Текст книги "Сыновья Беки"

Автор книги: Ахмед Боков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

4

– Касум, брось эту бузину, – сказал Дауд, протягивая ему винтовку. – Теперь тебе ничего не страшно. Смело можешь встретить любого врага.

Касум взял винтовку. И странно, Дауд не увидел на его лице и тени радости.

– Что с тобой? Отчего нос повесил?

– Плохой хабар,[42]42
  Хабар – весть, молва.


[Закрыть] Дауд.

– Что случилось?

– Я был у Сайфутдина. Говорит, односельчанин мой приходил, что служит у Мазая, сказал мать моя очень больна и некому за ней присмотреть. Я ходил к нему узнать, не отдал ли ему Саад моих де нег, а заодно и за табаком.

– Ну и как? Отдал?

– Не отдал и не собирается.

Касум помолчал, потом сказал:

– Дауд, идем со мной в Дагестан. Там безопасно. Ни одна душа не узнает, кто ты такой. А здесь недолго и до греха…

– Спасибо, Касум. Но я не пойду. Нельзя мне думать только о своей шкуре. Я нужен людям здесь, в наших селах. Стоит хоть не надолго все бросить и уйти – они перестанут мне верить. Понимаешь? И все немногое, что я успел уже сделать, канет в воду, как брошенный в нее камень. А ты иди, Касум. Такой хабар получил – нельзя не идти.

Дауд помолчал, потом покачал головой и добавил:

– Эх, знать бы, что пойдешь, забрал бы я у Соси деньжонок, пригодились бы тебе на дорогу и на первое время. Ведь у тебя не чего нет. Подумать только, два года человек проработал и ни с чем уходит!

– Ничего, – вздохнул Касум. – Если суждено, я еще вернусь и получу свое у Саада. Пусть только матери полегчает.

– Касум, – сказал Дауд, становясь перед ним вплотную. – Что бы твои земляки не подумали, будто ингуши поступили нечестно, я сделаю все, что в моих силах. Подожди только два-три дня!

– На ингушей я не в обиде. Подлость мне сделал Саад. Все ингуши за него не в ответе!

– Я-то знаю, что ты так думаешь. А люди ведь не поверят…

Однако, как ни уговаривал его Дауд, Касум на следующее же утро тронулся в путь. Он и винтовку взял. Небезопасно в такую длинную дорогу идти с винтовкой. Дауд и сам это понимал, просто ему хотелось хоть чем-нибудь помочь Касуму. Винтовку ведь можно продать. А такая винтовка стоит хорошей лошади. Касум протянул руку.

– Прощай, Дауд. Ты – мужчина. Ты настоящий горец, настоящий… ингуш!

– Касум! – пожал ему руку Дауд. – Мы с тобой люди бедные, и никакой между нами разницы, хоть ты дагестанец, а я ингуш. Саад и такие, как он, готовы на все, чтобы посеять между нами не доверие. Это нужно царю. Но придет конец и Сааду и царю. Пусть руки наши вечно будут сжаты в мирном рукопожатии.

Дауд долго смотрел вслед удаляющемуся Касуму. Дагестанец еще не до конца оправился после побоев и потому довольно заметно прихрамывал. Путь ему предстоял немалый: перебраться через хребет, обойдя станицу Вознесенскую, и в Моздоке сесть на поезд. Хорошо, что в шапке за подкладкой зашиты двадцать рублей, оставшиеся от продажи лошади Аюба.

Густой утренний туман постепенно рассеивался, когда Касум выбрался из балки на большую дорогу. На противоположном хребте просматривалась казачья станица Вознесенская, или Магомед-Юрт, как называют его ингуши.

Касум постоял, подумал, как ему лучше идти до станицы. Через Сагопши опасно. А через степь по траве и бурьяну очень сыро.

У подножия паслась отара овец. Издали казалось: это туча стелется по земле. Касум знал, овцы угромовские. У него таких отар не одна. И земель хватает.

«Зачем им столько? – удивлялся Касум. – Взять хотя бы Саада. До чего ненасытен и жаден: из-за одной овцы человека убил! Дауд говорил, им скоро конец. Правда ли это? А их земли и овцы, куда они денутся?…»

Поглощенный своими мыслями, Касум не заметил, как к нему совсем близко подошли двое незнакомых мужчин. Они шли со стороны Согап-рва. Один был худой, высокий, с рыжей бородкой, у другого реденькая борода и усы такого же иссиня-черного цвета, как и его овчинная шапка.

Высокий поздоровался по-русски.

– Ассалам алейкум, – сказал и чернобородый, видимо посчитавший недостаточным приветствие своего товарища.

Касум почтительно кивнул обоим. Затем они обменялись рукопожатием.

– Где тут Угром? – коверкая ингушские слова, спросил высокий, явно принимая Касума за ингуша.

Касум показал на строения, что виднелись неподалеку от села.

– У него работа есть? – теперь по-русски спросил высокий. Касум неопределенно пожал плечами, а потом, как бы вспомнив о чем-то, сказал:

– Да, ест арбота. Миного ест.

– Это хорошо! – обрадовался рыжебородый и подмигнул товарищу.

Тот тоже довольно закивал головой.

Касуму показалось, что этот, второй, из Дагестана. Он что-то сказал ему на своем языке, но тот отрицательно покачал головой:

– Белмейда. Мен ногай.[43]43
  Не понимаю. Я ногаец (ногайск.)


[Закрыть]

Русский показал на Сагопши и спросил:

– Ты оттуда?

Касум с трудом понял и отрицательно покачал головой.

– Дагестан. – И он показал на восток.

– Куда сейчас идешь?

Что-то вдруг осенило Касума, он кивнул в сторону Сагопши и сказал:

– И я арбота нада.

Все трое вошли в Сагопши. Касум вел их исхоженной вдоль и поперек улицей. Он спешил поскорее добраться до знакомых ворот, окрашенных в синий цвет, боялся, как бы люди по пути не нанялись к кому-нибудь другому. Правда, на этой улице два таких дома, куда нанимают работников. А все другие сельчане и сами бы рады пойти внаем, да только не принято это. Как бы ни был беден человек, а пуще всего боится попрека, что вот, мол, такой-то прислуживал тому-то. Вот и получается «всемирное» переселение: ингуши уходят на промысел в казачьи станицы – как говорят, в Россию – или того дальше, а дагестанцы, ногайцы, русские идут в ингушские села… Трое стоят у ворот. Стучит русский. Он и говорить будет. Худо ли, бедно ли, несколько русских слов разберет любой, а поди-ка найди ингуша, знающего язык ногайцев. Это дело потруднее.

Касум помалкивает, он знает ингушский. Он сказал, будто в прошлом приходилось с недельку работать в Сагопши, оттого и сейчас сюда подался.

На стук вышла жена Саада Муиминат – краснощекая пышнотелая женщина. Скрестив руки на своей большой груди, она смотрит только на русского. Касум рад этому – его пока не узнает. Хотя сейчас Касума, пожалуй, не узнала бы и родная мать.

Муиминат не сильна в русском языке. Однако сумела все же объяснить, что мужа, дескать, нет дома, но скоро вернется, что есть кукуруза и надо ее лущить. Только сама она без хозяина не вольна нанимать работников.

Женщина завела их во двор и усадила под навесом у сарая. А про себя подумала: «Бог послал этих людей, вон ведь сколько кукурузы лущить надо, на всю зиму!» Раньше всю такую работу делал Касум, а теперь с одним работником в большом хозяйстве разве управишься?

Муиминат, хотя она и жена Саада, а много добрее его. Касум, может, и не прожил бы двух лет в этом доме, если бы не она. Вот и сейчас: не успели войти в сарай, как Муиминат уже принесла и поставила перед ними сискал и сыр. Касум из-под надвинутой на глаза шапки посмотрел на нее и с грустью подумал: жаль, не в ее это власти отдать ему деньги, она бы наверняка отдала.

Саад пришел скоро. Но он опять куда-то торопился и разговаривать с работниками не стал, даже к сараю не подошел. Подозвал к себе русского и через него передал, сколько надо налущить кукурузы, и назначил цену. Рыжебородый торговаться не стал.

– А как твои товарищи? – спросил Саад. Касум инстинктивно еще ниже опустил голову.

– Они не знают по-русски. Тоже будут согласны.

Саад, не говоря больше ни слова, ушел в дом. Но скоро вышел и оседлал лошадь.

Касум и рад, что хозяин уезжает, и боится: вдруг надолго…

А Муиминат все крутится возле них. Один раз чуть не вплотную подошла к Касуму, но пронесло. Дети тоже тут, кроме старшего сына, что учится во Владикавказе.

Работа кипела вовсю. Касум старался пореже выходить из сарая. Но разок ему все же пришлось выйти за палицей. Муиминат уже занималась своим делом на веранде, а дети так и кружили под ногами у работников.

Едва Касум вышел во двор, и они за ним. Сидевшая неподалеку на цепи овчарка незлобно тявкнула пару раз и замолкла. Встретившись взглядом с Касумом, она словно бы удивилась и на минуту застыла на месте, потом завиляла хвостом, стала барахтаться на спине – явно выражала удовольствие.

Дети очень удивились и кинулись к матери.

– Нани, наш Кулац[44]44
  Буквально: «Держи вора».


[Закрыть] не трогает его, виляет хвостом и ласкается!

– Видать, хороший он человек, честный, – сказал Муиминат. – Таких, говорят, и собаки не трогают.

Уже было темно, когда Касум услыхал крики детей: «Дади едет! Дади!»

Работники отложили свои палицы и закурили. Касум чутко прислушивался. Скрипнули ворота. Затем донесся голос Муиминат:

– Не надо закрывать, сейчас коровы придут.

Процокал копытами конь. Простучали по веранде сапоги Саада.

– Седло снять? – спросила Муиминат.

– Чуть ослабь ремни и оставь, – ответил муж. – Мне еще надо к человеку одному съездить.

Замычали коровы. Скоро Сайфутдин пригонит овец. А коров к тому времени загонят в сарай.

Муиминат с ведром направилась доить. Старший сын и дочка побежали к воротам высматривать овец.

Самый подходящий момент. Касум сразу поспешил к веранде.

Саад, стоя на коленях на разостланной посреди комнаты козьей шкуре, совершал намаз. Касум остановился у двери – не станет он нарушать молитву.

Саад, как бы задерживая входящего, громко произнес:

– Ассаламу алайна, ва ала…[45]45
  Слова молитвы.


[Закрыть]

Затем снова понизил голос, провел руками по лицу в знак окончания молитвы и, мельком взглянув на Касума, спросил по-русски:

– Что тебе?

– Мне нужны деньги. За два года моей работы.

Саада будто кто подкинул. Он вскочил и рванулся к стулу у двери, где положил ремень и кинжал в серебряных ножнах.

– Стой на месте! – крикнул Касум и вытянул свой кинжал.

– Не говори глупостей и не хорохорься попусту! – презрительно бросил Саад. – Живым тебе отсюда так не уйти!

– За свои деньги я готов умереть у твоего порога, но и ты не останешься жить!

Трехлетняя дочка Саада, испуганно разглядывавшая Касума, кинулась к отцу и обхватила его ноги. Отец отстранил ее и снова бросился к стулу. Но кинжал Касума преградил ему путь.

– Вернись, Саад, и сядь на свое место! Иначе я проткну тебя насквозь!

Взглянув на перекошенное от ярости лицо Касума, Саад повернулся и сел на козью шкуру, сказал:

– Ты поджег мое сено, ограбил племянника, а теперь в дом пришел? Стыда у тебя нет!

– Сено поджег не я!

– А кто же?

У тебя много врагов, угадать трудно. Не любят тебя люди, по тому и сделали такое. А я не виноват. Отдай мои деньги, лучше будет.

– Убери кинжал. Я не из пугливых, ты это знаешь.

– Уберу, когда отдашь долг.

– Хорошо! Отдам! – вдруг изменился Саад. Он явно что-то задумал. – Сколько тебе?

– Сам знаешь сколько!

Саад полез в карман, отсчитал несколько бумажек и протянул Касуму.

Касум не верил Сааду.

– Клади сюда! – И он показал на свой кинжал.

Взяв с конца кинжала деньги, Касум, не считая, засунул их в карман. Затем, кивнув в сторону двора, сказал:

– Эти двое не знают, что я за человек! Их не трогай! – И, схватив со стула кинжал Саада, в мгновение ока выскочил из комнаты и закрыл за собой дверь.

Саад кинулся за ним, но дверь не открывалась – Касум про дел через ручку его кинжал. Саад бросился к окну. Касум, успевший уже вскочить на лошадь, что стояла у коновязи, был в воротах, когда услышал звон разбитого стекла.

Саад добежал до комнаты для гостей – там было его оружие: офицерская винтовка и семизарядный наган. Последний он всегда носил при себе и, как назло именно сегодня оставил его дома.

И здесь Сааду не повезло. Дверь оказалось запертой. Он дергал ее изо всех сил.

– Вададай, что ты делаешь? – крикнула Муиминат, прибежавшая на звон стекла.

– Какого черта ты заперла эту дверь! – заорал Саад.

Муиминат в испуге с трудом нашарила в кармане ключ. Саад схватил винтовку и вихрем понесся к воротам. Навстречу ему бежал сын.

– Дади, он уехал на нашей лошади! – кричал мальчик.

Не говоря ни слова, Саад повернул в сарай, вывел неоседланную лошадь, вскочил на нее. Но в это время овцы вломились в ворота и через минуту запрудили весь двор.

– Чтоб вас съели на похоронах! – заревел Саад слезая с коня.

Куда теперь поедешь. Касума и след простыл. Под ним конь – что лань.

– Вададай, зачем ты засунул этот кинжал в дверную ручку?! – крикнула с веранды Муиминат.

– Чтоб язык твой болтливый отрезать! «Зачем, зачем»?!

5

Был на исходе четверг. По обычаю, в ночь с четверга на пятницу соседи подносят друг другу сага.

Раньше, когда жизнь еще не так скрутила семью Беки, Кайпа специально готовила для этого чапилги – лепешки, начиненные творогом или картошкой. Сейчас об этом и думать нечего. В доме ни муки, ни масла. Корова уже совсем не дает молока.

– Хусен, снеси хоть соли соседям, – говорит Кайпа, подавая сыну тарелку с тремя равными кучками соли. – Оно, конечно, не ахти какое подношение, зато соль белая.[46]46
  Подношение белого цвета считается наиболее ценным.


[Закрыть]

Хусен нехотя берет тарелку. Ему совестно нести людям одну соль.

– Не кривись, иди, – подтолкнул его Хасан. – Что делать, если нам больше нечего дать людям?

– Вот сам бы и отнес, – невольно буркнул в ответ Хусен. – По чему это всегда я должен ходить.

Мать перебила их:

– Ты младший, потому тебе и идти.

– «Младший, младший»! – Хусен выскочил из комнаты и от злости так хлопнул дверью – стены задрожали.

Отдав всю соль семье Гойберда, Хусен скоро вернулся. У ворот стояла Эсет. Она всякий раз с нетерпением ждала четверга. В такие дни мать снимала свой запрет и девочка отправлялась к соседям разносить сага. Без причин у Кабират не больно-то вырвешься из дому.

Эсет протянула Хусену три больших куска сахару.

– Зачем так много? – удивился Хусен. Давно у них не было столько сахару.

– Это же сага!

Эсет тоже, как и Хусен, должна была отнести сага в три дома. И если мальчик не сделал этого только потому, что стеснялся идти к людям с одной солью, то Эсет совсем не потому отдала все три куска Хусену. Будь ее воля, она бы целый ящик принесла, и не только сахару.

– На, возьми и это, – сказала Эсет, запуская руку за пазуху.

– Что там у тебя?

– Тише, – она прикрыла рот ладонью, – это я еще из Владикавказа принесла. Бери.

Она протянула ему полную горсть конфет.

Хусен стоял в нерешительности и не знал, то ли взять, то ли отказаться от подарка…

Эсет поманила Хусена пальцем, приникла к самому его уху и, как великую тайну, замирая, прошептала:

– Дади сказал, что купит вам лошадь.

– …

– Понимаешь, лошадь! И даст вам арбу кукурузы.

– Зачем?

– Потому, что у вас нет лошади и кукурузы.

Эсет не решилась рассказать все, как было. Ведь Соси грозил голову оторвать, если она хоть словом кому-нибудь обмолвится. Даже Кабират ничего не знает о дорожном происшествии. Про винтовку ей сказали, что в пути потеряли – упала, мол, с арбы.

– Не нужна нам его лошадь. Мы сами купим, – буркнул Хусен, придя наконец в себя.

– Нужна, – хлопнула в ладоши Эсет. – У дади денег много, а у вас нет.

Девочка говорила, а сама все оглядывалась – не подслушал бы кто.

– Подумаешь, деньги! Не гордись своими деньгами! – поджал губы Хусен. – Скоро у всех будут деньги… и лошади будут!

Эсет даже рот раскрыла от удивления.

– Откуда все их возьмут! Вороны, может, накаркают?

– «Вороны, вороны»! – передразнил ее Хусен. – Скажи лучше, какие вороны тебе накаркали, что отец твой купит нам лошадь?

– Вот увидишь. Может, даже завтра купит. Он завтра в Пседах едет, на базар!

С этими словами Эсет побежала к себе домой.

– Вададай, откуда ты взял столько сахару? – удивилась Кайпа.

– Эсет принесла.

– Спасибо им. Как это Кабират так много прислала? А ну, сбегай в сад, сорви сливовую веточку. Надо чаю заварить, раз есть сахар.

Хусен неотступно думал о том, что сказала Эсет. С чего это Соси вдруг купит им лошадь и даст арбу кукурузы? Соси, который с умирающего сдерет копеечный долг, который с великой неохотой, будто душу из тебя тянет, дает закат для сельских сирот?

– Два-три дня будем пить сладкий чай, – радуется Кайпа, раскалывая тупой стороной ножа куски сахара, – спасибо соседям. Уж очень надоел пустой чай. И молоком не забелишь с такой коровой.

– Нани, а не лучше ли продать корову? Какой с нее толк? – вставил Хасан.

У него своя забота. С тех пор как Дауд у Исмаала говорил о том, что у каждого должно быть оружие, Хасан не раз собирался завести с матерью разговор о продаже коровы.

– Многие советуют продать ее и купить лошадь. Говорят, лошадь вернет корову. – Кайпа с грустью посмотрела на нары, где лежал Султан, и добавила: – Что мне лошадь, если я и за ворота не могу выехать!

– Выходит, так и будем любоваться на эту корову, пока Султан не выздоровеет? А он, может, никогда не поправится?

Кайпа помолчала.

– Жена Алайга говорит, надо выспросить, кто будет скотину резать, снести туда Султана и подержать его в только что вспоротом брюхе. Тогда, говорит, обязательно выздоровеет.

– Только навозом ты его и не лечила, – ухмыльнулся Хасан.

– А что делать? Мучается ведь! И меня мучает. Кручусь вокруг него, словно наседка, на шаг не могу от дома отойти.

Мысли Кайпы и Хасана были далеки друг от друга, как небо от земли.

Хасан понимал, что о покупке винтовки и думать нечего. Придется ждать, может, Дауд выполнит свое обещание и принесет ему ружье. А не принесет – тогда надо что-нибудь придумать.

Хусен, сидя в сторонке, молча слушал разговор матери с братом и вдруг ляпнул:

– Не надо продавать корову. Завтра Соси купит нам лошадь!

– Что? – расхохоталась Кайпа.

– Он спит и видит сон! – покосился на брата Хасан.

– И никакой это не сон! – рассердился Хусен. Кайпа подошла к мальчику, погладила его по голове.

– Не вздумай, сынок, еще кому-нибудь сказать об этом. Люди станут смеяться над тобой. Если бы Соси сделал такое, солнце взошло бы на западе.

Хусен опустил голову и замолчал. Он ужасно разозлился на себя за то, что проболтался. И сам ведь еще не очень верит. Надо бы дождаться следующего дня, посмотреть, правда ли Соси приведет лошадь, тогда и говорить.

Было еще темно, когда Соси стал собираться в Пседах.

– Дади, ты сегодня купишь лошадь? – спросила Эсет.

– Какую лошадь? Что ты мелешь? – Соси даже позеленел от злости.

– Ты же обещал, что купишь?…

Отец подошел и ладонью наотмашь ударил Эсет по щеке.

– А ну, замолчи, шайтан!

– Эй, ты что накинулся на ребенка? – встала между мужем и дочерью Кабират.

Сама-то она частенько прикладывала к ней руку, но другим, боже упаси, не позволяла и близко подойти к девочке. Эсет, закрывши руками лицо, всхлипывала и бормотала:

– Ты же сам обещал купить лошадь и дать арбу кукурузы. Не хочешь – и не надо. Они и без тебя купят…

Соси снова кинулся к Эсет, но Кабират преградила ему дорогу.

– Женщинам следовало бы сразу при рождении отрубать голо вы! – крикнул Соси, чуть вытянув из ножен кинжал и тотчас же со злостью вогнав его обратно.

– Ну, хватит, хватит! – сказала Кабират, махнув рукой. – Мы знаем, что ты храбрый.

– Я не храбрый и даже не мужчина. Но пусть только она посмеет еще хоть пикнуть! – И, погрозив пальцем, Соси вышел.

Мать и так и этак пытала дочь, о какой, мол, она лошади говорит и кому ее покупать надо? Но Эсет не проронила ни слова.

Кабират не на шутку растревожилась. Может, дочь знает такое, что и не скажешь? Уж не собирается ли Соси привести в дом вторую жену?

Она и ласкала Эсет, и обещала купить ей чего только попросит. Но дочь молчала, как камень.

– Чтоб у тебя язык отсох! – крикнула Кабират. – Может, ты уж и онемела совсем?

Эсет и сама удивлялась, как это она, которая даже самую маленькую тайну не умела сдержать в себе, сегодня вдруг нашла силы молчать, несмотря ни на что. Не знала она и о том, что отныне в ее душе родилась такая сила, которая не раз поможет ей молчать.

…Соси поехал прямо в полицейский участок. Несколько дней он терзался, все думал, как поступить – сообщить о встрече с Даудом или нет. Соси почему-то был уверен, что Дауд опять скрывается от властей. А если нет? Если никто не будет ловить его и Дауд станет мстить Соси – будет всем рассказывать, что чуть не снял с него штаны? Э, да никто ему не поверит. А если его не арестуют, Соси ведь должен купить лошадь и дать арбу кукурузы семье Беки…

Неподалеку от ворот полицейского участка он встретился с Саадом.

– Ассалам алейкум.

– Ваалейкум салам. Ты что, к пирстопу?

– К нему.

– Его нет дома.

– А куда он поехал?

– Спрашивал. Не говорят.

– Может, скоро приедет?

– Кто его знает? – пожал плечами Саад и, облокотившись о бидарку, спросил: – Он что, звал тебя?

– Да. А тебя?

– Меня тоже.

Оба они врали. У каждого из них были схожие заботы, но и тот и другой предпочитали скрывать их друг от друга.

– Пройдемся. Посмотрим, что в лавках есть, – предложил Саад. – Может, тем временем и пирстоп вернется?

– Не хочется. Я здесь подожду.

Саад сел в бидарку, взялся за вожжи. В это время за мостом показался всадник. Узнав Товмарзу, Соси схватился за рукоять кинжала.

С тех пор как Соси на пахоте дал пощечину Товмарзе, вражда между ними не затихала. Как ни искал Соси примирения – людей не раз засылал, Товмарза не соглашался простить ему, но и мстить не мстил.

И сейчас, будто не заметив Соси, Товмарза поздоровался с Саадом и сказал:

– Ты пирстопа ждешь? Он в Сагопши.

– Что случилось?

– Там на майдане убитый лежал. Люди вокруг собрались, и пирстоп там.

– А кто убитый?

– Не знаю. Одни говорят, вор, другие, что беглый какой-то. Я не видел его.

Хлестнув коня, Товмарза поскакал по дороге в Кескем.

– Едем, посмотрим, что за человек? – предложил Соси. Он уже загорелся любопытством.

– Да, пожалуй, поедем. Здесь делать нечего.

Саад погнал лошадь во весь дух. Ему, не меньше чем Соси, хотелось поскорее самому посмотреть, кого там убили. Каждый надеялся увидеть своего врага. Соси даже поклялся про себя: если убитым окажется Дауд, зарезать барана и пригласить муталимов на мовлат.