Текст книги "В плену пертурбаций"

Автор книги: Алан Дин Фостер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

Внизу, как бы стиснутая с обеих сторон величественными пиками, располагалась чудесная маленькая долина на дне которой лежало вытянутое в длину голубое озеро По берегам озера росли вечнозеленые деревья и кустарники, причем лишь некоторые из них были выше дюжины футов; большинство же составляли приземистые чахлые деревца – молчаливые свидетели частенько врывающихся в долину ураганных ветров.

На противоположном склоне – каменистом, почти начисто лишенном какой-либо растительности – возвышалась грозная стена.

– Крепость нашего врага, – объявила Дормас. – Иначе и быть не может.

– Крепость? – презрительно хмыкнул Мадж.

Присмотревшись повнимательнее, Джон-Том вынужден был признать, что первое впечатление оказалось обманчивым. При ближайшем рассмотрении стена вовсе не казалась грозной. Она была сложена из больших камней, между которыми только местами виднелся слой глины. Крыша сооружения, которое пряталось за стеной, была соломенной, а вовсе не черепичной или хотя бы крытой дранкой. Что касается самой стены, она явно требовала ремонта, точно так же, как дорожка, сбегавшая к озеру, – ее не потрудились даже вымостить плитами.

– То, что мы видим, существует сравнительно недавно, – заметил Клотагорб и двинулся вниз.

– С чего вы взяли, сэр? – изумился Джон-Том. – Тут же все разваливается на глазах.

– Мой мальчик, степень разрушений доказывает не столько возраст, сколько пренебрежение основополагающими принципами архитектуры. Эта постройка неудачно задумана и столь же неудачно воплощена в жизнь. Она напоминает мне те нападения, каким мы подвергались в проходе. Я все больше склоняюсь к мысли, что нам противостоит не могущественный колдун, а тот, кому до сих пор просто-напросто безумно везло.

Разумеется, отсюда не следует, что мы можем ослабить бдительность; несмотря на свое безумие, враг способен использовать энергию пертурбатора и нанести смертельный удар. Не забывай о рунах.

– Я помню, сэр.

Установилась тишина. Каждый из путешественников целиком ушел в свои собственные размышления. Однако вскоре Клотагорб прибавил шагу и догнал шедшего впереди Джон-Тома. Юноша вопросительно посмотрел на чародея.

– Что такое, сэр?

– Видишь ли, мой мальчик, – отозвался волшебник после недолгой паузы и запрокинул голову, чтобы взглянуть человеку в глаза, – я уверен, что мы столкнулись с проблемой, разрешить которую под силу лишь нескольким разумным существам, но ничуть не уверен в исходе.

– Колин тоже сомневается.

– Вот именно. Поэтому я хотел бы обговорить заранее некоторые моменты.

– Что-то я не пойму, сэр.

– Сейчас поймешь. Мой мальчик, временами я бывал с тобой резковат, обращался примерно так же, как с Сорблом. Тебе могло показаться – по тону, если не по смыслу слов, – что я забочусь вовсе не о твоем благополучии, а только о том, как лучше использовать таланты, которыми ты, бесспорно, обладаешь. В таком случае знай, что ты ошибаешься. Я полюбил тебя, мой мальчик. Помни об этом, если со мной что-нибудь случится.

У Джон-Тома перехватило дыхание. Признание Клотагорба настолько поразило юношу, что он как будто онемел от изумления.

– Ты попал в наш мир совершенно случайно, – продолжал чародей, – отнюдь не по своей воле. Твое появление в ответ на мой отчаянный призыв о помощи было воспринято мной не совсем так, как ты вправе был ожидать. Я страшно огорчился и слегка рассердился.

– Я помню, – пробормотал Джон-Том.

– Однако судьба имеет обыкновение уравновешивать чаши весов. Мне даже кажется, что твой приход определенно склонил их в мою сторону. Я не побоюсь утверждать, что события развивались до сих пор в неожиданном и весьма благоприятном для всех нас направлении. К сожалению, у меня такое впечатление, что я был не слишком гостеприимен. – Волшебник жестом отмел слабые возражения Джон-Тома. – Подожди, дай мне закончить. Я не привык раскаиваться в содеянном, так что если ты меня перебьешь, возможность скорее всего окажется упущенной. Постарайся осознать, что профессия чародея подразумевает одиночество. Те, кто занимается магией, как правило, все время трудятся; им недосуг следить за собственным поведением или налаживать нарушенные взаимоотношения. Поскольку же я – величайший волшебник на свете, мне приходится выносить тяжелейшее бремя обязанностей. Я волоку его на себе уже больше ста лет, а потому забываю порой, что жизнь заставляет меня общаться с простыми смертными, которые гораздо менее моего сведущи в тайнах нашего ремесла. Может быть, мое нетерпение воспринималось со стороны как грубость. Я хочу сказать – прости мое косноязычие, слова даются мне нелегко, – что за прошлый год ты достиг значительных успехов. Ты научился сносить мои капризы, жаловался не чаще, чем у тебя появлялась на то причина, и выполнял практически все, о чем бы я ни попросил. Мой мальчик, мне крайне важно, чтобы ты узнал мои истинные чувства. Признаться, горько думать, что один из нас – или оба – может уйти в иную плоскость бытия, затаив на другого злобу. Ты подарил мне надежду и стал для меня отрадой на склоне лет.

Прежде чем Джон-Том успел сообразить, что ответить, чародей отстал от него и принялся поджидать Дормас, замыкающую шествие. Впрочем, не поступи он так, у юноши все равно не нашлось бы подходящих слов. Да и что Джон-Том мог сказать? В своем монологе Клотагорб, впервые на памяти человека, выказал всю глубину дружеских чувств, которые испытывал к юноше. Нет, это было скорее похоже на признание в любви.

Джон-Тому подумалось вдруг, что, проживи он хоть тысячу лет, ему вряд ли доведется услышать снова что-либо подобное. Внезапно его осенило: ответ, который, по размышлении, напрашивался как бы сам собой, только смутил бы Клотагорба, а может, даже и рассердил. Поэтому Джон-Том проглотил фразу, что готова была сорваться у него с языка, и, по-прежнему ощущая внутри приятное тепло, разлившееся по телу сразу после исповеди чародея, вернулся мыслями к действительности.

Тратить время на сентиментальные глупости было некогда. Следовало припомнить как можно больше песен, могущих оказаться полезными при встрече с опасностью, о какой говорил Колин. Если коала прав в своих рассуждениях хотя бы наполовину, такая встреча с неведомой угрозой, справиться с которой в состоянии лишь он, Джон-Том, могла состояться в любую секунду. Тем не менее, мысленно пообещал себе юноша, он никогда не забудет слов Клотагорба и к тому же станет напоминать их чародею всякий раз, когда тот впадет в ярость и примется распекать на чем свет стоит своего бестолкового подопечного.

Предсказания коалы начали сбываться достаточно скоро. Первая атака последовала в тот миг, когда путешественники достигли озера и ступили на извилистую дорожку, поднимающуюся по склону к полуразрушенной крепостной стене. Подул холодный ветер, который будто ощупывал путников, как бы разыгрывая из себя слепца. Студеные ветры не были, очевидно, редкостью в здешних краях, однако этот задул столь неожиданно, что застал экспедицию врасплох. Спасители мира сгрудились тесной кучкой, бросая настороженные взгляды на небо и вокруг себя.

Рисковать даже с обычным, на первый взгляд, явлением природы никто не собирался.

– Дормас, – окликнул Колин, который предусмотрительно обнажил саблю и стиснул ее в своей короткой, но мускулистой лапе, – у тебя почти все наши припасы, так что ты оставайся позади. Тем более тебе удобнее сражаться задом. Ты, старик, – повернулся он к Клотагорбу, – держись в середине, там безопаснее. А вы…

– Эй, кореш, – вмешался Мадж, – а ты кто такой, чтоб распоряжаться нами? Можа, запамятовал, кто тебя выручил из беды?

– Водяная крыса, ты забываешь, что я телохранитель. Я распоряжаюсь потому, что никто из вас не обучен воинскому искусству.

– Ну-ну, – проронил Мадж и встал перед коалой. – Между прочим, я в свое время тоже повоевал, и коли речь зашла о том, кому быть главным, мы…

– Хватит, вы оба! – прикрикнул Клотагорб. Судя по тону, чародей был не в том настроении, чтобы благодушно прислушиваться к перебранке двух забияк. – Мне кажется, не имеет значения, в каком порядке мы приблизимся к этому приюту для умалишенных и каким оружием будем размахивать. По всей вероятности, сражаться придется не сталью.

– Точно, старый баран!

Колин и Мадж разом повернулись и уставились на противников. Тех было четверо. Они стояли плечом к плечу, перегораживая дорожку к крепости. Телосложением они напоминали Колина: широкоплечие, каждый ростом около четырех футов. Кожа у всех была ярко-красной. Глядя на них, Джон-Том засомневался, что они приобрели сей оттенок нежась в лучах солнца; тем не менее, что-то подсказывало юноше, что родом враги из жарких южных краев. Головы всех четверых венчала пара коротких, загнутых внутрь рожек; рты, которые, казалось, тянулись от уха до уха, полны были острых клыков. Самую любопытную подробность облика составляли глаза – вытянутые, как у ящериц, с огненно-красными зрачками и черными радужными оболочками.

– Тот, кто призвал нас сюда, – сказал первый бес, – потратил на наши поиски немало времени и сил. Он велел передать вам, что дальше вы не пройдете. Ваша настырность действует ему на нервы, чего он никак не может допустить. Вот его слова: уходите или пожалеете.

– Спасибо за заботу, – отозвался Джон-Том. – По правде говоря, мы и не думали задерживаться. Нам всего-то и нужно, что освободить гостя, которого пленил ваш хозяин, а потом мы отправимся восвояси. – Юноша шагнул вперед.

– Вы не пройдете! – гаркнул второй бес, замахиваясь когтистой лапой. – Пошел прочь, болван!

– Пожалуй, ты прав, старик, – пробормотал Колин, обращаясь к Клотагорбу. – Сталь здесь вряд ли пригодится. Но надеюсь, ты не будешь возражать, если я захочу убедиться в этом на собственном опыте? – Он прыгнул туда, где стоял Джон-Том, и с размаху опустил саблю на голову того беса, который грозил юноше когтями. Лезвие прошло сквозь тело демона и ударилось о камень на земле с такой силой, что во все стороны полетели искры. Ошарашенный Колин попятился.

– Старших надо слушать, – ухмыльнулся бес.

– Чего с ними церемониться! – воскликнул третий краснокожий. – А ну!

Каждый из бесов сунул лапу себе за спину. Мадж в ответ потянулся за ножом, а Клотагорб начал постепенно съеживаться и уходить в панцирь.

Однако бесы извлекли не луки со стрелами и не мечи, не ятаганы и не пики – по всей видимости, традиционное оружие было у них не в ходу.

Они вооружились музыкальными инструментами. Первый держал в лапе дудку, которая извивалась, точно змея. Второй прижимал к груди плоский деревянный ящичек, по верху и по низу которого были натянуты весьма диковинным образом струны. Третий обзавелся чем-то вроде Джон-Томовой дуары – сходство было полным, если не считать того, что на бесовском инструменте имелся всего один набор струн. Наконец, четвертый обвешался крохотными барабанами, причем было непонятно, то ли это настоящие барабаны, то ли раздувшиеся до необычайных размеров опухоли.

Да и вообще, чудилось, что все инструменты выросли из тел демонов.

– Чаропевцы из преисподней, – прошептал Мадж на ухо Джон-Тому. – Ну и влипли мы, кореш! – Выдр искоса поглядел на Колина. – Извиняй, приятель, что не поверил, хотя ты, конечно, мог бы и ошибиться.

– Не говори, – вздохнул коала, продолжая держать перед собой саблю, несмотря на то что всего лишь мгновение тому назад удостоверился в ее непригодности. Может быть, он воспринимал сейчас клинок не как оружие, а как охранительный амулет.

– Парень, их четверо, – продолжал шептать Мадж. Ты сумеешь справиться с ними?

– Не знаю, – признался Джон-Том. – У них у каждого свой инструмент.

Возможно, магия срабатывает, только когда играют одновременно на всех.

В таком случае мы еще посмотрим, кто кого. Ну да ладно, там поглядим.

– С этими словами он перекинул дуару на грудь.

Второй бес заметил движение и воззрился на юношу. У Джон-Тома неизвестно почему сложилось впечатление, что мерзкое существо нисколько не обеспокоилось, а наоборот – развеселилось.

– Ага! – воскликнул бес. – Еще один певец! Нас предупреждали о тебе, дылда! Что ж, очень приятно. Хорошо умирать под музыку, правда?

Ты уж постарайся.

– Можешь не волноваться, – угрюмо заверил Джон-Том.

– Следите за мелодией, за аккордами и текстом, – проговорил бес, обращаясь к товарищам. – И чтобы в лад, а то схлопочете!

Первая песня была нацелена не на Джон-Тома, а на того из путешественников, кто посмел перейти от слов к действиям. Слова обрушились на Колина подобно удару исполинского кулака. Медведь выронил саблю, перегнулся пополам и ухватился обеими лапами за живот.

Глаза его расширились – то ли от изумления, то ли от боли. Мадж сунул свой нож обратно за пояс и, переместившись с быстротой, на. какую способны одни только выдры, успел поддержать коалу, который иначе повалился бы на землю. Колин захлебывался рвотой. Один-единственный куплет превратил отважного бойца в инвалида.

Бесы даже не стали заканчивать песню. И то сказать, зачем?

Несколько слов, произнесенных под аккомпанемент, вывели из строя, по-видимому, сильнейшего из противников.

Джон-Том застыл как вкопанный, широко разинув рот, хотя песня на него ни капельки не подействовала; впрочем, она ведь была направлена на другого.

– Поняли? – осведомился все тот же бес, – Наш хозяин наделил наше чаропение силой, что позаимствована из бездонного колодца смятения, из тех пучин, где сливаются воедино песни печали и отчаяния, образуя отвратительную, оскверняющую души смесь. В нашей музыке звучат стоны безнадежности и вопли скорби. Никто не способен устоять перед ней.

Никто не может не поддаться ее чарам.

– Боюсь, он прав, Мадж.

– Не жди, приятель, что я примусь возражать. – Выдр осторожно уложил на землю побежденного колдовством Колина и медленно выпрямился; во взгляде его читался страх. – Ну и шум, ваще! Я и думать не думал, что бывает такая музыка. Слушай, чувак, но когда они начали играть, твоя физиономия вдруг изменилась. Ты что, узнал эту песню?

– Да, Мадж, я ее знаю.

– Тада че ты стоишь? Кто из нас, разрази меня гром, чаропевец? Пока ты будешь хлопать ушами, они живо с нами разделаются. Давай пой!

Однако Колин, как внезапно выяснилось, был если и побежден, то вовсе не до конца. Тяжело дыша, медведь перекатился на живот, поднялся, подобрал саблю и двинулся в сторону бесовского квартета.

Мадж попробовал было остановить его, но у коалы, оказывается, осталось вполне достаточно сил для того, чтобы отодвинуть выдра с дороги. На морде Колина была написана крайняя решимость – выражение не из тех, какие можно передать словами. Бесы, впрочем, ничуть не испугались. Они затянули новую песню, куда более омерзительную, нежели предыдущая.

«У милой лживая душонка!..»

Джон-Том понял, что весь вспотел. Бесы играли традиционное старое доброе кантри. Но как они играли! Даже его музыка вынудила пошатнуться, хотя он стоял в стороне. Юноша подумал, что никогда в жизни не слышал ничего столь отвратительного, столь ужасного, столь приторного по мелодии и по тексту. Бесы играли и пели, их голоса, исполненные страдания и самолюбования, красиво переплетались. Такого Колин вынести уже не мог. Ем$ до сих пор не приходилось сталкиваться с чем-либо в этом роде, а потому он оказался совершенно не готов.

Последа ним усилием воли медведь перехватил саблю как копье и швырнул ее в предводителя квартета. Куплет одной из песенок Хэнка Уильямса поверг оружие на землю.

Затем бесы повернулись к тому, кто единственный мог выстоять против них. Пальцы Джон-Тома легли на струны дуары; юноша терпеливо выжидал.

Для затравки, чтобы проверить, насколько он силен, бесы сыграли кусочек из «Конвей Твитти», на что Джон-Том ответил «Розовым кадиллаком» Спрингстина. Один из бесов сбился с ритма, нахмурился и снова запел в лад с остальными. Квартет без всякого предупреждения перешел на торжественный речитатив в духе Пэтси Клайн. Обливающийся холодным потом Джон-Том откликнулся забойным «Прыжком» Ван Халена.

Обмен песнями продолжался, и самый воздух в долине как будто исполнился сомнений и никак не мог решить, что лучше – дождь или солнце. Пропетые бесовским квартетом песни Тэмми Уайнетта, Джонни Кэша и Ронни Милсепа оказались настолько действенными, что путникам стало трудно дышать. Джон-Том постарался разрядить атмосферу, подбирая самую жизнерадостную музыку, какая только приходила ему на ум, – от «Бродяги» Логгина до попурри из Синди Лаупер. Однако он сражался в одиночку против четверых и мог рассчитывать исключительно на себя. Как обычно, лучшим союзником Джон-Тома был он сам. Чем дольше юноша играл, тем эффективнее становилось его чаропение.

Бесы начали отступать; они пятились, а Джон-Том медленно, но верно продвигался вперед. Демоны не могли противостоять ни радостному возбуждению юноши, ни пронизанной животворными токами музыке, которую он исполнял. Внезапно они стали подходить все ближе друг к другу; еще миг – и бесы слились воедино как телами, так и голосами. Джон-Том вдруг обнаружил перед собой четырехголового и восьмирукого монстра.

Гуманоиды же, преградившие путешественникам дорогу в крепость, сгинули без следа. Вернее, кое-какой след сохранился: с плеч монстра ухмылялись все те же бесовские рожи, руки играли все на тех же инструментах, однако общее тело сделалось грузным и уродливым. Больше всего монстр напоминал жирного слизняка; он пел и приплясывал, приплясывал и пел о мире, в котором тяжкий труд ведет к бедности, красота – к обману, а любовь – к несчастью и одиночеству. Мало-помалу Джон-Том осознал, что музыка бесов уже не та, что раньше, заметил, что ухмылки на омерзительных мордах сменились гримасами отчаяния, и понял, что побеждает. Бесы также догадывались об этом и, что, вероятно, мучило их сильнее всего, сознавали: он знает, что они догадываются.

Желая окончательно расправиться с противниками, Джон-Том запел «Девочки хотят повеселиться» и пустил вперед Дормас. Песенка пришлась лошачихе по душе, и она принялась в такт музыке лягать отступающее чудище. Юноша был доволен собой – тембром голоса, постановкой пальцев на струнах, движениями рук. Он словно заново переживал те ощущения, которые испытал во время иллюзии, когда ему пригрезилось выступление на сцене лос-анджелесского «Форума». Монстр, которого, фигурально выражаясь, загнали в угол, пустил в ход свою последнюю надежду – песни Хэнка Уильямса. Ошеломленный всепоглощающей меланхоличностью лирики, Джон-Том почувствовал, что победа ускользает. Но тут как нельзя более кстати рядом с юношей очутился Мадж.

– Поднажми, приятель! Наддай, наддай, чего сник? Выдай-ка им на полную катушку!

Джон-Том огляделся по сторонам, заметил, что выдр стоит позади него, а Дормас и Клотагорб – по бокам, и выдал череду хитов Стиви Уандера, Тины Тернер и «Юритмикс». Монстр сразу обмяк. Юноша поспешил подлечить чудовище собственной версией «Багрового дождя» в стиле «соул». Монстр начал менять цвет с красного на бледно-голубой.

– Жми, приятель, жми! Дави его, гада!

Монстр попытался собраться с силами, чтобы атаковать путешественников более прозаическим оружием, вроде мечей и копий. Мадж и Дормас приготовились защищать Джон-Тома, но их помощь не понадобилась. Юноша прекрасно видел, что происходит, и решил нанести лирический coup de grace[7]7
  Coup de grace (франц.) – удар милосердия


[Закрыть]. Его пальцы замелькали быстрее прежнего; ему казалось, он вот-вот оторвется ел земли и взлетит. Должно быть, бесы никогда не сталкивались с неукротимой энергией «Нейтронного танца» группы «Пойнтер Систерз». Дуара преобразилась на мгновение в миниатюрный генератор частиц и дала залп прямиком в грудь монстра.

Раздался глухой взрыв. Путники зажмурились, чтобы не ослепнуть от яркой вспышки, спрятали морды в лапах; Джон-Том заслонился дуарой.

Когда к нему вернулось частично утраченное зрение, он увидел, что на том месте, где находился четырехголовый монстр, расплывается облако грибовидной формы. Вскоре оно рассеялось, и тогда обнаружилось, что дорожка и камни вокруг усеяны кусками красной плоти. Невольно создавалось впечатление, что здесь недавно взорвался воздушный шар.

– Шик! – воскликнула Дормас, разглядывая висящую в воздухе дымку – все, что осталось от облака. – Что это такое?

– То, от чего лучше держаться подальше, – ответил Джон-Том и повел товарищей в обход воронки. "Немыслимо! – подумалось ему. – На свете не существует такой вещи, как термоядерный взрыв карманного масштаба! Или в этом чокнутом мире не существует такой вещи, как «не существует такой вещи»?

– Вход! – завопил Мадж, тыкая ножом в сторону крепости. – Ну все, парень, теперь нас ничто не остановит!

– Не горячись, Мадж, – проговорил Джон-Том, ускоряя шаг, чтобы догнать вырвавшегося вперед выдра. – Не забывай, что предсказали руны.

– Да брось, приятель! – отозвался выдр, но тем не менее пошел медленней. – Я знаю, ты со всем справишься! Че нам бояться, коли ты с нами?

– Уверенность и самоуверенность, к твоему, водяная крыса, сведению, означают вовсе не одно и то же, – изрек Клотагорб. Подъем давался волшебнику нелегко: он тяжело дышал. – Я ощущаю могучую колдовскую силу, которая представляет огромную опасность. Если бы тот, кто обладает ею, находился в здравом уме, я бы ничуть не испугался, а так… Мы без особого труда преодолели проход и расправились с бесами, а это наводит на не слишком приятные размышления. И потом, – прибавил чародей, поглядев на Джон-Тома, – нашему чаропевцу еще предстоит сразиться со своим заветным желанием.

– Мне кажется, сэр, я с ним уже сразился. Но будь что будет – я готов.

– Молодец, – похвалила Дормас. – Тогда действуй.

Из крепости высыпала толпа тяжеловооруженных пехотинцев. Джон-Том прикинул на глазок численность отряда. Двадцать или тридцать человек – именно человек, а не каких-нибудь там демонов. Воины размахивали мечами и испускали воинственные вопли.

– Если они думают, что смогут задавить нас числом, – произнес Колин, подбоченясь, – то им придется пожалеть о своем заблуждении. Я сам перебью половину. К тому же у нас есть волшебник и чаропевец, а значит, опасаться вообще нечего. – Неожиданно в голосе коалы послышалось удивление. – Что-то я, честно говоря, не пойму. С какой стати злому колдуну насылать на нас человеческих самок?

Джон-Том мог бы растолковать медведю, с какой стати, однако язык юноши словно присох к небу. Он стоял, стиснув дуару обеими руками, и потрясенно взирал на толпу рыжеволосых красавиц, которые мчались вниз по склону. Их кровожадные взгляды метали молнии.

Мадж и Клотагорб на какой-то миг тоже как будто впали в транс, но моментально спохватились. Оба они испытали, разумеется, потрясение, однако далеко не столь сильное, как то, которое выпало на долю человека. Джон-Том не предпринимал ни малейшей попытки защититься, хотя был вооружен с одной стороны дуарой, а с другой – своим посохом.

Он просто стоял и смотрел, пораженный до глубины души осознанием того, что разумели руны Колина под схваткой с заветным желанием. Мимо его головы просвистела стрела. Он мигнул, но не сумел заставить себя хотя бы пригнуться. Он не имел сил что-либо сделать, ибо каждая из тридцати новоявленных валькирий выглядела точь-в-точь, как его возлюбленная Талея!

О, Талея! Длинные рыжие волосы, отважное сердце, чудесный характер и склонность к сомнительным занятиям! Та самая Талея, к которой он сватался и которая отвергла его на том основании, что не готова пока связать судьбу с одним мужчиной и обосноваться на одном месте. Он не переставал любить ее. И вот теперь три десятка ненаглядных Талей бежали к нему из крепости безумного колдуна и, надо признать, отнюдь не с распростертыми объятиями. Джон-Том вспомнил, что не видел Талею без малого год. Он был совершенно не готов встретить ее здесь, тем более – если позволительно так выразиться – в таком количестве.

– Что стряслось с чаропевцем? – спросил Колин, который вновь обнажил саблю и взял ее на изготовку.

– Ваще, ничего особенного, – отозвался Мадж. – Тот придурок, что засел в крепости, не умеет играть честно. Понимаешь, все эти длинноногие красотки как срисованы с зазнобы моего приятеля.

– Ну погоди, мы с тобой посчитаемся, – пригрозил Колин укрывшемуся в крепости колдуну. – Что будем делать?

Ответа долго дожидаться не пришлось. Толпа разъяренных Талей накатила на путешественников океанской волной. Когда на тебя замахиваются топором или мечом, ломать голову над тем, как поступить, обычно некогда да и незачем. Колин отпарировал удар и проворно отпрыгнул с пути первой из женщин. Мадж, отбиваясь как мог, пытался извлечь из-за спины свой лук. Слева от него в камень ударилось копье; один из обломков чуть было не пропорол шкуру выдра. Мадж повернулся к Джон-Тому; в голосе его прозвучало нечто такое, чего человек никогда раньше не слышал, – сострадание.

– Извини, приятель. Так надо! Иначе нельзя!

Слова и действия выдра наконец-то вывели Джон-Тома из оцепенения.

Он бросился вперед.

– Нет, Мадж, нет! – Ноги юноши словно приросли к земле. Ему чудилось, он бежит по только что уложенному асфальту. – Нет!

Выдр спустил тетиву в тот самый миг, когда женщина перед ним занесла клинок для смертельного удара. Стрела вонзилась ей в левую грудь, точно в сердце. Однако женщина повела себя вовсе не так, как положено тем, кто должен вот-вот испустить дух. Она начала видоизменяться, судорожно корчиться, постепенно уменьшаться в размерах! Послышался слабый свистящий звук. Вот превращение завершилось: в воздухе плавала красно-оранжевая масса размером с кулак. Прогремел взрыв, во все стороны полетели кусочки чего-то, напоминающего студень, пахнуло чем-то до тошноты сладким, как будто на землю уронили спелую дыню.

– Чтоб мне пусто было! – пробормотал Мадж. – Да они ненастоящие! – Он радостно окликнул друга:

– Эгей, Джон-Том, ты видал? Они ненастоящие! – Выдр наложил на тетиву вторую стрелу, прицелился – и еще одна Талея обернулась омерзительной желеобразной массой.

Колин отпарировал очередной выпад, перешел в наступление и рассек пополам свою противницу, которая затем в точности повторила похоронную процедуру, продемонстрированную жертвами меткости Маджа. Дормас выбрала подходящий момент и, проявив изумительную для своего возраста ловкость, ударила задними копытами. Разумеется, мешки и вьюки разлетелись во всех направлениях, но та же участь постигла и Талею, у которой оказалась сломанной шея. Перемена обличья, сжимание в размерах, ба-бах! – и все. Над полем битвы то и дело грохотали взрывы.

Что касается Джон-Тома, он никак не мог заставить себя, несмотря на происходящее вокруг, присоединиться к товарищам.

Эфемерность мнимых Талей, к сожалению, ни в коей мере не распространялась на их оружие. Одной из женщин удалось, к примеру, раздробить топором роговую пластину на панцире Клотагорба.

– Давай, парень! – крикнул Мадж юноше, обороняясь сразу от трех красавиц. – Пойми, наконец, что перед тобой ненастоящая Талея, осел ты этакий! – Выдр сделал выпад. Бум! Мадж кинулся к Джон-Тому, бросив на бегу медведю:

– Эй, сюда! Надо выручать этого придурка!

Коала кивнул, расправился с очередной противницей и устремился на помощь Джон-Тому. По всей видимости, Колин пребывал в прекрасном расположении духа. Еще бы – ведь ему наконец-то представилась возможность посчитаться с коварным врагом. Раньше приходилось полагаться только на волшебство, но теперь все зависело от остроты клинка, собственной ловкости и крепости лап. Вдвоем с Маджем – и при содействии Дормас – коале удалось значительно охладить пыл нападавших.

Тем временем в битву вмешался Сорбл: зажав в каждой лапе по кинжалу, он пикировал с высоты на рыжеволосых двойников Талей. Мадж и Колин заслонили собой Джон-Тома, не переставая твердить юноше, чтобы тот не валял дурака и не стоял столбом. Однако Джон-Том упорно отказывался внимать призывам друзей. Вернее, он соглашался с ними рассудком, но глаза – то бишь то, что представало взору, – повергали его в изумление, которое, словно некое заклинание, полностью обездвижило юношу.

– Очнись, кореш! – рявкнул Мадж, уклоняясь от летящего в него копья и посылая стрелу в ту, которая швырнула это копье. – Ты что, нарочно, что ли? Скока можно изображать из себя мишень?

Внезапно те Талей, что пока уцелели, собрались в кучку и ринулись вперед с явным намерением отрезать Джон-Тома от его добровольных телохранителей. Колин и Мадж отчаянно сопротивлялись, но не устояли против натиска и очутились вдруг далеко друг от друга и от Джон-Тома.

Дормас и Сорблу, охранявшим Клотагорба, недосуг было отвлекаться на того, кто не в состоянии защитить себя, поэтому Джон-Том весьма неожиданно оказался в гордом одиночестве. Одна из Талей замахнулась на юношу мечом. Он не шелохнулся. Как он мог сражаться с той, которая была с головы до ног точной копией его возлюбленной? Хотя, мелькнула у юноши шальная мысль, разве он не видел, что добрая дюжина таких копий обратилась в нечто крохотное и красно-оранжевое, а потом взорвалось?

Ну конечно! Это всего-навсего фантомы, вызванные к жизни зловещей черной магией! Джон-Том не успел додумать до конца, не успел прийти к очевидному выводу, как сработали рефлексы: руки как бы сами собой подняли посох и подставили его под клинок – благо посох был из древесины таранного дерева. Меч врезался в посох и отскочил, будто резиновый. Тогда юноша перехватил свое оружие и ударил воительницу по голове, чуть повыше виска. Она пошатнулась, но быстро оправилась, припала на колено и попыталась отсечь Джон-Тому ногу. Юноше, который терзался как физической болью – вследствие удара, – так и душевными муками, не оставалось ничего другого, как нажать на кнопку. Из посоха выскочило острие шести дюймов длиной. Джон-Том зажмурился и ткнул посохом в прекрасную противницу. Лезвие вонзилось той в горло. Она издала причудливый булькающий звук и повалилась на землю. Крови, однако, не пролилось ни капли, даже когда юноша извлек клинок.

Мгновение – и женщина, точнее, злобная колдовская тварь, сгинула без следа.

– Отлично, приятель! – воскликнул Мадж. – Видишь, они все поддельные! Их состряпали, чтоб одурачить нас, а тебя – в первую очередь!

Ну разумеется, подумал Джон-Том. Одолев бесов-заклинателей, он напугал безумного колдуна, засевшего в крепости, и тот решил покончить с ним раз и навсегда. Надо признать, колдун едва не добился своего.

Лишь беззаветная храбрость Маджа спасла его от смерти. Однако сейчас не время размышлять. Мадж и остальные потрудились достаточно. Пора самому показать, на что он способен.

– Ты прав, Мадж. Извини, что не верил. – С этими словами Джон-Том устремился в гущу битвы, размахивая над головой своим смертоносным посохом. Сбросив с себя путы оцепенения, он сражался с удвоенной энергией; вдобавок его душила злоба на того, кто замыслил и осуществил столь гнусную мистификацию, недостойную истинного колдуна. Талей взрывались одна за другой, их становилось все меньше и меньше.