Текст книги "Сон"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Агата Кристи
Сон

Эркюль Пуаро рассматривал особняк с явным одобрением. Его глаза небрежно скользнули по соседствующим с ним магазинам, по большому фабричному зданию справа, по обшарпанному многоквартирному дому напротив и снова остановились на особняке.

Нортвэй был истинным детищем прошлого века, в котором не имели обыкновения экономить ни времени, ни пространства. Это был породистый и надменный дом, привыкший, чтобы его окружала только бескрайняя зелень полей. Теперь же он оказался анахронизмом, затерянным в бушующем море современного Лондона и давно всеми забытым. И, спроси вы хоть пятьдесят человек подряд, вряд ли кто указал бы к нему дорогу.

И лишь совсем немногие ответили бы, кому он принадлежит, хотя, назови вы имя владельца, вам тотчас бы сообщили, что это один из богатейших людей в мире. Однако с помощью денег можно унять самое жгучее любопытство, равно как и раздразнить его. Бенедикт Фарли, этот эксцентричный миллионер, предпочитал не афишировать выбор своей резиденции. Его вообще редко видели на людях. Изредка он появлялся на совете директоров, где его высокая худая фигура, резкий голос и хищно загнутый нос тут же наводили на собравшихся страх. Если бы не эти редкие появления, он вполне мог бы считаться персонажем, пусть хорошо всем знакомым, но вымышленным.

Согласно слухам, он был то чудовищно скуп, то невероятно щедр, неизменно ходил в старом заштопанном халате – которому, по некоторым оценкам, шел уже двадцать восьмой год, – питался исключительно икрой и постными щами и ненавидел кошек. Все это было общеизвестно.

Ровно столько же об этом человеке, к которому он сейчас направлялся, знал и Эркюль Пуаро. Письмо, лежавшее в кармане его пиджака, ситуации не меняло.

Посвятив несколько минут молчаливому созерцанию этого памятника веку ушедшему, Пуаро поднялся по ступеням парадного и позвонил в дверь, одновременно сверяясь с наручными часами, заменившими наконец безнадежно устаревшую, хоть и горячо любимую луковицу с цепочкой. «Да-да, ровно двадцать один тридцать», – подтвердили часы. Пуаро, как всегда, был точен до минуты.

После выверенной годами паузы дверь отворилась, и на фоне освещенного холла возник великолепный образчик потомственного дворецкого.

– Мистер Бенедикт Фарли? – осведомился Пуаро.

В ответ его окатили ледяным – вполне вежливым, но достаточно красноречивым – взглядом.

«En gros et en de tail»,[1]1
  И в целом и в деталях (фр.).


[Закрыть] – с уважением подумал Пуаро.

– Вам назначено, сэр? – учтиво спросил дворецкий.

– Да.

– Ваше имя, сэр?

– Мосье Эркюль Пуаро.

Дворецкий наклонил голову и посторонился. Эркюль Пуаро вступил в дом, и дверь за ним закрылась.

Однако прежде чем умелые руки приняли у Пуаро шляпу и трость, была улажена еще одна маленькая формальность.

– Прошу извинить меня, сэр. Я должен попросить у вас письмо.

Пуаро неторопливо извлек письмо из кармана и протянул его дворецкому. Тот только бросил на него взгляд и тут же с поклоном вернул. Эркюль Пуаро сунул письмо обратно в карман. Оно гласило:

«Нортвэй, среда, восьмое

Мосье Эркюлю Пуаро

Дорогой сэр,

Бенедикт Фарли желал бы воспользоваться вашим советом. Он будет очень рад, если завтра (в четверг) в двадцать тридцать вас не затруднит зайти по вышеуказанному адресу.

Искренне ваш,

Хьюсо Конворси (секретарь)

Р. S. Пожалуйста, захватите это письмо с собой».

Дворецкий ловко избавил Пуаро от шляпы, пальто и трости.

– Не будете ли вы так любезны пройти в комнату мистера Конворси? – не то спросил, не то предложил он и двинулся вверх по широкой лестнице.

Пуаро последовал за ним, одобрительно кивая при виде самых вычурных и пышных objets d'art.[2]2
  Произведений искусства (фр.).


[Закрыть] Вкусы Пуаро всегда отдавали некоторой буржуазностью.

На втором этаже дворецкий остановился и постучал в дверь.

Брови Эркюля Пуаро едва заметно приподнялись. Это была первая фальшивая нота за вечер, ибо хороший дворецкий никогда не станет стучать в дверь, а перед Пуаро несомненно стоял не просто хороший, а самый что ни на есть лучший.

Пуаро почувствовал, что эксцентричность миллионера уже начинает действовать ему на нервы.

Изнутри что-то выкрикнули, и дворецкий, отворив дверь, объявил: «Тот самый джентльмен, сэр!»

Пуаро молча отметил очередное попрание приличий и вошел внутрь. Он оказался в просторной комнате, обставленной просто, но на редкость деловито. Картотечные шкафы, бесконечные справочники, пара кресел и внушительных размеров рабочий стол, покрытый стопками аккуратно подшитых бумаг, – вот, пожалуй, и все, что там было. Углы комнаты терялись в полумраке – по той простой причине, что единственный источник освещения, а именно настольная лампа с зеленым абажуром, установленная на журнальном столике возле одного из кресел, была развернута таким образом, чтобы освещать любого, кто появлялся в дверях. Эркюль Пуаро зажмурился, поморгал и определил, что лампочка как минимум стопятидесятиватная. В кресле рядом с лампой покоилась худая фигура в заштопанном халате – сам Бенедикт Фарли. Его голова была по-птичьи выдвинута вперед; крючковатый нос только усиливал сходство. Ото лба поднимался белый пушистый хохолок, очень бы подошедший какаду. Глазки Бенедикта Фарли, лихорадочно блестевшие за толстыми стеклами очков, так и впились в посетителя.

– Ну, – проговорил он наконец пронзительным резким голосом, периодически переходящим в какой-то скрип, – так это вы, что ли, Эркюль Пуаро?

– К вашим услугам, – учтиво отозвался Пуаро и поклонился, держа одну руку на спинке кресла.

– Садитесь. Да садитесь же! – раздраженно бросил старик.

Эркюль Пуаро сел – и оказался прямо в центре ослепительного круга света, отбрасываемого лампой. Где-то там, в тени, старик, казалось, внимательно его рассматривал.

– Ну, и откуда же это видно, что вы именно Эркюль Пуаро, а не кто-то еще? – раздраженно осведомился он. – Объясните, сделайте одолжение!

Пуаро снова вытащил из кармана письмо и протянул его Фарли.

– Да, – ворчливо согласился миллионер, – вижу. Оно самое. Так я все и велел Конворси написать.

Он сложил листок и отдал его Пуаро.

– Стало быть, вы и впрямь тот, за кого себя выдаете?

– Уверяю вас, здесь нет никакого обмана, – ответил Пуаро, всплеснув руками.

Бенедикт Фарли неожиданно захихикал.

– Именно так и говорят фокусники перед тем, как вытащить кролика из шляпы. Это, понимаете ли, входит в программу.

Пуаро промолчал.

– Думаете небось: выживший из ума, подозревающий всех и вся старикашка? Правильно думаете. Не доверяй никому! Такое мое правило. Никому нельзя доверять, если вы богаты. Ни в коем случае!

– Вы, кажется, хотели проконсультироваться со мной? – мягко напомнил Пуаро.

Старик кивнул.

– Да-да, все фокусники заранее предупреждают, прежде чем начать вынимать что-то из шляпы: «Хотите получить по максимуму – платите по максимуму». Заметьте, я еще не спросил, сколько вы берете. И не спрошу! Просто пришлете мне счет – как-нибудь переживу.

Эти чертовы идиоты, поставщики то есть, думают, что могут впарить мне яйца по два и девять, когда на рынке им красная цена два и семь! Шайка мошенников! Со мной этот номер не проходит. Но лучший в своем деле – это совсем другое. Он своих денег стоит. Я, кстати, тоже лучший.

Эркюль Пуаро не ответил. Он внимательно слушал, слегка склонив голову набок. Хотя лицо его оставалось бесстрастным, он чувствовал, что разочарован. Он не мог бы назвать причину. Бенедикт Фарли оправдывал все ожидания; он полностью соответствовал тому, что о нем говорили, и, однако, Пуаро был разочарован.

«Фигляр! – с некоторой грустью подвел он итог своим наблюдениям. Самый обыкновенный фигляр».

Он общался со многими миллионерами, и с эксцентричными тоже, и почти всегда чувствовал скрытую в них силу, внутреннюю энергию, которую нельзя было не уважать. Если они носили старый халат, то делали это единственно потому, что им так нравилось. Халат же Бенедикта Фарли, как решил Пуаро, был только частью сценического образа. Да и сам Фарли был сплошным сценическим образом. Пуаро был совершенно уверен, что любое сказанное здесь слово говорилось исключительно для того, чтобы произвести эффект.

– Вы хотели проконсультироваться со мной? – ровным голосом повторил он.

Внезапно все поведение миллионера изменилось. Он подался вперед, его голос превратился в карканье.

– Да! Да, я хочу знать, что вы можете сказать, хочу знать, что вы думаете! Всегда обращаться к лучшим! Это мое правило. Лучший врач – лучший детектив, это где-то посередине.

– Пока, мосье, я еще не совсем улавливаю…

– Естественно, – отрезал Фарли. – Я еще ничего и не рассказал.

Он снова наклонился вперед и резко спросил:

– Что вы знаете о снах, мосье Пуаро?

Брови маленького человечка удивленно поднялись.

Если он чего и ожидал, то уж точно не этого.

– По этому вопросу, мистер Фарли, советую вам обратиться к «Книге снов» Наполеона – или к какому-нибудь модному психологу с Харли-стрит.

– Я пробовал и то и другое, – тихо ответил Бенедикт Фарли.

Последовала пауза. Потом миллионер снова заговорил.

Сначала почти шепотом, потом все громче и громче:

– Все тот же сон – ночь за ночью. Говорю вам, я боюсь… Он всегда тот же. Я у себя в комнате – это следующая дверь по коридору. Сижу за столом и что-то пишу.

Там есть часы. Я смотрю на них и вижу, что они показывают двадцать восемь минут четвертого. Понимаете? Всегда то же самое время. И тогда, мосье Пуаро, я понимаю, что должен сделать это. Я не хочу – я боюсь Э10 делать – но я должен.

Его голос поднялся уже почти до визга.

– И что же именно вы должны сделать? – невозмутимо спросил Пуаро.

– В двадцать восемь минут четвертого, – хрипло ответил Бенедикт Фарли, – я открываю второй справа ящик моего стола, вынимаю револьвер, который лежит там, заряжаю и подхожу к окну. А затем… затем…

– Да?

– Стреляю себе в висок, – прошептал Бенедикт Фарли.

Повисла тишина.

– Это и есть ваш сон? – спросил Пуаро.

– Да.

– И он повторяется каждую ночь?

– Да.

– А что происходит после выстрела?

– Я просыпаюсь.

Пуаро медленно и задумчиво кивнул.

– Любопытства ради: вы и вправду держите револьвер в том самом ящике?

– Да.

– Зачем?

– Я привык. Всегда следует быть готовым.

– К чему?

– Человек в моем положении должен быть начеку, – раздраженно сказал Фарли. – У богатых много врагов.

Пуаро оставил эту тему. Помолчав немного, он сказал:

– И все же, почему вы послали именно за мной?

– Я скажу вам. Сначала я обратился к врачу – к трем, если уж быть точным.

– И?

– Первый сказал, что все дело в диете – этот был пожилой. Тот, что помоложе, представлял современную школу. Он уверял меня, что причина кроется в реальном событии, случившемся со мной в раннем детстве в двадцать восемь минут четвертого. И я настолько не хочу вспоминать это происшествие, что ассоциирую его с собственной смертью. Таково было его объяснение.

– А третий? – поинтересовался Пуаро, Голос Бенедикта Фарли сорвался на злобный визг:

– Молокосос! Он развил нелепейшую теорию. Утверждает, что я – да, да, я! – устал от жизни, и она так мне ненавистна, что я сплю и вижу, как бы с ней покончить.

Однако, поскольку признать это означало бы признать полное свое фиаско как личности, в момент пробуждения я отказываюсь взглянуть правде в глаза. Во сне же мое истинное «я» прорывается наружу и делает то, чего мне действительно хочется, – убить себя.

– Он считает, что в глубине души вы действительно хотите совершить самоубийство?

– Но это чушь! Чушь! – яростно выкрикнул Бенедикт Фарли. – Я абсолютно счастлив! Я получил все, что хотел, все, что можно купить за деньги. Невозможно, невероятно даже представить себе такую дикость!

Пуаро с интересом взглянул на Фарли, Что-то в его трясущихся руках и пронзительном срывающемся голосе говорило, что он протестует слишком уж яростно, словно пытаясь разубедить себя в том, в чем сам подозревает.

Однако Пуаро ограничился только деловитым вопросом:

– И зачем же вам я?

Бенедикт Фарли успокоился так же внезапно, как только что вышел из себя. Он выразительно постучал пальцем по столу.

– Есть и другая возможность. И если это так, вы должны знать. Вы знамениты, у вас были сотни случаев – самых невероятных, фантастических случаев, – и вы должны знать.

– Знать что?

Фарли снизил голос до шепота:

– Предположим, кто-то хочет меня убить… Может ли он сделать это таким способом? Может он заставить меня видеть этот сон ночь за ночью?

– Вы имеете в виду гипноз?

– Да.

Эркюль Пуаро задумался.

– Думаю, это возможно, – сказал он наконец. – Но, опять же, подобный вопрос следует задавать скорее врачу.

– В вашей практике не встречалось подобных случаев?

– Боюсь, они слишком уж отличались от вашего.

– Но вы понимаете, о чем я? Меня заставляют смотреть все тот же сон ночь за ночью, ночь за ночью, – и однажды внушение оказывается сильнее меня – и я ему подчиняюсь. Делаю то, что мне так часто снилось: убиваю себя!

Эркюль Пуаро медленно покачал головой.

– Вы сомневаетесь, что такое возможно? – спросил Фарли.

– Возможно? – переспросил Пуаро. – Я не стал бы употреблять этого слова.

– Стало быть, вы считаете, что это невозможно? – настаивал Фарли.

– Решительно невозможно.

– Доктора говорят то же самое, – тихо пробормотал Фарли. – Но почему тогда я его вижу? Почему? Почему? – спросил он, снова переходя на крик.

Эркюль Пуаро только покачал головой.

– И вы совершенно уверены, что не сталкивались ни с чем подобным в своей практике? – снова спросил Бенедикт Фарли.

– Никогда.

– Это я и хотел узнать.

Пуаро деликатно откашлялся.

– Вы позволите мне один вопрос?

– Что такое? Что еще? Спрашивайте что хотите.

– Кого вы подозреваете в намерении убить вас?

– Никого, – выкрикнул Фарли. – В том-то и дело, что никого.

– Однако идея все же пришла вам в голову, – настаивал Пуаро.

– Я только хотел узнать… возможно ли это.

– Что ж, весь мой опыт говорит: «Нет». Кстати, вас когда-нибудь гипнотизировали?

– Разумеется, нет. Вы же не думаете, что я позволю ставить над собой какие-то дурацкие опыты?

– Тогда, думаю, можно сказать, что ваша версия совершенно беспочвенна.

– Но сон, глупец вы эдакий, сон!

– Сон, конечно, удивительный, – задумчиво проговорил Пуаро и, помолчав, продолжил:

– Я бы хотел осмотреть декорации этой драмы: стол, часы, револьвер…

– Разумеется. Я провожу вас.

Запахнув полы своего халата, старик приподнялся в кресле, но неожиданно, словно что-то внезапно вспомнив, рухнул обратно.

– Нет, – сказал он. – Нечего там смотреть. А все, что можно было рассказать, я уже рассказал.

– Но я бы хотел увидеть лично…

– В этом нет необходимости, – отрезал Фарли. – Я выслушал ваше мнение. Этого достаточно.

– Как вам угодно, – согласился Пуаро, пожимая плечами и поднимаясь. Сожалею, мистер Фарли, что не смог оказаться вам Полезен.

Бенедикт Фарли сосредоточенно смотрел куда-то в сторону.

– Хватит с меня мошенников, – угрюмо проговорил он. – Я дал вам факты, вы не сумели ими воспользоваться, и кончим на этом. Можете прислать чек за консультацию.

– Не премину сделать это, – сухо ответил Пуаро и направился к двери.

– Погодите, – окликнул его миллионер. – Мне нужно письмо.

– Письмо от вашего секретаря?

– Да.

Пуаро поднял брови. Сунув руку в карман, он вынул сложенный лист бумаги и протянул его старику. Тот внимательно осмотрел его, кивнул и положил рядом с собой на стол.

Эркюль Пуаро снова повернулся к двери. Он был озадачен. Его деятельный ум снова и снова прокручивал услышанную историю. Однако теперь какое-то смутное беспокойство мешало течению его мысли. Что-то было не так, причем не с Бенедиктом Фарли, а именно с ним, Эркюлем Пуаро.

Когда его рука уже касалась дверной ручки, он вспомнил. Он – Эркюль Пуаро! – совершил ошибку. Он повернулся.

– Тысяча извинений! Я задумался над вашей проблемой и допустил оплошность. Это письмо, которое я вам отдал, – я по ошибке сунул руку в правый карман вместо левого…

– Что? Что такое?

– Письмо, которое я вам сейчас дал, – оно из моей прачечной по поводу испорченных воротничков.

Пуаро с извиняющейся улыбкой сунул руку в левый карман.

– Вот ваше письмо.

Бенедикт Фарли выхватил его из протянутой руки Пуаро.

– Какого черта? Вы вообще когда-нибудь думаете, что делаете? взорвался он.

Пуаро взял свою записку из прачечной, еще раз вежливо извинился и вышел из комнаты.

Выйдя, он ненадолго задержался на лестничной площадке. Место для нее было отмерено на редкость щедро.

Прямо перед Пуаро стояли большая старая деревянная скамья и длинный узкий стол, на котором лежали журналы.

Чуть дальше были два кресла и столик с цветами. Все это немного напоминало приемную дантиста.

Внизу в холле его ожидал дворецкий.

– Вызвать вам такси, сэр?

– Нет, благодарю вас. Вечер такой теплый, что я, пожалуй, пройдусь.

На тротуаре Эркюль Пуаро постоял, выжидая, когда схлынет поток машин, и двинулся через оживленную улицу.

Его брови были сосредоточенно сдвинуты.

– Нет, – сказал он себе, – решительно ничего не понимаю. Во всем этом нет ни малейшего смысла. Печально признаваться себе в этом, но я, Эркюль Пуаро, совершенно сбит с толку.

Так закончилось то, что можно бы было назвать первым актом драмы. Второй последовал через неделю и начался с телефонного звонка от некоего Стиллингфита, районного врача.

С поразительной – тем более для врача! – развязностью он заявил:

– Пуаро, это вы, старый плут? Стиллингфит на проводе.

– Да, друг мой. Что случилось?

– Я звоню из Нортвэй – ну, особняка Бенедикта Фарли.

– Да? – Пуаро сразу оживился. – И как он?

– Так себе. Мертв. Застрелился сегодня днем.

Последовало молчание.

– Ага, – выдавил наконец Пуаро.

– Не слышу удивления. Успел уже что-то пронюхать, старый плут?

– С чего вы взяли?

– Обошлось, слава Богу, без дедукции, телепатии и прочей ерунды. Мы нашли записку недельной давности, в которой Фарли просит вас зайти.

– Понятно.

– Да, и еще тут у нас имеется чудовищно нудный полицейский инспектор… Ну, это-то понятно: приходится проявлять бдительность, когда какой-нибудь из этих денежных мешков простреливает себе башку. Так вот он очень интересуется, не можете ли вы пролить свет на это несчастье. Так что, если можете, чего бы вам не приехать?

– Выезжаю немедленно.

– Везет же вам, старина. Откуда ни возьмись – грязная работенка, а?

Пуаро сдержанно повторил, что скоро будет.

– Не желаете откровенничать по телефону? Ну и правильно. До скорого.

Через пятнадцать минут Пуаро уже сидел в библиотеке особняка Нортвэй, расположенной в глубинах первого этажа. В комнате находились еще пятеро: инспектор Барнетт, доктор Стиллингфит, миссис Фарли – вдова миллионера, Джоан Фарли – его единственная дочь, и Хьюго Конворси, его личный секретарь. Инспектор Барнетт выглядел как человек военный – и рассудительный. Доктор Стиллингфит, манеры которого разительным образом отличались от его стиля вести телефонные разговоры, был высок, длиннолиц, на вид ему было лет тридцать. Миссис Фарли оказалась много моложе своего мужа. Это была привлекательная темноволосая женщина. Держалась она превосходно. Губы ее были твердо сжаты. А по выражению черных глаз совершенно нельзя было догадаться о том, какие чувства она сейчас испытывает. У Джоан Фарли были светлые волосы, веснушчатое лицо и – явно доставшиеся от отца – крупноватые нос и подбородок. Глаза умные и пытливые. Наружность Хьюго Конворси была вполне заурядной, но одет он был безупречно. Этот молодой человек, похоже, был очень неглуп и энергичен.

После полагающихся приветствий Пуаро рассказал собравшимся об обстоятельствах своего визита к покойному и услышанной от него истории. Едва ли его рассказ мог показаться кому-то из них неинтересным.

– Вот так история, никогда не слышал ничего подобного, – заявил инспектор. – Сон, значит? Вы что-нибудь знаете об этом, миссис Фарли?

Та чуть наклонила голову.

– Муж как-то упоминал об этом. Он был сильно встревожен. Я… я сказала тогда, что это, видимо, несварение, и посоветовала сходить к доктору Стиллингфиту.

Стиллингфит замотал головой.

– Он не обращался ко мне. Насколько я понял из рассказа мосье Пуаро, он предпочел отправиться на Харли-стрит.

– Кстати, я хотел проконсультироваться с вами, Стиллингфит, – сказал Эркюль Пуаро. – Мистер Фарли говорил, что обращался к трем специалистам. Что вы думаете об их выводах?

Стиллингфит нахмурился.

– Трудно сказать… Приходится учитывать, что в интерпретации Фарли выводы эти наверняка оказались существенно искажены. Он не был специалистом.

– Вы хотите сказать, он неверно употребил термины?

– Не совсем. Я имею в виду, что они объясняли ему свою точку зрения на профессиональном языке – он же, уловив общий смысл, излагал вам все уже своими словами.

– Таким образом то, что он рассказал мне, некоторым образом отличалось от того, что говорили врачи?

– Именно так все и обстоит. Он просто не совсем правильно их понял, если уж быть точным.

Пуаро задумчиво кивнул.

– Известно, к кому именно он обращался?

Миссис Фарли отрицательно покачала головой.

– Никто из нас и понятия не имел, что он вообще к кому-то обращался, заметила Джоан Фарли.

– А в а м он рассказывал о своем сне? – спросил Пуаро.

Девушка тоже покачала головой.

– А вам, мистер Конворси?

– Нет, ни слова. Я, правда, написал под его диктовку письмо, но представления не имел, зачем ему понадобилась ваша консультация. Я думал, может, это связано с затруднениями в бизнесе.

– Что ж, давайте перейдем к обстоятельствам смерти мистера Фарли.

Инспектор вопрошающе посмотрел на миссис Фарли, потом на доктора Стиллингфита и, поскольку те безмолвствовали, взял эту задачу на себя:

– Мистер Фарли имел обыкновение во второй половине дня работать у себя в комнате. Я так понимаю, предстояло серьезное слияние капиталов…

Он вопросительно посмотрел на Хьюго Конворси.

– «Объединенные перевозки», – туманно пояснил тот.

– В связи с этим мистер Фарли согласился даже дать интервью двум представителям прессы. Он крайне редко делал нечто подобное – не чаще одного раза в пять лет, как я понял. Соответственно, в назначенное время, а именно в пятнадцать минут четвертого, прибыли два журналиста, один от «Ассошиэйтед Пресс», другой – от «Объединенных изданий». Им пришлось подняться на второй этаж и подождать прямо у дверей комнаты мистера Фарли – обычное место ожидания для посетителей. В пятнадцать двадцать прибыл курьер из «Объединенных перевозок» с какими-то неотложными бумагами. Его провели в комнату мистера Фарли, где он передал документы – из рук в руки. Затем мистер Фарли проводил его до дверей и с порога переговорил с репортерами.

– Сожалею, джентльмены, что заставляю вас ждать, – сказал он, – но появились дела, не терпящие отлагательства. Я постараюсь управиться с ними как можно скорее.

Джентльмены, мистер Адаме и мистер Стоддарт, заверили его, что прекрасно все понимают и подождут, сколько потребуется. Мистер Фарли вернулся в комнату, закрыл за собой дверь – и это был последний раз, когда его видели живым.

– Продолжайте, – попросил Пуаро.

– Немногим позже четырех присутствующий здесь мистер Конворси вышел из своей комнаты, соседствующей с покоями мистера Фарли, и был весьма удивлен, увидев, что репортеры все еще ждут. Поскольку ему все равно требовалась подпись мистера Фарли на некоторых письмах, мистер Конворси решился зайти к нему, чтобы заодно напомнить о назначенной встрече. Однако, зайдя в комнату, он, к своему удивлению, не сразу заметил мистера Фарли и даже подумал сначала, что его там нет. Потом он увидел ботинок, видневшийся из-за ножки стола (который расположен прямо перед окном). Он поспешно подошел ближе и обнаружил на полу мертвого мистера Фарли и лежащий поблизости револьвер.

Мистер Конворси выбежал из комнаты и приказал дворецкому вызвать доктора Стиллингфита. По совету последнего, он также известил полицию.

– Кто-нибудь слышал выстрел? – спросил Пуаро.

– Нет. Движение на этой улице очень оживленное, а окно на лестнице было открыто. Совершенно невероятно, чтобы за всем этим шумом можно было различить выстрел.

Пуаро задумчиво кивнул.

– Когда, предположительно, он умер?

– Я осмотрел тело, сразу как пришел, – сообщил Сталлингфит. – Это было примерно в шестнадцать тридцать две.

К тому времени мистер Фарли был мертв по меньшей мере час.

Пуаро помрачнел.

– В таком случае, можно допустить, что его смерть наступила именно в то время, которое показывали часы из преследовавшего его сна, то есть в двадцать восемь минут четвертого?

– Несомненно, – согласился Стиллингфит.

– Отпечатки на револьвере? – спросил Пуаро.

– Только его собственные.

– А сам револьвер?

– Тот самый, что он действительно держал во втором справа ящике стола, – вмешался инспектор. – Он все точно вам рассказал. Миссис Фарли опознала этот револьвер. И еще: в комнате только одна дверь – та, что выходит на лестницу. Репортеры, сидевшие прямо против нее, клянутся, что с того момента, как мистер Фарли разговаривал с ними, и до того, как немногим позже четырех в комнату вошел мистер Конворси, туда не заходил никто.

– Таким образом, есть все основания полагать, что мистер Фарли совершил самоубийство?

Инспектор Барнетт ответил слабой улыбкой:

– Были бы, если бы не одно маленькое обстоятельство.

– И какое же именно? – осведомился Пуаро.

– Письмо, адресованное вам.

Теперь уже улыбнулся Пуаро.

– Понимаю… Раз в деле замешан Эркюль Пуаро, сама собой напрашивается мысль об убийстве.

– Разумеется, – сухо отозвался инспектор. – Но после того, что вы нам рассказали…

– Одну минуточку, – прервал его Пуаро. – Ваш муж когда-нибудь подвергался гипнозу? – неожиданно спросил он, повернувшись к миссис Фарли.

– Никогда.

– Но он изучал природу этого явления, не так ли?

– Не думаю, – покачала головой миссис Фарли и, неожиданно теряя выдержку, разрыдалась. – Этот чудовищный сон! Какой ужас! Видеть его – ночь за ночью – а потом… Как будто его вынудили к этому.

Пуаро вспомнил слова Бенедикта Фарли: «…делаю то, чего мне действительно хочется. Убиваю себя».

– Вам никогда не казалось, что муж стремился уйти из жизни? – спросил он.

– Нет… разве… иногда он вел себя так странно…

Звонкий презрительный голос Джоан Фарли перебил ее:

– Отец никогда бы не сделал этого. Он слишком себя любил.

– Знаете, мисс Фарли, – заметил доктор Стиллингфит, – чаще всего с собой кончают совсем не те люди, которые угрожают это сделать. Потому-то самоубийства порой и кажутся настолько необъяснимыми.

Пуаро встал.

– Вы позволите мне осмотреть комнату, где случилась трагедия?

– Конечно. Доктор Стиллингфит…

Доктор проводил Пуаро наверх.

Комната Бенедикта Фарли оказалась гораздо больше комнаты его секретаря и была обставлена с исключительной роскошью. Тут были и глубокие кожаные кресла, и мягкие ковры с густым ворсом, и великолепный письменный стол поистине необъятных размеров.

Пуаро обошел его и остановился там, где возле самого окна на ковре виднелось темное пятно. Он снова вспомнил слова миллионера: «В двадцать восемь минут четвертого я открываю второй справа ящик моего стола, вынимаю револьвер, который лежит там, заряжаю и подхожу к окну. А затем… затем… стреляю себе в висок».

Пуаро медленно кивнул.

– Окно было открыто как сейчас? – спросил он.

– Да. Но никто бы не смог уйти этим путем.

Пуаро высунул голову наружу. На стене не было поблизости ни карниза, ни выступов, ни водосточных труб.

Даже кошка не сумела бы выбраться этим путем. Напротив возвышалась глухая фабричная стена без каких-либо окон или отверстий.

– Странный выбор обители для миллионера, – заметил Стиллингфит. – Ну и вид! Точно смотришь на тюремную стену.

– Да, – согласился Пуаро, втягивая голову обратно. – Думаю, эта стена имеет большое значение, – добавил он, пристально изучая плотную кирпичную кладку.

Стиллингфит с любопытством посмотрел на него.

– Вы имеете в виду: в психологическом смысле?

Пуаро, не отвечая, подошел к столу и рассеянно – по крайней мере, так казалось со стороны – взял со стола выдвижной захват, который обычно используется в черчении. Он нажал на ручку, и захват вышел на полную длину. Пуаро поднял инструментом обгоревшую спичку, лежавшую в нескольких футах от кресла, и бережно отправил ее в корзину для бумаг.

– Когда вы кончите баловаться этой штукой… – раздраженно начал Стиллингфит.

– Какое хитроумное приспособление, – пробормотал Пуаро, аккуратно положив захват на место. – А где находились миссис и мисс Фарли в момент… смерти? – неожиданно спросил он.

– Миссис Фарли отдыхала в своей комнате этажом выше. Мисс рисовала у себя в студии. Это на последнем этаже.

Эркюль Пуаро принялся рассеянно постукивать пальцами по крышке стола. Он проделывал это довольно долго, после чего заявил:

– Мне нужно поговорить с мисс Фарли. Не могли бы вы пригласить ее сюда на пару минут?

– Если так нужно… – пожал плечами Стиллингфит и, бросив на Пуаро пытливый взгляд, вышел из комнаты.

Через несколько минут дверь открылась, и в комнату вошла Джоан Фарли.

– Не возражаете, мадемуазель, если я задам вам несколько вопросов?

Девушка посмотрела на Пуаро твердым взглядом:

– Конечно. Спрашивайте что хотите.

– Вы знали, что отец держит в столе револьвер?

– Нет.

– А где находились вы и ваша мать – кстати сказать, она ведь вам не родная, не так ли?

– Да, Луиза – вторая жена отца. Она всего на восемь лет старше меня. Так вы хотели спросить…

– Где находились вы обе в прошлый четверг. Точнее, вечером прошлого четверга.

Джоан задумалась.

– В четверг? Дайте вспомнить… Ах да, мы ходили в театр. Смотрели «Смеющегося щенка».

– Ваш отец не захотел пойти с вами?

– Он никогда не ходил в театры.

– А чем он обычно занимался по вечерам?

– Сидел здесь и читал.

– Он был не очень общительным человеком?

Девушка посмотрела Пуаро прямо в глаза.

– Мой отец, – спокойно ответила она, – был исключительно отталкивающей личностью. Никто из знавших его близко не мог чувствовать к нему ни малейшей приязни.

– Это очень откровенное заявление, мадемуазель.

– Всего лишь пытаюсь облегчить вашу задачу, мосье Пуаро. Я отлично понимаю, к чему вы ведете. Моя мачеха вышла за отца только ради денег. Ну а я живу здесь только потому, что у меня нет возможности жить в другом месте. У меня есть молодой человек, за которого я хочу выйти замуж. Он беден: отец постарался, чтобы он потерял работу. Он, понимаете ли, хотел, чтобы у нас был равный брак. Ничего себе условие, учитывая, что я его наследница!

– Его состояние переходит к вам?

– Да. Точнее говоря, он оставил мачехе, то есть Луизе, не облагаемые налогом четверть миллиона, еще по мелочи разным людям, но остальное переходит ко мне.

Неожиданно она улыбнулась.

– Так что, как видите, мосье Пуаро, у меня были все основания желать его смерти.

– Я вижу только, мадемуазель, что вы унаследовали его ум.

– Да, – задумчиво протянула она, – в этом ему нельзя было отказать. В нем всегда чувствовалась сила – поистине неистовая энергия, – но она вся ушла в злость и горечь – в нем не осталось человечности…