Текст книги "Дом Солнц"

Автор книги: Аластер Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Я тоже так считаю, – вставил Геспер.

– А тебя спрашивали?! – рявкнул Лихнис.

– Прошу прощения. Я напрасно высказался.

– Нет-нет, ты прав. Сообщение настоящее, к нему нужно отнестись серьезно. Лихнис, прислушайся к Гесперу. У него уйма причин рваться на эту встречу, ведь мы обещали, что там он найдет собратьев. Но в сообщении говорится, что сбор сорван, и Геспер верит. Подумай об этом.

Лихнис закрыл лицо ладонями, словно хотел спрятаться от всего мира:

– Не могу, не верю! Здесь какая-то ошибка, это же ни в какие ворота не лезет!

– Или все так, как сказал Овсяница, – засада, большие потери. В любом случае скоро выясним. Теперь у нас особый повод настроить сенсоры на целевую систему. Два корабля дадут хорошую линию обзора – даже чтобы разрешить туманность на звезды, если понадобится.

– Задачу можно упростить, – сказал Геспер. – Если система окутана пылью, изменился ее спектр. На сенсорах она будет краснее, с линиями поглощения, характерными для элементов, составляющих планеты.

– «Крылья»… – неуверенно позвала я, предчувствуя, что наихудшие подозрения вот-вот подтвердятся, – нет ли в целевой звезде необычных расхождений с данными космотеки?

Ответ не заставил себя ждать. «Серебряные крылья» сообщили, что звезда впрямь краснее обычного, а в ее атмосфере ярко выражены спектральные характеристики железа и никеля. Значит, от планеты несостоявшегося сбора действительно остались лишь пыль и осколки. Более того, уже сейчас, на расстоянии тринадцати световых лет, четко просматривалась туманность – теплый сияющий овал, похожий на отпечаток большого пальца.

Так выяснилось, что это не розыгрыш и что отныне все изменится. Первые шесть миллионов лет мы резвились и играли в игрушки.

Теперь придется взрослеть.

– Вдруг в облаке прячутся уцелевшие шаттерлинги? – спросил Лихнис. – Разве мы не обязаны проверить это?

– Овсяница отправил сообщение через восемь лет после атаки, мы получили сигнал тринадцать лет спустя – это уже двадцать один год. Да еще тринадцать займет путь до цели – получается тридцать четыре года.

– Восемь лет протянул, раз сигнал отправил.

– Он не сказал, что до сих пор в облаке. Где записано послание – непонятно. Возможно, на корабле, летящем к убежищу.

– Читай между строк. Овсяница ранен. За пределами системы он смог бы восстановиться. Думаю, он еще внутри облака на подбитом корабле. Небось с самой атаки прячется… Раз так, там могут быть и другие уцелевшие. – Голос Лихниса дрогнул. – Окажись мы в той системе, изувеченные, но живые, и ты и я тоже рассчитывали бы на помощь.

– Спасти Линию важнее, чем отдельных шаттерлингов.

– Подумай, как поступил бы Овсяница, – тихо предложил Лихнис.

– Что?

– Поставь себя на его место. Представь, что послание отправили мы, а он получил и решает, что делать. Овсяница – молодец, что предупредил, но он отлично понимал, что мы не послушаемся. Даже такой надутый лицемерный кретин не подчинился бы. Прав я или в корне ошибаюсь, но отмахнуться не могу. Там, в облаке, шаттерлинги нашей Линии, наши братья и сестры. Они плоть и кровь, которые делают нас людьми. Предадим их – предадим всю Линию. Какие мы после этого Горечавки?

Мы отправились взглянуть на доктора.

Резервуар был по-прежнему темен, но сейчас за стеклом бледнели бугристые островки, разделенные реками и бухтами неровной тени. «Как эта рыхлая каша попала внутрь, а доктор не заметил?» – тупо подумала я, а потом разглядела овал с прорезью, некогда бывшей глазом. Лишь тогда до меня дошло, что это и есть доктор Менинкс, раздувшийся как минимум вдвое, видимо до предела.

Поднявшись по ступенькам, я откинула заслонку и взялась за крышку. Когда отвинтила ее и приподняла, из образовавшейся щелки потянуло неприятным запахом. Пришлось поскорее захлопнуть.

– Объясни, что случилось.

– Я не знаю, – отозвался Геспер.

Руки задрожали – я отползла к лесенке, потом поскорее спустилась на пол. Доктор Менинкс не понравился мне с самого начала, а потом, столкнувшись с его фанатизмом, я невзлюбила его еще сильнее. Но Менинкс был моим попутчиком, а еще странником, который много повидал, купался в океанах впечатлений и воспоминаний. Теперь его нет.

Гнев мой напоминал ударную волну при взрыве сверхновой.

– Как это не знаешь?! Мать твою, Геспер, ты же не спал! Тебя одного доктор боялся. Тебя называл своим возможным убийцей. И вот он погиб…

Геспер стоял на пороге каюты. Голова опущена, руки по швам – ни дать ни взять школьник, вызванный в кабинет к директору.

– Портулак, твоя реакция вполне понятна. Только я уже объяснил Лихнису: моей вины здесь нет.

– Почему ты не помог бедняге? – спросил Лихнис.

– Я пытался – несмотря на запрет. Заметив, что химический состав жидкости в резервуаре нарушен – признаки нарушения были отнюдь не очевидны, – я попробовал его отрегулировать. Однако вскоре убедился, что снаружи управлять настройками невозможно.

Мои подозрения еще не улеглись, к тому же версию Геспера хотелось выслушать до конца.

– А потом?

– Манипуляции с оборудованием пробудили доктора Менинкса от медикаментозного сна. Он пришел в сознание, и я объяснил, в чем дело. К сожалению, доктор не поверил, что намерения у меня благие, и велел отойти от резервуара, причем немедленно.

– Ты послушался?

– Конечно нет – вопреки не самым разумным протестам доктора. Я хотел помочь, но доктору удалось активировать встроенные устройства и блокировать внешние воздействия. Для меня контрмеры Менинкса опасности не представляли, однако серьезно затрудняли доступ к приборам, которые я хотел осмотреть и настроить. С большим сожалением я прекратил попытки. Не в состоянии спасти доктора, я наблюдал за его неминуемой гибелью. В этот момент я пытался разбудить вас, но безрезультатно.

– Что дальше?

– Я предпринял еще несколько попыток успокоить доктора и восстановить химический баланс жидкости, но потерпел неудачу. Вскоре доктор потерял сознание, а затем умер. Мне оставалось лишь следить, чтобы резервуар не треснул и жидкость не вылилась. Доктору помочь я уже не мог.

– Коротко и ясно, – подытожил Лихнис.

– На ложь я не способен, – отозвался Геспер.

Геспер был с нами, когда мы запустили алгоритм Белладонны. На дисплеере Лихниса крупным планом изображалась область Млечного Пути диаметром в тысячу световых лет (толщина галактического диска примерно такая же), в которой находился «Лентяй». Красная линия, обозначающая дальнейший курс, тянулась к краю диска. Проекция конуса перед кораблем отображала зону поиска.

– Искать будем в направлении галактического антицентра, – сказала я. – Проверим радиальную линию, которая тянется от ядра через систему сбора. Это не так далеко от нашего нынешнего курса.

– Таким образом, зона поиска включает вашу целевую систему, – отметил Геспер. – По-моему, задача не вполне ясна.

– Белладонна четко велит избегать системы сбора и аналогичных систем в районе галактического центра, – пояснила я. – Нам следует искать дальше, пока не найдем звезду определенного спектрального типа с определенным расположением планет. Чтобы мы могли добраться туда незамеченными, от планеты сбора ее должно отделять как минимум пятьдесят световых лет. Все, что ближе, элементарно просматривается и в качестве убежища не годится. Нужна каменистая планета с кольцевой орбитой на приемлемом расстоянии от звезды.

– Она должна быть пригодной для жизни?

– Не обязательно. Главное, чтобы безнадежно непригодной не была. В резервном убежище мы вполне можем провести несколько тысячелетий. За это время успеем изменить климат, даже превратить его из пограничного в комфортный для существования.

– А если планета уже заселена?

– Станем гостями у коренного населения. Большинство цивилизаций знают о Линиях достаточно, чтобы помочь в трудную минуту.

– А если не помогут?

– Помогут, куда денутся.

– По-моему, у нас есть вариант, – проговорил Лихнис.

Масштаб резко увеличился, и на дисплеере появилась одинокая желтая звезда в девяноста световых годах от места сбора – по галактическим меркам рукой подать. Если лететь туда не напрямик, а сделать крюк и запутать следы, хвост за собой мы не приведем.

Я запросила информацию в космотеке и получила краткий конспект. Почти уверена, то была выжимка, самая верхушка огромного айсберга информации, известной Линии Горечавки. С учетом перцептивной ограниченности центральной нервной системы человека «известной» информации могло быть столько, что мне за целую жизнь не удалось бы переварить.

– Это Невма, – объявил Лихнис, поглаживая подбородок. – Название знакомое, хотя таких Невм небось тысячи.

– Нет, я тоже его уже слышала. По-моему, воспоминания относятся именно к этому галактическому сектору. Кто-то из наших шаттерлингов летал туда. Не ты и не я, иначе помнилось бы лучше. Дело было пару циклов назад, за такой период планета могла измениться.

Космотека сообщала, что на Невме жило множество цивилизаций, но сейчас нет ни одной, однако это не гарантировало, что мир не заселен, – последнему обновлению было двадцать килолет.

– Планета и мне кажется смутно знакомой, – вставил Геспер.

– Ты бывал на Невме? – спросила я.

– Нет, бывать, по-моему, не бывал. Чувства, что высаживался, у меня нет, но, возможно, я собирался туда в рамках более масштабных исследований.

– На Невме есть некий Фантом Воздуха, – объявил Лихнис, вчитываясь в конспект. – Что-то вроде постчеловеческого машинного интеллекта, если я правильно понял. Мог он тебя заинтересовать?

– Как машина машину?

– Это тебе судить.

Лихнис относился к Гесперу с подозрением, хотя мы условились принять на веру его версию гибели доктора Менинкса.

– Вполне вероятно. Но также вероятно, что я ошибаюсь. Сам же говоришь, Невм пруд пруди.

– Вот долетим туда, и разберешься.

– Надеюсь, – отозвался робот. – Сначала надо решить маленькую проблему – как не попасть в засаду. Я хотел бы вам помочь, если вы не против.

– Нельзя доверять Гесперу, – проговорил Лихнис, лежа рядом со мной. – Нельзя, даже если хочется.

– Он предложил помощь, и я позволила ему выбрать корабль из моего грузового отсека.

– А вдруг это уловка?

– То есть Геспер угонит корабль и не вернется?

– Да, как вариант.

– А другой вариант – он говорит правду. – Я приподнялась на локте. – Допустим, он нас бросит. Что мы потеряем? Гостя и кораблик, о котором я и думать забыла, – велика беда!

– Припомню тебе это, когда гость наставит на нас пушки.

– Лихнис, Геспер – существо разумное, а не свихнувшийся от ненависти психопат. – Я провела пальцем по волосам у него на груди, по животу и вниз, к спящему пенису. После соития мы наслаждались тишиной и покоем, но меня угораздило завести разговор. – Фанатиком был доктор Менинкс, а Геспер оказался не в том месте не в то время.

– Это он так говорит.

– Ты правда веришь, что он убил Менинкса?

– Нет, – после долгих колебаний ответил Лихнис. – Думаю, Менинкса погубило короткое замыкание. Но я должен сделать вид, что всерьез обеспокоен. Закрывать глаза на гибель гостя нельзя.

– Даже если другой гость готов рискнуть жизнью ради нашего спасения?

– Слушай, не гони, а? Я просто говорю, что Гесперу нужно наверстывать упущенное. Робот должен снова завоевать мое доверие. Наше доверие.

Я ласкала партнера, пока он не начал подавать признаки жизни.

– Мое доверие он уже завоевал. Лихнис, это тебе нужно наверстывать упущенное.

Геспер провел золотой ладонью по золотому же борту корабля, который отыскал в углу огромного помещения. Будучи размером с кита, тот казался здесь игрушечным.

– Это «Вечерний», – проговорила я. – Кроме названия, ничего о нем и не помню. Вроде бы мне его подарили. Давненько я не перемещалась между кораблями на шаттлах, – по-моему, с тех пор, как общалась с молодыми цивилизациями. Теперь мы в основном перебрасываемся.

– Это не просто шаттл, – отозвался Геспер, поглаживая золотой борт.

– Что же тогда?

– Настоящий межзвездный корабль. По-моему, под боковым выступом небольшой параметрический двигатель или нечто подобное.

– Особой разницы не вижу, – пожала плечами я. – У меня тут и другие межзвездные корабли. Все на продажу.

Разговор происходил в главном грузовом отсеке, расположенном в хвостовой части «Крыльев». Этот отсек, он же склад, у меня прямоугольной формы, герметизированный, восемь километров в длину, три – в ширину и почти два – в высоту. От передней стены, похожей на скалу, мы шли по подвесным мосткам, обходя мою коллекцию артефактов и кораблей. Огромные, они таились в густой тени. Лишь изредка холодный голубой свет потолочных ламп выхватывал ровные или зазубренные края, гладкие или чешуйчатые борта.

Давненько я сюда не заглядывала – не тянуло совершенно. Разномастные корабли, артефакты – в общем, хаос – неприятно напоминали о хаосе у меня в мозгах. Не голова, а скороварка, до отказа набитая впечатлениями. И в грузовом отсеке, и в мыслях следовало навести порядок, но чем дольше я откладывала, тем меньше испытывала желание делать это.

Лихнис подобной сентиментальностью не страдал. Сувенир он мог запросто выкинуть, а переживание перевести из краткосрочной памяти в долговременную. По жизни он летел почти без груза, который тяготил бы его или привязывал бы к прошлому. Я всегда восхищалась такой готовностью отбросить минувшее, хотя понимала: без него нет индивидуальности, без него я не смогу остаться Портулак, даже если захочу.

А я, конечно же, хотела.

Порой я представляла, как Абигейл лепит глиняных кукол – нужно же девчонке скоротать дождливый день, – не думая о том, что станет после того, как она пустит нас в свободное плавание. Пустяков-то – скорректировала черты своего характера и влила понемногу каждому шаттерлингу. Ей хоть приходило в голову, что последствия могут быть не самыми радостными? Что в один невообразимо далекий день на другом конце галактики ее шаттерлинг войдет в огромный грузовой отсек и утонет в меланхолии – невесело оказаться смотрителем заброшенного музея своего существования.

Геспер явно ждал продолжения разговора.

– Шаттерлинги – скопидомы, как ты, наверное, уже заметил. Все, что здесь хранится, я использую крайне редко, а выбросить рука не поднимается: вдруг случайно избавлюсь от чего-нибудь важного?

– Хорошо тебя понимаю. Однако этот корабль не безнадежен. Если не возражаешь, я хотел бы подняться на борт.

«Вечерний» покоился на платформе невесомости неподалеку от гравитационного пузыря вокруг мостков. Геспер перегнулся через перила и потрогал корпус, украшенный рифленым византийским орнаментом – сложной вязью, уголками, переплетенными цветами, – который постепенно мельчал до микроскопического, так что границы рисунка размывались. Думаю, узор помогал изменять некое энергетическое поле – примерно так же, как шероховатая шкура помогает акуле плавать.

– Что именно ты хотел бы узнать об этом корабле?

– Хочу проверить, на ходу ли он и примет ли меня как пилота.

– Геспер, я не виню тебя в том, что ты решил нас бросить.

– Я и не решил. Просто думаю, как помочь вам высадиться на Невму.

– Но кораблик-то крохотный.

– Размер создаст проблемы, но не такие, как ты думаешь. Маневренность этого корабля ограничивается не только мощностью двигателя, но и слабостью его демпфирующего поля. Только я не человек. Вас дисбаланс сил превратит в красное пюре – прости за натуралистические подробности, но нужно расставить все точки над i, – а мне лишь слегка ограничит свободу движения.

– Проворство не защитит тебя от всего, что таится в облаке.

– Машинный народ наверняка отправил меня с опасной миссией. Я взялся за нее, понимая, что неопределенность и кризисы неизбежны. Так что ничего не изменилось.

– Лихнис показал тебе объекты?

– Да, показал.

При тщательном изучении системы несостоявшегося сбора «Серебряные крылья» обнаружили в облаке яркие объекты неправильной формы – громадные, сияющие, с зазубренными ответвлениями вроде застывших молний. Сейчас их скрывала пыль, но, как только ворвемся в облачную зону, мы их рассмотрим.

Что это, мы не представляли, хотя космотеку штудировали без устали. Присутствие непонятных образований оптимизма не внушало.

– Они тебя не тревожат?

– Скорее, ставят в тупик. Кажется, я даже знаю, что это, но пока не могу заглянуть в тот уголок сознания. Еще я твердо уверен, что пролечу мимо целым и невредимым.

Несмотря на все случившееся, на бремя тяжких воспоминаний, его храбрость меня растрогала.

– Геспер, я серьезно. Если хочешь улететь, бери любой из кораблей. Ни я, ни Лихнис не обидимся.

– Я в долгу перед вами. Сперва расплачýсь, потом все остальное. Ты не против, если я осмотрю корабль? Чтобы использовать его по максимуму, возможно, понадобится немного изменить систему управления. Время еще есть, но чем раньше я начну, тем лучше.

– Мы с Лихнисом вот-вот погрузимся в латентность. Проснемся поближе к Невме, когда начнем сбавлять скорость.

Я велела «Серебряным крыльям» разблокировать золотой корабль, чтобы Геспер поднялся на борт. Часть ограждения исчезла, пол поднялся к люку причудливой формы, который проступил на борту «Вечернего». Мягкий голубой свет из кабины озарял хромированные скулы. Едва он вошел в кабину – одна золотая машина в другую, – люк заблокировался, словно обледенел, а потом покрылся узором, полностью слившись с корпусом. Ограждение сомкнулось. По щеке скользнул легчайший ветерок – в грузовом отсеке изменился микроклимат. Я не заглядывала сюда так давно, что мое появление нарушило баланс замкнутой атмосферы.

Порой в латентность погружаешься с тяжким бременем на плечах, а проснешься – и все не так страшно. Проблемы не исчезают, нет, они еще здесь и требуют внимания, но кислород уже не перекрывают.

В этот раз чуда не случилось – из криофага я выбралась такой же подавленной.

Тормозили мы резко, нагружая двигатели по максимуму; пока не стали цепляться за пространство-время, как кошки когтями за дерево, о скором прибытии ничто не возвещало.

Два процента от скорости света по меркам Линии Горечавки – почти неподвижность, величина настолько малая, что ее измеряют километрами в секунду. Но и эта скорость куда выше, чем у тел, составлявших целевую систему, – у сохранившихся планет и их спутников, у пыли и обломков расколотого мира. Двумя часами ранее «Лентяй» оторвался от «Крыльев» и отошел на расстояние двух минут, то есть на тридцать шесть миллионов километров. Теперь корабли двигались параллельно, словно пули, выпущенные из двустволки. В таком режиме мы собирались пересечь облако – войти в широкой его части и пролететь по разные стороны от звезды, – чтобы прочесать окружающее пространство в поисках технологической активности. Чувствительность сенсоров позволяла проверить пятую часть облака – не прячутся ли там корабли. Места для этого было предостаточно – хоть в тепловых узлах, хоть в вихрях, образованных уцелевшими планетами, прекрасно укрывающих от «глаз», восприимчивых к теплу и гравитации.

Все это время нам самим необходимо таиться, то есть свести общение к минимуму, – обломки и мусор рассеют узкий инфопоток по системе, и любой посторонний сможет засечь наши разговоры, а то и расшифровать. Еще придется реже использовать двигатели, а генераторы защитной оболочки включать лишь при непосредственной угрозе столкновения. Другими словами, предстоял полет вслепую, полагаясь только на пассивные датчики.

Геспера я проводила. Прежде чем подняться на борт «Вечернего», он пожал мне руку – холодная металлическая ладонь показалась гибкой и податливой, – затем отстранился и вошел в залитую голубоватым светом кабину золотого корабля. Люк заблокировался, слился с узорчатым корпусом. «Вечерний» загудел – сначала тихо, потом громче и решительнее. Теперь его корпус был нечетким, словно я смотрела на него сквозь слезы. «Вечерний», освободившись от фиксаторов силовой платформы, отошел от мостков. Ограждение восстановилось. Ухватившись за него, я смотрела, как человек-машина маневрирует между большими кораблями, находящимися в отсеке. Вот «Вечерний» превратился в нечеткую золотую крупинку, а едва открылся шлюз, вышел сквозь атмосферный слой в открытый космос. Через пару секунд двигатели заработали на полную мощность, и золотой кораблик исчез – мощное ускорение унесло его прочь.

Я проследила, как закрывается шлюз «Крыльев», и перебросилась на мостик.

– «Вечерний» улетел, – сообщила я Лихнису.

Ответ поступил через четыре минуты:

– Я ничего не видел, хотя смотрел внимательно. Надеюсь, это будет нам на руку, когда и если попадем в переплет.

Изображение Лихниса воссоздавалось из кеша «Серебряных крыльев», а не передавалось, как обычно, по инфопотоку, который в целях безопасности мы свели к минимуму – к невинным фразам с соответствующей интонацией, жестами, фальшивыми намеками для пущей убедительности.

Через час у «Крыльев» появились новости.

– В моей космотеке кое-что нашлось, – передала я Лихнису. – Яркие объекты в облаке подтверждают рассказ Овсяницы. По мнению космотеки, это лезии, своеобразные раны от гомункулярного оружия. Разумеется, ничего хорошего они не сулят. Во-первых, это значит, что действительно использовали именно гомункулярные пушки, – спустя такое время! Во-вторых, их применили не тридцать четыре года назад, а позже. Лезии распадаются даже в глубоком вакууме, а в такой среде им тем более не продержаться.

– Да уж, новости тревожные, – отозвался мой партнер. – С другой стороны, получается, у кого-то был повод использовать это оружие сравнительно недавно. Стреляли наверняка не просто так, а чтобы перебить спрятавшихся в облаке.

– Или опоздавших, которым хватило пороху сунуться сюда, несмотря на предупреждения Овсяницы.

– Тоже вариант. – Лихнис невесело улыбнулся и глянул на дисплеер. – Пыль густеет, по крайней мере вокруг меня. На всякий пожарный повышу-ка я мощность генератора барьера. Кстати, и тебе советую.

Я дала «Крыльям зари» соответствующую команду.

– Уже повысила. Ты слышишь меня?

Изображение замерцало, запестрило бело-розовыми помехами.

– Да, – хрипло отозвался Лихнис. – Ты входишь в облако, вижу оболочку «Крыльев». Разумеется, я знаю, куда смотреть, но «Крылья» стали заметнее, чем минуту назад.

Не минуту, а две – нас по-прежнему разделяли две световые минуты.

Я увеличила мощность сенсоров до максимума и наблюдала, как мерцает оболочка «Лентяя», отражая встречные обломки. Порой я ругаю Лихниса за то, что он летает на маленьком кораблике, но сейчас видела: оболочка «Лентяя» в сто двадцать раз меньше, чем у «Серебряных крыльев», а значит, меньше и шанс столкновения.

Через два часа обломки добрались и до меня. Чем дальше в планетный пепел, тем гуще становилась пыль. В ответ на каждое попадание «Крылья» вздрагивали – защитная оболочка впитывала импульс приближающегося объекта и через генераторы передавала его кораблю. Амортизаторы старались нейтрализовать колебания местной гравитации, но предупреждения они не получали, поэтому и реагировали с большим опозданием.

Я чувствовала себя капитаном ледокола, пробирающегося мимо айсберга: при каждом толчке с бортов со звоном слетала обшивка.

– Тут хуже, чем я ожидал, – признался Лихнис. От помех лицо у него стало полосатым, голос дребезжал, значит связь портилась. – Погоди, удары пойдут одной волной, и станет легче.

Примерно через час его предсказания сбылись. Теперь «Серебряные крылья» пробивались через плотный град обломков. Тряска превратилась сперва в ритмичное покачивание, потом в едва ощутимую вибрацию. Зато частые удары тормозили мой корабль. Чтобы удержать скорость на уровне двух процентов световой, приходилось подключать двигатель, причем только при заглушенных генераторах защитного поля. «Крылья» периодически встряхивало при встрече с особенно крупными обломками, так что мои нервы в конце концов истрепались в клочья.

После трех с половиной часов болтанки в облаке мы подобрались к первой лезии. Она проступила из пыли, словно остров из тумана, плоская с одного конца, изогнутая посредине, раздробленная на длинные полосы, похожие на скрюченные пальцы, с другого конца. Залитая мягким молочным светом, лезия напугала меня до смерти.

Я стиснула холодные перила, ожидая, что корабль резко дернется.

Эта язва в ткани пространства вращалась вокруг звезды вместе со всем облаком, но бесчисленные пылинки внутри ее двигались по разным орбитам с разной скоростью. Рано или поздно любые две из них должны были столкнуться и высвободить столько энергии, что вся лезия преобразуется. Что случится дальше, оставалось только гадать. Может, исчезнет – и тогда заключенная в ней энергия без ущерба впитается в пространство-время, из которого появилась. Или взорвется – и мгновенно породит разрушительную силу, способную снести кору с планеты.

Самое разумное – держаться подальше.

– На время прекратим связь, – сказал Лихнис. – Слишком велик риск, что инфопоток рассеется. – Когда пролетим мимо звезды и плотность облака снизится до безопасного уровня, я дам знать.

Следующие пять или шесть часов показались бесконечными. В меня, как в любого шаттерлинга, заложена способность переносить длительные периоды одиночества, но все внутренние программы и настройки у меня сбились давно и безнадежно.

Сейчас хотелось, чтобы рядом был человек, иначе живым человеком мне себя не почувствовать.

Геспера я не видела, но знала, по какой траектории он собирался лететь. Покинув «Серебряные крылья», на связь робот не выходил, однако я не тревожилась. Мимо лезии Геспер пробрался раньше нас с Лихнисом, а его юркий кораблик вряд ли возмутил эту аномалию. Куда больше меня беспокоили «Крылья». Траектория моего полета проходила намного дальше, зато силовое поле было значительно шире, чем у «Вечернего», и я не знала, хватит ли сотни километров космического пространства, чтобы изолировать язву от моего двигателя и защитной оболочки.

Космотека ничем не успокоила.

Кажется, я не дышала, пока скрюченные пальцы лезии не остались позади. Все обошлось, но в облаке таились и другие язвы. Мои нервы буквально звенели от напряжения, ведь жизнь полностью зависела от защитной оболочки корабля. Если она не сработает, «Серебряные крылья» вмиг разлетятся на части, и я вряд ли об этом узнаю. Сильные удары периодически напоминали, что я лечу среди каменных глыб, а не только среди мелкой пыли.

Вторая лезия оказалась крупнее первой, зато дальше от меня. Ближе чем на шестьсот тысяч километров мы к ней не подбирались. Формой она напоминала предыдущую, но у этой кривое, ущербное тело разветвлялось посредине, а длинные пальцы уродовали шишки и сломанные ногти. С каждой минутой лезии все больше напоминали мне рога, сброшенные в невероятной схватке оленями-гигантами, способными бродить по открытому космосу.

На седьмом часу движения в облаке я максимально приблизилась к окутанной пылью звезде. По другую сторону от нее «Серебряные крылья» зарегистрировали плавное снижение плотности обломков.

Я понимала, что возобновлять связь с Лихнисом еще рискованно, и приготовилась к долгому ожиданию, но вдруг увидела его лицо.

– Я сигнал перехватил, – неуверенно начал Лихнис. – Он очень слабый, но движется независимо от мусора. Вдруг его издает корабль?

– Корабль Горечавки?

– Нет, на Горечавку не похоже. Протоколы слишком старые.

– Тогда не полетим на этот сигнал. Мы ищем уцелевших шаттерлингов нашей Линии, а не идиотов, которых угораздило сюда забраться.

– Верно, – отозвался Лихнис. – Но вдруг шаттерлинг нашей Линии не может подать нормальный сигнал? Вдруг его корабль поврежден или он укрылся на борту чужого?

– Да, Лихнис, разные «вдруг» ты сочиняешь мастерски.

«Серебряные крылья» ничего не улавливали. Впрочем, «Лентяй» мог быть ближе к источнику сигнала и перехватить его под носом у моих сенсоров. Когда он передал информацию «Крыльям», я убедилась, что именно так и вышло.

– Согласна, сигнал надо проверить, но, пожалуйста, будь осторожен. Мы проигнорировали предупреждение Овсяницы, а сейчас идем на риск, который пару часов назад сочли бы недопустимым.

– Приспособляемость – оборотная сторона здравомыслия, – отозвался Лихнис. – Ладно, лечу на сигнал, до скорого.

Следующим на связь вышел Геспер:

– Портулак, Лихнис меняет курс. У него и оболочка стробирует. Что произошло?

Плохо, что в маневрах Лихниса ни капли скрытности, но тут ничего не поделаешь.

– Он сигнал перехватил – возможно, от выживших.

– А возможно, от кого-то страшнее и опаснее.

– Это точно, – процедила я. – Лихнис в курсе, но в стороне оставаться не желает.

– Если не возражаешь, я полечу за ним. Разумеется, это в ущерб маскировке, однако, если система под наблюдением, наше присутствие уже наверняка заметили.

– Пожалуйста, будь осторожен!

– Непременно. По возможности извести Лихниса о моих намерениях. Не хотелось бы его пугать.

– Хорошо, Геспер, извещу. И спасибо тебе, я боялась, что не выдержу напряжения и сломаюсь.

– Портулак, в такой ситуации это волне простительно.

Геспер отключился. Я передала Лихнису, что робот летит за ним, а мое сообщение подтверждать не надо. Сидеть и молчать совершенно не улыбалось, но чем меньше разговоров, тем лучше.

Что такое страх, я знала не понаслышке, но прежде мне удавалось подсластить себе пилюлю. Я всегда утешала себя, что если выживу, то вплету в нить воспоминаний невероятное приключение, которое на пару дней прославит меня на всю Линию, хотя побеждать в Тысяче Ночей меня совершенно не тянуло. Даже если погибну и Линия не получит мою нить, меня все равно помянут. Когда факт моей гибели подтвердится, шаттерлинги придумают, как достойно увековечить шесть миллионов лет моего существования. Мою фигуру либо высекут на поверхности планеты, либо надуют из газа туманности, либо соберут из обломков сверхновой. Такое в Линии уже делали, и не раз. На следующем сборе и на следующем за следующим – и так пока с последним шаттерлингом не исчезнет память об Абигейл Горечавке, на Тысяче Ночей меня будут славить как живую. Хотя бы до утра.

Только ни сборов, ни Тысячи Ночей больше не будет. Даже если найдутся другие опоздавшие, даже если мы выживем, на новый сбор явно не решимся. Опыт и знания нужно сберечь, а самое разумное для этого – забиться в разные углы галактики и ждать, пока наших врагов не истребит время.

Сейчас, как никогда раньше, хотелось утешиться и успокоиться, а у меня не получалось.