Текст книги "Чужая в двух мирах (СИ)"

Автор книги: Агата Рат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Потом раздались надрывные рыдания. Хлопок двери. Леди Джейн осталась плакать в кабинете, а господин Эдмунд уехал в город. Вернулся отец через пять дней. И вернулся не с хорошенькой рабыней, как обычно, а с гувернанткой для меня и Изабель. Сказал, что девочки уже большие и им нужна гувернантка, а леди Джейн плохая мать. Если честно, она и ей не была. Приёмы занимали всё её свободное время. Изабель даже как-то сказала, что если бы её забирали у матери, то она бы и не расстроилась. А может и не заметила, что дочери больше нет рядом. Да, мне с матерью повезло. Мама меня очень любила.

Нашей гувернанткой стала мисс Луиза. Но, мисс Луиза, больше занималась своим работодателем. Её крики и стоны будили всех по ночам. Она была не гувернанткой, а куртизанкой. Маса платил ей за любовь. Если это вообще можно назвать любовью.

Единственно чему научила нас гувернантка Луиза, это танцам. Танцам, которые не приняты в приличном обществе. Леди Джейн об этом не знала. Знай, она, чему учит любовница мужа её дочку, пока отдыхает от постели неутомимого Эдмунда, убила бы её.

Луиза была милая. Правда, милая! Она одна смотрела на меня без презрения и даже искренне улыбалась. Ещё наша порочная гувернантка любила песенки. Несколько даже спела нам. Конечно, эти песенки не для ушей маленьких девочек, но мы над ними очень смеялись. С ней было весело. Луиза покинула наш дом, сразу после смерти своего любовника. Она даже пыталась выкупить меня у леди Джейн, но та, ненавидя меня и белую любовницу мужа, не стала слушать. Просто приказала выкинуть наглую куртизанку на улицу. Но и это не сломило и не унизило Луизу. Выкрикивая самые пошлые ругательства о леди Джейн, она гордо ушла по дороге в Сент-Огастин.

Изабель. Моя сводная сестра Изабель. Мы с ней быстро подружились. Она первая пришла ко мне. Я сидела на кровати и рассматривала комнату, в которой теперь буду жить. Изабель тихо вошла. Мы встретились глазами и она улыбнулась.

– Мама сказала, что ты чёрное исчадие ада и ублюдок отца от рабыни. Папа сказал, что ты моя сестра, – улыбаясь, говорила она.

Я ничего не ответила и отвела взгляд в сторону. Изабель подошла ко мне. Села на краешек постели. Её руки коснулись моих, сложенных на коленях ладоней. Я чуть вздрогнула. В первый раз ко мне прикоснулась белая девочка и моя сестра.

– Знаешь, мама не права, – тихо шептала она. – Только не говори ей об этом. Она прикажет меня выпороть.

Я снова посмотрела на неё. Это было для меня новостью. Я думала, порют только чёрных. Оказалось, что и белым тоже достается.

– Не скажу, – пообещала я.

Так мы и стали сёстрами. Всегда вместе. Всегда рядом. Мы обе боялись темноты и каждую ночь, бежали друг к дружке в спальню. Встречаясь посередине коридора, тихо хохоча, шли спать. Изабель подтянула меня по всем дисциплинам и уже через два месяца я свободно читала, писала, считала. А музыка мне давалась с лёгкость. У меня оказался природный врождённый талант к музыке. Я могла без нот подобрать на слух мелодию на фортепьяно. С французским мне было сложнее. Но опять же с моей сестрой я понемногу смогла выучить этот язык. Только в отличие от Изабель, я говорила с акцентом.

С рабами у меня было всё сложно. Они мне прислуживали, но не с таким рвением, как белым хозяевам. А после того как выпороли конюха Джима, они и вовсе не разговаривали при мне. Игнорируя, молчали, пока я их не спрошу или не прикажу что-нибудь.

Конюх Джим учил Изабель ездить верхом.

Мы осваивали искусство верховой езды на пони по кличке Пятнышко, пока отец не купил нам покладистых кобыл. Джим назвал меня черномазой. Это услышала Изабель, и зло накричала на раба:

– Она дочь твоего хозяина и моя сестра! И черномазый здесь только ты!

На следующее утро Джима выпороли. Изабель пожаловалась отцу, а виновата я.

Мой отец такой противоречивый. Белые считали его человеком чести, но не лишенным некого бунтарского духа. Рабы – жестоким, но справедливым. Жена – прелюбодеем. Кристофер – скупым на деньги и чувства родителем. Для Изабель он был самым лучшим человеком на земле. А я? Я тоже стала так относиться к отцу, как моя сестра.

С годами я понимаю, почему я росла с мамой в хижине и только после её смерти он забрал меня к себе в дом. Эдмунду была присуща любовь к своим детям, независимо от кого они были рождены. От белой или чёрной женщины. Я думаю, что если бы я родилась не со светлой кожей, он всё равно забрал бы меня к себе. Он просто не хотел расстраивать мою мать, зная, как она любит меня.

Его любовь я почувствовала только в его доме. Мне никогда не дарили подарков. Мама дарила. Я думала, что это её подарки и только повзрослев, я поняла, что их передавал мне отец. У рабов нет денег и нет возможности что-либо купить. Всё что у них есть – это принадлежит хозяину. Так что все ленточки и отрезы материала на платья, дарил мне отец. А когда я поселилась в его доме, мои подарки стали ощутимей и богаче. Платья, ленты, туфли, украшения.

Он исполнял любые желания Изабель, поэтому ей было проще топать ножкой и кричать: «Я хочу!». Я так не могла. Я ничего у него не просила. Я попрошу только один раз. Один-единственный раз и не для себя. Я буду с ним диковата и застенчива.

Отец возвращается с плантаций, не успевает спешиться, как Изабель летит в его объятья с криком: «Папочка!». Я иду не спеша, опустив голову. Он обнимает её, а меня тянет к себе в объятья сам.

Отец часто брал нас в Сент-Огастин за покупками. Моя сестра бегает по всем магазинам, требуя всё, на что попадается ей на глаза. Я хожу рядом и молчу. Он покупает мне сам. На своё усмотрение. Лишь однажды я задержалась на миг у витрины с очень дорогой фарфоровой куклой. Она была такая красивая, что невозможно было оторвать от неё глаз.

Рука отца легла мне на плечо, как когда-то на похоронах матери.

– Она тебе нравится, Лили? – спросил он.

– Да,– тихо ответила я.

Отец ничего не говорит. Он просто заходит в магазин и покупает её для меня.

Эдмунд был самым лучшим отцом для дочерей, но не для сына. К сыну Кристоферу он относился очень строго и требовательно. Всё что сходило дочкам с рук, сыну он не позволял. Маса считал: только девочки имеют право быть легкомысленными и глупыми, у мальчиков такого права нет. Они будущие отцы семейства. От них будет зависеть семья и её благополучие.

Узнав о карточных долгах сына, он отказался их оплачивать.

– Я не для этого купил ему эполеты, чтобы он проматывал мои деньги, играя с такими же дурнями, как он! – кричал Эдмунд, комкая письмо сына.

Кристоферу пришлось продать породистого скакуна. Леди Джейн тоже раскошелилась, чтобы помочь любимому сыночку. Она тайком от мужа заложила свои драгоценности. Когда Эдмунд узнал об этом, был страшный скандал.

– Ты тратишь деньги на Изабель и своего ублюдка Лили, в то время как наш сын должен влачить жалкое существование в нищете! – кричала леди Джейн.

– Пусть отправляется служить в военный форт на севере! Там довольствие за счёт королевской казны, заодно и уму наберётся, воюя с дикарями. Я выкупил твои украшения, но ты их не получишь. Я разделю их между Изабель и Лилией, как приданое, – спокойно сказал Эдмунд.

Леди Джейн рвала и метала, но уже в своей комнате. Сорвалась на нескольких рабынях, отхлестав их по лицу. Разбила все статуэтки и разорвала скатерть на столике для чаепития. Муж на привычные выходки жены опять не обратил внимания. Он развлекался с нашей гувернанткой.

Чем больше я жила в его доме, тем сильнее привязывалась к нему. Он был рабовладельцем. Жестоким и справедливым. Он был типичным представителем высшего общества в колониях Америки. Твёрдо уверенным, что мир должен быть устроен так и не иначе. Мир, где существует две прослойки населения: хозяева и рабы. Благородные господа и простолюдины. У каждого своё место под солнцем. Его место – это земля, которую получил его прадед за верную службу Его Величеству Карлу второму, в колониях Англии в Новом Свете. Он гордился своими английским родовитыми предками и родственниками. Но, не смотря, на все его достоинства, быть его рабой я бы не хотела. Меня ждала бы участь всех его красивых рабынь. Постель.

Слава богу! Мне повезло родиться его дочерью. Даже незаконнорожденной, я была его родной кровью и плотью, которой он не стыдился. Никогда.

ГЛАВА 4. Лука

На мой шестнадцатый день рождения отец взял меня собой в Сент-Огастин. Мы выехали с рассветом, чтобы добраться до города к полудню.

Я спрашивала:

– Почему еду только я? Почему не берём Изабель?

Он улыбался отвечая:

– Так надо. Изабель соня и рано встать не сможет.

Я была так горда, что отец взял только меня. Прижавшись к нему в экипаже, я закрыла глаза от счастья. Мой отец. За эти шесть лет я очень сильно полюбила его. И мне, казалось, что я всегда жила с ним в его доме. Маму я вспоминала, конечно. Часто ходила к ней с цветами. От того холмика, под которым лежала моя мать, не осталось ничего. Только высокое дерево напоминало мне, где искать её.

В дороге меня растрясло, и отец прикрикнул на раба-кучера, чтобы он не гнал лошадей. В Сент-Огастин мы приехали не к полудню, а к обеду.

Отец помог мне спуститься с экипажа. Я взяла его под руку и он, похлопывая по моей ладошке, гордо вздёрнув подбородок, вышагивал со мной по улицам города.

Мужчины здоровались с ним и цеплялись за меня любопытствующими взглядами. Женщины улыбались отцу. Он был очень красивый и видный мужчина. Неудивительно, что каждая мимо проходящая красотка томно вздыхала. В толпе знакомых и простых зевак мы были интересны. Улыбки и восхищённые возгласы в лицо, за спиною сменялись шипением.

– Это его дочь от рабыни?

– А она хороша!

– Зато он глупец, что признал её!

– Нет, ну что вы! В ней чувствуется английская порода.

– Её мать точно чёрная?

И всё в таком духе. Я пропускала мимо ушей их слова. Главное, что отец мной гордился. Я уже пять лет называла его «папой» и так же, как Изабель, бежала ему навстречу.

Не только я пропускала всё это мимо ушей. Отец тоже делал вид, что не слышит. Если честно, он был очень богат. Это богатство позволяло ему делать всё, что он пожелает. Его никто не мог прилюдно осудить или задеть. Боялись. Они только и могли, что шушукаться по углам, как крысы.

Я шла рядом с ним и улыбалась. Улыбалась не просто так. Мой отец приготовил мне сюрприз. Об этом он сообщил, когда мы въезжали в город. Я хлопала в ладоши, как маленькая девочка, услышав об этом. Любой его подарок для меня был особенным, потому что подарен им.

Прогулявшись по бульвару и подразнив местную высшую знать, мы зашли к модистке мисс Ричмонд. Она была самой лучшей портнихой в Сент-Огастине. Её платья и шляпки шились по последним веяниям Парижской моды. Услуги мисс Ричмонд не все плантаторы могли себе позволить. Мой отец мог. Он одевался только у неё.

Мы зашли в магазинчик и колокольчик на дверях звякнул. Мисс Ричмонд появилась, словно ниоткуда.

«Она фея», – подумала я. Нигде нет дверей. Только ярко-голубые драпированные стены и шторы на огромных окнах. Их так много, но открыты только два, а лёгкий ветерок чуть покачивал небесного цвета ткань.

– Ах! Мистер Дарлингтон! – всплеснула она в ладоши, ослепив белоснежными зубами. – Как я рада вас видеть вновь!

– Я тоже рад, моя дорогая мисс Ричмонд! – так же улыбнулся ей отец, уже поднося к своим губам её пухлую ручку.

– А это наша красавица, Лилия? – она пробежалась по мне своими голубыми глазами. – А вы были точны, когда говорили мне её размеры.

Мой отец снова улыбнулся, но в этот раз его глаза хитро блеснули, смотря на мисс Ричмонд.

Я засмущалась. Похоже, отца и портниху связывали не только заказы платьев.

– Идём, родная! – она потащила меня за руку. – Твоё бальное платье уже готово.

Я растерянно посмотрела на отца. Он кивнул в знак одобрения, мол, иди. Я пошла за портнихой. Голубые шторы разлетелись по сторонам и, за ними открылась комната для примерок, где две чёрные рабыни уже расправляли платье для меня.

Боже, как же оно было восхитительно моё первое бальное платье. Даже лучше, чем у Изабель в прошлом году.

Когда моей сестре исполнилось шестнадцать, она дебютировала на балу в Сент-Огастине, а я была дома. Я даже не мечтала, что буду иметь такую возможность. Леди Джейн говорила, зло ехидничая: «Черномазым ублюдкам там не место! Даже не мечтай, появиться в приличном обществе!». И вот мне сегодня шестнадцать, а завтра бал. Его даёт полковник Фюргенсон в своём особняке.

Неужели и я буду на нём?! Не веря своим глазам, я обошла платье. Рабыня подняла руки кверху, чтобы я лучше рассмотрела его. Другая рабыня отошла в сторону, не мешая мне ходить вокруг моего подарка.

– Оно моё? – не скрывая восхищения, спросила я.

– Конечно, милая! – довольно сказала знакомая отца. – Эдмунд заказал его у меня ещё три месяца назад. Ох, сколько было мороки! – она опять всплеснула руками. – Шёлка такого изумрудного оттенка на складе не было. Пришлось заказывать из Чарльстона. Мой кузен сам привёз его. А эти кружева! Их я чуть дождалась! Они прибыли из Парижа два дня назад, – она подошла ко мне и обняла за плечи. – Эта вся суматоха стоила того. Такого шедевра я ещё не создавала.

– Оно словно из сказки. Такое нереальное, – чуть не вздыхая, говорила я.

– Примеряй немедленно! Моё платье лишь оправа для такого бриллианта, как ты, Лилия, – она наклонилась ближе и поцеловала меня в щёку.

Никогда ко мне так не относилась чужая женщина. Мисс Ричмонд была очень добра. И рабыни у неё не смотрели со страхом в пол, а хихикали, помогая мне одеться. Папа очень раскошелился у своей любовницы, собирая меня на мой первый выход в свет. Помимо платья, он заказал сорочку, корсет, нижнее бельё, чулки, подвязки для чулок с такими же изумрудными лентами. Когда моё перевоплощение закончилось, я не узнала себя в зеркале. На меня смотрела настоящая белая леди. Изумрудный цвет, подчёркивал мою смуглую кожу, придавая ей некие нотки лёгкого загара. Конечно, в моде были мраморные белые девицы. Но, я не хотела пудрить свое лицо белилами, придавая ему болезненную бледность.

– Это я? – замотала я головой.

– Ты, Лилия! – она повязала мне на волосы изумрудную ленту. – Как же ты красива в моём платье. После этого бала клиентов у меня прибавятся, – портниха опять потянула меня за собой. – Идём, покажем твоему отцу, как выгодно он вложил свои деньги. У тебя после бала отбоя не будет от женихов.

– Правда? – неуверенно спросила я, уже шагая за ней.

Я всё ещё боялась, что на мне не женятся из-за моего происхождения. Леди Джейн тоже постаралась, вбивая мне в голову, как я непривлекательна для добропорядочных господ. Ни один отец не даст согласия на брак сына с незаконнорожденной черномазой девкой, даже если у неё отец богат, как Крез. И пожилые почтенные вдовцы не запятнают свою честь, связавшись со мной.

– Конечно, правда! – воскликнула мисс Ричмонд. – Мужчинам свойственно сходить сума от красоты. А твоя красота ещё и в такой дорогой оправе. Так что, милая, выбирать будешь ты, а не тебя.

Её слова меня немного воодушевили. Я гордо вскинула подбородок, как учила нас мисс Луиза, и вышла к отцу.

– Боже! – прошептал отец, поднимаясь с дивана. – Селин, ты превзошла саму себя.

Вот мой отец и выдал их близкие отношения, забыв о приличиях, когда увидел красоту. Мисс Ричмонд права. Мужчины теряют голову от красивых женщин. В этом я убедилась на примере собственного отца в тот день.

После мисс Ричмонд, мы посетили обувщика и забрали мои новые бальные туфельки. Зашли и к ювелиру. У него отец купил мне диадему, колье серёжки и браслет. Пообедали в дорогом ресторанчике. Папа не сводил с меня глаз, и, подмигивая, шептал: «Родная, если бы не моё общество, эти кавалеры уже кружились возле тебя, как пчёлы у самого благоухающего цветка».

Уходя с ресторана, он поцеловал меня в лоб и обнял.

– Как же вы быстро растёте девочки мои. Смотря на вас, я чувствую себя стариком, – прижимая сильнее к себе, говорил отец.

Мой самый счастливый день. Жаль, что его немного омрачил наш последний визит. Отцу надо были новые рабы. Сильные и выносливые мужчины для работы на плантации. Сезонная лихорадка унесла много жизней чернокожих рабов.

Что такое рынок рабов?

Нет! Лучше, каким я увидела рынок рабов.

Моя мать была рабыней, и я родилась в рабстве. Пока был жив отец, это не касалось меня. Сотни раз спрашиваю себя, если бы отец не умер, как сложилась моя жизнь? Наверное, так как он и планировал. Моя свадьба. Мой муж. Мои дети и его внуки. И счастливая я. Мне почему-то это так виделось.

Моя жизнь всегда принадлежала отцу, как, впрочем, и Изабель. Глава семейства в патриархальном обществе решал судьбы всех домочадцев. Его собственностью были не только рабы, но и жена с детьми.

Моя судьба полностью зависела от папы. Он любил меня. Поэтому выбрал бы мне хорошего и заботливого мужа, с его точки зрения. Моё мнение при этом не учитывалось бы. Как и в последующем. У жены чуть больше прав, чем у рабов, но от этого она не испытывает удовлетворения. Наше женское счастье в понимании мужчин, дом и дети. Я бы радовалась этим крохам счастья, ничем не отличаясь от других белых жён.

Когда мы приехали на рынок, я ничего особенного не заметила. Рынок как рынок, но с одной оговоркой, на нём продают не продукты, а чужие жизни. Торги ещё не начались и дворик внутри дома, похожего на тюрьму, был пуст. Мой отец, как я писала выше, был очень богат. Он не горел желанием стоять среди покупателей и торговаться за чёрный товар из Африки. Мистер Дарлингтон пожелал сразу посмотреть новоприбывших рабов.

В мой день рождения в порт вошёл корабль с живым грузом. Поверьте, те, кто остался жив в трюме корабля, стоили того, чтобы их купили. Для работорговцев это был показатель выносливости. В условиях, в которых перевозили рабов, выжить было крайне сложно. Нередко людей выкидывали при малейших проявлениях болезни за борт. Или избавлялись от всего груза ради страховки. За утрату живого груза страховые компании много платили, а дорога не близкая. Целый океан надо пересечь. Мало что по пути может случиться. Эпидемия. Бунт. Пираты.

Женщинам в этих трюмах приходилось сложнее всего. Их насиловали матросы. Возраст роли в выборе жертвы не играл. Насилию подвергались все, кто привлекал своею красотой. Так что в порт уже прибывали женщины с приплодом. Покупаешь одного раба, а получается, что двоих. Выгодное вложение денег. Мало того, что она выжила, так и понесла. Сильная и плодовитая. А что ещё надо рабовладельцу? Будет работать, и рожать рабов.

Как это мерзко и цинично! И мой отец был среди господ жизни.

Хозяин рынка принял нас радушно. Крутился возле нас, нахваливая сегодняшний товар.

– Мистер Дарлингтон, это сильные мужчины. Все молоды. Есть буйные. С ними были проблемы на корабле. Но думаю, плети и колодки без еды и питья на несколько дней остудят их пыл. Научат подчиняться.

– Я посмотрю всех, мистер Питерсон – сухо сказал мой отец.

– А женщин? Есть красавицы. Капитан даже парочку отобрал. Они девственницы. Дороже, но какие! – продолжал мистер Питерсон.

Отец посмотрел на меня. Я плелась позади него, глазея по сторонам на клетки с людьми. На некоторых мужчинах были даже железные намордники. Женщины и дети, чуть прикрытые лоскутами каких-то тряпок. И мужчины! Боже, я стыдливо отвернулась, увидев то, на что очень неприлично смотреть. Об этом рассказывала мисс Луиза. Только слышать об этом, не совсем то, когда видишь.

Пряча глаза и свой пылающий румянец, я боялась посмотреть на отца. Он заметил моё смущение и сказал мистеру Питерсону:

– Нет, не сегодня. Мне нужны рабы. Сильны. И прикройте их чем-нибудь. Я с дочерью.

– Конечно, конечно, – засуетился торговец людьми.

Через минуту во двор выгнали мужчин и построили в шеренгу. Я отошла в сторону, скрывшись от палящего солнца в тени. На рабов продолжала кидать смущённые взгляды. Некоторые из них, не совсем ещё сломленные, гордо смотрели перед собой. Некоторые даже осмелились с интересом рассматривать меня. Я ловила эти взгляды и отворачивалась. Не из-за стыда. Просто это неприлично, так смотреть на леди. И леди не должна позволять себе поощрять такой нездоровый интерес со стороны невоспитанных мужчин.

Отец одобрительно кивал, рассматривая придирчиво каждого раба. Торговец приказывал рабу повернуться, присесть, показать зубы. Их выбирали, словно скот. Этот бык подойдёт, а вот этот нет.

Пока отец не дошёл до конца шеренги, я просто ковырялась носком туфельки в песке, изредка поглядывала в их сторону. Долго. Как же долго он выбирал. Мой взгляд пал на последнего в строю. Он ещё не мужчина. Юноша. На нём не набедренная повязка, а в штаны и рубаха. Цвет кожи светлее. Глаза в пол. Он родился рабом. И, похоже, его матерью тоже была рабыня, а отец белый. Юношу по ошибке поставили с сильными рабами. Так сказал и мой отец, едва глянув на него.

– Мистер Дарлингтон, это хороший и воспитанный мальчик. Он отлично ухаживает за лошадьми и объезжает их, несмотря на свой юный возраст. Завтра его заберут сразу же. Из уважения к вам и нашей дружбе, я приказ показать его, – хвалил раба мистер Питерсон. – Лука, выйди.

Лука. Его зовут Лука. Он вышел по приказу, не поднимая глаз. Я всё хотела рассмотреть его получше. Он понравился мне, а я даже не видела его глаз. Не слышала его голоса, но что-то меня потянуло к нему. Моё сердце чуть увеличило ритм. Дыхание стало частым. Я словно не могла надышаться. Мне хотелось глубоко вдохнуть, только терпкий запах мужского пота и грязной соломы не давал мне сделать это. Странно, до этого мгновения я не придавала значения вони вокруг меня.

– Вот смотрите, он здоров, – мистер Питерсон, обхватив пальцами подбородок, поднял его кверху, – зубы все на месте и белые. Нет черноты. Дёсны не кровоточат, – другой рукой он копался во рту юноши, – а мышцы нарастут. Вы больше заставляйте работать его, – советовал торговец жизнями.

В этот мгновение наши глаза встретились. Я сумела поймать его взгляд. Какой же он красивый. Карие глаза посмотрели на меня из густоты длинных ресниц.

Я влюбилась! С первого взгляда я влюбилась. Влюбилась в раба. Так влюбилась, что боялась признаться сама себе в этом. Боже! Это настоящее преступление. Полюбить раба. За шесть лет моего пребывания в доме отца, мне прививали манеры господ. Их привычки. Их высокомерие. Их цинизм и веру в исключительность белой кожи. Кожи, которой меня наградила природа. Так много времени потрачено на моё воспитание. Мне прививали всё это, но так и не привили то, чтобы я смотрела на чёрных, как на нелюдей. Для меня они никогда не были и не будут животными. Моя мать чёрная, а я по какой-то случайности белая.

Мой отец видел в Луке рабочую силу, а я красивого юношу.

– Хорошо, я забираю и этого.

Услышав согласие отца купить Луку, я улыбнулась. Новая собственность отца поймала эту, адресованную ему, улыбку, но не осмелилась улыбнуться в ответ дочери плантатора и своего хозяина. Он не знал, что я такая же собственность, как и он. Между нами нет различий. Мы оба зависим от обстоятельств окружающих нас, но эти обстоятельства не зависят от нас. Как и наша любовь. Мы не могли уже бороться с нахлынувшими на нас чувствами. Один взгляд изменил нас. Он дал нам смелость, которой у нас не было до нашей встречи.

Мы ехали в открытом экипаже. Отец сидел напротив меня. Я щурилась от ярких лучей солнца, тайно бросая взгляды на идущих за экипажем рабов.

Люди, работавшие на мистера Питерсона, гарцевали верхом на лошадях. Их плётки со свистом подгоняли отстающих рабов. Я вздрагивала от каждого удара и стона. Отец, заметив это, приказал не бить рабов почём зря.

Домой мы приехали ближе к ночи. Новых рабов отец сразу отдал в руки главного надсмотрщика мистера Льюиса.

Когда Луку уводили, он бросил на меня неосторожный взгляд. Мистер Льюис ударил его кнутом.

– Кто позволил тебе нигер, смотреть на мисс?! – прорычал надсмотрщик.

Отец проигнорировал это. Рабы теперь были не его заботой. Мистер Льюис умеет укрощать строптивых.

Не знаю, наказали ли Луку за своеволие. Я не видела нового конюха. Готовилась к балу.

Перед самым балом леди Джейн закатила очередной скандал. Она кричала, что не поедет в экипаже с черномазой девкой разодетой, как попугай. Не хватало ещё ей опуститься до такого! Прийти в общество приличных людей в компании ублюдка неверного супруга. Она и так посмешище!

Отец ответил ей в свойственной ему манере:

– Хорошо. Оставайся дома.

– Что?! – ещё громче завопила она. – Я не хочу ехать с ней! Ты даже не спросил меня: согласна ли я на такое унижение?! Моё мнение, ты не учитывал, когда решал это!

– Твоё мнение, Джейн, никого не волнует, – спокойно сказал отец и, улыбнулся нам. – Девочки, времени совсем мало осталось, а вы ещё не готовы.

Мы выскочили из-за стола, обнимать отца. Пищали, от радости, когда он целовал наши щёки по очереди. Обнявшись, мы втроём ушли. Леди Джейн осталась в столовой бить посуду.

Несмотря на своё плохое настроение и приступ мигрени, она всё-таки поехала на бал. Такие события жена отца никогда не пропускала. Сев рядом с Изабель, всю дорогу сверлила меня убийственным взглядом. Я же просто отвернулась. Виды в окошке мне были больше по душе, чем кислая физиономия моей мачехи. Но стоило нам подъехать к особняку полковника Фюргенсона, леди Джейн забыла о моём существовании. Она забыла и о дочери с мужем, растворившись среди гостей.

Моё появление в обществе не было скандалом, как предсказывала мачеха. Я уже была не так популярна, как новое пополнение красивых молодых офицеров из Англии, прибывших на днях в Сент-Огастин. Девушки визжали от восторга, рассматривая младших сынов сэров и лордов. Юношам предстоял нелёгкий выбор в их жизни. Либо в священники в приход на землях отца, либо армия. Эти, что пересекли океан, предпочли эполеты псалтырю.

Изабель не стала исключением. Кокетливо помахивая веером, моя сестра бросала взгляды на молодого лейтенанта Коллинза. Он тоже сразу заприметил белокурую красотку, и поспешил предъявить на неё права. Весь вечер лейтенант Коллинз танцевал с Изабель, не отходя от неё ни на шаг.

Думаю, лощеный англичанин сразу осведомился о богатых невестах плантаторов и среди них подбирал себе кандидатуру. Быть супругом жены с приданым намного лучше, чем служить на окраинах колоний и отбивать набеги дикарей. До богатств и званий вряд ли дослужишься, а вот жизни можно лишиться, не дотянув и до двадцати пяти лет. Никто не застрахован от стрел и болезней на службе Его Величества.

Со мной тоже танцевали. И сыновья плантаторов. И сами плантаторы. И молодые лейтенанты. И даже сам полковник Фюргенсон. Кстати, вдовец.

Танцевали не больше одного раза. Потанцуют, нагладят комплиментом и отведут к отцу. Два и более считается в обществе, как интерес и скорое предложение.

Леди Джейн оказалась права. Я не их круга. Я красивая. Они смотрели на меня, как на сочное яблоко. На большее никто не мог отважиться. Может, кто-то из новоприбывших в колонии и отважился бы жениться на мне при условии, что единственная наследница отца. Только мне такой брак не нужен. Я хотела любви. Любви настоящей, а не за большое приданое.

Отец чувствовал мою подавленность. Я так мечтала о бале! А мои мечты разбились о жестокую реальность высшего общества. Общества, где происхождение имеет большое значение. Меня это происхождение подкачало.

Отец обнял меня, после очередного моего танца с новым кавалером, и поцеловал в щёку.

– Ты звезда этого бала, девочка моя,– прошептал он, улыбаясь мне, – и твой жених уже мчится сюда.

Я думала, мой отец просто подбадривает меня и, прижавшись ещё ближе к нему, поблагодарила за поддержку:

– Спасибо, папа.

– Ты моя дочь и это мой долг устроить тебя в этой жизни, родная.

Мы уехали с бала, когда первые лучи солнца озарили небо. Леди Джейн храпела, как хрюшка. Утомилась бедняжка танцевать и хохотать с кавалерами.

Моя мачеха была очень красивая женщина и пользовалась успехом у всех мужчин. Она делала всё, чтобы супруг испытывал муки ревности. Только Эдмунд не испытывал к жене никаких чувств, кроме равнодушия. Мачеха злилась, проклиная его и брак, принёсший ей одни несчастья. Потом успокаивалась, переключаясь на ленивых рабынь. Вот так они и жили. Жена страдала от холодности мужа, а муж убегал от сварливой жены в объятья любовниц. Мой отец был довольно пылким мужчиной, но с другими женщинами. Наверное, когда-то моя мачеха любила его за эту пылкость, поэтому сейчас она так страдала, не получая её. Изводила себя ревностью. Иногда мне было её жаль.

Изабель всю дорогу прожужжала мне правое ухо, перечисляя достоинства душки Гарри Коллинза. Тот лейтенант, что не отходил от Изабель на балу.

Один отец смотрел на плантации, пробегавшие в окне экипажа, и сетовал, что в этом году хлопка будет мало. Потом усмехался, говоря: «а табака больше, чем в прошлом году». У отца было ещё и две плантации табака. Когда хлопок падал в цене или случались непредвиденные обстоятельства, всегда выручал табак. Его не только нюхали и курили, но и использовали в медицине. Он умел выгодно вложить деньги, покупая дома в Сент-Огастине и сдавая их под большие проценты. В Банке у него тоже были вложения. Имел проценты и в Ост-Индийской торговой компании. Так что мой родитель никогда не прогорал! Всегда на плаву. Получив в наследство одну плантацию, он превратил её в империю, а себя в императора. Поэтому мой отец мог спокойно плевать на общественное мнение. Тем более что это мнение он мог купить, если очень надо будет.

Нас у парадного входа встречал новый конюх. Он помог хозяевам выйти из экипажа. Подавая мне руку, Лука опустил глаза, а я почувствовала, как мои щёки горят. Испугавшись, что кто-то заметит это, я подхватила юбки и бросилась к ступенькам.

Изабель крикнула мне вдогонку, выходя из экипажа:

– Подожди!

– Догоняй! – не оборачиваясь, сказала я, уже скрываясь в доме.

И только, когда двери моей спальни закрылись за спиною, я смогла выдохнуть и вдоволь надышаться этим пьянящим воздухом любви.

До чего же он красив. Мне не нужны были лейтенанты, сынки плантаторов, богатые вдовцы. Я хотела просто жить, наслаждаясь каждой минутой рядом с Лукой. И никак не могла понять, почему отец, такой всесильный и богатый, не может дать мне этого счастья. Дать свободу Луке и маленькую хижину, где мы будем жить, как простые люди. Я так мечтала об этом. Тайком мечтала, боясь сказать кому-то о своей любви к чернокожему рабу.

Через два дня я осмелилась зайти на конюшни. Лука встретил меня в воротах. Поклонился, но не смотрел вниз, как положено рабам. Рабы моего отца болтливы. Моё происхождение уже было известно ему.

Он смотрит на меня, а я на него и теряюсь. Не знаю, что ему сказать. Я даже забыла, зачем пришла, стоило мне только переступить порог конюшни и увидеть молодого конюха. Стою, бледнею и краснею одновременно.