Текст книги "Избранные произведения. Том 8. Квози: Квози. КОТализатор"

Автор книги: Алан Дин Фостер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Под костюмом на его теле был намотан тонкий прочный шнур собственного изготовления. Из рюкзака он достал пистолет с присасывающимся наконечником. Тщательно прицелившись, он выстрелил. Звук выстрела потерялся в шуме вентилятора. Присоска прочно закрепилась на гладком металле противоположной стены. Разговаривающий-на-Бегу проверил натяжение шнура, глубоко вздохнул, прочитав вполголоса любимые строчки из шестой Книги, и сделал шаг в бездну.

Как обычно в первое мгновение его охватил страх, что шнур оборвется, но затем наступило облегчение. Собрав всю свою волю в кулак, он начал подниматься вверх, подтягиваясь на руках. Добравшись до присоски, Разговаривающий достал из рабочего пояса небольшой ключ и нашел им небольшую щель в стене. Раздался легкий щелчок, и в стене открылся небольшой люк. Разговаривающий-на-Бегу забрался в него, отсоединил присоску от стены и начал продвигаться по новому туннелю.

Теперь его окружали не металлические, а пластиковые стены. Этот ход был выдолблен в стене, и на его прокладывание у Разговаривающего ушло несколько лет.

В конце туннеля не было тщательно замаскированной и управляемой электроникой двери. Выбравшись наружу, он несколько часов потратил на то, чтобы прикрыть люк опавшими листьями и ветками деревьев. Быстрый осмотр местности подтвердил, что поблизости никого нет. За ним никто не следил, и вероятность того, что он столкнется с одной из исследовательских групп ничтожно мала. Он тщательно следил за графиком их работы и выходил на поверхность только будучи твердо уверенным, что наверху нет ни одного Квози.

За выходами из колонии теперь велось постоянное наблюдение, но у него был его собственный ход – тщательно продуманный и искусно выполненный с помощью самых обычных инструментов. Эта дверь в иной мир принадлежала только ему и тем духам, с которыми он медитировал, но уж они-то не выдадут его.

Была ночь. Все с уважением относились к его сеансам медитации. Иногда они длились по несколько дней, и его благочестие неоднократно отмечалось. По окончанию сеанса он вернется к обычной жизни отдохнувшим и посвежевшим. Никому и в голову не придет, что вовсе не медитация над Милианским Циклом, а прекрасные прогулки в одиночестве по бодрящей, удивительной, уникальной и запрещенной планете Шираз, так поразительно влияли на него. Он гулял по своей планете Шираз, так он привык думать о ней.

X

Уверенность Чада в себе исчезла вместе с солнцем. Конечно, можно уверять родителей в своей непревзойденной храбрости, но совсем другое дело оказаться в лесу ночью одному, за десятки километров от дома. В лесу, который стал домом для зверей задолго до появления человека. Как они отнесутся к его присутствию?

По мере того, как вокруг него сгущалась темнота, он все сильнее жалел, что отказался взять с собой палатку. Хотя она и была не из слишком прочной ткани, палатка укрыла бы его на ночь, в то время как спальный мешок и дождевая накидка лишь частично оградят его от темноты.

В течение дня лес был полон звуков и красок. А теперь лишь неясные безмолвные тени крадучись пробирались. меж деревьев. Голоса совы, сверчков и лягушек, живших в ручье по соседству, были знакомыми и успокаивающими. Но шум перешептывающихся листьев, хлопанье крыльев невидимых птиц давали богатую пищу детскому воображению.

Он не собирался разжигать костер. Спальный мешок надежно укрывал его от прохлады ночи, бутерброды с тунцом не требовали подогрева, и тем не менее он торопливо собрал сухих сучьев и листьев и, сломав с десяток спичек, наконец-то развел костер. Облегчение, испытанное им при виде огня, трудно было описать словами.

Костер был слишком мал, чтобы испугать крупного зверя, но тени, представлявшие для него реальную угрозу, исчезли в темноте леса. Позади его небольшого лагеря протекал быстрый ручей, и Чад считал, что это хорошая защита от нападения сзади. Шум воды приятно успокаивал. Будучи защищенным костром и ручьем, он быстро забрался в спальный мешок и развернул шоколад. То, что он отложил бутерброд с тунцом, намеренно изменив обычный ход вещей, наполнило его душу чувством гордой независимости.

Луны не было видно, и он не знал радоваться этому или огорчаться. Удивительно яркие звезды напоминали сахар, рассыпанный на черном бархате. Постепенно его сморил сон.

Чада разбудил громкий всплеск воды. Он так резко подскочил в спальном мешке, что сбил дождевую накидку.

Щурясь от яркого света, он повернулся к ручью. Судя по звуку в воду упал осколок скалы. Никто – ни гризли, ни лось, – не пытался перебраться через ручей к его лагерю. Лишь круги разбегались по воде. Повернувшись к слабой струйкой дымящемуся костру, он вновь услышал какой-то непонятный звук. И опять Чад ничего не увидел, но решительно выбрался из спального мешка, одел джинсы и направился к ручью. Взобравшись на гранитный утес, он пристально вгляделся в воду. Быстрое течение вымыло здесь глубокую яму. Если бы вода не была такой холодной, это было бы отличное место для купания. Не задумываясь, он наклонился пониже и тут же с криком отпрянул назад. Через несколько секунд он вновь осторожно подобрался к краю утеса. Чтобы это ни было, но оно не пыталось выбраться из воды, а просто лежало на дне, бессмысленно дергая конечностями. Крошечные пузырьки воздуха цепочкой поднимались на поверхность воды. Существо показалось ему знакомым. Нет, оно было ему знакомым. Давным-давно, еще ребенком, он видел его. Это было то самое существо, думая о котором, он не мог заставить себя поверить в то, что это всего лишь плод его воображения, или еще нечто подобное.

– Что ты там делаешь? – изо всех сил закричал он, стараясь перекричать шум воды, но существо продолжало пускать пузыри. – Ты в порядке? Не ушибся? Если ты будешь там так и лежать, то замерзнешь. – Чад не испытывал страха, только любопытство. – Ну, если это тебя устраивает, то я пойду.

В ответ появилась новая серия пузырьков, и существо еще энергичнее замахало тонкими пушистыми руками. Как и в первый раз, он обратил внимание на кисти рук: на каждой было по семь пальцев.

– Ты, что, хочешь выбраться оттуда? – добивался своего Чад. – Почему ты не плывешь?

Внезапно его осенило, что скорее всего существо не умеет плавать. В свои тринадцать лет Чад еще не понимал, что объем легких другого существа в соотношении к его телу может быть недостаточным для поддержания естественной плавучести тела. Он решил, что существо ранено, и ему требуется помощь. Став на колени, он плеснул себе в лицо водой, прогоняя последние остатки сна. Заставив себя забыть о холоде, он лег на живот и как можно глубже опустил руку в воду. По телу пробежала дрожь. Чад почувствовал, как его руку охватили пальцы существа. Напрягшись изо всех сил, он потянул его наверх. Длинноухая мордочка появилась над водой, извергая из себя воду и задыхаясь от кашля. Чад чувствовал бы себя так же, если бы его слишком долго продержали под водой. Он продолжал тащить незнакомца на сушу. Пытаясь помочь ему, существо отталкивалось второй рукой от земли. Чад обеими руками подхватил его под мышки и приподнял. Несмотря на свою кажущуюся хрупкость, существо оказалось неожиданно тяжелым. Крупные серьги покачивались в обвисших ушах. Яркие полоски ткани на руках и ногах волочились по земле. Мокрая шерсть добавляла веса его телу.

– Тебе нужно к огню, – проговорил Чад сквозь стиснутые зубы. – Давай попробуй встать.

Громадные ноги, обутые в сандалии, мешали Чаду наполовину тащить, наполовину нести на себе старого незнакомца к лагерю. Он уложил его на спальный мешок и бросился разжигать костер.

Вода тонкой струйкой сбегала из уголка рта существа. Его дыхание было резким и прерывистым, большие глаза закрыты. Теперь, мокрый и жалкий, инопланетянин не производил на него такого сильного впечатления, как в первый раз, но не трудно чем-то удивить в тринадцать лет так же сильно, как и в восемь.

– Держись, – он старательно раздувал огонь. Чад подбрасывал сухие веточки до тех пор, пока костер не занялся жарким пламенем. Облегченно вздохнув, он подтянул спальный мешок с инопланетянином как можно ближе к огню. Развернув очередную шоколадку, он уселся перекусить.

– Надеюсь, тебе лучше.

– Да, – большие глаза открылись.

– Значит, ты все-таки умеешь говорить. Впрочем, я никогда не верил, что это все мне показалось.

– Я долгое время изучал ваш язык. Он не очень трудный. Вот только говорите вы невыносимо громко.

– С такими ушами, как у тебя, проблем со слухом не будет, – Чад перешел на шепот.

Ухо собеседника изогнулось, и мальчик безошибочно определил юмористический характер жеста.

– Спасибо, что стал говорить тише.

– Не за что. Ты выглядел так смешно, барахтаясь на дне ручья. Ты, что, хотел утонуть?

– Утонуть? – инопланетянин заколебался. – Нет, не утонуть. Я… – длинная тонкая рука указала на огонь. – Я увидел твой лагерь. Ты спал, и я решил осмотреться. Мне показалось, что я тебя узнал.

«Значит, тот самый», – подумал Чад. Он не знал радоваться этому или огорчаться.

– Я хотел убедиться, – продолжал его собеседник. – Я попытался найти место, откуда бы смог как следует рассмотреть тебя, не выдавая себя. Я вошел в воду, думая спрятаться там, и не заметил, как оступился.

– Не расстраивайся. Со мной тоже такое случалось.

Но разве ты не умеешь плавать?

– Плавать? Мы не плаваем, как ширазяне. Мы тонем. Плотность нашего тела такова, что в соотношении с воздухопоглощаемой способностью мы…

– Я понял.

– Это очень странное ощущение. Как ты понимаешь, мы не заходим в воду по своей воле с головой, если под рукой нет никаких подручных средств. Мы изучали ваш вид спорта – плавание. Это не для нас.

– Похоже на то. Как ты нас назвал?

– Ширазяне. Шираз – так мы называем ваш мир.

– Неплохо. Шираз, – Чад повторил новое слово. – Получше, чем Земля.

– Должно быть, вы не очень высокого мнения о своей планете, если так ее назвали.

– Ну, это не я сделал. А вы когда-нибудь моетесь? Кстати, ты ведь парень?

– Да, самец. У нас другие средства очищения тела.

– Вы, наверное, много о нас знаете.

– Мы уже давно слушаем и смотрим ваши радио – и телевизионные передачи. Чад весело рассмеялся:

– А мама постоянно говорит мне, что в них нет ничего познавательного.

– Там, в ручье, я пытался позвать тебя на помощь.

– Я видел только пузыри, уши у меня не такие большие как у тебя.

– Но ты правильно оценил ситуацию и спас меня. Я – твой вечный должник. Я буду медитировать о тебе.

– Да ну, забудь. Послушай, ты ведь инопланетянин. Откуда? Ведь не из солнечной системы? В нашей системе нет разумных существ.

– Да, я издалека, но не могу сказать откуда. – Несмотря на молодость своего собеседника, Разговаривающий-на-Бегу знал, что это – опасная тема. Он сделал слабую попытку поправить свой наряд.

– А ты один или еще есть? – Чад зашарил глазами по лесу за ручьем.

Разговаривающий начинал понимать, что, несмотря на долг перед ширазянином, на карту поставлено больше, чем личная дружба. Ему придется следить за каждым своим словом. «Будь осторожен, – сказал он себе, – будь осторожен».

– Я здесь один, – честно ответил он и спросил: – А ты почему один?

– Могу спросить тебя о том же. Думаю, что ответ будет одинаковый. – Чад длинной палкой помешал сучья в костре. – Я здесь сам по себе, изучаю природу.

– Изучаешь природу? – уши Разговаривающего резко дернулись. – Я тоже, но Старейшины не одобрили бы моих поступков.

– Ну, мои старики тоже не в восторге.

– Ты не должен говорить им обо мне, – строго сказал Разговаривающий-на-Бегу.

– Я уже однажды пытался, когда встретил тебя в первый раз. Они не поверили мне тогда, не поверят и сейчас. Зачем я буду им говорить?

«Ответ слишком поверхностный, – подумал Разговаривающий, – но что остается делать? Только довериться». Он не чувствовал подвоха в ребенке. Если бы тот был деревом, он бы был более уверен в его чувствах. Деревья никогда не лгут.

– Меня зовут Чад. Чад Коллинз, – он протянул руку. Разговаривающий-на-Бегу с сомнением посмотрел на нее и дотронулся своей до щеки мальчика. Чад обхватил его пальцы своими.

– Не пугайся. Это – жест приветствия. Разговаривающий постепенно обсыхал. – Но почему вы так враждебно скалите зубы?

Чад улыбнулся:

– Это улыбка и в ней нет ничего враждебного.

– Улыбка. С этим понятием я сталкивался только абстрактно. В реальности все гораздо труднее. Среди моего народа обнажение зубов считается угрозой.

– Как у собак, да? Ладно, я постараюсь больше не улыбаться. Как тебя зовут?

– Меня зовут Разговаривающий-на-Бегу, если это вообще можно перевести на ваш язык.

– Странное имя.

– Нет. Странно то, что ваши имена ничего не обозначают. Как можно носить имя, которое представляет из себя бессмысленное сочетание звуков?

– Имя – это всего лишь имя. – Чад равнодушно пожал плечами. – А что ты еще умеешь делать ушами?

Разговаривающий изобразил пару-тройку движений, чем привел Чада в полный восторг.

– Вот это да! А где твой космический корабль? Где-нибудь поблизости?

– Нет, не здесь. – Традиционные для Квози навыки иносказания сослужили Разговаривающему хорошую службу в разговоре с ширазянином. Он не лгал. «Последователь» действительно был гораздо восточнее.

– Ты живешь поблизости? – спросил Разговаривающий.

– Не совсем. Мы приезжаем сюда на пару месяцев каждое лето. А вообще-то здесь никто не живет. Правительство не разрешает. Это – заповедник. Здесь нельзя строить дома и пользоваться машинами. Наш дом – исключение. Мой дедушка построил его еще до того, как был открыт заповедник, понимаешь?

– Не совсем. Слишком много новой информации. У меня есть кое-какие проблемы с вашим языком, а ты говоришь о совершенно новых для меня понятиях. «Кроме того, – подумал он, – я должно быть, выгляжу ужасно».

– Наш дом, место, где мы постоянно живем, в Лос-Анджелесе. Это большой город на юге.

– Я знаю о Лос-Анджелесе.

– Ты говоришь словно девчонка с больным горлом, – неожиданно заметил Чад. – Что ты делаешь? Учишься?

– Мы учимся всю жизнь.

– Тогда вряд ли мне у вас понравилось бы.

– Я чиню сломанные вещи.

И оба подростка погрузились в обсуждение проблем образования.

– Перестать учиться – значит умереть, – настаивал Разговаривающий.

– Я не об этом говорю. Я говорю об окончании школы, – отбивался Чад.

– Уйти из школы – значит уйти из жизни. Так они проговорили и проспорили большую половину дня, пока Чад не спохватился, что ему давно пора отправляться в путь, если он не хочет опоздать домой к заходу солнца. Он бы рискнул остаться еще на одну ночь, но так как это была его первая ночевка, лучше было не ссориться с мамой.

Разговаривающий-на-Бегу не мог понять, почему походы Чада так зависят от разрешения родителей. С самого раннего возраста каждый Квози мог свободно перемещаться по всем Норам. А как еще, спрашивается, он сможет познать окружающий мир, если ему не разрешат исследовать его?

Чад был полностью согласен с ним, но заметил:

– Я – не Квози, я – Человек.

Они договорились встретиться на этом же самом месте через неделю с условием, что если кто-то из них не появится, то они вновь придут сюда через день. К своему удивлению Чад узнал, что несмотря на всю свободу передвижения Квози, у его нового друга могут возникнуть сложности с выходом из колонии.

И все же через неделю встреча состоялась, а за ней, другая, и еще одна, и еще… И не только этим летом, но и последующим.

Как только гидроплан заходил на посадку, Чад начинал волноваться. Родителям он казался очень воодушевленным, возможно из-за того, что все больше времени он мог проводить в лесу. «Наш городской мальчишка превращается в настоящего лесного бродягу», – говорил его отец.

Чад и Квози с восхищением наблюдали за взрослением друг друга. Вначале Разговаривающий-на-Бегу был выше Чада, но вскоре тот уже на голову обогнал своего приятеля.

– Наше развитие происходит по-другому, и среди нас нет такого разнообразия типов. Когда я был маленьким, я уже точно знал, какого роста я буду, когда стану взрослым. Это отметало всякие сомнения. А вот у вас разница в размерах тела вызывает соревнование. – Левое ухо качнулось в знак утешения. – На твоем месте я бы считал это несправедливым. Вы необоснованно много значения придаете пропорциям.

– Я согласен с тобой, но ничего не поделаешь.

Все дни они проводили в разговорах.

Теперь Разговаривающий-на-Бегу был одним из самых уважаемых специалистов колонии. Он был нарасхват. Проводя столько времени в медитации, он многого достиг. Он был осторожен и уединялся так же часто и в сезон холодов, когда никто не выходил на поверхность. Нельзя, чтобы кто-то обратил внимание на сезонность его благочестия.

В семнадцать лет Чад мог проводить в лесу по четыре-пять дней подряд. Его родители были убеждены, что он излазил каждую скалу в окрестностях. На самом деле он изучил лишь озеро, чтобы быть в состоянии ответить на случайный вопрос и спасти свою репутацию.

Во время встреч Разговаривающий мало говорил о себе, и то только поняв, что может полностью доверять своему другу. Квози знал, что Чад мог не один раз за эти годы выдать его. То, что это не случилось, доставляло Разговаривающему удовлетворение. Возвращаясь в колонию, он с трудом сдерживал свое изумление по поводу заблуждений исследовательских групп. Они работали только с запутанными, а порой и намеренно искаженными телевизионными передачами фактами. В отличие от него они не могли получить разъяснений от настоящего землянина. Несмотря на это он хранил молчание. Одно неосторожное слово могло погубить его. Но как часто ему хотелось опровергнуть ту или иную концепцию «экспертов»! Чад знал, что его друг живет в колонии, но Разговаривающий-на-Бегу ничего не говорил ему ни о ее размерах, ни о ее местонахождении. Чад с пониманием относился к сдержанности своего друга. Он внимательно выслушивал его, отдавая себе отчет в том, что любая попытка надавить на Разговаривающего может привести к тому, что скудный ручеек информации совсем исчезнет. В то же время Разговаривающий-на-Бегу чувствовал его жгучее любопытство и восхищался сдержанностью своего земного друга.

– Если каким-то образом станет известно, что я встречаюсь и беседую с тобой, – сказал он однажды, – меня могут убить.

– Мне казалось, что ты говорил, что вы не прибегаете к насилию, – заметил Чад.

– О нет, мы верим в насилие, но только в терапевтическом, абстрактном смысле: в искусстве, музыке, разговорах. Физический контакт с другой особью запрещен, не считая, конечно, совокупления и других особо оговоренных случаев. Это не будет расценено как насилие или убийство, скорее как очищение. Мне бы не хотелось, чтобы меня «вычистили».

– Да уж, – задумчиво произнес Чад. – А не захотят ли они в таком случае «вычистить» и меня?

– Интересный вопрос, – положение ушей Разговаривающего указывало на внутренний спор. – Философские и моральные барьеры, которые для этого нужно преодолеть, очень велики. К тому же тебя будут искать твои родители.

– Необязательно. Они могут подумать, что я утонул в озере или упал со скалы.

– Но мой народ думает по-другому. Чад обдумал его слова:

– Сколько еще, ты думаешь, вы продержитесь?

– Продержимся? – иногда обороты речи Чада ставили Разговаривающего в тупик.

– Ну, сколько вы сможете держать свое присутствие на Земле в секрете?

– Решения принимает Совет Старейшин и администрация Нор, а не я. Ты – единственный человек, который знает о нашем существовании. Мы храним тайну нашего присутствия вот уже полвека.

– А почему ты рассказал мне о колонии?

– Не мог же я вечно молчать. Ты вполне разумен и раньше или позже предположил бы, что я не могу существовать в одиночку.

– Может так, а может и нет. Может я оказался бы настолько глуп, что поверил, если бы ты сказал, что ты эдакий космический отшельник.

– Это вопрос для философов. Смотри! – Разговаривающий указал рукой на ручей.

Два молодых оленя направлялись к воде, но заметив незнакомых живых существ, в нерешительности остановились. Из леса донесся слабый звук то ли упавшей шишки, то ли хруст ветки под лапой кролика. Олени сорвались с места и стремглав унеслись прочь.

– Самка и ее детеныш, тоже самка, – прокомментировал происшествие Квози.

Чад с сомнением посмотрел на него:

– Как ты определяешь пол животного на таком расстоянии?

– Не знаю, это получается само собой, – и Разговаривающий повернулся к Чаду. – Мы еще никогда не говорили с тобой о совокуплении.

– О совокуплении?

– О сексе, о половых сношениях, о процессе воспроизводства. Мы многое о вас знаем, но эта тема недостаточно широко освещается в ваших передачах. Скажи мне, пожалуйста, Чад, сколько раз в день ты обычно совокупляешься?

Его друг смотрел куда-то в сторону. С удивлением Разговаривающий-на-Бегу отметил изменение цвета его лица:

– Я тебя оскорбил?

– Нет, просто я еще этим ни разу не занимался.

– Чем этим?

– Да совокуплением, черт возьми!

– Значит, я все-таки оскорбил тебя. Но ты выглядишь сексуально зрелым. У тебя что-то повреждено?

– О черт, ничего у меня не повреждено! Просто, насколько я понимаю, мы развиваемся не так как вы. Я имею в виду, что в физическом отношении все в порядке, а вот в эмоциональном… Не говоря уже о социальном аспекте. А сколько раз в день это делаешь ты? – агрессивно спросил Чад.

– Это зависит от загруженности дня. Нормальная частота для моего возраста и положения около девяти-десяти раз.

– В день? – глаза Чада чуть не выскочили из орбит.

– Ну да, – Разговаривающий-на-Бегу был удивлен реакцией своего друга. – Для вас это ненормально?

– Насколько я понимаю, в общем-то, да, – Чад поколебался и неуверенно переспросил: – Каждый день?

– За исключением дней медитации и дней отдыха. Тогда активность может быть выше или ниже, каждый решает сам.

– Как же у вас остается время на что-нибудь еще?

– Это не занимает много времени. На копуляцию уходит в среднем от двух до шести минут.

– Ну тогда еще ладно, – по каким-то непонятным для Разговаривающего причинам его друг слегка успокоился.

– Еще одно различие между нами, – понимая, что эта тема неприятна для Чада, Разговаривающий-на-Бегу решил поговорить о чем-нибудь другом. – А что ты думаешь о войнах?

– Странно, что ты заговорил об этом после секса.

– Почему? Ведь эти понятия тесно связаны друг с другом.

– Почему ты хочешь об этом поговорить?

– Потому что мы находим по меньшей мере странным и противоречивым то, что разумные, технически высокоразвитые народы сражаются друг с другом. Древние Квози тоже постоянно жестоко сражались, но это было очень давно. По мере того, как наша раса развивалась, были найдены другие способы контроля за численностью населения. У нас сублимация насилия считается самым полезным времяпровождением. А все ваши попытки пойти по этому пути просто смешны. Например, ваши телевизионные передачи показывают насилие, но в приглаженном виде, поэтому их терапевтическая ценность равна нулю. Хуже того, в действительности эти передачи провоцируют людей на реальное насилие.

– Телевидение создано не для терапевтических целей, – возразил Чад. – Оно предназначено для отдыха и развлечений. И все.

– Чем больше я о вас узнаю, тем меньше я вас понимаю. Ведь эти войны не приносят пользы и только замедляют рост численности населения планеты.

– Не говоря уже о том, что погибают люди, – пробормотал Чад.

– Да, конечно, – Разговаривающий-на-Бегу поднялся и начал бросать гладкие камушки в воду. Чад никогда не видел, чтобы кто-нибудь был так искусен в этом. Дополнительные пальцы явно помогали ему.

– Я вижу, ты не понимаешь элементарного психологически обоснованного понятия – если насилие в определенном количестве подается в форме развлечения с резким осуждением его, межличностное насилие исчезнет.

– Думаю, люди не понимают этого. – Чад поймал себя на том, что внимательно рассматривает своего друга: нежный мех и хрупкие руки, задумчивые глаза и длинные уши. – Трудно даже представить себе, что вы когда-то сражались. Ты не похож на убийцу и уж, наверняка, не знаешь, как это делается.

– Внешность обманчива. Мне кажется, в вашем языке есть такое выражение.

Внезапно он резко подпрыгнул, и его лицо приобрело яростное выражение Квози Четвертой Империи с фрески уважаемого художника Пересыпающего-мелкий-Песок: выкатившиеся из орбит глаза, уши загнуты назад, лицо перекошено, зубы оскалены. Левая рука вытянулась вперед, пальцы изогнулись таким образом, что ногти стали похожи на когти. Правая нога с огромной ступней обозначила резкий мощный удар по голове Чада. Все это было проделано без единого звука, в манере древних Квози.

А вот Чад не молчал. Увидев огромную ногу перед своим лицом, он издал пронзительный вопль. Достигни этот удар своей цели, его череп был бы уже размозжен.

Разговаривающий-на-Бегу как ни в чем не бывало стоял с ним, поправляя свой костюм. Его лицо было таким же вежливым, как и раньше.

В первый момент нападения Чад чуть было не упал. Теперь он прочно стоял на ногах и пытался взять себя в руки, понимая, что только что был на краю гибели.

В голосе Разговаривающего не было и намека на самодовольство:

– Прошу простить меня. Я испугал тебя. Но я решил, что слова не убедительны, а демонстрация будет гораздо эффектнее.

– Да уж, куда больше, – проговорил Чад. – Что это было?

– Один из многих приемов древнего воинского искусства. Много веков назад эти удары достигали своей цели. А вот с помощью вот этого, – он указал на небольшой металлический предмет, прикрепленный к поясу, – я бы мог перерезать тебе горло. До тех пор, пока мы не обнаружили всю незрелость психологических обоснований нашего поведения, кровопролитие доставляло нам удовольствие.

– Но вы больше не сражаетесь.

– Это искусство мы превратили в танцы и способ невербального общения. С помощью подобных движений можно очень многое выразить. Прикосновение к телу собеседника будет расценено как страшное оскорбление. Суть состоит в приближении без касания.

– А как реагирует тот, кого коснулись?

– Он испытывает огромное смущение за другого. Ты даже представить себе не можешь страдания того, кто нанес такое оскорбление.

– А если я тебя ударю?

– Думаю, ты не сможешь. Твоя реакция оставляет желать лучшего.

– Но если бы ты стоял ко мне спиной? Ты бы ответил мне ударом на удар?

– Только если бы моя жизнь была в опасности. Если же нет, я просто уйду, и мы больше никогда с тобой не увидимся. Я больше не смогу считать тебя разумным существом. Ты подтвердишь своим поведением мнение некоторых наших ученых о ширазянах.

– Что-то в этом роде я и думал. Неудивительно, что ваши Старейшины так опасаются контакта. Если мое правительство или какое-нибудь другое решит уничтожить вас, вы не сможете отразить удар.

– Нет, сможем. Вспомни, я говорил о том, как буду действовать, если в опасности будет моя жизнь. Но в этом сражении не будет настоящей победы – если мы проиграем, то на этом все закончится. Если победим, то не сможем больше смотреть друг на друга. Мы потеряем или наши жизни или наши души, в любом случае победа будет не за нами. Вот почему Старейшины боятся контакта.

– Но не сможете же вы всегда прятаться?

– До сих пор это получалось. Жизнь под землей – не самый лучший выбор, но большинство с ним согласны. По мере того, как мы совершенствуем и расширяем Норы, жизнь становится все лучше. Если то, что ты говоришь об этом районе правда, у нас в запасе есть несколько столетий. Совет считает, что мы сможем скрываться столько, сколько это будет нужно.

– Но не от меня.

– Да, не от тебя.

– Но ведь я смогу тебя выдать, – Чад внимательно рассматривал реку. – Я могу обо всем рассказать.

– Наверное, – как обычно выражение лица Разговаривающего не изменилось. Было что-то жуткое в разговоре с существом, которое никогда не улыбалось, никогда не хмурилось. Только его уши находились в постоянном движении. – Но ты этого не сделаешь.

– Откуда ты это знаешь? Почему ты так в этом уверен?

Разговаривающий-на-Бегу взглянул на него большими грустными глазами.

– Потому что я тебя знаю.

– Люди могут совершать непредсказуемые поступки. Мы часто действуем по первому побуждению.

– Ты потом будешь проклинать себя всю жизнь. Вряд ли тебе этого захочется.

– Я тоже так думаю, – Чад поднялся и кивнул в сторону камышовых зарослей. – Что, если мы снова поищем там лягушек?