Текст книги "За миг до тебя"
Автор книги: Аглая Оболенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
13.
Обратная дорога петляла по лесу пригорками и ухабами, едва различимая сквозь мутную завесу дождя. Главной привилегией её был асфальт времён элитной дачи и лужи разлетались от колёс шуршащими брызгами, а не фонтанами грязи. На вид Диме было лет тридцать или чуть меньше. Накачанный загорелый крепыш с обаятельной улыбкой в тридцать два зуба. Инна мало знала о нём. Кажется, работает в милиции, но не в обычной – то ли в налоговой, то ли в экономической. А может в службе безопасности? Там все лихие конспираторы и Джеймсы Бонды в одном флаконе. Спрашивать неудобно…
Он сам разрядил затянувшееся молчание словесной очередью:
– Что вы думаете делать дальше, после выселения, Инна Евгеньевна?
Инна стянула с плеч намокший плащ и поёжилась – больше от мысли о грядущем светлом будущем, чем от сырости и холода.
– Можно просто Инна. Честно говоря, не знаю. Заберу Сашу домой, буду учить сама. Он уже давно переплюнул курс начальной школы. А вообще пусть сам решает, к чему душа лежит, не так ли?
Димина улыбка стала ещё шире, скоро на горизонте проявятся гланды.
– Наша Танюшка тоже умная девчонка – всё схватывает налету. Мой друг специально для неё сделал из телевизора примитивную ЭВМ. Овладеет, купим ей компьютер.
На обочине мелькнула одинокая фигура в дождевике. Уж не завхоз ли Саргей Али-бабаевич?
– Дим, вы ведь в милиции работаете?
– Да, в отделе по борьбе с хищениями госсобственности. У меня не совсем юридическое, а политэкономическое образование.
Спросить-не спросить? А, была-не была!
– Вы когда-нибудь слышали о нашем интернате что-то необычное?
– В смысле?
Ну конечно, когда ты начинаешь издалека, тебя и черт не разберёт.
– Ну, например, что там бесследно пропадали люди?
– Ах, это… Не только слышал, сам этим занимался. Только было всё слишком давно. Лет пять-шесть назад. Вам интересно?
– Да, расскажите!
Дима осветил фарами водяную стену и сбавил скорость.
– Тогда, если вы помните, все службы гонялись за так называемым золотом партии. И сейчас гоняются, но не столь одержимо. С долей сомнения, есть ли оно на самом деле… Многим хотелось сразу перестроиться на капиталистический лад, а для этого требовалась энная сумма в денежном или драгметалловом эквиваленте. Если задуматься, деньги на партийные нужды во времена строительства коммунизма были собраны немалые. Одна ежемесячная мзда в десять рублей с коммуниста чего стоит! А в коммунисты рвались чуть ли не все: с красной корочкой легче "подняться". Извините, Инна, меня порой заносит в другую сторону, как мою машину. Так вот, я на этой самой обкомовской даче проверял всю имеющуюся в наличии документацию. На предмет правдивости. Масса неточностей, приписок и прочей ерунды, мы люди привычные. А в это время параллельно мои коллеги-сыскари шмонали близлежащюю территорию, на которой как сквозь землю провалились два работяги-электрика…
"Как сквозь землю…" – мысленно повторила Инна.
– …Приехали они, значит, по вызову бывших хозяев электропроводку чинить. Починили. Машину свою, колымагу казённую, за воротами оставили. Наряд оформили и – за ворота. А больше их никто никогда не видел. И знаете, что странно, за год до этого здесь же бесследно пропала девушка. Четыре человека в непонятном минусе вызвали неподдельный интерес в нашем заведении…
Дождь хлестал по стеклу, словно пишущая машинка, фиксируя каждое произнесённое слово.
– Подождите, Дима, а кто же четвёртый? Вы сказали их было четверо.
– Ну, по сути, во время исчезновения их было трое, но девушка, Катя Лисицина – она была беременна. На пятом месяце.
Вот так так. Инна Литвинова, дефилируя в декольте до пупа по заморским подиумам, ты прошляпила такой сюжет! Впрочем, к черту сюжет, где же эти люди? – Дима, скажите, почему вы так хорошо запомнили имя девушки? Прошло семь лет с тех пор.
– Всё очень просто! Наша Эрика после восьмого класса поступила в медучилище, чтоб и общеобразоваловку закончить и к институту подготовиться. Там познакомилась с Катериной. Та, правда, на последнем курсе училась, но взяла нашу под крыло. У Катьки золотой характер был – сильно любила пирожками всех подчевать, собственной выпечки, между прочим. Наша поправилась сразу на пять кило, всё была дистрофик-дистрофиком, а тут мясом обрасла, заколосилась…
– А кто отец Катиного ребёнка?
– Так это ж только она одна и знает, – впервые Дима говорил о девушке, как о ещё живой. – Крепко они с Эрикой дружили, и то не доверилась…
– Как же Катя здесь оказалась?
– Опять туман. Знаю лишь, что видели здесь девушку очень похожую на неё. Стояла на остановке сначала, а потом куда-то пропала. Только сумка осталась на лавочке, а в ней документы Катины, справки от врача, зачетка. На фига ей здесь зачетка понадобилась? Теперь уж не узнаешь… Её не сразу хватились. Ну уехала и уехала куда глаза глядят. Ей телеграмма пришла из дому, она с провинции сама, из Старицы. У матери сердечный приступ, просили приехать срочно. А Кати-то нет, где Катя? Объявили в розыск. Видели, наверное, сигнальные листовки возле отделений милиции – "Пропал человек" крупными буквами.
– Странно всё это. Куда может пропасть человек посреди бела дня? – Инна рассуждала вслух. – Допустим, отошла в кустики, а потом? Решила, что трудно будет одной воспитать ребенка и утопилась в речке? А речка слишком близко. Может и впрямь утопилась?
Дима притормозил перед огромной лужей:
– Утопилась – ладно. А тело-то где? Речка неширокая, неглубокая и течение невесть какое, далеко отнести не могло. Другое дело, если б она в проруби топилась ранней зимой, к осени успела б разложиться…
– Фу, Дим, о чем мы с вами рассуждаем! Ну предположим, Катя камень к шее привязала, как в сказке про Алёнушку…
– Ерунда, нет здесь никакой логики или только временное умопомрачение у девки наступило. Эрика бы нас на смех подняла. По её словам, Катерина была здравомыслящим человеком, прагматиком. Она в матери души не чаяла, в медицинское пошла, чтобы на ноги её поставить. Только что-то из ряда вон заставило бы Катю покончить с собой. Наша очень по ней убивалась. Это она помогла Катеринин психологический портрет составить, и приметы особые назвала. Ум молодой, цепкий. Даже у бабки-ведуньи побывала, которая людей разыскивать помогает. Знаете, что та сказала? Мол, жива твоя подруга, но не найти её, потому что она в могиле, а могила далеко и одновременно близко – рукой подать. У нашей чуть крыша от такой информации не съехала, она ж всему нетрадиционному верит. Жива, говорит, моя Катька, и всё тут.
Незаметно, за разговорами, машина въехала в город. Дима подвёз Инну к самому дому:
– Если вам интересно это дело, Инна, вы сходите с Сане Цепкину, он им занимался долгое время и до сих пор, по-моему, оно не сдано в архив…
14.
Ночью Инне приснился кошмар: босая простоволосая девушка в рваной одежде, блуждающая по болоту. Внезапный гром, сменяющийся звоном и девушка проваливается под землю, которая смыкается над её головой плотным ровным дёрном. Таким, как в американских фильмах застилают территорию вокруг домов. Дёрн колышется, словно дышит, глубже, глубже и это уже не дёрн, а надвигающиеся волны. Они почти настигают её, Инну, стремясь заглотить, подмять под себя, усиливаясь с каждым звонком. Звонит и звонит. Она открыла глаза, наощупь включила висящее у кровати бра и посмотрела на часы. Три часа ночи… Трубка охладила разгорячённые ладони:
– Я слушаю.
– Инна! Добрый день.
– Добрый…
Но точно не день.
– Вы меня не помните, это Георгий Давидович вас беспокоит…
Что-то щелкнуло, заурчало и донесло лишь часть последующей фразы: "…по интернету. Очень понравилось, только мою персону пышно приукрасили. Я человек невисокий, скромный… Благодарю вас за эту книгу! Слышал, у вас трудности. Сильно хочу помочь…" Связь опять прервал непонятный треск."…на ваше имя. Фонды только входят в моду в России. По большей части из тех, что уже созданы – отмывают не совсем правильно заработанные деньги. Вах, можно ли об етом говорить по телефону? Совсем стал старый и глупый, забыл, откуда уехал! Подробности вам объяснит мой поверенный. Халло, Инна! Вы слышите меня? Вас не слышно…"
– Я слышу вас, Гия Давидовидович, – закричала Инна сквозь слёзы. – Спасибо, что помните. Спасибо за помощь!
– Ти плачешь? Бедная девочка…
Это было последнее из того, что ей удалось услышать. Долго и в недоумении молодая женщина разглядывала согретую трубку. Может, это лишь часть её сна, как-то связанная с американским дёрном? Сколько сейчас времени в Канаде? Там тоже разные часовые пояса, но у Гии Давидовича скорей всего день. Сон больше не шёл. Инна поднялась с кровати и отправилась на кухню варить кофе. В той самой джезве, которую некогда облюбовал Марат. Если она правильно поняла – где-то создан фонд на её имя и финансируется он большим хорошим человеком, верящим в чудеса и победу правого дела. Правого, то есть правильного, справедливого, а не модного радикального, поправила она себя. Значит, Инна сможет претендовать на землю с интернатом наравне с этими "неправыми" правыми и задаст им на торгах. Какая-то мысль глубоко в подсознании не давала ей обрадоваться на всю катушку. Что-то не состыковывалось. Что?
Кофе получился крепким с терпким запахом и вкусом. Сигарета вызвала оскомину, пришлось затушить на полувздохе. Ну конечно! Люди, исчезнувшие люди, каким боком они вписываются, живые или мёртвые, в общую картину свистопляски вокруг интернатской земли?
Не отдавая себе отчета, Инна набрала привычный номер. На том конце провода тут же ответили с надеждой:
– Аллё… пожалуйста, говорите!
– Света. Здравствуй. Не спишь?
– Инна?! Да какой там сон!
– Значит, Сергей не вернулся…
Воцарилось молчание. Казалось, Светлана обдумывает свой ответ.
– Нет. Я звонила в милицию, ещё днём, но мне сказали, что в розыск его рано подавать. Надо, чтобы прошло определённое время. Говорили что-то про свободу волеизъявления совершеннолетнего и другую чушь. Но я-то знаю, Инна, он не мог уйти просто так! Бросить детей не мог. Меня…
Инна чутко уловила изменение тональности на местоимении "меня", оно прозвучало робко и неуверенно. Решив не вдаваться в посторонние нюансы, Инна теребила Свету вопросами, не позволяя той впасть в отчаяние:
– Что ещё тебе известно? Были у него какие-нибудь планы, с кем встречался в последнее время?
– Да какие планы! Все мы живём тут одной бедой. Перед выселением он обещал помочь мне сверить инвентарь по спискам и демонтировать мебель. Я договорилась с РОНО о грузовике и пустом складе. Хоть там отнеслись с пониманием…
– Хочешь я приеду? Мне тоже не спится. Вместе нам не будет так одиноко.
– Что ты, не надо беспокоиться!
– Пожалуйста, не забывай, что под твоей крышей живёт и мой сын.
– Я помню, Инна. Конечно помню, совсем рассудок ещё не потеряла… Здесь опасно по ночам ходить, – неожиданно Света перешла на шёпот. – Танечка рассказывала, что места здесь глухие. Она слышала от папы о том, что раньше в нашем районе пропадали люди. Приукрасила, конечно, про блуждающих по ночам покойников, но кто знает, как там на самом деле было. Танин отец в милиции работает, ему виднее. Ой, вспомнила! Как-то раз Сергей отпрашивался по просьбе Дмитрий Аркадича поискать что-то в лесу. Землянки или захоронения. Напугал меня до смерти, когда вернулся заполночь весь грязный, поцарапанный…
– Нашёл? – Инна опять приказала себе не обращать внимания на Светин дрогнувший голос, её чувства – её же личное дело. – Нашёл что-нибудь?
– Да нет конечно. Но не успокоился. Вот говорит, будет забот поменьше, снова схожу…
Теперь Инне точно стало страшно по-настоящему. Проклятый дёрн почти сомкнулся над следующей головой.
15.
На простой кулинарный вопрос: «Какое блюдо вам нравится больше всего?» Инна не задумываясь отвечала – тюря. Вот и сейчас, сидя ночью на кухне, она механически крошила ржаной хлеб в объёмную кружку, наполовину заполненную молоком. Неровные куски вздыбились над поверхностью, словно пенапластовые пузыри на натюрморте какого-нибудь авангардистского гурмана вроде Жоржа Брака. Когда они посыпались на стол, Инна достала ложку и принялась размешивать полученную массу, сгребая со дна намокшие кубики, чтобы дать выход оставшейся жидкости.
Всё это она выполняла вслепую, глаза устремлены на клетчатый листок с рваными краями, усеянный кружками и стрелками. Связь бывшей дачи с без вести пропавшими надолго выбила её из колеи. Значит, не всё упирается в деньги и одними деньгами проблему не решить. Что она тогда сказала Геральду? Что тоже намерена принять участие в аукционе? Дура! Сейчас её, наверное, проверяют. Хорошо, если бы чертов Геральд не принял всерьёз слова глупой бабы! Самодовольной и озлобленной идиотки. Клара Цеткин выискалась! Цеткин, Цеткин… К кому посылал Инну Дмитрий – к какому-то Цепкину, да-да, Сане Цепкину. А Кира Либезов – к Шурику. Может быть, Саня и Шурик – одно и то же лицо? Быть может… Завтра непременно нужно выяснить. Ей срочно требовался помощник, союзник, поддержка! Ей, храброй безмозглой дурочке.
Заставив себя лечь в постель, Инна долго ворочалась, рассуждая, что фонд, зарегистрированный на её имя, при определенных обстоятельствах будет стоить ей жизни.
Естественно, утром она выглядела мятой и разбитой. Спутанные волосы переплелись на затылке осиным гнездом и больно стягивали кожу. Достав из морозилки ромашковый лёд, Инна нещадно возила им по дряблому лицу, игнорируя холодные струйки, стекающие по шее в ложбинку между грудей. Влажный крем смягчил кожу, лёгкий массаж кончиками пальцев обеспечил приток крови. Из ванной она вышла розовой и посвежевшей.
Наряд и макияж подбирала тщательно – необходимо с первого взгляда приковать к себе внимание и удерживать его как можно дольше. Маленькое платье на бретелях из тёмно-зелёного шёлка – подарок Полины – и пёстрый меланжевый жакет до талии с доминирующим чёрным. Телесные шёлковые чулки (Полина научила различать их качество) и остроносые итальянские сапожки, гармонично вписывающиеся в золотую осень. Норковая горжетка под цвет сапог позволила прикрыть мелкие морщинки на шее и декольте. Давно уже пора в косметический салон, такую безалаберность по отношению к собственной персоне Полина бичевала острым словцом и колкими взглядами.
Немного чувственного блеска на губы и естественных теней в уголках глаз – Инна не любила косметических изысков. Капелька кисло-сладких "Фиджи" на запястья и в ямочку между ключицами, всё, теперь вперёд!
16.
Кабинетик Сани Цепкина притулился возле уборной на втором этаже Управления внутренних дел. Запах хлорки и аммиака у двери явственно свидетельствовал, что дела эти справляются регулярно и в избытке, без отрыва от других текущих занятий. Уже открыв дверь, Инна едва не хлопнула себя по лбу от досады – только сейчас она вспомнила о телефоне, нацарапанном Кирой на клочке бумаги. Если Саня и Шурик – разные персонажи, надо было начинать с Шурика, который сам проявил к ней интерес. А Саню оставить на десерт. Теперь уже поздно – дверь открыта и молодой усталый человек с ранней сединой в волосах во все глаза разглядывает её стройную мосластую фигуру.
– Добрый день! Меня зовут Инна Литвинова. Извините, что пришла без предварительной договорённости.
Он кивнул и жестом указал на стул против своего стола. Убирая руку, стукнулся локтём о сейф из толстого железа и стал трясти запястьем, что есть силы. Волнуется, прониклась к нему Инна.
– Я вас узнал, Инна Литвинова…
Словно в игре "тепло-холодно", она на фифти-фифти приблизилась к уравнению "Саня равно Шурик". Саня смотрел на неё, откинув голову, напряженно, неестественно расширенными зрачками. Такое чувство, будто они двое находились в освещенном пятачке под прицелом огромной съёмочной группы. Волнительный момент!
– Я тут вспоминал о вас на днях… В разговоре с…
Ну не томи же, с кем? Кирой? Димой?… Или Геральд Владимирович интересовался моим уголовным прошлым… Тьфу-тьфу!
– Извините, совсем из головы вылетело. С обозревателем криминальной хроники!
Так, а это что за фрукт?
– Вы с ним учились на одном курсе. Кирилл, помните такого?
– Да, помню. Вот бы не подумала, что Кирилл Либезов в криминал ударится. Он скромный был. Стихи сочинял на непонятном языке…
– Так ничего удивительного, у нас вся жизнь сейчас – сплошное нарушение несовершенного законодательства…
Постепенно, слово за слово, Саня Цепкин расслабился, зрачки уменьшились и рассосалась съёмочная группа за спиной, погасли софиты и смолкли хлопушки. Молодой человек в кителе с погонами старшего лейтенанта доверчиво упёрся руками в стол, приблизил лицо и спросил её с тайной надеждой:
– А вы больше не учавствуете в показах модных нарядов?
– Нет, – согласилась Инна, запросто спрыгнув с пьедестала, – я по другому вопросу…
– Жаль.
Стопроцентный Саня-Шурик не сумел талантливо скрыть разочарование. Так хотелось похвастаться перед ребятами в курилке, как он по-свойски разговаривал со знаменитостью.
– Александр э-э-э…
– Евгеньевич. Мы с вами тезки.
О-о! Вы знаете мое отчество, тысяча комплиментов!
– Александр Евгеньевич, меня интересуют обстоятельства исчезновения людей в Сосновском районе семилетней давности.
Он сразу убрал руки со стола, достал из ящика ручку и снял с неё зубами колпачок:
– Видите ли, Инна Евгеньевна, дело, конечно, давнее, но оно ещё не снято с производства. Срок давности подобных дел – пятнадцать лет. Только по прошествии этого времени пропавшего считают умершим…
Санины словесные излияния оборвала мелодичная трель старенького салатового телефона с мембраной, прикрученой изолентой.
– Мой новый телефон в ремонте, – зачем-то оправдался он и грозно цыкнул трубке: – Я занят, позже перезвони!
Но трубка не желала отпускать хозяина, надрывно терроризируя его ухо истерическими нотками.
– Да выкинь ты его на балкон, – наконец взорвался он. – Нашла из-за чего рыдать!
Он бросил перевязанную пластмассу на рычаг, по ходу заглатывая рвущееся наружу "достала!". Инна подумала, что новый телефон от этих выпадов наверно ещё в более плачевном состоянии, а Саня одарив её тёплым взглядом "что ты делаешь сегодня вечером, бэйби?", продолжил прерванную тему:
– Так вот, Инна Евгеньевна, что я хотел сказать: пока дело находится в производстве, я не имею права разглашать материал в интересах следствия. Ну разве что из уважения к вам обрисую общую картину…
– Картина общая мне уже известна, приятель наш с вами общий просвятил. Мне нужны кой-какие детали, Александр Евгеньевич!
За её спиной скрипнула дверь и низкий голос попросил:
– Алекс, курить есть чего?
Старлей с заметным сожалением вытряхнул из мятой пачки "Бонда" сигарету и протянул просившему. Тот неслышно вошёл, одобрительно заглянул Инне в лицо и, выхватив "бондину", удалился.
– Детали, говорите… Могу я узнать, какую цель вы преследуете – очередной репортаж, журналистское расследование?
Ей часто приходилось слышать подобные вопросы, этакий мягко завуалированный отказ. Кому ж в голову прийдёт, что журналист, для которого писать, всё равно что отправлять естественные потребности, удержится не раструбить добытую информацию во всеуслышание.
– Вовсе нет, Алекс, – Инна решила купить его дешёвой фамильярностью, – у меня интерес исключительно личного характера. Дело в том, что в Сосновском интернате учится мой сын. Как мать, я растроена слухами о пропаже людей в этой местности и хочу знать, насколько они правдивы.
Её фамильярность возымела действие.
– В Сосновском интернате, говорите. Там учится и дочка моего сослуживца Димы Рубашкина.
– Танечка! Они с моим Сашей лучшие друзья. Кстати, именно Дмитрий посоветовал мне обратиться к вам.
– Ага, обложили, значит, со всех сторон! Ну ладно, что с вами будешь делать. Попробую ввести вас в курс дела, дозированно, конечно… – обреченно вздохнул Саня-Шурик и, повернувшись к ней спиной, загремел ключами от сейфа.
Толстенная папка, извлеченная из темного зева, упав на стол, взорвалась спиралью сверкающей пыли. В носу противно зачесалось, и Инна задержала дыхание до слёз, чтобы не чихнуть громко.
– Буду очень вам признательна!
– Тогда всё по порядку…
17.
Шесть лет тому назад молодого участкового Александра Бестынцева перевели в «уголовку» – районный отдел уголовного розыска. Он сам попросился, заколебали алкаши и бездомные, слезливые бабульки и подрастающее хулиганьё. Александру хотелось романтики сыскаря, понюхать пороху обеими ноздрями. И ему повезло: Семён Иваныч, капитан с дежурного пульта, перед пенсией решил отдохнуть от ночных смен. Правда, львиную долю ночей его подменяли ребята помоложе, но совесть неравного не позволяла заснуть и дома. Дядя Семён принял Александров участок с алкашами, стол и параллельный телефон в большом кабинете для четырёх участковых и благословил теперь уже свежеиспеченного оперативного работника на доблестные дела во благо государства Россейского.
За три первых дела опер Бестынцев взялся слишком ретиво, он землю рыл копытами, доставая сослуживцев вопросами, мотивами и версиями. "Иш, цепкий какой! Прицепился. Своих что ли дел у людей мало?" Фамилия Бестынцев вскоре исчезла из обихода, всплывая иногда на оперативках. Появилась новая – Цепкин, не кличка – песня, всесторонне определяющая основную черту характера её обладателя. Она, как визитка, приклеилась Сане на грудь, позволяя коллегам сплавлять на его попечительство "глухари", "висяки" и прочую нетленку. Несмотря на занудство, его любили. За доброту и безотказность. Сострадали – за несчастливый брак. Мало у кого из служащих в милиции браки складывались счастливо и безоблачно, ну какая жена выдержит подъём среди ночи и поздний приход к подсохшему, потерявшему первозданную прелесть, ужину? А у них специфика работы такая, за что и деньги платят. Да и служба, помимо того, что трудна, ещё и опасна…
У Сани Цепкина семья не сложилась уже до известных издержек производства. Он женился до армии "по залёту", будь он трижды неладен! Родители обеих сторон, посовещавшись в нелиприятной форме, пришли к консенсусу по основополагающему вопросу – ребёнок должен жить и поставили Саню под ружьё. А ему не хотелось жениться. Не нагулялся ещё, да и девчонка совсем другая нравилась, а с Алькой – с Алькой только переспать…
Алефтина Трофимова была Саниной ровестницей, но вместо среднего образования выбрала среднее-специальное, после восьмого класса направив стопы в ремесленно-строительное ПТУ. Хваткая и искушенная во всех делах Аля гордилась званием "легкодоступной женщины" и долго не ломалась, изображая из себя "прынцессу". Попав в её широкие ладони, Александр превратился в пластелин, а после "третьего разу" сдался на милость врага окончательно.
Однажды на практике, увлечённо орудуя мастерком, Аля наткнулась на козлы и упала, повредив руку о торчащий из пола железный брус. Неделю отвалялась в больнице с переломом, там ей так же определили лёгкое сотрясение мозга и примерно двадцать восьмой-тридцатый день беременности.
Александрова мама от будущей невестки сразу не пришла в восторг, но решила, что и из такой ситуации можно извлечь толк: если вдруг Алефтина родит Сане двоих детей – ему, кормильцу, по закону дадут отсрочку от надвигающейся армии! А ведь не на пустом месте рассуждала – Аля сама родилась в паре с сестрой-двойняшкой Валей. Они были разнояйцевыми, Аля и Валя, ничего общего друг с дружкой, а ретивая свекровка где-то вычитала (должно быть в журнале "Здоровье"), что подобная автономия запланирована наследственностью и передаётся через поколение. Через, конечно, хуже, чем каждое поколение, но забрезжившая на горизонте отсрочка привязала парня к "этой гулящей девке" покрепче всякой любви.
Широкоплечий красавец Саня с кудрями цвета воронова крыла и телячьими ресницами тоже, как ни странно, не был Але по сердцу. Она свято верила, что настоящий мужик должен походить на обезьяну, в крайнем случае на волосатого неандертальца, и потом от него должно пахнуть, а не лосьонами… С Сашкиной же рожей впереди уж точно хлопот не оберёшься! И профессию выбрал как на зло героическую, Глеб Жеглов, мент паршивый… Однако, родителей своих Аля уважала, к мнению их прислушивалась, зарегистрировалась с Саней в местном ЗАГСе, будучи уже на четвёртом месяце.
Рожала трудно и долго. От боли забиралась под железную кровать в палате и поднимала её поясницей. Боль утихала, чтоб возникнуть вновь и рвать спину в клочья. В четыре часа утра на свет пролезла крупная головка, затем вялое тельце измученного и уставшего вместе с матерью сына. Ванюши, Ивана Александровича Бестынцева, четыре кило живого веса с прилипшими к темечку смоляными кудрями. "Наша порода!" – приняла внука Санина мать, а сам он вдруг понял: вот он – преемник, товарищ и наследник на всю оставшуюся жизнь!
Не каждому в восемнадцать лет дано такое осознать…
18.
Когда пропал Валин муж Владик, Саня посчитал своим долгом найти его и вернуть в семью. Он обожал бывать у них в свободное время, с Ванюшкой и без, и даже догадывался о частых визитах жены – вместе у них как-то не получалось. Валя была совершенной противоположностью сестре. Высокая, крепкосбитая Алефтина походила на гриб-боровик. Мясистая ножка без талии и большая голова с розовой пористой кожей на лице. Валентина же – худая, непропорционально сложенная с длинным телом на коротких кривеньких ножках и измождённым желтушным лицом, которое украшали впалые щёки и крупные коричневые веснушки. Эти веснушки, как голодные пауки, вырвавшиеся на волю из банки, тоже непропорциональные, разбежались кто куда и прилипли намертво – не то веснушки, не то родимые пятна.
У плиты Валентина орудовала ловко и споро, демонстрируя высший пилотаж поварского искусства. Так споро Алефтина управлялась с кирпичной кладкой, намазывая слой цементного раствора на ребро кирпича. Каждому своё, и если Валин Владик хлебал в обед борщ с клёцками, сметал пюре и ростбиф, запивая компотом, да ещё имел на десерт блины, трещавшие по швам от творога и мёда, то Алины Саня и Ваня довольствовались комплексными обедами общепитовского сервиса. Только младенец Андрейка сосал могучую мамину сисю и довольно скалился единственным нижним зубом.
Валя позвонила им среди ночи и, постанывая, рассказала, что муж не пришёл с работы. Саня не стал дожидаться утра, примчался в их скромную квартирку и засел на кухне с телефонным аппаратом. Ночной вахтёр стройуправления, где Владик трудился электриком, сообщил о том, что вчера в четырнадцать сорок пять он и Петрович отбыли ремонтировать повреждённую электропроводку в Сосновский особняк тамошней "партейной" резиденции. С тех пор о них ни слуху, ни духу. Звонок жене Петровича тоже нисколько не прояснил ситуацию: Петрович по пятницам любил заложить за воротник с приятелями и иногда являлся домой под утро. "Может, и Владика вовлёк, пьянь несчастная?" – сонно посетовала Петровичева жена. В списках вытрезвителей и больниц Петрович и Владик не значились…
Рано утром Саня выгнал из гаража старый отцовский драндулет – "Жигули" второй модели и, гремя гайками, рванул в Сосновский район. Он нашёл электромонтёрскую машину у забора, не доезжая до ворот главного входа на территорию особняка. Она стояла целёхонькая, с полным боевым снаряжением в незапертой будке и полиэтиленовой папкой, набитой путевыми листами и разнорядками, в кабине. Под солнцезащитным козырьком лобового стекла покоились техпаспорт и водительские права с довольным усатым прищуром немолодого дядьки. Больше всего озадачил ключ, легкомысленно торчащий в замке зажигания и скалящаяся бесовская морда брелока. Морда раскачивалась на длинной цепочке, словно водитель только что вышел из машины по малой нужде. Только потом до Сани дошло, что он сам привёл её в движение, когда открыл дверцу.
– Чертовщина какая-то. В наше время оставить незапертой даже такую тарантайку рискованно. Да ещё и ключиками снабдить – садись и ехай…
19.
Дальнейшие поиски ничего не дали – два здоровых мужика как сквозь землю провалились. На Валентину страшно было смотреть. Её бледная истончившаяся кожа в облипочку обтягивала череп, растворяя в красных пятнах выцветшие веснушки. Плечи согнулись, отказываясь удерживать лямки лифчика, и Валя всё время оправляла их трясущимися руками. Впервые Саня ловил себя на мысли о том, что переступает порог её квартиры через силу.
Вот тогда-то он и поднял материалы дела прошлогодней давности о пропавшей почти там же молоденькой девушке Кате Лисицыной. Девушке, собиравшейся вскоре родить, возможно, сына, который был бы сейчас чуть младше его Адрюшки.
Папка выглядела вместительной: помимо протокола осмотра места, где Катю последний раз видели живой и перечня содержимого оставленной ею сумки, здесь пылились листы с показаниями множества людей, скурпулёзно опрошенных Саней. Главный свидетель и помощник в деле – шестнадцатилетняя Эрика, свояченица Димы Рубашкина, сотрудника ОБХСС и лучшая подруга пропавшей – не поленилась объездить с ним морги и реанимации, вдоволь насмотрелась трупешников, а также покалеченных и беспамятных, и ухитрилась нигде не шлёпнуться в обморок. Мужественная девочка! Хотя, чего удивляться – будущий медик. Это она с похвальным тщанием вспоминала особые Катины приметы, как то: родинка на левой ягодице, замеченная в душе и крестообразный шрам под грудью, оставшийся после падения с дерева в детстве. Она же, Эрика, описала Катин темперамент и привычки, она затащила его к бабке-повитухе, с которой Катя советовалась по поводу предстоящих родов. Бабка оказалась провидицей. Вижу, говорит, вижу вашу Катерину живою, рано вы её хороните. Не далеко она, и не близко. Не в плену и не на воле… Ищите, говорит, и найдёте, ежели не опоздаете. Если б карга старая ещё и координаты подсказала, где искать, – поиск пошёл бы продуктивнее, а так… Но Эрика заинтересовалась, "повелась" в надежде спасти Катю.
Бабка с деревенским старинным именем Анисья завела их в тёмный чулан. Саня скептически отнёсся к потугам старухи, в то время спрос на волшебников уже не опережал предложение. Как раз наоборот, волшебники сами пропагандировали себя массам, кто осеняя мир кресным знамением, а кто нашёптывая тарабарские заклинания. Процентов пять-семь действительно помогали, на остальных девяносто с хвостиком копился материал по статье "мошенничество с корыстным умыслом".
В чулане кроме старого стола другой мебели не было. На столе возвышалась керосиновая лампа с закопченым плафоном и глиняное блюдо, заполненное водой. Ни стеклянных шаров, ни кристаллов, ни гадальных карт и дымящихся кадил.
Анисья приказала Эрике встать у стола и смотреть на воду, а думать при этом исключительно о Кате. Та всё в точности исполнила, замерев в полусогнутой позе. Жутковато было Сане наблюдать, как незыблемая поверхность воды, вдруг, ни с того, ни с сего приходит в движение, покрываясь рябью и искажая Эрикино отражение. Пальцы девушки впиваются в заплесневелый стол, заземляя напряжение, а лицо, загипнотизированное водой, превращается в каменную маску.
