К тому времени как он добрался до Вустада, вокруг тела уже собралось с полдюжины рабочих. Грилье хотел разогнать бездельников, но потом передумал. Пусть смотрят. Пусть знают, к чему ведет неподчинение службе крови.

Склонившись над Вустадом, Грилье открыл чемоданчик. Изнутри дохнуло холодом. Чемоданчик был разделен на два отделения. В верхнем лежали в зажимах шприцы с алым содержимым, только что полученные от лаборатории службы крови и промаркированные по серотипу и величине дозы. Предназначенный Вустаду шприц теперь достанется другому.

Грилье закатал рукав хормейстера. Есть ли слабый пульс или только кажется? Лучше бы был, тянуть кровь из покойника, даже из свежего, – занятие неблагодарное.

Грилье взял пустой шприц из второго отделения и ритуально поднес к свету.

– Бог дает, – проговорил генерал-полковник медицинской службы, вводя иглу в вену Вустада, – а иногда, к сожалению, Бог берет.

Всего он наполнил три шприца.

Грилье запер за собой дверь на спиральную лестницу. Приятно было оказаться в относительной тишине после агрессивного гула. Иногда ему казалось, что машинное отделение – собор внутри собора, со своим собственным неписаным уставом. Здесь он мог управлять людьми, но там, среди механизмов, лишался власти. Он взял от Вустада все, что мог, хотя каждому было известно, что генерал-полковник медицинской службы приходит не брать, а давать кровь.

Он остановился у одного из переговорных устройств и вызвал бригаду из службы крови, чтобы унесли тело. Потом придется дать объяснение, но это вряд ли испортит ему сон.

Грилье двинулся через главный зал, направляясь в Часовую Башню. Он намеренно выбрал длинный кружной путь, потому что после происшествия с Вустадом у него не было желания спешить к Куэйхи. Кроме того, прежде чем спуститься вниз или подняться наверх, он обычно обходил зал – это было традицией. Ну и наконец, это помещение да еще машинное отделение были самыми большими в соборе и здесь Грилье не досаждали легкие приступы клаустрофобии.

Главный зал перестраивали и расширяли много раз по мере того, как вырастал до своих теперешних размеров собор. Сейчас из этой перестройки мало что бросалось в глаза, но Грилье, свидетель перемен, замечал все. Небольшие шрамы на полу и стенах, где убрали внутренние переборки. Полосу наверху, где раньше был потолок. С тех пор как потолок подняли, минуло сорок или тридцать лет – на безвоздушной Хеле это была адская работа, в особенности потому, что прочие помещения оставались обитаемыми и собор, разумеется в течение всей реконструкции, продолжал двигаться, жизнь в нем текла почти нормально, все обязанности выполнялись и смертность среди строителей и ремонтников держалась на приемлемом уровне.

Грилье на минутку остановился у правого витражного окна. Мозаика разноцветных стекол вздымалась на десятки метров, разделенная множеством арочных каменных обрамлений. Наверху было круглое окошко-розетка. Архитектурный скелет, ходовая часть и внешняя обшивка корпуса по необходимости были сделаны из металла, однако внутри собор почти целиком был облицован разноцветными минералами. Частью они были местными, добытыми на Хеле, но многое – например, редкого бисквитного цвета камень и роскошный бело-розовый мрамор – привезли ультра. По слухам, некоторые камни поступили даже с земных соборов. Грилье воспринимал это с известной долей скепсиса, – вероятнее всего, материалы доставлены с ближайшего астероида. Примерно так же дело когда-то обстояло с реликвиями, хранимыми в освещенных свечами нишах, на которые он натыкался в своих обходах. Никто не мог сказать, сколько лет этим вещам, созданы они средневековыми ремесленниками или наспех слеплены в фабричных нанокузницах.

Но каким бы ни было происхождение окружающего каменного убранства, сами витражные окна представляли собой чудесное произведение искусства. При правильном освещении они не только восхитительно сверкали, но и заставляли величественно сиять всю обстановку зала. И не важно, в какой рисунок складывалась мозаика, – красота никуда не делась бы, выложиcь кусочки разноцветного стекла случайным калейдоскопическим узором, – однако Грилье знал одну особенность картины. Временами она менялась, ибо ею управлял сам Куэйхи.

Когда Грилье был не в силах понять настроение хозяина (что случалось все чаще), он смотрел на мозаику, и она позволяла как бы под другим углом заглянуть в душу настоятеля.

Взять хотя бы сегодняшний рисунок. Утром на стекле генерал-полковник увидел сияющее стилизованное изображение Халдоры, лик газового гиганта был выполнен кружащимися мазками охряного и светло-коричневого цвета. Планета висела на темно-синем фоне, усыпанном желтыми крапинами звезд. На переднем плане – каменный пейзаж спутника, составленный из контрастных осколков белого и черного; между скалами золотой силуэт рухнувшего с небес корабля Куэйхи. Сам Куэйхи, в рясе и с бородой, стоял на коленях рядом с кораблем, воздев в мольбе руки к небесам. Насколько помнил Грилье, в прошлый раз окно изображало собор, зигзагом спускающийся по Лестнице Дьявола, похожий на фоне бескрайнего мира на борющийся со штормом кораблик; другие соборы тянулись позади, а в небе висела чуть уменьшенная Халдора.

Еще раньше, если Грилье не путал, мозаика тоже изображала разбившийся корабль, несколько менее торжественно.

Сейчас смысл витражного изображения был ясен, хотя врач не взялся бы судить о значении картины для Куэйхи. На самом верху, в розетке, как всегда, виднелся знакомый лик Халдоры в обрамлении лент. Ниже шли два с половиной метра усыпанного звездами неба, оттенок которого менялся от темно-синего до золотого благодаря возможности управлять цветами мозаичных стекол. Дальше, занимая основную часть окна, высился огромный собор, хитроумная сбалансированная конструкция, изобилующая шпилями и контрфорсами, с линиями сходящейся перспективы, свидетельствующими о том, что она стоит прямо под Халдорой. Все так, как и должно быть. В том и заключается весь смысл собора, чтобы находиться точно под газовым гигантом, как и изображалось на мозаике. Однако собор в окне явно превосходил размерами все, что когда-либо существовало на Вечном Пути; это была настоящая крепость. Она как будто росла прямо из скал, в ее подножии был настоящий фундамент, а вовсе не ходовая часть машины. И ни малейшего намека на существование Вечного Пути.

Зрелище поразило Грилье. Изображение в окне строилось по воле Куэйхи, и его выбор всегда бывал довольно однозначным. Картины получались немного утрированными, с элементами нереального (например, Куэйхи вне своего корабля, в полном вакууме и без скафандра), но основа сюжета всегда была связана с реальными событиями. Однако теперешняя мозаика казалась чистой метафорой. Что означает этот огромный, твердо стоящий на земле собор? Возможно, он олицетворяет крепость веры Куэйхи.

«Ну, допустим, – мысленно сказал себе Грилье, – сегодня ты понял его посыл, но что, если образы станут еще более туманными?»

Врач покачал головой и двинулся дальше. Он прошел вдоль левой стены собора, по пути не заметив на витражах никаких странностей. Уже легче. Возможно, необычный рисунок – лишь временное отклонение от нормы, и дальше все пойдет как прежде.

Грилье подошел к передней стене собора и остановился в тени черного окна. Здесь фрагменты мозаики были невидимы; он различал только неясные очертания арок и колонн опорной кладки. Но рисунок этого окна, несомненно, изменился с того момента, когда Грилье видел его в прошлый раз.

Он двинулся обратно вдоль правой стены и, пройдя половину собора, оказался у подножия Часовой Башни.

– Дольше тянуть нельзя, – сказал он себе.

Рашмика возвратилась в свою комнату и вскрыла конверт, сорвав уже ослабленную печать. Бумага упруго развернулась. Она была высокого качества: толстая, кремового оттенка. На Равнине Вигрид Рашмика никогда такой не видела. Письмо было короткое, начертанное старательной, но безыскусной рукой.

Она узнала почерк.

Дорогая Рашмика,

извини, что так долго не писал. Я услышал о тебе в радиопередаче с Равнины – говорят, ты убежала из дома. Нетрудно догадаться, что ты поехала искать меня, решила выяснить, что со мной случилось с тех пор, как я отправил последнее письмо. Потом я узнал, что к Пути идет караван, и предположил, что ты сумеешь до него добраться. Я запросил список пассажиров и увидел в нем твое имя. И теперь пишу тебе.

Наверняка ты переживала, так долго не получая от меня вестей, и предполагала самое плохое. Кое-что действительно случилось. Как ты тогда говорила, так все и вышло. В самом начале никто не сказал правды, и, едва я добрался до Пути, мне впрыснули кровь настоятеля. Наверняка ты уже догадалась об этом из писем, которые я присылал раньше. Первое время я страшно злился, но потом понял: что сделано, то сделано. И поступи они честно, я бы не был теперь таким. Им пришлось лгать ради великого блага. Теперь я счастлив, счастливее, чем когда-либо раньше. Я обрел смысл жизни: он в служении долгу, чему-то большему, чем я сам. Я чувствую любовь настоятеля, как и любовь Создателя, который стоит за настоятелем. Я не надеюсь, Рашмика, что ты меня поймешь или обрадуешься такому известию. И хотя я не хочу никому причинять боль, но и лгать тоже не желаю. Лучше было бы ничего не писать.

Ты отправилась искать меня, это очень смелый поступок. Даже смелее, чем тебе самой кажется. Но теперь ты должна вернуться домой: не хочу, чтобы ты из-за меня попала в беду. Умоляю, поезжай обратно на Равнину и скажи родителям, что я счастлив и люблю их. Я очень по вас скучаю, но не жалею о своем выборе. Пожалуйста, сделай это для меня. Возвращайся, унося с собой мою любовь. Так будет лучше для всех.

Твой брат Харбин Эльс

Рашмика перечитала письмо, отыскивая в нем скрытый смысл, а потом засунула в конверт. Попыталась приладить печать, но та больше не держалась.

Грилье очень любил этот вид. С высоты двухсот метров, из мансарды Куэйхи, с самого верха Часовой Башни, открывался обзор из круговых окон. Отсюда можно было увидеть Путь на двадцать километров в любую сторону, с растянувшейся до самого горизонта вереницей соборов. Некоторые шли впереди, но основная часть – позади. Верхушки далеких шпилей сияли в вакууме с необычайной ясностью, обманывая глаз, представляясь гораздо ближе, чем на самом деле. Грилье был вынужден напомнить себе, что до иных соборов больше сорока километров. Чтобы добраться до места, где сейчас находится «Пресвятая Морвенна», им понадобится не меньше тридцати часов, почти целый световой день. Некоторые соборы шли позади так далеко, что не удавалось разглядеть даже верхушки их шпилей.