Текст книги "Годы на привязи (цикл рассказов)"

Автор книги: Акмурат Широв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Огромный купол в руинах – гнездовье птиц, обиталище змей и насекомых – стоял на караванном пути.

Логинов пошел смотреть мазар. Напуганные птицы вылетели из пробитых стен. Посредине лежала могильная плита с арабской вязью.

Литератор вышел, красные лучи заходящего солнца ударили в глаза. Подошел к очагу. В казане жарилось мясо.

Его первым пропустили к кувшину. Шумно умыв лицо и руки очень уж скудно текущей водой, Логинов попросил Клыча слить ему на шею:

– Не жалей!

Клыч полил. Утираясь, довольный, посвежевший Дмитрий заметил, что старик чем-то недоволен. Алик взял кувшин и слил обильно Аману:

– Мойся, брахман ты наш, черная твоя душа!

Старик спокойно встал, подошел к моющимся, взял кувшин двумя руками, одной – за ручку, другой – за горло, и тремя скупыми струйками умыл Алика.

– Хал-ага, воды же много, тут и колодец есть, – с досадой сказал Алик, принимая это за чудачество.

Караванбаши ничего не ответил, но под его тяжелым взглядом Алик запнулся. Старик наполнил на четверть свой кумган и пошел за бархан совершать омовение.

– Дело тут не в воде. Безводье научило беречь каждую каплю, – объяснил Аман.

– С какой стати мы должны придерживаться изживших себя традиций? – возмутился Алик.

– Дедушка считает, что воду в пустыне надо беречь, как и слова, – сказал Клыч. – Слова сказанные не умирают, они живут в пустыне вечно…

Сидели у костра, пили чай. Рядом чернел купол мазара. Небо было усеяно звездами.

– Хал-ага, чей это мазар?

Старик лежал на боку с пиалой чая и тихо задумч иво смотрел вдаль.

Клыч рассказывал:

– Жил на берегу многоводной реки садовник. Однажды ему нагадали, что он утонет. Садовник решил перехитрить смерть, уйти подальше от воды, в пески, и стал в пустыне пасти овец, забыв о своем страхе. Однажды в жаркий полдень искал он отару и заблудился. Кувшин на седле болтался пустой. Мучила нестерпимо жажда. И вдруг – о провидение! – увидел на такыре небольшую лужицу. Сошел с ишака и приник к ней ртом, да так и не смог поднять голову. Утонул.

– Психологически это можно объяснить. В тот миг вспомнилось ему предсказание, испугался и захлебнулся, – предположил Алик.

– Там, где он утонул, поставили купол, чтобы мазар напоминал путникам о божественном предопределении. Так гласит легенда.

– Да какое предопределение! – засмеялся Алик. – Все просто!

– Дедушка говорит, так оно, может, и есть, вам ученым людям виднее.

– Двумя силами управляемы и связаны все люди: божественным предопределением и человеческой деятельностью. Нельзя преуспеть, полагаясь только на одно предопределение, так же как и на одну человеческую деятельность: необходимо сочетание обоих, – процитировал откуда-то Аман.

Наташа веселилась, что-то рассказывала всем. Клыч прятал взгляд. Старику не нравилось, что она говорит свободно, не прикрыв рот. Логинов и Аман слушали ее внимательно. У Алика на лице была ирония.

– Пойду позагораю! – Наташа отошла чуть-чуть и, легко скинув платье, легла на песок.

Старик поперхнулся чаем, встал, подошел к ней, посохом подцепил платье и, отвернувшись, кинул ей. Алик, кивая на Хал-агу, хихикал.

– Гляжу на эти изумительные создания природы, созерцаю их и наполняюсь радостью, – сказал Аман. – Не понимаю этих кобелей вроде Алика. У них одно в голове. И это высшая цель! Природой обладать, женщиной обладать, всех и все покорять! Все портить и превращать в отхожее место. Скоты!

– А ты предпочитаешь слияние через созерцание? – язвительно ухмыльнулся Алик.

На краю такыра возвышалась гранитная скала. Под скалой белела гора костей и черепов.

– Я читал у кого-то, что на стыке вот таких гор и степей зарождаются новые этносы! – сказал Аман.

Над костьми и черепами парила огромная черная птица.

– Гриф! Ребята, гриф, мифическая птица! – закричал Алик.

Гриф дал круг над караваном и стал камнем падать на людей.

– Берегись! – вскрикнул кто-то.

Караванщики вжали головы в плечи. Но гриф уже воспарил в безоблачное небо и делал новый круг, чтобы снова обрушиться на караван.

– Сейчас зародится новый этнос! – заметил Алик.

– Но грифы же питаются падалью, я в учебнике читала! – воскликнула расстроенная Наташа.

– Значит, мы и есть падаль! Мы падаль! – крикнул Аман.

Эхо повторило его слова. Гриф приближался.

– Если не убьем, кому-то пробьет череп! – предупредил Алик.

Клыч вынул двустволку и прицелился в хищника.

– Остановись! Что ты делаешь! – закричал Логинов.

– Грифы редкая птица! – возмутился Аман.

– Хорошо бы, чтобы он полакомился твоим умным мозгом, может, от этого гриф станет благороднее! – издевался Алик.

– Ребята, мы же в ЛГУ проходили, как же так?! Огромный черный хищник снова пикировал.

– Машите над головой концом веревки! – подсказал Клыч.

Все отчаянно замахали, услышав трепет крыльев. Пронесло.

– Если убьем, самка будет мстить: вон она, на скале сидит!

– Ждет падали!

– Придется и ее прикончить!

– Давайте не убьем – попугаем выстрелом!

Один за другим раздались два выстрела. Но птицу это только раздразнило.

– Больше она не промахнется! Кому-то конец!

– Ну его! Давай, Клыч, прикончь!

Гриф упал камнем, но теперь уже до земли, и ударился о камень.

Самка поднялась с отчаянным клекотом.

– Не мы первыми напали! – оправдывался Клыч, заряжая ружье.

– Нам же читал сам профессор Шенкман! – недоумевала Наташа.

Самка еще долго кружила над ними.

Снова начались пески.

Неожиданно появилось, словно из-под земли, несколько солдат в ботинках и колониальных панамах и приказали дулами автоматов повернуть в сторону. Один из них сердито что-то кричал. Впереди пришел в движение большой холм и странным образом отъехал. Показался зев шахты со стальным сверкающим носом ракеты.

Караванщики никак не могли унять охватившую их дрожь.

– Да успокойтесь, ничего не случилось!

– А кто волнуется?

– Сейчас начнем ссориться из-за пустяка.

– Нашел пустяк!

– Старик прав. Нам действительно угрожает опасность.

– Что за суеверие! Взрослые люди, а верят в чепуху! – сплюнул Алик.

Клыч подошел к деду. Старик ему что-то сказал. Клыч вернулся:

– Дедушка предупреждает, если тот, на ком вина, не признается…

Алик:

– Вот ты сам и покайся!

– У меня совесть чиста!

– Может, ее надо подчистить? – съязвил Аман.

– Но я ничего плохого не делал!

– О чем вы спорите? – Наташа ничего не понимала.

– Успокойся, Наташа!

– Мало ли что! Чувство вины у каждого должно быть!

– А я говорю, ничего дурного не делал! – заорал уязвленный Клыч.

– Убивал? – подавил его голосом Аман.

– Откуда?

– От верблюда! – подсказал Алик.

– Отвечай прямо на вопрос, не увиливай: убивал? – Аман вплотную подошел к Клычу.

– Нет! – закричал ему в лицо Клыч.

– Распутничал?

Клыч покраснел, обмяк, стал заикаться.

– Отвечать на вопрос! Ну? Распутничал?

– Ты что, не видишь, что он девственник? – засмеялся Алик. – Натаха, как тебе кажется?

Клыч злобно покосился на Алика.

– Аман, оставь юношу в покое, – попросил Логинов.

– В самом деле, – поддержала его Наташа. Аман не отступал.

– Воровал?

– Да, – ответил Клыч с трудом. – В детстве, мелочь из кармана отца. – Он вспотел.

– Признался – уже хорошо. Стыдно?

– Не видишь, что ли? – разозлился Алик.

– Тебя не спрашивают, и до тебя дойдет очередь!

– Вот это видишь?

– Извинись!

– Сейчас! Дождешься!

Аман принял позу каратэка, мгновенно сосредоточившись, напрягшись, испустил целенаправленный резкий крик. У Алика закатились глаза, он пошатнулся и сел. Все были ошарашены.

– Ладно, продолжим. Завидовал? – спросил Аман, как ни в чем не бывало.

– Черной завистью – нет!

– Лгал?

– Врал. – Клыч покосился на Алика.

– Не отвлекайся! Насмехался над другими?

– Нет.

– Клеветал?

– Наговорил на себя.

– Злословил?

– Да, говорил плохо о бывшем друге.

– Озлоблялся?

Алик сидел смирный. Глаза стали кроткими, как у кролика. Наташа подошла к нему, потормошила:

– Алик, что с тобой, Алик?..

– Так. Озлоблялся?

– Да.

– Богохульствовал?

– Я в бога не верю!

– На словах или в душе?

– На словах.

– А в душе?

– Не знаю, не думал.

– Что ты с ним сделал? – Наташа сердилась.

– Хорошо, верну его в прежнее состояние. – Аман пронзительно крикнул, направив звуковой удар на Алика.

Алик пришел в себя. Покачивая головой, встал:

– Ну ты даешь!

– Сейчас Алика проверим. Ну-ка, посмотри мне в глаза!

– Пошел ты! Не дано тебе судить! Суди себя, если тебе это нравится! А других не трогай! Каждый сам знает, как ему жить. Надо будет, отвечу. Но не перед тобой!

Аман неожиданно обмяк. Он грустно смотрел на Алика.

– Несчастный ты человек! Жаль мне тебя! – сказал он тихо. – Не знаю, есть ли тот свет, будем ли держать там ответ. Но знаю, что мы в ответе за эту жизнь. И расплата – здесь! Каждый прожитый день надо подвергать суду своей совести, чтобы потом не делать кроличьи глаза: за что, мол, бог меня наказывает! Не бог наказывает, а сам человек себя. Не хочешь быть наказанным, живи по совести! Больше всего я ненавижу ложь! Логинов, я тебя тут наслушался. Ведь ты все время лжешь! Вернее, не лжешь, говоришь ты мало, – боишься сказать правду. Малодушничаешь. Отсюда все твои беды. Ты совестлив и в то же время труслив, вот и мечешься. Почему бы тебе не набраться мужества и не сознаться во всем? Ведь ты приехал в эти пески в поисках островка спасения, оазиса света? Так?

– В чем я должен сознаться?

– Прекрасно знаешь в чем! Сейчас в голове у тебя то, в чем должен сознаваться. Твоя совесть прекрасно знает – в чем. Она подскажет. Давай!

– Аман, я уже признался себе. Почему я должен перед всеми? И вообще это не тактично, брать на себя роль учителя!

– Да, я беру! И пускай каждый берет! И ты возьми! Пускай все будут требовательны друг к другу, исповедуйся перед простым человеком! Богу не нужна твоя исповедь. Ему нет дела до тебя! А мы тебе сообща поможем…

Старик сидел на песке, слушал их, презрительно щурясь.

Товар разложен на песке. Клыч и Аман стояли огорченные. Семьи чабанов, окружившие караван-лавку, теперь расходились недовольные. Хал-ага сидел грустный. Наташа подошла к лавке, робко спросила:

– Можно мне вот это? Клыч поднял рулон ткани.

– Сколько тебе?

– Три метра.

Алик отвел Логинова в сторону:

– Не нравится мне Аман. Строит из себя праведника. А сам не лучше других. Выгодно брать на себя этакую роль святоши. Тоже мне! Фарисей! Давай его проучим?

– Как?

– Это предоставь мне.

– Все же?

– Подкинем ему в чай лошадиный возбудитель. Вот! – Алик показал кристаллики, развернув клочок бумаги. Руки его тряслись. – На гелиосистеме знакомый ветеринар дал. Поглядим, какой он праведник. Вот будет хохма!

– Дай сюда!

Алик протянул. Логинов высыпал кристаллики в песок и растоптал:

– Пошел вон!

– Что-о-о?

– Вон!

– Ты! Осторожно! – Алик взял Логинова за грудки.

Логинов с силой его оттолкнул. Алик присел, встал и замахнулся. Логинов поймал его руку и завел за спину.

Наташа искала свою особую траву. Алик крутился возле нее. Все увидели, как он положил руки ей на плечи и что-то оживленно стал говорить.

Старик отвернулся.

– Женщины теряют достоинство. Раньше держали их в узде, и все было как надо. А теперь распустили. Женщины – существа безмозглые, не имеют своего мнения, все делают с оглядкой на мужчину. И попадают в руки наглецов и подонков.

– Ты слишком резок, – возразил Логинов. – Наташа по простодушию и деликатности…

Аман побагровел:

– По горло сыты вашей эмансипацией! Злость передалась и Логинову:

– А я сыт твоими рассуждениями!

Пустыня выгорела. Жара все испепелила. От зеленого бархата трав осталось одно желтое, жухлое сено. Пустыня на глазах преобразилась в серую, безжизненную. Все вокруг тонуло в горячем мареве жары и дрожало.

Заботливый Клыч установил полог над верблюдом Наташи, куб из рам, обтянутый полотном.

– Раньше в таких паланкинах возили невест, – сказал Алик и перебрался к Наташе.

– Чтобы девушка не скучала, – объяснил он, заметив неприязненный взгляд старика. Логинову подмигнул. Тот отвернулся.

Через полчаса по просьбе Наташи сделали короткую остановку.

– Натаха, ну погоди, что ты, я же… – уговаривал ее Алик.

– Слезай, а то сейчас…

– Постой!

– Хал-ага! – позвала Наташа.

– Зачем ты, я же сам… Старик остановил караван.

– Дедушка, Алик хочет пересесть. Алик пересел.

Караванбаши одобрительно кивнул, и тронулись.

Под вечер Аман и Клыч разгружали тюки, Хал-ага стреножил верблюдов, Логинов готовил ужин, Алик пошел за дровами.

Наташа появилась в немыслимом балахоне.

– Ну, как я? – покрутилась.

– Хорошо, – восхитился Логинов. Наташа пошла показаться Аману и Клычу.

– Очень вам идет, – сказал Клыч.

У Хал-аги потеплели глаза, зацокал языком.

– Спасибо! Пойду искать свою траву. Старик кивнул.

Издали Наташа походила на большую яркую бабочку над выцветшей травой. Рядом появился Алик, прямо черный жук. Стали вдруг горячо объясняться. Алик хватал ее за руку. Наташа пошла в сторону каравана. Алик догнал ее и еще раз потянул назад. Логинова передернуло. Кровь ударила Клычу в голову.

– От, бес блудливый! – возмутился старик.

– Негодяй! – Аман не находил себе места. Наташа быстро пошла в сторону каравана. Алик догнал ее и грубо потянул за руку.

Клыч пошел навстречу к ним, поравнявшись с Аликом, сказал ему что-то. «Пошел ты!» – Алик махнул рукой. Клыч кивнул в сторону бархана, сам пошел впереди. Алик последовал за ним. Они скрылись.

Все напряженно ждали.

Через какое-то время показался Клыч, подошел к своему верблюду и молча стал навьючивать его. Наташа посмотрела на него добрым благодарным взглядом:

– Больно? – потрогала его нос.

– Нет, – покачал юноша головой.

Пришел Алик, он шатался, был до крови избит.

– Ну, что вы все уставились на меня, что? Думаете, я не понимаю, за что вы меня ненавидите? Никто бы из вас не отказался от Наташи! Просто она вам не по зубам! За это меня ненавидите! Даже ты, старик! Зубов нет, а неравнодушен к ней. И ты! Притворяешься святошей, а сам… Думаете, мне стыдно? Вы же не любите тех, кто «высовывается». Потому что завидуете! А кто высовывается? Сильный! Кто живет? Я живу! Я – сильный! Толпа паршивая! Все хотите мерить на свой аршин! Рассуждают о свободе! Словоблуды! А кто свободен? Сильный! О нравственности рассуждали! Она вам нужна, толпе! Вам же надо защищать и оправдать свое рабство! Кулаками работать – мастаки! А сами запутались в словах. Я хочу и беру. Не притворяюсь, как вы! Я сильнее вас! Я лучше вас! Я естественно живу! – Алик ударил себя в грудь.

Постелился подальше от всех. Логинов писал в дневнике. Наташа и Аман гуляли. Хал-ага держал пиалу с давно остывшим чаем. Клыч дочитывал последнюю страницу книжки. Закрыв ее, вернул Логинову.

– Спасибо!

– Ну как? Не стесняйся, говори!

Клыч молчал, мялся.

– Дерьмо, да?

– Да нет…

– Ты же хороший парень, а врешь! Я сам знаю, что дерьмо. Никому это не нужно. И мне. А зачем пишу, не знаю. Ради денег? Деньги мизерные! Престижа? Какой престиж, когда чувствуешь себя полным дерьмом! Вот так, дружище. Тяжко…

Швырнул книжку в потухший костер.

Без конца и края простиралось матовое, зеркальное безмолвие. Ни одного растения, пылинки, песчинки, ни одного насекомого под лапами верблюдов. Рядом двигающиеся тени подобны зеркальным отражениям. Солнце пекло невыносимо, повиснув над этим безмолвием, над этим безумием.

– Гипсовая пустыня! Вот она, гипсовая пустыня! – повторял Аман, как завороженный.

Караванщики сбросили с себя все, только старик ехал в ватном халате и мохнатой шапке.

– Дедушка говорит, надо потеплее одеться!

Но никто не придал значения ее словам. Лишь сам Клыч облачился в стеганый ватный халат и обвязал голову рубашкой в виде чалмы.

На боках верблюдов в больших флягах болталась вода. Но пить было нечего. Болталась вода, фляги тяжелые на вес, когда наливали в кружки, булькала, но кружки оставались сухими.

– Что за чертовщина! Зачем поехал? Нужна была мне эта проклятая-пустыня. Сидел бы дома и страдал там. Нет, поехал! Вот и приехал! – Логинов лег на горб верблюда.

– Мы наказаны, мы все наказаны! Мы все гады, сволочи! Всю жизнь делали мелкие пакости, и не замечали. Мы лгали себе, людям, лгали природе. Никого никогда по-настоящему не любили. Любили только самих себя, а если любили других, опять же ради себя самих. Никому ничего доброго не делали. Если делали, то ради своего спокойствия. О себе только думали. Теперь расплачивайтесь! Я счастлив, я ликую! Пришла расплата! Приветствую тебя, черный караван! Пускай эти идиоты поймут наконец, кто они есть на самом деле. Эти горделивые людишки в сравнении с тобой, о космос! – вопил Аман на всю пустыню, простирая руки к небу.

Алик швырнул пустую кружку. Кружка, со звоном ударившись о гипс, покатилась куда-то.

– Ну, дура же ты была, мама! Зачем ты приехала в этот мерзкий край и вышла замуж за жителя пустыни? Где он теперь, этот житель пустыни? Он тебя бросил и растворился в своем племени. Но при чем тут я, почему должен расплачиваться за твою глупость! Зачем ты так, мама! Эти твари издеваются надо мной, бьют меня! – Алик заплакал. – Да пошли они все! Даже над именем моим смеялись, гады!

Хал-ага молчал, еще больше помрачнел. Молчал Клыч.

– Миленькие, что с вами? Вот, пейте! Вот! – Наташа выливала из бурдюка воду себе в ладони.

Алик и Клыч выпрыгнули с верблюдов. Аман и Логинов не изменили позу. Алик схватил влажный бурдюк из рук Наташи, поднял над головой и опрокинул на себя. Вода была, но не выливалась.

– Что ты врешь? – крикнул Наташе. Попробовал Клыч.

– Проклятие!

– Как же так? Была же вода, только что лилась, ведь вы же видели! – терзалась девушка.

Клыч швырнул бурдюк. Она подняла его и стала лить себе на лицо, губы, глаза целительную влагу.

– Вы подонки, на колени перед ней! – приказал Аман.

В эту минуту послышался завораживающий звон чужих колокольчиков. Приближался таинственный спутник. В полуденном ослепительном свете караванщики увидели своих двойников, сидящих на верблюдах в том же порядке, что и они сами.

Людей объял ужас.

Караваны поравнялись и пошли рядом на некотором расстоянии друг от друга. Рядом с Логиновым на горбу черного верблюда сидел похожий на него человек, только весь черный.

– Кто ты? – спросил Логинов.

– Я темная сторона твоей души! – ответил двойник.

– У меня нет темной стороны души.

– Как же нет, есть! С кем же ты тогда ведешь спор? Грань между добром и злом проходит в тебе самом. Ладно, ответь, ты – хороший человек? Совесть у тебя чиста?

– Думаю, что да.

– Если так, чего суетишься, не можешь успокоиться?

– Что ты мне в глаза смотришь и лжешь? – закричал на Алика его двойник. – Не лги, не лги! Глазки твои бегают, я тебя ругаю, а ты мне улыбаешься и замысливаешь месть, какую-нибудь гадость! И ты живешь на земле, и земля тебя носит, тварь ползучая! А ведь заболеешь, если будешь так жить! Заболеешь проказой, раком, душевной болезнью: будешь гнить как собака, и никто к тебе не подойдет, и тогда ты раскаешься, мерзавец! Сколько девочек испортил, а теперь помышляешь о более острых наслаждениях, думаешь тебе это даром пройдет? Скоро нос твой будет гнить и проваливаться, и исходить от тебя будет зловоние!

– Да, рассказывай байки, – поверил! Мы не верим в эти бредни. За такую агитацию хорошо бы тебя отправить куда следует!

– Дурак! Какая же это агитация! Думаешь, быть добрым нужно кому-то? Это тебе самому нужно.

– Хватит мозги пудрить!

– Глупый, зачем ты так безрассудно поступил? Плюнул в лицо преподавателю университета? – спросил черный Клыч.

– Так надо было!

– Намекал на взятку? Ты сперва не понял, куда он клонит, думал, вот добрый человек, бескорыстный, хочет помочь?

– Да.

– А ведь тебе повезло, что сами к тебе подошли, другие ищут и не могут найти лазейку. А ты не воспользовался. Сейчас бы сидел среди ровесников, гулял по парку.

– Я не жалею, что так поступил, нас так учили в школе.

– Ты, конечно, поступил как настоящий комсомолец, но в жизни-то все иначе, чем в учебниках!

– Я верю в справедливость.

– Жаль мне тебя, хороший ты парень, но ждут тебя большие разочарования, сломает тебя жизнь, сломает!

– Уйди!

– Ты знаешь, что ведешь последний свой караван? – спросил черный караванбаши.

– Нет, – старика охватила глубокая тоска. – Я умру?

– Больше не будет караванов.

– Как не будет?

– Прошли времена. Невыгодно посылать десяток верблюдов туда-сюда по пустыне. Зачем? Ходят вездеходы, летают вертолеты!

– Как же так? Не может этого быть!

– Тебе уже под семьдесят, пора на отдых.

– Сколько себя помню, всю жизнь ходил с караваном. Еще в детстве, до новых порядков в пустыне, меня брал с собой отец, тоже караванщик. С ним я побывал во многих городах. Во времена бесчинства басмачей я также водил караван, возил одежду и хлеб чабанам колхозных отар и забирал шерсть и каракуль. Я водил караваны и во время войны, и после войны. Всю жизнь. Бури времени прошли мимо меня и смели многих. Я остался. Многие уподобились перекати-полю – я делал по совести свое дело. Как же так?

– А ты никогда не задумывался: так ли водил караван, тот ли водил, туда ли водил и надо ли было водить?

– Я делал свое дело.

Вокруг в ослепительном сиянии простиралась гипсовая пустыня.

Верблюды отказывались идти. Их стегали веревкой, били ногами, но обессиленные животные лежали без движения. Караванщики выбились из сил. Тыкали в бока верблюдов горящими головнями, и они с ревом поднимались на ноги.

Начались странные видения. Впереди сверкали поливы. В них утопали корявые туты и пирамидальные тополя. Гнали туда караван, но верблюды еле передвигали ноги.

Этот мираж сменился другим – впереди стояла кибитка. У кибитки отрезали голову быку. Мясник, припав с жадностью к надрезу, пил кровь.

Видение исчезло.

Упал белый верблюд. Окружили труп. Клыч, еле шевеля запекшимися губами, вынул нож, вскрыл верблюда в нужном месте, нашел воду.

Поделили. Но ее оказалось мало, чтобы утолить жажду всех.

На горизонте снова нависла зловещая тень черного каравана. В полуденном свете люди увидели своих двойников, сидящих на черных верблюдах.

Аман, не целясь, палил по каравану-призраку.

– Прочь! Прочь!

Аман упал, ружье выпало из рук. Наташа подбежала к нему:

– Ой, Аман, Аман! Что ты сделал с собой!

Слова, которые не умирают, вернулись, нависли над людьми.

Звучали внутренние мысли, голоса умирающих, многократно усиленные в гулком пространстве. Голос Амана:

– Наташа, зачем я ссорился, злился? Теперь умираю, и мне стыдно…

– Погоди. Я перевяжу тебя, потерпи чуть-чуть. Наташа побежала назад.

Голос Логинова:

– Да, я кривил душой. Жил в обмане и хотел быть счастливым. Думал одно, писал другое.

– Дима, что же делать, я не знаю. Как вам помочь? Голос Алика:

– Я начинаю что-то понимать… Прости меня, Наташа.

– Ладно, ладно, хорошо, – успокаивала его девушка.

Голос Амана:

– Зачем я из себя праведника изображал! Разве я лучше вас, лучше тебя, Алик?

Старик и Клыч, забившись в тень своих верблюдов, покорно дожидались конца. Голос Алика:

– Клыч, забудем о ссоре, Хал-ага, я плохо думал о вас…

Голос Логинова:

– Мы не поднялись над собственной природой, ты прав, Аман…

Они вслух признавались во всех своих грехах и пороках.

– Дедушка, вы же мудрый человек, вы же все знаете, придумайте что-нибудь. Клыч, не сиди так! Ты же мужественный! – бегала между умирающими Наташа.

Послышались звуки двигателей. Приближался вертолет. Караванщики пошевелились, ожили. Вертолет пролетел очень низко, прямо над караваном, издевательски низко. Звуки отдалились, и скоро он совсем исчез. Алик схватился за голову, и, забившись в тень верблюда, завыл. Слезы навернулись на глаза Логинову, сидел, опершись о бок верблюда и думал о своей жизни. Мутные глаза караванбаши блестели. Клыча трясло от рыдания. Алик сидел, обняв своего верблюда, и плакал. Наташа плакала от жалости и бессилия помочь умирающим.

И чем больше они плакали, тем больше лица их очищались, просветлялись.

И в миге этого душевного озарения, торжества добра, в ярком свете дня, голубизне неба, черный караван стал исчезать вдали, тени постепенно растворились, скоро и вовсе пропали.

– Миленькие, родненькие, что с вами, вот же вода, пейте же! – металась Наташа, бегала между мужчинами и лила на их лица, губы, глаза целительную воду, смеялась и плакала, счастливая, видя, как жажда покидает ее спутников, как они, встрепенувшись, встают, а также как легко поднимаются верблюды.

Караван поднялся на холм.

Внизу вокруг колодца были рассыпаны кибитки. Рядом паслась большая отара коз и овец.

Черные чумазые детишки подбежали к каравану, опередив взрослых.

– Дяденьки, что привезли, дяденьки?

– Прибыл караван-лавка! Ура!

– Конфеты есть?

– А жвачка?

– Игрушки?

– Все есть, ребята, все есть, погодите!

– Теть-хорош, сосательные конфеты есть? – пристал один мальчик к Наташе.

– Есть, мальчики, есть.

– Она будет уколы делать! – сказал другой мальчик. – В попу!

Первый мальчик сразу отстал, и даже отбежал в сторону, и стал оттуда глядеть на Наташу с укоризной, обидой.

Наташа позвала его к себе:

– Ну иди сюда, не бойся! Что-то дам.

– А-а, обманете, хотите поймать и сделать укол!

– Нету у меня шприца и белого халата нет, вот гляди. – Наташа вывернула сумку, нашла там значок.

Мальчик подошел вдруг очень близко, вплотную к девушке и поднял покорные, преданные глаза. Наташа погладила его по голове и отдала значок. Прикрепить некуда, он был в одних трусах. Отойдя, мальчик пристегнул значок к трусам и, хвастаясь, стал делать виражи.

Шла торговля. Брали все и благодарили.

На краю пустыни возник город. Путников ждал благодатный оазис с плодами и водой.

Караван остановился. Люди торжественно расстелили на песке большую белую скатерть, выставили все, что у них было, и сели за последнюю трапезу. Вдали стоял город. До него было далеко. Но это был не мираж.