Текст книги "Незримый поединок"

Автор книги: Акпер Акперов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Это вы писали? – спросил майор.

– Да, я… А вы что, не верите мне? – Мазуров чуть не заплакал. – Неужели и сейчас не верите?

– Я давно вам верю, Женя, но теперь вы не трус.

– Я им никогда не был, гражданин майор, я просто рано потерял совесть…

– Мы решили перевести вас в другую колонию, Женя, там вам будет спокойней.

Евгений вздрогнул.

– Меня? В другую колонию? Ни в коем случае. Я это твердо решил. Конечно, не все от меня зависит сейчас, но вы этого не должны делать. Я вас прошу, гражданин майор…

– Но там вам будет спокойнее, Женя, поймите.

– Я знаю, вы думаете, что Бегунов со мной захочет свести счеты. Уверяю вас, ему тоже надоела эта жизнь.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – и майор, попрощавшись с Евгением за руку, повернулся и пошел.

Мачаберидзе не верил своим глазам. Он то вскидывал на лоб, то снова опускал на нос очки: Мазуров с профессиональным знанием дела обращался со сложным токарным станком! Резец у него плавно, безукоризненно снимал стружку за стружкой.

– Вот это да, молодец! Классный токарь… – нарочито громко сказал кто-то, так, чтобы все услышали в цехе. – Где это ты так научился?

– Жизнь научила, а я ей изменил, – ответил с улыбкой Евгений. – Да, ничего, еще не поздно все поправить.

Вокруг Мазурова собрались станочники. Такой умелой и чистой работы они давно не видели. Поверхность детали, которую обработал Евгений, блестела, в нее можно было смотреть, как в зеркало.

Евгений ехал вторые сутки, но ни на минуту еще не заснул. Почти все это время он стоял, будто прикованный к окну. Еще находясь в колонии, Мазуров решил не возвращаться домой, а уехать куда-нибудь, где никто не будет знать о его прошлом. Потом списаться с домом, перевезти на новое место семью. В последнее время Мазуров почти не вылазил из цеха. Он страшно уставал, но не отходил от станка до тех пор, пока его, попросту говоря, не оттаскивали силой. Почему-то сейчас, в поезде ему вспомнился разговор с Везировым в коридоре штрафного изолятора, где он отбывал наказание за драку с Бегуновым. Евгений уже тогда понимал, что предложение майора перейти в другую колонию было продиктовано исключительно заботой о нем. Так оно в действительности и было. Бегунов снова ввязался в драку и на этот раз был даже не один. Евгений недосчитался передних зубов. Решимость Евгения безбоязненно покончить с прошлым необычайно подняла его в глазах других. Те, кто еще недавно с презрением смотрел на него, как на «отказчика от работы», на лодыря, – в тяжелый момент, когда он оказался подмятым Бегуновым и лежал на полу с окровавленным ртом, все разом пришли к нему на помощь. Бегунов даже растерялся, дышать перестал, когда его схватили десять пар могучих рук.

Спустя месяц Мазуров опять встретился с Бегуновым. В сумерки тот повел его к полуподвальному складскому помещению. «Снова начинается!» – подумал тогда Евгений, но все же решительно пошел за Бегуновым. Опасность, конечно, была огромная. И вдруг совершенно неожиданно, когда они один на один оказались в каменном углублении, Бегунов разрыдался.

– Прости меня, Женя, я совсем запутался, помоги! – упавшим голосом проговорил он.

– А ты не бойся, – ответил Евгений. – Уйдешь от них, нас будет двое, потом еще прибавится.

Коля покорно молчал.

Когда Мазуров уезжал, Бегунов незаметно от других подошел к Евгению. Видимо, страх в нем еще крепко сидел. Чтобы никто не услышал, он сказал Евгению на ухо:

– Жди меня на паровозоремонтном, кончаю волынку, жить хочу!

…Раздался звонок колокола. Евгений всполошился. Родная станция, родной завод, на которые жадно, с тоской смотрел, удалялись в сторону. Мазуров быстро схватил свой чемодан и на ходу спрыгнул с подножки вагона. «Будь что будет!» – подумал он.

По дороге к дому его нагнал Димка.

– А я только вчера вернулся, – сказал он, поравнявшись с Евгением.

– Надолго? – спросил Мазуров.

– Как знать…

– Ну, тогда проваливай, нам с тобой не по пути, – и Евгений быстро зашагал по знакомой дороге.

Слабо светило солнце. Роса долго не высыхала. На опавших листьях искрились прозрачнее капельки.

Первое утро в родном городе после вторичной долгой разлуки! Его никогда не забудет Мазуров.

…Евгений долго гладил короткие мягкие волосы Раисы и робко, как в первый раз, дотрагивался до ее свежевыглаженной скользкой спецовки. В глазах Раисы светилась тихая радость.

В этом коренастом мужчине, ее муже, Евгении, она видела великана, в его взгляде она улавливала смелость и решимость, каждое слово было добрым, душевным.

– Пусти, Женя, пусти, – говорила она, все сильнее прижимаясь своим хрупким телом к широкой груди Евгения. – Мне пора, я и так опаздываю в депо.

Но она сама удерживала его, руки ее цепко лежали на плечах Евгения. Все было как в первый вечер замужества. Но в какое-то мгновение Раиса отстранилась, схватила пальто и выбежала из комнаты.

– Раечка, Раиса!..

Евгений оторопел от счастья, все путалось у него в голове, все кружилось перед глазами.

– А ты, дяденька, не идешь на работу? – раздался вдруг за спиной Евгения голос Славика.

Евгений бросился к кроватке, стиснул сына в объятиях. Но Славик не унимался:

– Я с бабулей тоже не работаю, мы дом караулим.

Евгений пропустил мимо ушей слова Славика, пощекотал его голую пятку, и тот как шарик покатился в угол кроватки.

Но о своем вопросе Славик не забыл.

– Ты тоже будешь дом караулить? – С детским упрямством спросил он Евгения.

Евгёний вздрогнул, а Славик не отводил от него счастливых глаз.

– Да что ты так смотришь на меня, сокол мой ясный! И я буду работать. А как же? Зачем же мне дом караулить?

Улыбка сошла с лица Евгения. Слово «караулить» резануло слух. Гнетущее прошлое вспыхнуло перед глазами. Но Славик отгонял его, качаясь на широких ладонях отца.

В самые юные годы Евгений был хищно затянут в преступную среду и вскоре, как розовая ветка, которую окутали колючками, стал высыхать от паразитического образа жизни.

Но умелые руки садовника, советские люди вовремя переместили увядающую ветку в плодородную почву. Корни не были повреждены. Розовый цвет снова обрел жизнь.

Евгений был счастлив, и не мог не вспомнить с благодарностью тех, кто вернул ему это счастье. В нем возродилась воля, она крепла и звала его к делу.

Всю дорогу, от дома до ворот вагоноремонтного завода, мысленно шел рядом с ним майор Везиров. Из-под густых его бровей на Мазурова испытующе и ободряюще в то же время смотрели умные, строгие глаза. Чуть подальше шагал Давид Захарович Мачаберидзе, дружески кивая Евгению. Все, все ему желали удачи…

Когда Евгений оказался на территории завода и удары кузнечного молота, гудение токарных и фрезерных станков, покряхтывание подъемных кранов наполнили его уши гулом, он почувствовал себя так, как будто только вернулся из отпуска, и все дело стало только за тем, чтобы отметиться в табельной.

…Мазурову не пришлось долго стоять в приемной директора. Спустя несколько минут он сидел напротив него и с нетерпением ожидал, когда тот закончит телефонный разговор.

Евгений не отрывал глаз от большого рябого носа директора, который как-то отрывисто говорил в телефон; от всей его грузной фигуры веяло холодной несговорчивостью…

– Я вынужден отнять несколько минут вашего времени, – обратился Мазуров к директору, после того, как тот перестал возмущаться «упрямством» какого-то работника. – Лет пять тому назад я работал на этом заводе, но потом был арестован за серьезное преступление.

– Покороче, молодой человек, я не судья и нечего оправдываться передо мной, и так своих хлопот полно.

– Я прошу, чтобы вы вновь приняли меня на работу, я токарь и еще…

Директор поднялся, энергично вытянул вперед руку с растопыренными пальцами и этим жестом прервал Евгения.

– Понимаю, понимаю. Еще плюс ко всему вы перевоспитались и осознали свою вину. Еще скажете, что очень любите наш коллектив?! – Насмешливая улыбка ширилась на директорском лице.

– Я хотел сказать, что здесь работает и моя жена, – продолжал Евгений, но директор снова прервал его.

– Ты уж, браток, не за того меня принял, я сам умею петь, – многозначительно сказал он. – Вот так! – и директор приподнялся с кресла, подчеркивая этим, что разговор с Мазуровым окончен.

Но Евгений не тронулся с места. Он еще надеялся, что грозный начальник проявит хоть какую-нибудь заинтересованность в его судьбе. Но тот смотрел куда-то в сторону.

– Вот что я вам посоветую: – сказал он вдруг, резко повернув свое лицо к Евгению, – ехать, куда глаза глядят, здесь вас знают. Понятно?!

Разговаривать дальше было бесполезно. Тяжело было Мазурову оторвать себя от стула, но, превозмогая собственную усталость, он все же поднялся.

– Я, товарищ директор, вправе занять свое место за станком, как миллионы честных людей. – Директор поджал губы и ухмыльнулся. – Уезжать куда-либо не думаю. За совет спасибо. – И Евгений вышел.

Раиса понимала Евгения и верила ему не меньше, чем он верил сам себе. Как могла, Раиса пыталась облегчить его участь, но в эту минуту она была бессильна. Евгений рассказал о своей встрече с директором и, прикурив уже которую папиросу, нервно зашагал по комнате. В выражении его лица Раиса не заметила ни злобы, ни отчаяния. Однако же Евгений снова был неспокоен, а она всегда боялась, когда он бывал таким. Волновалась и Варвара Васильевна. Молча взяла она чайник и направилась к дверям, но, будто вспомнив о чем-то, вернулась с полпути.

– Да что ты разволновался, Женечка, не здесь так в другом месте найдется работа, – обратилась она к сыну. – И не возмущайся. Так оно и есть: опозориться гораздо легче, чем смыть с себя позор. А мало ли таких начальников, которым нужны одни только болты да гайки. Не до человека им. У них болты на уме…

Мать старалась улыбаться, но Евгений видел, что она снова страдает из-за него.

Евгений обнял мать, перехватив чайник свободной рукой.

– Ничего не говори мне, мама, я и так все понимаю.

– Ты, уж, пожалуйста, не расстраивай маму, – вмешалась в разговор Раиса. – Стань на место директора. Трудно все-таки ему решать такие вопросы. Люди ведь разные бывают. Директор не виноват…

– Но во всех случаях жизни, по-моему, люди должны оставаться людьми, – сказал Евгений.

– Однако, являясь людьми, как ты говоришь, Женечка, некоторые все же не перестают причинять другим много зла. К сожалению, у некоторых это входит в привычку.

Евгений никак не мог понять, почему Раиса взяла под защиту «своего» директора.

– Нет, нет, не согласен о тобой, – говорил он. – Разве это директор? Это какой-то костоправ…

Раиса расхохоталась.

– Глупенький ты мой, еще скажешь, что я не верю в тебя… – Ах! боже мой! – но ведь ты держишь в руках совершенно пустой чайник. Немедленно марш на кухню!

Когда Евгений вышел, Рая обратилась к Варваре Васильевне:

– Откуда же знать нашему директору, что у Жени прекрасная душа!..

Евгений очень устал за день. Все время он пересиливал себя, стараясь скрыть от матери и Раисы охватившее его волнение. К вечеру, утомившись, он рано лег, но так и не заснул до самого утра.

«Почему Раиса должна оправдывать явно несправедливый поступок директора? Если на родном заводе меня не приняли, то где же тогда примут? Может быть, директор прав – уехать, куда глаза, глядят?» Мысли перебивались, путались в голове…

Как всегда, Евгений и назавтра провожал Раису на работу. Всю дорогу они шли молча, только изредка обменивались взглядами. У проходной завода Евгений спросил:

– Сегодня в кино пойдем?

– Обязательно, только возьми билеты в «Красный Дон», ты еще не был в новом кинотеатре.

– Я возьму на первый сеанс, и мы со Славиком встретим тебя здесь, а то он опять заснет до кино.

– Лады! – сказала Раиса и побежала в проходную.

Евгений с любовью посмотрел ей вслед. Но захлопнулись железные ворота и сердце его снова дрогнуло. За этими воротами должна была начаться его новая жизнь… Должна была!

Евгений не успел сделать несколько шагов от проходной, как рядом, за спиной раздался голос Димки:

– Завалился, дружок?

Евгений не обернулся, но по голосу сразу узнал, что это Димка, и замедлил шаги.

– Что же ты насупился, как лягавый? Ишь, какой пижон, с галстуком, – сказал Димка, поравнявшись с Евгением. – Придется тебе напомнить о наших порядках.

Мазуров остановился, спокойно закурил и, не предлагая папиросы Димке, все еще держал в руке коробку.

Перед ним стоял мужчина лет тридцати пяти, худощавый, с холодными, безжизненными карими глазами, остро выступавшим худым подбородком. Потрепанная одежда придавала Димке вид опустившегося алкоголика.

«Прошли годы, – подумал Евгений, – а ты остался таким же наглым, каким я тебя знал».

– Что тебе от меня нужно? – спросил Мазуров.

– Урка[10]10
  Урка – девка.


[Закрыть]? – бросил в ответ Димка, загадочно моргнув глазом в сторону проходной.

– Не смей так выражаться, это моя жена, понял, моя жена! – снова повторил Евгений.

– На минуту допустим, что она твоя жена, – ехидно сказал Димка, – но это не меняет дела, не прикидывайся дурачком.

– Что ты от меня хочешь? – снова повторил вопрос Мазуроз.

– Ого, какой культурный стал, сразу видать, деловой человек, не то, что я.

Мазуров не дал Димке закончить мысль.

– Давай свернем в переулок, на нас смотрят.

Мазуров уже давно заметил, как мужчина лет сорока в черном пальто стоял у газетной витрины и не спускал с них глаз. Вот он отошел от витрины и медленными шагами направился к ним, постукивая мундштуком с папиросой о портсигар, и то и дело заглядывая в глаза Димке. Как бы перехватывая взгляд человека в черном пальто, Димка сказал:

– Пусть пялит зенки, наплевал я на всех. Тем паче – сейчас, когда я заручился липовой тухтой[11]11
  Тухта – подделанный, фиктивный документ.


[Закрыть]. – Он нагло засмеялся и добавил: – Парень вернулся с Севера, работал по вербовке – ему все льготы! А ты, Женька, не кривляйся, как невинная девчонка. У урки-то твоей подруги есть? – и, выставив гнилые зубы, еще раз моргнул в сторону проходной.

Мазуров почувствовал страшную раздраженность. Казалось, вот-вот его пальцы вцепятся в горло Димки. Но рядом стоял человек в черном пальто.

– Разрешите прикурить, – обратился он к Мазурову.

Не успел незнакомец отойти, как Димка снова заговорил:

– Ну, что скажешь? Стол за мой счет, ты же знаешь, у меня ни кола, ни двора, а цеплять живых – дело твое…

– Как ты сказал?

– Цеплять, говорю, живых – за тобой, А за сармаком[12]12
  Сармак – деньги.


[Закрыть] дело не станет.

Евгений не промолвил ни слова. Он так пристально посмотрел в глаза Димки, что ясно увидел в них свое отражение. Ему стало даже неприятно. Мазуров постоял секунду-другую, потом просто, как ни в чем не бывало, плюнул Димке в лицо, неторопливо повернулся, и пошел своей дорогой.

После кино Евгений с женой и Славиком возвращались домой. Он отвечал на бесчисленные вопросы малыша, вместе с ним удивлялся и радовался самым незатейливым вещам, которые могут увлечь ребенка.

Все, что в душе согревало и волновало Евгения, мог ощутить так сильно только тот, кому пришлось пережить годы невольной разлуки.

Когда они проходили через центральный городской парк, Славик настоятельно потребовал, чтобы отец слепил для него из снега Деда Мороза.

Евгению и Раисе удалось уговорить сына оставить эту затею, зато ему разрешили играть в снежки. Славка был счастлив. Он бегал вокруг скамейки, на которой сидели отец с матерью и, хитро улыбаясь, забрасывал их сухими сыпучими комками снега.

Луна стояла высоко. Снег искрился на земле, на деревьях, на крышах домов.

Евгений положил руку на плечо Раисы.

Было хорошо, спокойно так сидеть, но Евгений вдруг отстранился от Раисы.

– Пошли, Раечка, – сказал он и, пропустив ее вперед со Славиком, сам остановился: прячась под тенью деревьев, к Раисе шел Димка.

– Я, мадам, может быть, и не в очень деликатной форме, но могу представить вам молодого человека, – обратился Димка к Раисе, показывая на подошедшего Евгения.

– По добру говорю, не становись поперек дороги, – спокойно сказал Евгений.

На этот раз Димка не собирался шутить. Он выхватил из-под бушлата большой нож с двусторонним лезвием.

Евгений знал, как поступают в таких случаях безоружные люди. Ударом ноги в живот он свалил Димку, выхватил нож из его руки и отбросил в сторону с такой силой, что тот вонзился в ствол дерева. Димка не успел опомниться, как его кулаки были прижаты за спиной сильными руками мужчины в черном пальто. Теперь уже Евгений не сомневался: из уголовного розыска.

– Оставьте его, Мазуров, – обратился человек в черном к разгоряченному Евгению. – Пусть успокоится.

Когда мужчина в черном, давая закурить арестованному, протянул ему открытый портсигар, Димка невольно вздрогнул. Внутри, на крышке портсигара лежала фотокарточка. Димка сразу узнал себя. Фотокарточка была та самая, которую перед побегом из колонии он подарил «Гречухе» – Двойнову.

Евгений третий раз перечитывал письмо заместителе начальника колонии по политико-воспитательной работе майора Везирова.

Каждое слово в письме напоминало Мазурову всю его сложную жизнь: периоды самообмана, заблуждений, душевного опустошения, время пробуждения и, наконец, активного противостояния всему уголовному прошлому. Процесс ломки был мучительным, сложным, но тем решительнее выскабливались, вытеснялись из души Мазурова плесень и грязь, скопившиеся за годы воровской жизни. Однако, очистив себя от скверны, Мазуров уже полностью, безраздельно принадлежал людям, дружно и радостно создающим общественные блага. Его руки, его ум стали принадлежать коллективу.

«Я рад, – писал майор Везиров, – что ты наконец-то поверил в себя, убедился, что твоя судьба в твоих руках… Не падай духом, один директор – это не народ, не страна и не Советская власть…»

Заметная сгорбленность, низкий рост и большая голова делали Петра Алексеевича некрасивым. Ему было пятьдесят лет, но он выглядел гораздо старше. Зато был подвижен, быстр и это привлекало.

Петр Алексеевич обладал и другим достоинством – умел выслушивать людей. Еще до войны, будучи молодым партийным работником на железнодорожном узле, он уже пользовался авторитетом. Пожилые рабочие при случае говорили: «Если батька узнает, разберет по косточкам».

В суровые годы сражений с фашистскими захватчиками он командовал партизанским отрядом. Основной костяк отряда составляли местные жители, знавшие Петра Алексеевича еще до войны.

Сейчас же после освобождения родного города от оккупантов Петр Алексеевич был избран председателем райсовета.

…Петр Алексеевич встретил директора вагоноремонтного завода Петухова как всегда по-дружески. Как-никак, оба сражались в одном партизанском отряде, вспомнить было что.

– Знаю, пора у тебя горячая, – обратился Петр Алексеевич к Петухову, – задерживать не буду. Металл подбросили?

Петухов утвердительно кивнул головой. Они закурили.

– Видишь ли, у меня на днях был необычный гость. Да, да, необычный… Не каждый находит в себе мужество заявить так, как он: «Я, – говорит, – отбыл наказание за серьезное преступление…»

Петухов насторожился. Он старался припомнить, где и когда уже слышал подобный разговор. Вспомнил, но промолчал.

– И вот, – продолжал Петр Алексеевич, – заходит ко мне молодой парень, пережил немало, «воры» крепко его потаскали. Парень и говорит: «Имею специальность – токарь, прошу помочь устроиться на работу». Я спрашиваю: «К кому-нибудь, обращались?» «Да, – говорит, – обращался, но мне отказали. Не верят, боятся. А у меня семья, ребенок и мать-старуха…»

Петр Алексеевич приподнялся, сделал несколько шагов по кабинету и снова сел, уже на диван.

– И, представь себе, стоящий человек… Я его спрашиваю: «Где же вы были? Кто вам отказал в приеме на работу?». «Не вспомню, – говорит, – фамилии директора, вот вы – Советская власть, вы и направьте меня ка работу, хочу работать и жить, как все честные люди…». Ну, я уж от него не отставал. «Как же, говорю, не помнишь фамилии директора?» А он улыбается, слова даже его вспомнил, директорские, значит. И повторяет их точь-в-точь. Вроде такие: «Ты уж, браток, не за того меня принял, я сам умею петь». Услыхал я эти слова и говорю тому парню: «Чего же тут гадать, директор этот и есть Петухов».

Петр Алексеевич, оголив крупные неровные зубы, рассмеялся.

– И фамилия того парня мне запомнилась, – продолжал председатель. – Постой, как там его? Ага, да, Мазуров, Мазуров его фамилия, – проговорил Петр Алексеевич и выжидающе посмотрел в глаза Петухову.

– Да, да, – и улыбаясь, и смущаясь, подтвердил Петухов. – Верно. Мазуров… Представь себе, был такой у меня.

Крученая стружка летела из-под резца, обнажая зеркальную поверхность болванки.

Евгений напряженно следил за работой станка.

Когда Петухов опустил свою увесистую руку на его плечо, он тревожно обернулся.

– А, товарищ Петухов! Здравствуйте! – узнав директора, обрадованно, громко, произнес Мазуров, стараясь перекричать грохот работающего станка.

Широко расставив ноги, то и дело покачиваясь из стороны в сторону, Петухов опытным взглядом старого станочника стал следить не только за самим станком, но и за всеми проделываемыми Мазуровым операциями.

– Ну, как старушка? – спросил он у Евгения, кивая головой на станок. – И я, брат, когда-то выжимал из него все мощности. – Петухов ловким движением руки остановил вдруг станок, но в ту же минуту так же легко и быстро переключил рычаг, и станок заработал снова.

Мазуров был растроган не столько простотой и общительностью Петухова, сколько его рабочей, профессиональной хваткой. Он его никогда себе таким не представлял. Евгений даже осмелел перед Петуховым, сразу почувствовал в нем собрата, однокашника.

– В любви, говорят, нет возраста, – сказал он директору. – Я стараюсь ухаживать за станком, как за молоденькой невестой.

– Эге, смотри-ка! – дружески погрозил пальцем Петухов. – Как бы Раиса Родионовна тебе кудри за невесту не повыдергала. – И крепко, по-приятельски пожав Мазурову руку, направился в глубь цеха.

Мазуров с минуту смотрел вслед Петухову: «Человек! Сколько в нем доброты и щедрости. А ведь с первого взгляда это и не почувствуешь…»

Евгений на заводе не отставал от своих товарищей. Сложные механические работы, отлично выполненные им, заставили мастеров цеха сразу же обратить на него внимание. Но не всегда Мазурову была приятна похвала, произносимая по его адресу. Некоторые уже немолодые рабочие, не прочь были вспомнить о его прошлом. «Тюремный мастер!» – как бы дружески, шутя, говорили они вполголоса, подходя к Евгению. И все же он не огорчался. Он работал! Он жил!..

Евгений очень остро ощущал необходимость пополнить свои знания. Все время его преследовала мысль о том, что он глупо, нелепо расстался с учебой. «Да, это была измена самому себе, своему пути в жизни!». Теперь он часто ловил себя на мысли о том, что вынашиваемая еще в детстве мечта сделать из стали «человека-автомат» снова овладела им.

И еще одно обстоятельство заставляло Евгения всерьез подумывать об учебе. Он все время чувствовал разрыв между тем, что знала Раиса и что знал он сам. Вопросы, которые казались ей самыми элементарными, представлялись ему порой сложными, неразрешимыми. Раиса никогда даже не намекала ему на это, а если и делала для него что-нибудь, то напоминала как бы между прочим, на ходу. «Я там книгу тебе принесла, обязательно прочитай»…

С наступлением весны пустая этажерка, стоявшая рядом с кроватью Евгения, вся снизу доверху заблистала корешками новых книг. На самой верхней полочке, на книгах лежала программа для поступающего в вуз.

Евгений и не помышлял, что ему когда-нибудь придется снова встретиться с теми, которые хотели уничтожить в нем все человеческое… Он не знал, что в то время, когда он горел желанием работать и учиться, крепкой мужской рукой налаживать пошатнувшееся в доме хозяйство, за ним, как волк за ягненком в горах, гнался по пятам «Гречуха» – Двойнов.

«Гречуха» чувствовал себя отставшим от стада зверем. Известие о провале Димки застало его врасплох: все надежды на то, что после приезда он начнет жить на всем готовом, не сбылись.

Начать «ходить на дело» с первого дня не так-то просто, рискованно – старые связи были потеряны, вовлекать новых людей в уголовную западню было нелегко. Люди вокруг трудились и наслаждались результатами своих усилий, отсеивалось от них на тропу преступности все меньше и меньше отщепенцев, паразитов. Черные дни наступили для человеческих отбросов, для профессиональных воров!

Однако Двойное все еще на что-то надеялся! Он даже начал встречаться со старыми знакомыми, которые когда-то кое в чем оказывали ему услуги. Это были либо трусы, опустившиеся, заспиртованные алкоголики, либо закоренелые бездельники, гомосексуалисты, всю жизнь лепетавшие холодными, посиневшими губами о своей извращенной, пламенной любви…

«Гречуха» неистово метался по городу и плутоватыми, ненасытными глазами жадно вглядывался в человеческие лица. При виде шприцев на аптечных витринах, он судорожно вздрагивал всем телом: не мог жить без морфия.

Однажды Двойнов остановился у витрины продмага. Он был не один. Женщина лет сорока, со старомодной сумочкой, с дешевыми, крикливыми кольцами на пальцах, закусив горящую сигарету жирно накрашенными губами, о чем-то скучно, гримасничая, разговаривала с ним.

Мазуров сначала их не заметил. Он стоял у той же витрины и разглядывал выставочные подарки.

– Вот он, кто заложил[13]13
  Заложить – значит, выдать соучастника.


[Закрыть] Димку, – вдруг зашептала женщина, толкая локтем Двойнова.

Через огромное стекло спокойные глаза Евгения встретились с ледяным взглядом Двойнова. Евгений презрительно отвернулся от старого знакомого и не спеша влился в людской поток.

– В-о, как! – проговорил Двойнов, злобно глядя вслед Евгению. – Ну, шкура, теперь от меня не уйдешь.

После весеннего разлива широкая прозрачная река стремительно несла свои воды, без конца выбрасывая на берег гигантские веера пены.

Волны, то поднимая, то опуская лодку, перекатывались через весла. Когда лодка с шорохом врезалась в разноцветные мелкие береговые камешки, Евгении первым выпрыгнул на берег. Раиса быстро подала ему связку книг, корзину с продуктами. Они пошли поляной к опушке леса…

Почти одновременно с ними на другом берегу реки к своей лодке подошел «Гречуха» – Двойнов. Но не успел он перемахнуть своей тощей, с выпуклой грудью фигурой через борт лодки, как сзади кто-то его окликнул:

– «Гречуха!..» Здорово, рыбак!

Двойнов в недоумении обернулся. Оперся на весло и, придерживая лодку, старался разглядеть незнакомца.

– Я от Димки! – заговорил тот.

Что-то нехорошее почудилось вдруг Двойнову в пришельце. Дрожь пробежала по телу. Задергались на расслабленных руках исколотые иглами мышцы.

– Вы наверное с кем-нибудь меня спутали. Во-первых, я не рыбак, во-вторых, никакого Димку я не знаю. – Двойнов сильным рывком оттолкнул лодчонку от берега, и она закачалась на волне.

– Да что ты, «Гречуха», я от Димки-«Кота», погоди наставлять «дулы», лучше поговорим.

Услыхав слово «дулы», Двойнов немного успокоился.

Он миролюбиво протянул незнакомцу руку.

– Ну, выкладывай!

– «Мишка косолапый», майданчик, – ответил незнакомец, соединяя в пожатии свою руку с рукой Двоинова.

– Ну, потом… – повторил Двойнов с нетерпением.

Незнакомец закурил, протянул «Гречухе» папиросы.

– Я сидел в соседней камере, – сообщил он спокойным тоном. – Но ко мне пристроили суку. Я по морде видел, что он был человеком кумы[14]14
  Кум – на преступном языке, оперативный работник милиции.


[Закрыть]. Но я успел постукаться с Димкой и все узнал. Я ему дал знать, что скоро должен уходить, что за себя выдал следователю одного лопуха. И вот Димка через волчок бросил мне в коридор эту записку, по ней я тебя и нашел.

Незнакомец разул левую ногу и из задника ботинка вынул вчетверо сложенную бумажку.

– Нужно топать, больше задерживаться нельзя, скоро придут купальщики, – сказал Двойнов, прочитав записку.

– Куда торопиться?

– Что, не понимаешь? За ним же, за этой сукой. Я без письма узнал, кто Димку заложил…

Незнакомец насторожился, в его глазах появилась нерешительность.

– Но я никогда мокрушником не был, – произнес он твердым басом.

– Я и без тебя справлюсь. Мы больше не вернемся в город, оттуда же отдадим концы…

Незнакомец стоял в тягостном раздумье. Очевидно, колебался. Двойнов подтолкнул его и тот нерешительно направился к лодке.

– Не веслом ли собираешься, того? – «Косолапый» провел рукой по горлу, что означало: покончить с Мазуровым.

– Не беспокойся, – ответил Двойнов, показывая на финку и на пистолет в кармане. Упираясь веслами в разноцветные камешки, он со всей силой оттолкнул лодку от берега.

…Раиса говорила про один из законов физики и в связи с этим горячо доказывала что-то.

Евгений радовался ее упорству, он верил ей, знал, что ради него она пойдет на все. Точно так же он знал, что ради Раи ни перед чем не остановится. Жена стала для него всем на свете.

Двойнов появился неожиданно. Раиса даже испугалась, побледнела. Евгений молча заслонил ее собой.

Двойнова он увидел сразу. Евгений знал, он пришел отомстить. Он только старался разглядеть спутника Двойиова, который шел сзади, но сделать этого не смог. Либо тот хоронился, либо нервы у Евгения сдали. «С оружием», – мелькнула у него мысль, когда еще раз оглядывал «Гречуху».

– Возиться с тобой не стану! – заговорил первым Двойнов. – Наши законы тебе известны.

– Знаю, не пугай. Я готов, – Евгений сделал шаг вперед. – Знал я, что встретимся.

Евгений заметил, как кровь залила глаза Двойнова, «Гречуха» медленно вынимал правую руку из кармана. Евгений не успел сделать и одного шага, как здесь произошло что-то молниеносное. Спутник Двойнова вдруг метнулся к нему, коротким неотразимым движением схватил его правую руку и выкрутил за спину.

– Ты… ты… что, Косолапый? – успел только проговорить Двойнов, как горло его было перехвачено сзади, другой рукой напавшего.

Евгений медленно опустил руку, занесенную над головой Двойнова.

«Гречуха» шел под охраной двух работников милиции. Рядом усталой походкой шагал «Мишка Косолапый», в котором Евгений только теперь узнал работника уголовного розыска, встретившегося ему еще зимой, когда тот был в черном пальто.

«Вот она, романтика воровской жизни – шел и думал Евгений. – А ведь и „Гречуха“ мог стать человеком».

– Ты горяч, Женечка, успокойся. Боже мой, я и сама вся дрожу. Как все это произошло! – Рая шла рядом, держась за локоть Евгения. – Завтра первый экзамен в институте. Ты не забыл? О, чем ты сейчас думаешь?

Евгений ответил не сразу.

– Я думаю о судьбе человеческой. А к экзаменам, ты знаешь, я готов.