Текст книги "Вторая молодость миссис Доналдсон"

Автор книги: Алан Беннетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Миссис Доналдсон была потрясена.

– Не беспокойтесь! – Миссис Доналдсон встала помочь Лоре. – Что вы такого натворили?

– Ничего, – всхлипнула девушка. – Надела его рубашку.

Тут в спальню ворвался Энди в одних джинсах.

– А ну, вылезай, тупая корова!

– Это моя комната, – подала голос миссис Доналдсон. – Не можем мы просто поговорить?

– Нет, бля, не можем. Вы оставайтесь на месте. Я хочу, чтобы вы это видели. А ты сюда – давай!

Он залез на кровать, стукнув миссис Доналдсон по больному колену, девушка, всхлипывая, тоже заползла на кровать.

– В этом нет необходимости, – сказала миссис Доналдсон.

– Есть, бля, и еще какая, – сказал Энди и со всей силы шлепнул Лору по заднице. Та громко вскрикнула.

– А ну, кончай орать!

Девушка вскрикнула еще громче, и он зажал ей рот рукой.

Миссис Доналдсон очень хотела помочь, и первым ее поползновением было побежать на улицу, позвать соседей или позвонить в полицию. Найти хоть кого-нибудь, сказать: «Скорее сюда, тут девушку насилуют».

Она двинулась к двери.

– Это вы куда? Смотрите!

Девушка завыла, а миссис Доналдсон закрыла лицо руками, а когда осмелилась посмотреть, юноша уже насиловал Лору прямо на ее кровати. В самый разгар событий зазвонил телефон, и миссис Доналдсон решила, что вот оно, спасение, однако Энди, не прервавшись, протянул руку и вырвал телефонный провод из розетки, отчего Лора завопила в два раза громче, а миссис Доналдсон подумала, что это, возможно, только начало.

К счастью, все длилось недолго, и в конце он кричал, а она громко стонала от боли.

Он улегся на спину, а девушка лежала рядом и тихонько подвывала.

Миссис Доналдсон, так и не решив, что сказать после такого, молчала. Ее била дрожь.

– Что ж, – сказал Энди и закинул руки за голову, – полагаю, мы и аванс внесли.

– Ты сделал мне больно, – сказала Лора.

– Это ты сделала мне больно. Это была моя любимая рубашка. Я вас случайно не задел ногой?

– Нет, – солгала миссис Доналдсон, которая мечтала о чашке чаю и готова была предложить его и присутствующим, но боялась, что, пока она будет внизу, они помирятся и начнут все заново, как в прошлый раз.

– Вы могли бы меня и предупредить, – сказала миссис Доналдсон.

– О чем?

– Что вы притворяетесь.

– Я не притворялся, – сказал Энди. – А ты?

– Нет, – ответила Лора. – Я испугалась. Ты сделал мне больно.

– Я, конечно, выпил, но совсем чуть-чуть. Она это заслужила. Испоганила мою лучшую рубашку.

– Я могу ее постирать, – предложила миссис Доналдсон.

– Как мило с вашей стороны, – сказал Энди. – Правда, мило? – Он обнял Лору, уткнулся носом ей в шею.

Миссис Доналдсон замерла на месте.

На следующий день соседка сказала, что ночью они слышали крики, и спросила, все ли в порядке.

– Мы чуть было не пошли к вам, но был час ночи.

– Это все мои студенты, – сказала миссис Доналдсон. – Ничего особенного. Но хотя бы они музыку громко не заводят. У них теперь эти штучки в ушах.

– А вы-то как?

– Все хорошо.

– Вам, наверное, очень не хватает мистера Доналдсона.

Миссис Доналдсон только грустно улыбнулась.

До Гвен тоже дошли слухи – она встретила соседку (уже другую) в «Уайтроуз», и миссис Доналдсон испугалась, что они перебудили всю улицу.

– Миссис Трумэн сказала, что она звонила, но трубку никто не взял.

– Телефон не работал.

– Что они такое устроили посреди ночи?

– Что люди устраивают посреди ночи?

– Сексом занимались?

– Полагаю, этим все и закончилось. Я постучала им в дверь, и они тут же угомонились. Они же молодые.

– Ты всегда так говоришь. А этот юноша, у него нет садистских наклонностей?

– Не говори глупостей. И вообще, они скоро съезжают, – закрыла тему миссис Доналдсон.

Что было правдой. Они сказали об этом утром. Энди пообещали место в архитектурной школе в Эдинбурге, а Лора решила отправиться на год в Малави [1]1
  Малави (Ньяса) – государство в Южной Африке. (Прим. перев.)


[Закрыть].

– Вы больше этого делать не будете?

– Чего?

– Комнату сдавать.

– Не знаю, – сказала миссис Доналдсон. – Я еще не решила.

– Мне будет их не хватать, – сказала она Делии, но объяснить, почему именно, вряд ли могла бы. – Из-за них я старалась быть в форме.

– Тогда возьми других, – посоветовала Делия. – Заранее же не знаешь.

Они ждали начала занятия. Две сестры, чья мать лежит в коме.

– Чего заранее не знаешь?

– Может, это будут симпатичные ребята.

– Я еще не решила. Неплохо будет и немного одной пожить.

Неплохо (об этом она не сказала) и спать ночью нормально, и иметь беспрепятственный доступ к ванной. Плохо то, что больше нечего будет ждать, и она снова уйдет в свою скорлупу.

– Ну, пора, – сказала Делия, когда вошел Патридж. – Начинаем горевать.

Патридж позвонил им и сказал, что аппараты, поддерживающие жизнь их матери, хотят отключить, но нужно их согласие. Их мать сбила машина, и она находилась в коме.

– Я бы их кастрировала, – сказала Делия, по сценарию Джеки.

– Кого?

– Тех, кто сматывается с места аварии.

– Лучше от этого не станет, – ответила миссис Доналдсон, она же Кора.

– Мне станет.

– Она вечно сходила с тротуара на проезжую часть.

– Кора, этого никто не отрицает. Дело-то в другом: он даже не остановился. Я бы его кастрировала.

– Сейчас речь не о кастрации, – вмешался в разговор Патридж. – А о том, отключать ли мать от аппарата.

– Это кого вы матерью называете? – вскинулась Джеки. – Она вам не мать. Она вам миссис Хендерсон. Откуда вы знаете, что она не очнется? Вам всего-то лет четырнадцать, вы даже галстук еще не носите. Собираетесь приговорить человека к смерти, так хоть оденьтесь соответственно.

Патридж стушевался.

– И вообще, – продолжала Джеки, – вспомните, сколько написано о людях, которые годами лежали в коме, а потом вдруг приходили в себя.

– Иногда необходимо принимать трудные решения, – сказал Патридж.

– А почему нельзя оставить все как есть? – спросила Джеки. – Подождем, посмотрим.

– Смотреть нечего, – ответил Патридж. – Ее мозг умер.

– Но она жива, – сказала Джеки. – А пока есть жизнь…

– Я бы ее отпустила, – сказала Кора.

– Ты бы – да, – буркнула Джеки.

– Вот видите, – обратился Патридж к классу, – здесь очень пригодилась бы медсестра.

– Всё вы требуете медсестер, – сказал Баллантайн. – Почему?

– Женщины лучше это умеют, – сказал Гулли.

– А если бы это был медбрат?

– Все равно – он бы подставил плечо.

– А вы давно бывали в больнице? – спросил Баллантайн. – Этого вам, конечно, никто не расскажет, но дело в том, что большинство нынешних медсестер вообще не способны сочувствовать, утешать и вообще вести себя по-человечески. Они умеют делать процедуры – потому что этому их учили, но, когда нужно просто подержать за руку, утешить умирающего или несчастного родственника – то есть сделать то, чему могла бы научить их жизнь, от медсестер проку никакого.

– Разве их не учат ухаживать за больными? – спросил Патридж.

– Разумеется, учат. Их этому учат на курсах, а должна бы научить жизнь. Личный опыт. Вы слишком молоды для врачей, так и они – слишком молоды для медсестер. Лучшие сестры – женщины среднего возраста, только они уже не сестры, а администраторы. Так что, если вам нужен тот, кто посочувствует вместо вас, не ищите медсестру. Если нужно кого-то успокоить или утешить, вы должны делать это сами – вы же врачи.

– Я работаю бухгалтером, – сказала Кора. – Я правильно понимаю, что это вопрос финансов?

– Ну… – Патридж обрадовался, что наконец слышит голос разума.

– Патридж, предупреждаю вас, – вмешался Баллантайн, – если вы скажете «да», вторая сестра вас самого подключит к аппарату.

– А ей есть ради чего жить? – проблеял Патридж.

– Ради нас, – сказала Джеки. – Во всяком случае, ради меня.

Патридж вздохнул. Ему было плевать, кто отключит аппарат. Он мечтал стать патологоанатомом. И иметь дело с уже мертвыми телами.

– Давай попробуем найти в этом что-то хорошее, – сказала Кора. – Если мы ее отключим, углеродный след, который оставит она, будет меньше.

Джеки застонала.

Патридж вздохнул.

– Давайте посмотрим по обстоятельствам, – сказал он. И пожал руки обеим сестрам. – Подождем недельку-другую.

– Отметку не ставлю, – сказал Баллантайн. – И вот что, Патридж, с медсестрами или нет, но вам надо поупражняться в человечности. Пока она у вас на нуле. А вы, дамы, губите здесь, в больнице, свои таланты. Вам надо на телевидение.

Оставшись без квартирантов и без денег, которые они хоть изредка, но платили, миссис Доналдсон была вынуждена искать еще одну подработку. Как-то за ланчем она обратилась к Баллантайну.

– На вас так действует мое обаяние? – спросил Баллантайн. – Или нужна новая морозильная камера? Есть кое-какие свободные места, но ничего особенно привлекательного. Впрочем, я буду рад видеть вас чаще. Так, что у нас на завтра? Аноректальное кровотечение вас ведь не интересует? Есть камни в желчном, но это такой пустяк для нашей Мерил Стрип с Бикертон-роуд.

Он протянул ей папку.

– Еще разве что судороги.

– Судороги уже недавно были, – сказала миссис Доналдсон.

– Были… и весьма запоминающиеся. Конечно, можно и со рвотой, но лучше не стоит. Давайте что-нибудь простое. Камни в желчном.

– А что, если она будет глухая? – предложила миссис Доналдсон.

– Или латышка? – сказал Баллантайн.

– С диабетом, – сказала миссис Доналдсон. – Это я знаю прекрасно.

– Умница!

Миссис Доналдсон все обдумала и решила, пусть не будет лишних денег, но комнату она сдавать не станет. Не будет больше по ночам прижимать ухо к стене, не будет взволнованно ждать каждую четвертую пятницу – день квартплаты. Она позволила себе немного отдохнуть от респектабельности, но всего однажды, и шансы найти новых жильцов столь же свободных взглядов (и столь же малообеспеченных), как Энди и Лора, были ничтожны. Нет, эта страница перевернута. Да, она об этом сожалела, но слишком уж велико было нервное напряжение.

Однако любопытство, даже желание, оставалось, желание, которое ассоциировалось у нее со свободой, легкостью и новой жизнью и которое она теперь так стремилась подавить. Она когда-то слыхала, что все это можно найти в интернете. В интернете она ничего не понимала, но наверняка есть какие-нибудь курсы. Теперь полно всяких курсов, впрочем, она сомневалась, что обучают и тому, что ее интересует. Но именно так, не нарушая никаких приличий, она и решила поступить. И рассказать Делии.

После скучноватого дня (щитовидка, грыжа пищевода и внутренний геморрой) она сидела с коктейлем у себя на кухне, и тут в дверь позвонили.

Решив, что это Гвен, она спрятала стакан в буфет, повесила на дверь цепочку и только после этого открыла ее.

– Миссис Доналдсон?

– Да.

На пороге стояли юноша и девушка.

– Извините, – сказала она, – я думала, это моя дочь.

– Нет. Мы насчет комнаты.

Он был в тоненьком пальто, джинсах, рубашке и, как ни удивительно, узеньком, но галстуке. Она видела что-то такое по телевизору, шляпу уж точно – маленькую, черную, с узкими полями, к тому же на размер меньше, чем нужно. Такая шляпа скорее ассоциировалась с поп-певцом, которого часто сажают за наркотики, и, хотя лицо у юноши было приятное, шляпа его нисколько не украшала, разве что он выглядел моложе (для этого он, по-видимому, ее и надел) и совсем не походил на светского франта.

Девушка была обычная, в кардигане, с длинным шарфом, единственной данью моде казалась розовая блестящая сумка.

– Насчет комнаты? – переспросила миссис Доналдсон. – Какой комнаты? Никакой комнаты нет.

Решение больше не брать жильцов далось ей нелегко, но, увидев эту совсем не подходящую парочку, она почувствовала облегчение и даже взбодрилась. Нет-нет! Эти уж никак не годились.

– Вы в списке, – сказал юноша. – Кстати, меня зовут Олли. А это Джералдина. Я учусь в художественном колледже, Джералдина работает в кафе.

– В органическом, – уточнила девушка и протянула юноше список тех, кто сдает комнаты.

– Вы тут есть. – Олли показал на ее фамилию. (Она заметила, что ногти у него чистые.)

– Я просила меня оттуда убрать, – сказала миссис Доналдсон.

– А они не убрали, – пожал плечами Олли. – Обидно – мы так долго добирались. Вам не повезло с прошлыми жильцами?

– Простите… – удивилась миссис Доналдсон.

– Вы поэтому попросили убрать ваше имя из списка?

– Нет-нет… Я просто решила немного передохнуть.

– Может, возьмете нас на испытательный срок? – сказал юноша. Девушка робко улыбнулась. – Вдруг мы вам подойдем? Мы можем принести рекомендации. И мы знаем Энди, – добавил он, – правда?

Девушка кивнула и уткнулась в шарф.

– Энди? – спросила миссис Доналдсон.

– Который раньше здесь жил. Мы однажды к нему приходили, только вас дома не было.

Разговаривали они через дверь, но, поняв, что это люди не совсем посторонние, миссис Доналдсон сняла с двери цепочку.

– Вы их видите? – спросила миссис Доналдсон. – Как они?

– Энди в Эдинбурге, – сказал юноша. – А Лора где-то в Африке.

– В Малави, – уточнила миссис Доналдсон. – Она мне прислала открытку. Вы проходите.

Они уселись за стол на кухне. Олли по-прежнему был в шляпе.

– Мы квартплату задерживать не будем, – сказал Олли. – Джералдина работает в кафе.

– Дело не в этом, – сказала миссис Доналдсон.

– Они ведь были не такие, – сказал Олли.

– Какие – не такие? – спросила Доналдсон, забыв о пропасти, в которую может рухнуть.

– Не такие уж аккуратные в смысле квартплаты.

– Они были неплохие ребята, – сказала миссис Доналдсон. – Нет, дело не в этом.

– В нас? – Юноша улыбнулся ей. Выглядел он лет на четырнадцать.

– В вас? Нет, нет… Не в вас.

– Они сказали, что с вами можно договориться. – Юноша улыбнулся. – Насчет квартплаты.

Джералдина замотала руки шарфом.

– У нас с этим проблем не будет, скажи, подруга?

– Нет. – Рот девушки был прикрыт шарфом. – Никаких проблем. Вообще.

– Прошу меня извинить, – сказала миссис Доналдсон. – Мне надо сходить наверх.

Она поспешила в ванную, закрыла за собой дверь, и ее не пойми с чего вырвало.

Она села на кровать, на их кровать, уткнулась лицом в подушку.

Такого она себе даже вообразить не могла – хотя теперь, когда это произошло, все казалось столь очевидным. Если они знают, значит, все знают. Она представила возможные последствия, и у нее голова пошла кругом. Значит, поползли слухи и на медицинском факультете. Самое место: это же диагноз. Ни о каком сочувствии или уважении и речи быть не может. Ходячий анекдот. «Наша квартирная хозяйка».

Она вытерла слезы и пошла вниз.

Они молча сидели за столом.

– Мне надо все обдумать, – сказала миссис Доналдсон. – Я пока что не могу решить.

Они встали, юноша взял ее под руку.

– Мы никакого беспокойства вам не доставим. Музыку слушать не будем, и вообще. – Он протянул ей листок. – Я тут записал свой мобильный.

Она мило улыбнулась – будто дело не было решенным.

Они стоят на крыльце, и юноша впервые снимает свою дурацкую шляпу и так по-старомодному прижимает ее к груди, и она с трудом сдерживает смех: он похож на жалкого бродягу, которого в поисках пристанища занесло к ее дому.

– Симпатичная у вас шляпа, – говорит она.

Он снова ее надевает, над ее головой самолет чертит в небе белую полоску, где-то поет женщина.

Она возвращается в дом и видит на столе листок бумаги с номером его мобильного, а рядом он пририсовал глупую улыбающуюся головку в шляпе. Наверху она ложится на кровать, которая раньше была ее кроватью, ложится как обычно – слева.

Здесь, казалось бы, в конце этой истории, истории-предупреждения, можно было бы и оставить миссис Доналдсон, а читатели, которым нужна мораль, могли бы тут и остановиться, сосредоточиться, так сказать на этой кровати, где женщина тоскует по себе прежней – основательной и здравомыслящей, какой ее считали и все остальные, но в голову ей лезет только слово «шлюха»… Похотливая старуха с обвисшей грудью, подсматривающая за чужим наслаждением.

Она представляет, как над ней смеются, как ее презирают, никто не желает ее простить или понять, а ее домик в пригороде считается, может, и не борделем, но уж точно местом, где можно получить кое-что в обмен на эротические услуги.

Нет, остается одно – печалиться о том, что она так бездумно отринула.

Заглянув в расписание, миссис Доналдсон вспомнила, что сегодня она работает с мисс Бекинсейл, чьей вотчиной давно уже были все старческие хвори. Началось все с деменции, столь впечатлившей доктора Баллантайна: мисс Бекинсейл очень натурально бормотала нечто бессвязное. За долгие годы мисс Бекинсейл захватила и прилегающие территории: афазию и амнезию, инсульты и прочие мозговые расстройства. «Печальные последствия, – любила говорить она, – утраты рассудка».

Однако мисс Бекинсейл была уже не столь молода и порой настолько упивалась своим представлением, что ее героиням медицина уже была бессильна помочь, поэтому Баллантайн изредка перепоручал нелады с головой миссис Доналдсон – ранние признаки Альцгеймера, пару аневризм и (настоящее наслаждение) синдром Туррета. Туррета предлагали и мисс Бекинсейл, но она его отвергла, поскольку ей пришлось бы извергать из себя ругательства, о которых, по ее утверждению, она прежде и не слыхивала. Не слышала она и про само заболевание, а когда ей объяснили, в чем суть, до конца не поверила – решила, что все дело тут в недостаточном самоконтроле.

Мисс Бекинсейл предчувствовала скорый распад ее империи.

– Истерику не троньте, – предупредила Делия. – Это мое.

Впрочем, поначалу старейшая актриса труппы держалась вполне дружелюбно, даже взяла миссис Доналдсон под ручку и шепнула ей:

– Добро пожаловать в царство рассудка.

Баллантайн также предвидел возможные пикировки, но, поскольку их не последовало, в этот день решил задействовать обеих дам одновременно, в сценке, где дочь хотела сдать слегка помешанную мать в клинику.

Дело было после ланча.

– Вы сиделка? – спросила мисс Бекинсейл.

Миссис Доналдсон вздохнула.

– Нет, Вайолет. Я Джейн.

Студенты еще не вернулись после перерыва, и миссис Доналдсон совершенно не желала подыгрывать мисс Бекинсейл.

– Вайолет, мы еще не начали.

Мисс Бекинсейл зажмурилась.

– Я ничего не начинаю. Какая я есть, такая и есть. Вы сиделка.

– Я не сиделка, – сказала миссис Доналдсон. – Я твоя дочь, Лойс.

– Ты? Какая ты мне дочь? Начнем с того, что ты слишком стара. И еще: моя дочь ни за что не надела бы кардиган такого цвета.

Это была обычная для мисс Бекинсейл тактика. Отлично понимая, что обвинить ее будет трудно, она, хоронясь в зарослях своего гипотетического слабоумия, кидала в коллег напоенные ядом дротики, и одним из симптомов ее «сумасшествия» было то, что она ничего не держала в себе.

Стали подтягиваться студенты, и мисс Бекинсейл прикрыла глаза и пустила свой рассудок по волнам.

Вести прием должен был Меткалф, флегматичный молодой человек, который весьма положительно относился к геронтологии. Он поднялся на подиум, где его уже ждали дамы, пожал руку изображавшей дочь и готов был так же поздороваться и с предполагаемой матерью, однако мисс Бекинсейл, уже вошедшая в роль, не заметила ни Меткалфа, ни его протянутой руки.

Он усаживается за стол, делает какие-то пометки.

– Итак, мисс Мергатройд…

– Миссис, – поправила его миссис Доналдсон.

– Прошу прощения. Значит, имеется и мистер Мергатройд?

– Имелся. Он умер.

– Она его убила, – сообщила ее мать. – Выкинула в окно.

– Простата… – пояснила дочь.

– Я даже как звать ее не знаю, – заявила старая дама.

– Кстати, как вас зовут? – спросил Меткалф.

– Лойс.

– Вовсе нет, – сказала ее мать. – Ее зовут… – И мисс Бекинсейл стала подбирать имя попротивнее. – …мою дочь зовут Трейси.

– Лойс, – повторила миссис Доналдсон.

Меткалф еще что-то записал.

– Я задам вам пару вопросов, чтобы понять, какой именно уход требуется вашей матери. Она страдает недержанием?

– Только когда сама этого хочет.

– А может обделаться?

– Когда ей это удобно.

– Что она такое говорит? – подала голос старая дама. – Спрашивайте меня, а не ее.

– Мне приходится все делать, – сказала Лойс.

– Интересно, – донесся голос Баллантайна из дальнего угла. – Когда говорят «Мне приходится с ней возиться», обычно имеется в виду только одно.

– У нее столько мужиков, – сказала старая дама. – Стаи.

Баллантайн пропускает это мимо ушей.

– Вот что еще интересно, – продолжил он, – дочь говорит о престарелой матери «Мне приходится с ней возиться», а вот на другом отрезке жизненного пути мать никогда не скажет про младенца «Мне приходится с ним возиться». Почему мы принимаем безропотно беспомощность младенцев, но совсем иначе беспомощность стариков? Кулли, есть идеи?

Кулли задумался.

– Начнем с того, что у стариков дерьмо сильнее воняет.

Студенты разразились хохотом, но Баллантайн к ним не присоединился.

– Это серьезный аргумент. Действительно, сильнее. Продолжайте.

Меткалф задавал все положенные вопросы – про память, способность передвигаться, про ночные вставания, но ничего особенного не выяснил. Понятно, что между матерью и дочерью согласия нет. Мать хочет остаться дома, дочь не справляется и хочет отправить ее в совсем иное место. Если бы они хоть немного друг друга любили, это было бы трогательно, но чего нет – того нет.

– А раньше вы с матерью ладили? – спрашивает он.

– Да мы ладим, – говорит мать. – С чего вы взяли, что мы не ладим?

– Вы только что назвали ее коровой.

– Она же моя дочь. Как хочу, так и называю.

Меткалф ни с того ни с сего спросил:

– Кто у нас сейчас премьер-министр?

– Ну, этот… – ответила она. – Я знаю, но вам не скажу.

– Вы можете вычесть из семи пять?

– Это еще зачем?

Меткалф оборачивается к дочери.

– Видите ли, миссис Мергатройд, отлично известно, что пожилые пациенты лучше себя чувствуют в знакомой обстановке, к тому же это ведь дом вашей матери.

– Вовсе нет! – встревает мать. – Он хоть и выглядит как мой дом, и улица выглядит как моя, но сейчас каких только декораций не делают. Честно говоря, я считаю, я давно уже в доме престарелых, только мне боятся сказать.

Меткалф что-то записывает, а Лойс понимающе улыбается.

– Дело-то в том, – говорит мисс Бекинсейл, – что она хочет пустить постояльца.

Студенты навострили уши.

Поскольку в сценарии про постояльцев не было ни слова, миссис Доналдсон сразу понимает, что это очередной дротик из колчана мисс Бекинсейл.

– Муж у нее помер, вот она и хочет постояльца.

– Не хочу я никакого постояльца, – говорит Лойс. – Для него и комнаты-то нет.

– Все зависит от того, как улечься, – сказала мисс Бекинсейл.

Кто-то засмеялся. Миссис Доналдсон посмотрела на публику. Еще кто-то тихо усмехался.

– Они будут этим заниматься, – сказала ее мать.

– Чем это этим? – спросил Меткалф.

– Ну, чем обычно занимаются, – сказала мисс Бекинсейл. – И стар, и млад. – Кто-то аж взвизгнул. Обычно мисс Бекинсейл ни о чем подобном речи не заводила.

– Ты про то, – сказала Лойс, – что тебе пришлось делать до моего рождения?

– Прекрати говорить гадости! Я никогда этого не делала. Я ни с кем этого не делала. Я была учительницей в воскресной школе. Это ты так делала. И делаешь. – Тут она стукнула кулаком по столу.

Все это было на нее совсем не похоже. Какую бы белиберду она ни несла, тему секса мисс Бекинсейл обходила стороной.

По столу ей стучать понравилось, поэтому она стукнула снова.

У миссис Доналдсон в сумке всегда есть бутылка воды, поэтому, воспользовавшись суматохой и прикрывшись сумкой, она наклоняется и льет воду под стол.

– А как же муж? – спрашивает старую даму Меткалф. – Вы с ним ладили?

– Ее спросите.

По полу растеклась лужица.

Миссис Доналдсон мило улыбнулась Меткалфу.

– Кажется, у мамы небольшая авария.

– Со мной такого не бывает, – возмутилась мисс Бекинсейл то ли от лица мамы, то ли от своего.

– Она этого даже не осознает, – сказала Лойс. – Ей нужен профессиональный уход.

– Я позову сестру, – сказал Меткалф. – Пусть здесь все вытрет. По таким вопросам можно же обращаться к сестре?

– Да, – устало кивнул Баллантайн. – По таким можно.

Пока студенты расходятся, а мисс Бекинсейл выходит из образа, Баллантайн отводит миссис Доналдсон в сторонку.

– Отлично, просто замечательно. Только я не уверен, что все получилось. Как по вашему, Вайолет была достаточно безумна? Мне показалось, она слишком уж хорошо соображала. Она правда обмочилась?

– Ей так не показалось, – сказала миссис Доналдсон.

– Да вы что? Бедняжка. Однако она еще тянет, хотя – не сочтите это диагнозом – она в последнее время слишком уж погружается в свои фантазии.

– Однако, не могу не заметить… – Он положил руку чуть пониже талии миссис Доналдсон, чего она не могла не заметить, – …каким бы безукоризненным ни был сценарий, вы с непонятным упорством изображаете то, что так далеко от вас настоящей – равнодушную дочь, обиженную вдову, затаившую обиду на супруга. Все ваши героини малоприятные дамочки.

– Я не очень умею изображать чувства, – сказала миссис Доналдсон.

– В жизни, – осмелился спросить Баллантайн, – или только на занятиях? Вы все еще по нему горюете?

– По кому горюю? – удивилась миссис Доналдсон.

– По мистеру Доналдсону.

– А-аа, – сказала миссис Доналдсон. – Наверное.

– Быть может… – его рука все еще лежала на спине миссис Доналдсон, – …вы согласитесь как-нибудь со мной поужинать? Это вас отвлечет.

– Что он так долго собирался? – сказала Делия. – Надеюсь, ты согласилась?

Миссис Доналдсон согласилась, причем чуть ли не с радостью, поскольку приглашение свидетельствовало о том, что даже если о ее эскападе с Лорой и Энди кто-то и знает, то ушей доктора Баллантайна слухи не коснулись.

Однако она ошибалась. Баллантайн, спросив как-то студентку, видела ли она когда-нибудь мертвое тело, и услышав в ответ «только хомяка», взял в морг ее и еще пару студентов, которые смерть вблизи не видели, посмотреть на трупы. После чего счел своим долгом пригласить всю троицу выпить, прежде всего чтобы их приободрить, но также и потому, что близилось заседание аттестационной комиссии и ему хотелось получить побольше положительных отзывов от студентов.

Встреча была довольно чопорная («Розмари, скажите, а чем вас так привлекает пищеварительный тракт – ведь обычно на этом поле работают мужчины?»), но пропасть этому дню не дал Найджел, еще один будущий хирург, сказавший, что простата – это зона роста («Шутка! Ха-ха-ха»), и поведавший, не удаляясь от выбранной им темы, несколько забавных историй о половых отношениях у стариков. Как раз во время этого довольно вульгарного рассказа Локвуд, до той поры молчавший и думавший о том, не напишет ли Баллантайн в своем отзыве, что у Локвуда проблемы с общением, понял, что пора и ему внести вклад, и поделился слухами о миссис Доналдсон.

Оба его соученика об этом уже знали, только Розмари отказывалась верить, но Найджел клялся и божился, что Лора ему сама об этом рассказала. Баллантайн заявил, что это в любом случае не их дело, и предложил побеседовать о чем-нибудь более достойном. Последовало молчание.

– Вы лучше ответьте, – сказал Баллантайн, – как вы относитесь к новой концепции поликлиники?

Баллантайн не выказал никакого интереса к этой щекотливой теме («Миссис Доналдсон – настоящий профессионал»), хотя и мечтал узнать подробности. История его нисколько не шокировала и даже вдохновила. Свою заинтересованность миссис Доналдсон он демонстрировал довольно неуклюже, но явно. А дальнейших шагов не предпринимал потому, что вообще бывал робок с женщинами, а уж перед всегда уверенной в себе миссис Доналдсон и вовсе тушевался. Он немного побаивался миссис Доналдсон. Теперь страх прошел. Оказалось, что она ничем не отличается от остальных. Он словно получил индульгенцию. И твердо решил пригласить ее на ужин.

Миссис Доналдсон успокоилась насчет Баллантайна, однако была абсолютно уверена, что ее тайна известна и мисс Бекинсейл, и всем прочим. Так что спросила напрямик Делию, которая, как выяснилось, давно была в курсе.

– Это нечестно! – сказала Делия. – Я на десять лет тебя моложе. Секс с юнцами, ужин с руководителем… Ну чем я хуже?

– Секса не было, – уточнила миссис Доналдсон.

– А что же было?

Она все рассказала, поняв, что именно этого ей и не хватало, и обе то и дело хохотали как безумные.

Да, миссис Доналдсон немного подредактировала действительность, умолчав о ночах, проведенных у стены, но, хоть она и рассказала о своем приключении, оно не потеряло очарования, а даже наоборот, и поэтому, вернувшись вечером домой, она тут же полезла в мусорное ведро и отыскала среди чайных пакетиков и помидорной кожицы скомканный листок, который оставил Олли.

Вскоре новые жильцы переехали, плата была внесена за две недели вперед, но ни о каких иных условиях оплаты или вариантах решения вопроса в случае неуплаты речи не было.

Вели они себя скромнее, чем Энди с Лорой, например, почти не заходили на кухню – Олли, похоже, питался в основном пиццей на вынос.

Гвен, как и можно было предположить, была недовольна.

– Она вообще разговаривает? Я уже дважды заходила, и она оба раза тут же исчезала наверху. Он вполне разговорчив, только что это за дурацкая шляпа? Какие-то они богемные.

– Они вполне тихие, – ответила ей мать. – Я иногда даже не знаю, дома они или нет.

– Ну, хоть в чем-то лучше предыдущих. А на кого он учится?

– Кажется, на модельера.

– На модельера? Ну, тогда ты должна благодарить бога, что он не гей.

– В этом нет ничего предосудительного, – сдержанно сказала миссис Доналдсон. – Я как-то изображала в больнице лесбиянку.

– Это еще зачем? – простонала Гвен.

«Для смеха, – хотелось ответить миссис Доналдсон. – Или во искупление того, что подарила миру такое безрадостное создание, как ты».

Однако, хоть на дочь ей было в целом наплевать, она понимала, что разозлилась она прежде всего потому, что Гвен была права.

Чем, она, собственно, занималась в больнице? И зачем предоставила этим двум ребятишкам крышу над головой?

Все это было непристойно. Она хоть и храбрилась, но на самом деле это была не она. Но именно потому она это и делала – потому что это была не она.

Как только новые жильцы заселились, все ее тайные мотивы полезли наружу – она опять заняла свой пост у стены. В основном ее бдения были тщетны – из соседней комнаты не доносилось практически ни звука, стояла такая тишина, что однажды миссис Доналдсон пять минут прислушивалась к какому-то стуку, пока не поняла, что это бьется ее сердце. Изредка слышался сдавленный стон, по-видимому, Джералдины, но стон тоски или восторга, разобрать не получалось – возможно, причиной стона была просто скука.

Миссис Доналдсон со своей стороны начала беспокоиться – а вдруг намек, брошенный Олли в самом начале, вовсе не был намеком? Вдруг она неправильно поняла? Или же это был такой прием – так вставляют в дверной проем ногу, чтобы дверь не захлопнули, – а теперь, когда они заселились, тема закрыта? Так или иначе, но сама она этот разговор завести не могла и вскоре стала думать, что выставила себя на посмешище не один раз, а два.

Впрочем, контакты были – может, и не столь значительные. Как-то вечером, столкнувшись с ней на кухне, Олли сказал: