Текст книги "Годы на привязи (цикл рассказов)"

Автор книги: Акмурат Широв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Раз ты это понял, мог бы и уйти, – говорит иронично Лев.

– Мог бы. – Вася обмякает. – Но не встал вовремя, все сидел. Приятно было, соскучился по разговорам, я ведь прямо со стройки, а там не поговоришь на таком уровне.

– Чего уж теперь.

– Потому и злюсь, злюсь на себя, а срываю на вас. В это время послышалось, как во двор въезжает машина: смех, шум голосов, среди них детский. Лев и Вася встают и подходят к распахнутому окну. Лев приветствует тех, кто во дворе.

В комнату влетает девочка лет пяти-шести.

– Дядя Вася приехал! – Она бросается к Васе.

– Ксюша! – Вася обнимает девочку и сажает ее на колени.

– Почему тебя так долго не было?

– Я уезжал.

– Куда?

– На заработки.

– А зачем уезжать? Папа мой не уезжает на заработки. Он дома зарабатывает…

– Папа твой большой человек.

Входят гости, сорокалетние женщина и мужчина, по виду представители творческой интеллигенции. С ними Ляля и Лев, которые вдруг изменились, чувствуют себя бодро, весело. Мужчины подшучивают друг над другом, женщины не отстают от них.

– Старик, подумать только, уже десятая книжка! Это же юбилей! Давай, покажи!

Лев берет из перевязанной шпагатом пачки, которая стоит на полу, небольшую книжку и протягивает Борису. Борис переворачивает книгу и сразу смотрит в конец:

– Пятнадцать листов? Тридцать тысяч – тираж, конечно, не ахти!

– Да, так себе. Вот Сарычев, тот действительно делает…

– Сарычев – да.

– Эти серьги тебе идут, новые? – спрашивает Ляля Вику.

– Что ты, шутишь? Еще зимой купила. Три тысячи, – отвечает Вика.

– Зимой – уже старые, ну Знаменские, ну Знаменские!

– Давай расписывайся, – говорит Борис Льву.

– Сарафанчик от «Левиса»? – оказывает ответную любезность Вика, приглядываясь к фирменному знаку.

– О-о, ублажил, друг! – говорит Борис, пряча книжку в свою молодежную спортивную сумку, заодно вываливая оттуда на стол консервные банки с пивом. На столе уродливо торчит литровая бутыль-бомба, «Южное», не допитое Васей. Борис, как кролик, быстро-быстро моргает, глядя на вино. Лев тоже, чуть косясь на бутылку, берет в руки одну из красивых банок.

– Баварское? Прекрасно! У меня тоже кое-что припасено.

Лев направляется к буфету и вынимает черную красивую пузатую бутылку и ставит на стол, подальше от «Южного».

– Мужики, мужики, – тараторит Ляля, – сейчас буду стол делать.

Она вдруг видит бутыль-бомбу и чуть в обморок не падает. Кончиками двух пальцев берет ее, брезгливо морщась: «Фу, гадость!», относит в тот угол, где сидят Вася с Ксюшей, и ставит на пол.

– Иди руки мыть и переоденься, потом будешь есть и рисунком заниматься! – приказывает она Ксюше.

– Ну ладно, я скоро приду и покажу тебе свои рисунки, а ты пока не скучай без меня, – говорит Ксюша.

Вася остается один со своей бутылью-бомбой. Ляля накрывает на стол. Лев и гости увлеченно разговаривают между собой. Вася ушел в себя и не слышит их разговоры. Теперь все расположились вокруг журнального столика, на котором коньяк, пиво в жестянках, бутерброды с икрой и балыком, фрукты и кофе. Лев гостеприимно наполняет рюмки.

– А где Вася? Вася, что ты там сидишь, присоединяйся к нам! – зовет Лев.

Гости оглядываются на Васю, словно впервые заметив его, и снова занимаются приготовлениями. Вася подходит со своей бутылкой, поставив ее перед собой на край стола, садится.

– Вася? Очень приятно. Коньячка не отведаете?

– Нет, спасибо, я вина, – Вася булькает в стакан. – Не буду мешать, а то утром голова болит. И вообще, я не люблю коньяк «Наполеон». А вы не хотите «бормотухи»?

– Нет, увольте! Это вы сами! – хихикает Борис.

– Вася, и впрямь, оставь свое вино! – просит Лев. Все чокаются, все протягивают свои маленькие хрупкие рюмки, а Вася – свой большой граненый стакан.

– Вася у нас со стройки, а там, как известно, предпочтение отдают не столь изысканным напиткам, – говорит Ляля.

– Период адаптации?

– В принципе, нужно ли адаптироваться? Мне кажется, каждый должен оставаться самим собой и на своем месте.

– Вопрос сложный.

– Звонил Алеша из Москвы.

– Да? Идет статья?

– В ноябре. Не думаю, что после нее Петров останется в плане.

Борис и Лев, довольные, хихикают.

– Старик звонил, интересовался. Позвоню завтра.

– Звони, конечно, обрадуй!

– Как твой Коля? – спрашивает Вика Лялю на ухо.

– Дала отставку.

– Так быстро?

– Ах, надоел.

– Смазливенький был…

– Да, в нем была «вечная женственность русской души».

– Это что, Бердяев?

– Да, Бердяев.

– Это не Бердяев! – встревает в разговор Вася. Все замолкают, поднимают головы, соображая, откуда идет этот голос, из какого космоса, кто это говорит, о чем, зачем?! Потом соображают: ах, это же Вася! Разве он еще тут?

– Это сказал Розанов, а Бердяев привел его слова в книге «Судьба России».

Вася снова уходит в себя. А они возвращаются к прерванному разговору.

Держа в руке яблоко, Вика читает:

 
– Храня под пепельным загаром
Укусов лунных тайный след,
Они лелеяли недаром
Свой томный дух и тусклый цвет.
Висят и ждут руки девичьей.
Затем, что бог осенний сам
Сулил их сладкою добычей
Голодным розовым губам.
И нежно-сладковатый мускус…
 

– Неверно! – перебивает ее Вася. – И нежно-горьковатый мускус…

– И нежно-горьковатый мускус, —

продолжает Вика,—

 
Их золотого естества
Размелют весело и хрустко
Зубов прекрасных жернова.
И сгусток солнечного яда,
Ночей тоскующая гроздь
Родной железистой прохладой
Проступит в девственную плоть, —
Чтоб в жизни яростной…
 

– Не яростной, а гибельной, – поправляет Вася.—

 
Чтоб в жизни гибельной и щедрой,
Где свят любовью каждый дом,
Вся терпкость яблочного недра
Была в объятье молодом.
 

– Какой образованный юноша! Кто это? – спрашивает Борис.

– А это Вася! Мой ученик! – с оттенком гордости отвечает Лев. – Ребята, познакомьтесь! Вася подает большие надежды! Пишет талантливую прозу.

– Настолько талантливую, что пока не печатают? – по-доброму подтрунивает Борис.

– У него все впереди, всему свое время.

– Когда вы освободите место для нас!

– Вася из деревни, но успешно осваивается в городе, все-таки уровень культуры разный.

Вася молча смотрит на Льва. Лев понимает, что сморозил. Вася медленно встает.

– Да, я талант, а вы, вы кто такие? Вот вы, вы, кто такие? Лев Сидорович, я наконец понял, кто вы такой!

Все ошарашены. Вася встает и тычет пальцем им в лицо.

– Лев Сидорович, я наконец понял, кто вы такой, и рад, что понял!

– Ну скажи, кто же я по-твоему?

– Соглашатель! Почему вы не пишете проблемных вещей?

– У меня нет такого темперамента, скажем, как у Шукшина или у тебя. И потом, я считаю, что делаю полезное дело.

– Не делаете! Потому что вы ремесленник. А я считал вас своим учителем, другом. Я хочу порвать с вами, пока не заразился вашим прагматизмом, конформизмом!

Лев усмехается, иронично.

– Да не надо рвать, зачем? Ты садись.

– Я вам еще не надоел? – удивленно спрашивает Вася.

– Нет, интереснее становится.

– Вы лишены мук и совести художника, вы не страдаете от душевного разлада!

– Ты меня не знаешь, как можешь об этом судить?

– Я читал ваши книжки. Вы бездарны. Прощайте! Вася берет свой «дипломат» и под презрительными взглядами идет в прихожую обуваться.

– Дядя Вася, ты уже уходишь? – к нему подбегает Ксюша. – А рисунки мои не будем смотреть? Дядя Вася!

– В другой раз, Ксюша, ладно?

Дверь захлопывается.

– Ксюша, вернись!

– Хам какой-то! Надо бы ему преподнести урок! – возмущается оскорбленный Борис.

– Не надо, пусть уходит, – отвечает грустный Лев.

– Явился с этой своей бутылкой! – говорит Ляля. – Как будто мало подворотен! Лев, сколько раз я тебе говорила, отвяжись от него!

– Прет в литературу всякий плебс! – возмущается Борис.

– Я всегда знала, чувствовала, что он что-то выкинет, а Лев хочет выглядеть демократичным!

– Вообще, при желании, можно ему перекрыть кислород, – размышляет Борис.

– Не надо, он талантлив, – говорит Лев.

– Да брось ты! Из-за одного такого литература не обеднеет! Говорить с учителем так по-хамски!

– Насчет меня он прав. Он сказал то, в чем я себе не признавался…

Гости ошарашены.

Вася выходит во двор, и лучи солнца бьют ему в глаза. Он машинально ощупывает карманы, еще сам не сознавая, что ищет, заглядывает в «дипломат». Там тоже нет того, что он ищет.

Вдруг вспоминает, что оставил очки. Ему представляется: гости разошлись, и Ляля со Львом заняты уборкой. В прихожей на тумбочке Ляля обнаруживает черные очки. Она отскакивает испуганно назад, как будто увидела змею. «Лев!» – кричит она. Подавляя тошноту, она показывает кивком на очки. Лев ищет, чем бы взять их. Под его тяжелым взглядом очки крошатся, как под подошвами. Наконец, он тряпкой цепляет их и несет в вытянутой руке, как гадость какую, за дверь и выбрасывает как можно дальше. Потом идет мыть руки. Тщательно, как врач, намыливает руки, вытирает чистым белоснежным полотенцем, обнимает Лялю, и радость и блаженство охватывают их.

Вася решительно возвращается в дом. Лев и Ляля, Борис и Вика, как по команде замолчав, следят за ним. В глазах у них настороженность: от этого всего можно ожидать!

– Дядя Вася вернулся!

– Сейчас, Ксюша, сейчас. – Насупившись, Вася ходит по комнате.

– Ты ищешь что-то? – спрашивает Ксюша.

– Да, очки.

– Ты и очки носишь? – иронизирует Лев.

– Они не такие, как у вас!

Вася находит свои очки, цепляет тут же на глаза, и на ощупь открывает дверь.

Он шагает по улице дачного поселка в черных смешных очках и с плоским чемоданчиком в руке. Прекрасный воздух чист. Маленькое чистое озеро с лодочками. Вырвав из своего ежедневника листок бумаги, он пишет что-то. Возвращается к двери Лариных. Отколупывает старую кнопку на дверях и прикрепляет записку. «Лев Сидорович, извините за форму, за содержание – никогда!»

Он переходит железную дорогу. Рядом возвышаются бетонные помосты платформы. Одновременно, с обеих сторон, оглушая, обдавая его воздушным вихрем, проходят электрички. Он делает шаг к одной платформе, потом к другой – и садится в поезд.

Он сидит. Ощущение долгой-долгой езды. Потом вдруг ощущение это проходит.

КАРАВАН

По утреннему городу, шумному, людному, двигался караван. Сигналили машины, звенели колокольцы. Верблюды, навьюченные и связанные друг с другом, степенно следовали по проспекту.

На верблюде Инэр во главе каравана гордо восседал Хал-ага. Старик был неподвижен, как бронзовый идол. Лишь изредка, снимая мохнатую шапку, вытирал пот с наголо обритой головы яйцевидной формы.

За ним, через два верблюда, ехал его помощник, внук Клыч, поджарый юноша с узкой талией, решительным лицом, которому впору сидеть на резвом скакуне, а не на допотопном жвачном животном.

Аспирант Алик в кожаном пиджаке, фирменных штанах сидел будто не на горбу верблюда, а на высоком крутящемся табурете у стойки бара.

Следом за ним ехал литератор Дмитрий Логинов, серьезный бородач.

Замыкал караван странный молодой человек лет двадцати семи, одетый в белые штаны и длинную белую рубаху навыпуск. Темные длинные волосы обрамляли смуглый лоб. Определить его национальность, род занятий было бы трудно.

Люди с любопытством глазели на это необычное зрелище. Водители, высунув головы из кабин, шутили:

– Кому хорошо, так это верблюдам!

– Запчастей не требуется!

– Бензобак на горбу! Верблюд Амана гордо отвернулся.

– Здорово, а! – воскликнул Алик, обернувшись к Аману. – Вот это качка! Прекрасно себя чувствую. Слушай, может это и полезно, а? Вот тема для исследования, да?

– Езда на ишаке тоже полезна, встряхиваются потроха, массируются. Напиши и об этом! – съязвил Аман.

– А что, принимаю! Хорошая идея!

Был апрель, цветущая пора в пустыне. Холмы покрыты зеленью и усеяны красными маками. Солнце вошло в темные тучи, тучи надвинулись на караван. Кончился оазис. Началось великое безмолвие пустыни.

Стал накрапывать дождь. При спуске с очередного бархана показался ярко раскрашенный автобус «Интуриста». Двое мужчин в белых халатах и колпаках жарили шашлыки. Были расставлены складные столы и стулья. Стоял «уазик» с фургоном.

Скоро караванщикам встретилось несколько верблюдов с иностранцами. Верблюды были покрыты коврами. Туристы сверх меры галдели, смеялись, махали хлыстами. Небольшая их толпа стояла недалеко, громко говорила, щелкала фотоаппаратами, бегала вокруг седоков. Звучала рок-музыка.

Неожиданно раздался пронзительный женский крик.

Верблюд, на котором сидела интуристка, чего-то испугался. Пуская густую слюну, раскрыв пасть, с ревом крутился на месте, то поднимаясь, то приседая. Иностранка, увешанная сумками, биноклем, солнцезащитными очками, качалась, как щепка, попавшая в шторм, цеплялась за шерсть животного и колотила его кулаком.

Вдруг верблюд пустился в бег, настолько стремительный, что вой женщины тут же стал неслышным. «Уазик» помчался вдогонку и застрял где-то между барханами.

– Вас ис дас?

– Хиз эфрейд эф самсинг!

Все увидели всадника, скачущего наперерез взбесившемуся верблюду.

Догнав иностранку, бледную от испуга, Клыч поскакал рядом. Приблизившись, схватил за уздечку дромадера и попытался его остановить, но тщетно. Единственный выход – снять женщину на всем скаку, так он и сделал. Она сперва схватила парня за шею, но потом вдруг стала требовать, чтобы ее отпустили. Клыч посадил верблюда.

Подоспел «уазик». Иностранка вынула из портмоне несколько бумажек и протянула спасителю. Клыч смотрел, ничего не соображая. Тогда туристка добавила еще несколько бумажек.

– Бери, на чай дает! – сказал человек из «уазика». – Потом сдашь государству, можно мне.

Клыч вежливо отказался от вознаграждения, вернулся в караван, стал навьючивать своего верблюда.

– Молодец! – похвалил Логинов, неумело помогая ему.

– Мужик! – протянул Алик.

– Мальчишество! – заявил Аман. – Парень хотел отличиться, добиться наших похвал. Заурядный поступок, а сколько фальши вокруг! Это все перечеркивает!

Неожиданное заявление Амана удивило Логинова и Алика, они переглянулись. Клыч еще не пришел в себя и ничего не понял, сдержанно улыбался, довольный собой.

И город, и горы, и раскрашенный автобус с туристами остались позади. Накрапывал мягкий весенний дождь. Горизонт был завешан легкой дымкой дождя. Холмы и долы зеленели в нежном бархате трав. Тут и там встречались стройные акации пустыни. Над песчаной рябью барханов развевались желтые снопы селинов. Проехали мимо темного саксаулового леса, забинтованного выгоревшими тряпичными лоскутками. Головы верблюдов на гордо изогнутых шеях плыли над песками, как морские змеи. Караванщиков укачивало, тянуло ко сну. От свежего воздуха беспрестанно хотелось зевать.

Логинов дышал полной грудью, впервые за последние годы. От непривычки немели ноги. Алик сделал стойку на руках. Караванбаши неподвижно смотрел вперед. К полудню он остановил караван.

– Дедушка говорит, перекусим, отдохнем, – объяснил Клыч. – Я заполню кумганы, а вы соберите дров.

Поднимая обломок саксаула, Логинов увидел на песке белые шляпки грибов. Грибы были огромные. Аман подошел к Алику:

– Прости за иронию, забылся.

– Не понял.

– За ишака прости!

– А что, об ишаке – мысль! – засмеялся Алик. – Что там Логинов копает, не клад ли нашел, пошли посмотрим!

За чаем Аман ударился в рассуждения:

– Вроде лучше и лучше живем, а все мало. И портимся, чтобы еще лучше жить. Хитрим, торгуем, на лицах сладкая улыбка, угодливость, лесть, а исподтишка – козни, взятки…

– Дух времени, – бодро сказал Алик.

– Отсутствие духовности! – возразил Аман. – Нужно, чтобы в народе появился Учитель, чистый и честный человек, имеющий право на открытую проповедь. Большой писатель с именем и авторитетом. Говорил о сути. А писатели пошли сами видите какие! – Аман кивнул в сторону Логинова.

Сидящие были удивлены бесцеремонностью Амана.

– Хотите пива? – Логинов вытащил из сумки красивые консервные банки.

– Финское? Шик! – Алик выдернул колечко и красиво пробил треугольник.

Хал-ага потянулся к пиву. Клыч подал. Старик внимательно рассматривал банку, поглаживал.

– Хотите попробовать, оп! Вот так лейте в рот! Хорошо-о! Ка-ак хорошо!

Хал-ага думал, что льет себе в рот, а полилось в бороду, поперхнулся:

– Гадость, моча! Сидящие хохотали.

– Ай, как хорошо! – повторял Алик, каждый раз отпивая глоток.

– Что нам принесла цивилизация? Эти банки? Эти джинсы? – Аман кивнул на штаны Алика. – Этикетки, машины – это все ведь шелуха! Гонимся за вещами – о душе забыли! Откуда взялись эти Алики!

Алик выкатил глаза:

– Я? От моих родителей, – сказал, не обижаясь. Аман неожиданно сник. Все молчали.

– Не обижайтесь. – Аман объединил взглядом Логинова и Алика.

Никто не понял внезапного его превращения. Клыч робко подошел к Логинову:

– У вас нет с собой вашей книжки? Если можно, дайте почитать?

Логинов подумал: критики его обложили, любопытно, что скажет простой читатель? Вынул из сумки книжку и протянул Клычу.

Солнце пекло в меру. Зелени в этих местах было не густо.

– Идем по тропе Вамбери! – объявил Алик. Вдоль дороги встречались черепки, белели кости: человечьи, лошадиные, верблюжьи. Полоски выцветших тряпиц на ветках созенов, саксаулов указывали верное направление.

Неожиданно Логинов различил на горизонте нить неизвестного каравана. Темные силуэты верблюдов и путников едва проглядывались. Доносился завораживающий звон незнакомых колокольчиков.

– Смотрите, еще какой-то караван! – показал на него Логинов.

– Караван у нас один, и ведет его Хал-ага! – торжественно сказал Алик.

Но вскоре многие повернулись к таинственному соседу. Логинов усомнился, что вдали настоящий караван. Очень уж призрачным он выглядел. Через некоторое время незнакомый караван стал приближаться, как бы подплывать. Верблюды казались вырезанными из темной бумаги, плоскими, такими же казались силуэты седоков.

Быстро увеличившись, таинственный караван так же быстро стал уменьшаться, а потом и вовсе исчез.

– Что же это могло быть? – Логинов был встревожен.

– Черный караван!

– Летучий Голландец пустыни!

– Да бросьте, просто галлюцинация. Вам померещилось! – махнул рукой Алик.

Взгляды обратились на неподвижную спину старика.

– Хал-ага, что вы скажете?

Караванбаши ничего не ответил, даже не обернулся.

– Он знает, – сказал Аман. – Но не хочет говорить.

– Что он знает, что он может знать! – перебил его Алик. – Старик и представления не имеет о зрительных галлюцинациях, безграмотный человек!

– Он может не знать, как это называется по науке, но видит его не впервые!

– Ладно, давайте успокоимся, – предложил Логинов. – Поглядим, что будет дальше.

Солнце ушло в сторону, удлиняя тени верблюдов и караванщиков. Внезапно животные отпрянули назад.

– Назад! Назад! – кричал Клыч.

Верблюды столпились, дрожали. Зрелище было не из приятных. Дорогу пересекали змеи, они шли сплошным потоком, видимо-невидимо, ползли, мотали головами. Логинову стало тошно. Змеи были разные, большие и малые, разных пород, дети и старички, пищали, как котята, шипели. Верблюды фыркали от страха. Змеи не видели, не замечали людей, верблюдов, как будто нет их.

– Назад подайте!

Когда шествие змей кончилось, на песке осталось множество следов. Люди были поражены увиденным.

– Что же это может быть?

Караванбаши стегнул веревкой верблюда, но Инэр не хотел идти, широкими ноздрями внюхиваясь в воздух. Алик истерично хохотал, сгибаясь.

– Змеиный запах чует, придется объезжать, – объяснил Клыч, предвосхитив решение Хал-аги.

– В жизни не видел столько змей!

– Думаю, это неспроста, – тихо заметил Аман.

– Змеиный ход, переселение змеиных народов, бывает раз в столетье, – объяснил Клыч.

– Это не просто змеиный ход, – предположил задумчиво Аман.

Красный диск солнца уже спускался за барханы, когда с очередного холма открылось причудливой формы, сверкающее зеркалами сооружение из будущего – гелиосистема. Лучи заходящего солнца падали на зеркала и отражались многокрасочно. Вокруг кошары лежали овчарки с обрезанными хвостами и ушами. К каравану бежали чумазые детишки и иссушенные солнцем чабаны в бараньих шапках.

– Чему ты радуешься? – спросил Логинов.

– Смотрите, как бегут! Обрадуем их. Все есть, даже дефицит! – сказал Клыч.

Но никто ничего не купил, разочарованно разошлись.

Клыч и Аман недоумевали. Алик пожал плечами:

– Сюр какой-то! Зачем же мы нужны, кому? Невдалеке от колодца сушилось множество смушек, расстеленных на земле. Над просоленными шкурками вились мухи. Поодаль несколько человек энергично занимались какой-то работой. Логинов подошел поближе.

Из вырытой в песке огромной ямы, заполненной только что родившимися ягнятами, чабан вытаскивал блеющих красивых существ, ухватывая их за ноги, шею, уши, и подавал другому, а тот передавал дальше, где острыми ножами мгновенно срывали с них шкурки.

Кто-то сунул ему под нос что-то мокрое, пахнущее кровью и мочой. Мех переливался золотом.

– Сур, на валюту идет! – сказал с гордостью чабан с красными сухими глазами. – Возьми жене на воротник!

Логинов представил жену в этом воротнике. На ее шее воротник превратился в ягненка, живого, блеющего.

– Нет, спасибо! – замахал он руками, защищаясь от подарка.

К вечеру жара спала. Сидели недалеко от костра, где жарился молодой барашек. Вдруг залаяли собаки, животные заволновались – ишаки, верблюды, лошади, овцы. Сидящие у костра насторожились. Отчетливо послышался звон незнакомых колокольчиков, звон приближался. И приближалась темная тень каравана. Медленно ползла в сторону сидящих. На черных верблюдах сидели черные караванщики.

Сидящие у костра замолкли, словно потеряли дар речи. В глазах застыл ужас.

– Да мираж это, призрак, что вы все с ума сходите! – возмутился Алик, придя в себя.

Так же быстро, как и появились, черные силуэты стали исчезать, постепенно затихли и колокольцы. Собаки успокоились. Логинов поставил дрожащую пиалу с чаем на кошму. Хал-ага и Клыч о чем-то озабоченно говорили.

Клыч вернулся бледный:

– Дедушка знает караван. Говорит, раз он появился, значит, что-то у нас не так. Надо что-то делать, иначе быть беде!

– Черт побери, мы же взрослые люди! Что за ерунда! – возмутился Логинов.

Аман и Клыч задумались. Алик лег на спину. Хал-ага усердно молился.

Всю ночь бушевал песчаный буран, невесть откуда взявшийся, а потом прошел сильный ливень. Утро выдалось спокойное, ясное. У колодца толпились чабаны. Склонясь над колодцем оживленно обсуждали что-то.

– Ишак упал в колодец! – объяснил один чабан, радуясь тому, что он умный, а ишак глуп.

– Десять овец волк погубил, съел одну, а остальных просто так попортил. Ради удовольствия, – сказал другой чабан.

– Волк прямо как шакал, – сравнил рабочий из гелиосистемы, бывший житель оазиса. – Шакал на бахче съедает от силы одну лучшую дыню, а остальные портит. Знаете, надкусанные им, оказываются самыми сладкими!

– Получается, шакалы прямо как бабники, – тоже сравнил Алик.

Одни чабаны посмотрели на него с удивлением, другие нехорошо покосились.

– Был у колодца, чабаны косятся, в случившемся винят нас. Надо давать деру! – соврал Алик, вернувшись.

Караван покидал кошару. Из колодца вытаскивали труп ишака. Гелиосистема исчезла за барханами. Солнце стало припекать. Верблюд укачивал. Логинов дремал, видел сон.

Он шел с рюкзаком по пустыне, усталый, изжаждав-шийся, и вот встретил кибитку в мареве жары. Вошел. На кошме сидели старушка и мальчик. Валялся пустой кувшин. Старушка собирала крошки с кошмы и морщинистыми руками кидала мальчику в рот. Логинов раскрыл свой рюкзак, в котором осталась высохшая соленая рыбка и луковица. Поднес ко рту сочную неочищенную луковицу и вдруг заметил голодный взгляд мальчика. Мальчик не отрывал глаз от еды. Логинов отдал ему луковицу и дальше пошел. Устал. Хотелось есть и пить. Вдали показалось что-то. Подошел. Бывшее стойбище. Следы от юрт, куча мусора. Среди мусора росли роскошные перья лука.

Логинов проснулся. Под лапами верблюдов скрипел и осыпался песок. Вдали показалась пара вагончиков.

Метеорологи, мужчины и женщины, играли в мячики. Но по приближении мячики оказались луковицами. Игроки гонялись друг за другом и бросались луковицами. Кинув, не поднимали – брали новые из мешка.

– Что привезли? – спросили они, окружив караван.

– Лук.

– Лука у нас навалом.

– Картошки, консервов…

– Этого добра достаточно.

– Импортную одежду.

– Не носим.

– Батарейки для приемников.

– Батарейки у нас новенькие.

И тут же включили радио на всю катушку. Тишину песков огласили звуки органа, прекрасная музыка словно приподняла Логинова и унесла к небу. Оттуда он видел внизу маленьких людей, кидающихся луковицами.

Подремывали от жары и качки, когда Логинов услышал голос. Поднял голову.

В сторону каравана бежала женщина, падала, кричала, махала руками. Повернули караван ей навстречу. На песке лежала русоволосая девушка в ситцевом платье, обессилевшая от жажды. На незагорелых обнаженных коленях ее сидели мухи.

Хал-ага поплевал в ворот.

Стали рассуждать, как быть.

– Явно черный караван подбросил! – предположил Аман.

– Не поддавайтесь искушению, мужики! – воскликнул радостно Алик, спрыгивая с верблюда.

Но юный Клыч уже помогал девушке приподняться, поил водой. Девушка тянулась к фляге, Клыч отводил.

– Ну, дай! Еще один глоточек! – молила она, глядя на юношу с упреком. – Ай! – махнула потом рукой.

Хал-ага отошел подальше от молодежи, сел на песок и погрузился в себя.

– Надо оставить ее здесь, иначе влипнем в историю, – сказал Аман Логинову.

– Соображаешь, что говоришь?

– Довезем до ближайшей кошары и баста, пойду скажу старику!

– Как вас зовут? – спросил ее Алик.

– Наташа.

– Я – Алик. А этого бородача – Логинов, а того – Аман…

– Да погоди ты, – перебил его Логинов. – Представиться еще успеешь. Кто вы и откуда, что с вами случилось?

Алику не понравился раздраженный тон Логинова.

– Заблудилась. Увлеклась, далеко ушла от лагеря. У нас где-то здесь – теперь не знаю где – лагерь…

– Кто это вы? – спросил Алик.

– Мы собираем лекарственные травы. Мы – студенты ЛГУ, ботаники. Я искала…

– О, да вы земляки!

– Да? – слабо улыбнулась Наташа. Логинов кивнул.

– Что вы искали?

– Траву, описанную Авиценной. Далеко ушла, потеряла дорогу обратно. Шла, шла, никого, ни души вокруг, ни жилья – ничего! Пить хотелось, устала… А потом услышала звон колокольчиков…

Логинов подошел к Хал-аге:

– Она заблудилась, из лагеря.

– Где ее лагерь? – спросил караванбаши, показывая в разные стороны.

Алик массировал ступни девушке.

– Не надо, спасибо, – отказывалась она.

Клыч не отрывал от девушки робкого взгляда. Она пожала плечами.

– Во-о, хорошо? Сейчас усталость пройдет, и снова будешь как серна прыгать! – сюсюкал Алик.

– Дедушка так решил – довезем ее до Серного завода, там разберутся.

– Заботу о Наташе беру на себя, – поднял руку Алик.

– Овцу – волку, – хмыкнул Аман.

Белая верблюдица подошла к Наташе и понюхала ее.

– Ой, мамочки! – взвизгнула девушка от испуга.

– О, сама нашла хозяйку! – сказал Алик. Даже лежащий верблюд был для девушки высок.

– Никогда не каталась на верблюде.

– Вот сейчас покатаешься! Але-гоп! – Алик приподнял Наташу и посадил ее в седло. Ситцевый подол ее взвился в воздухе. Она села боком – обе ноги в одну сторону.

– Садитесь верхом, будет удобнее, – посоветовал Клыч.

Девушка стеснялась. Но потом послушалась, закинула ногу на другой бок животного и бедрами обняла его круп.

Хал-ага встал, отряхнув халат.

Верблюдица наклонилась вперед, потом назад и поднялась. Девушка завизжала.

Она ехала между Логиновым и Аликом. Алик ловко повернулся и сел лицом к ней. Логинов погрузился в работу над заметками и время от времени слышал обрывки их разговоров. Алик рассказывал ей анекдот, она смеялась.

Белобородый старец в рубище, с посохом, стоял на обочине дороги и протягивал руку:

– Люди милосердные и сострадательные, дайте кусок хлеба и глоток воды нищему страннику!

Караван не остановился. Хал-ага проехал мимо нищего так, будто его нет. Проехал мимо Клыч и увидел лукавое лицо. Проехал Алик – увидел бесстрастное лицо. Проехала Наташа – лицо странника оживилось. Проехал Логинов – лицо странника затуманилось. Проехал Аман – лицо странника стало вопрошающим.

– Почему не остановились? Нехорошо ведь!

– Хал-ага, остановитесь! – крикнул Аман.

– Все эти нищие – подпольные богачи. Спекулируют на наших добродетелях. Хал-ага правильно делает, – сказал Алик.

Обернулись. Странник, опершись на посох, смотрел им вслед. Караван остановился. Хал-ага дал знак посадить верблюдов.

Странник медленно приближался.

– Скажи мне, только правду, какое самое сокровенное твое желание? – спросил он у Логинова.

Логинов удивился вопросу, внимательно разглядел странника: ничем не примечательная внешность, в то же время чувствовалась в нем необъяснимая сила.

– Хочу покоя.

– Желание твое осуществится, сынок. Перестанешь страдать и будешь мечтать о страдании.

– А я хочу стать царем! – ответил Алик, смеясь.

– Зачем?

– Жажду наслаждений, что, плохо? Много наслаждений, власти и свободы! Каждый паршивец считает своим долгом поучать меня! Надоело!

– Ты получишь то, что желаешь, и будешь мучиться от отсутствия желаний.

– А какое у тебя самое тайное желание? – спросил странник у Клыча.

– Нет у меня желаний! – Клыч покраснел.

– Так не бывает, человек без желаний – что мертвец!

– Ну, поступить в институт, иметь семью, свой дом!

– Это не самое тайное твое желание, не стыдись!

– А зачем вам? – спросил Клыч с вызовом.

– Не хочешь отвечать?

– Нет.

– Хорошо, тогда я скажу. Ты хочешь то, чего хотят все в твоем возрасте, а в этом нет ничего предосудительного.

– А вам какое дело до меня?!

– Ты горяч, неразумен, весь во власти своей природы. Я на тебя не сержусь. Но учись признаваться в том, что есть в твоей душе, хотя бы себе самому. Хочешь быть мужественным, а сам малодушничаешь!

– А ты? – спросил странник у Амана.

– Я мечтаю о кристально чистом, честном, святом, божественном человеке. Чтобы он всегда был рядом и, общаясь с ним, мы очищались.

– Ты мечтаешь о невозможном, – сказал нищий и повернулся, чтобы отойти.

– Подождите! Почему это невозможно?

– Нет, даже среди лучших, таких людей, кто хотя бы раз в жизни не согрешил. Люди могут вообразить себя совершенными и искренне в это поверить. О людях могут так думать, такая молва о них пойдет, но…

– Самое сокровенное твое желание, девочка? Наташа засмеялась:

– Наверное, выйти замуж, иметь дочку и сына.

– Иншалла, так оно и будет.

Хал-ага угрюмо сидел на земле. Странник подошел к нему. Взгляды стариков столкнулись. Во взгляде старика твердость, убежденность, что-то земное, реальное. Во взгляде странника – пустота, лукавство.

– Вот ты старик…

– Я тебя знаю! Нищий внезапно исчез.

– Это был Хизр, – возвестил Аман. – Каждому смертному он показывается раз в жизни. Нам повезло.

Хал-ага бормотал молитву. Клыч подошел к деду. Потом, бледный, отошел:

– Это – злой дух, он от черного каравана. То, что он предрек, никогда не сбудется. Дед узнал его. А злой дух теряет силу, когда его узнают и называют по имени.