Текст книги "Пропавшая весной"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Бедный папочка. Ты в самом деле решила расстроить его?

– Обязательно! Уж он-то найдет способ тебя приструнить!

– Он тоже ничего не сможет поделать. Эта новость просто очень его расстроит и, может быть, надолго выбьет на колеи. А ведь ему нужно беречь нервы для работы, не забывай об этом.

Джоанна, немного отдохнувшая, с новой силой обрушила на дочь поток упреков, но Эверил так и осталась невозмутима и непреклонна среди бушующей над нею бури материнского гнева.

Вечером Джоанна все рассказала Родни.

– Я не в силах отделаться от ощущения, что это у нее просто поза, демонстрация своего «я». Не может быть, чтобы Эверил в самом деле питала к нему столь сильное чувство!

Родни покачал головой.

– Ты ее не понимаешь, – сказал он. – У Эверил чувственности гораздо меньше, нежели рассудочности и сердечности. Если она полюбит, то полюбит сильно и глубоко, и тогда я сомневаюсь, чтобы она вообще отказалась от своего чувства.

– Ох, Родни, я думаю, что все это чепуха! В конце концов, я лучше тебя знаю нашу Эверил. Все-таки я – ее мать.

– Это еще не значит, что тебе известны все тайные закоулки ее души, дорогая. Эверил всегда скрывала от нас свои намерения, но не в силу необходимости, а повинуясь собственному выбору. Глубоко чувствуя и переживая, она тем не менее почти не выражает своих чувств в словах, ты заметила?

– Для меня это слишком глубокомысленно, Родни.

– Дорогая, поверь мне, что дело обстоит именно так, – медленно проговорил Родни, глядя жене прямо в глаза. – В этом состоит ее настоящий характер, и с ним надо считаться.

– Мне кажется, Родни, что ты преувеличиваешь сложность проблемы. Все это не что иное, как простое желание школьницы немножко пококетничать со взрослым мужчиной. Она просто обольщает себя несбыточными надеждами и дает волю своему воображению…

– Джоанна, дорогая моя! – резко оборвал ее Родни. – Я вижу, разуверять тебя совершенно бесполезно. Поверь мне, у нашей Эверил серьезное чувство к доктору Каргиллу, очень серьезное!

– Тогда с его стороны это просто свинство! Настоящее свинство!

– Да, именно так у нас в городке и скажут обо всем этом, когда дело получит огласку. Но попробуй поставить себя на его место! Жена – инвалид, а рядом – юная, красивая девушка, чье щедрое сердце полно страсти и благодарности, если получает от него хоть редкие знаки внимания.

– Да она моложе его на целых двадцать лет! – воскликнула Джоанна.

– Да, я знаю об этом, Будь он моложе лет на десять, и искушение для него было бы не столь сильным, я согласен.

– Нет, он просто мерзкий, очень мерзкий человек!

Родни вздохнул.

– Он не мерзкий, дорогая. Он просто человек. Он прекрасный и очень достойный человек, который глубоко предан своей профессии. Он человек, которой выполнил огромную научную работу, выдающуюся по своему значению. Между прочим, он всегда неизменно добр и ласков со своей больной женой.

– Тебя послушать, так он – самый настоящий святой! – проворчала Джоанна.

– Нет, до святого ему, я думаю, далеко. Да и у большинства святых тоже были свои страсти и слабости, дорогая. Святые редко бывали бескровными, бесчувственными существами. Ты и сама это знаешь. Нет, доктор Каргилл обыкновенный человек. Обычный нормальный человек, который способен и любить, и страдать. Который, мне кажется, способен даже разрушить собственную жизнь и свести на нет все свои жизненные достижения. И все это из-за страсти. Поверь мне, он очень зависим.

– Зависим от кого? – не поняла Джоанна.

– От нашей дочери, от Эверил, дорогая, – медленно проговорил Родни. – Так что теперь все решает она. Впрочем, она все и решит, причем в той мере, насколько ей хватит душевной силы и дальновидности.

– Нет, Родни, извини, но я этого не понимаю, – энергично начала Джоанна. – Я считаю, что мы должны немедленно отправить ее куда-нибудь подальше отсюда, в какой-нибудь круиз. Например, в Скандинавию или на греческие острова. Словом, куда-нибудь подальше и на продолжительное время.

Родни усмехнулся.

– Ты имеешь в виду выход, который нашли родители твоей школьной подруги Бланш Хаггард для своей дочери? Как ты сама помнишь, успеха эти меры не принесли.

– Ты полагаешь, что наша Эверил тоже сбежит в каком-нибудь порту и вернется назад? – упавшим голосом проговорила Джоанна.

– Я вообще сомневаюсь, что нам удастся отправить Эверил в такой круиз.

– Чепуха! Мы ей просто прикажем. В конце концов, мы родители ей или нет?

– Джоанна, дорогая, – со вздохом произнес Родни. – Пойми, мы вынуждены считаться с обстоятельствами. Ты не можешь заставить совершеннолетнего человека делать то, что ему не хочется. Мы не имеем права ни держать Эверил взаперти, ни силой отправить ее подальше из Крайминстера, если она сама того не хочет. Признаться, мне и самому не хотелось бы так поступать. Все это лишь полумеры, они не решат всей проблемы. Мы с тобой можем только попытаться убедить Эверил теми аргументами, с которыми считается она сама. Ты понимаешь меня?

– И что это за аргументы? – спросила Джоанна, с недоверием просмотрев на мужа.

– Реальность. Истина. Факты.

– А почему бы тебе не пойти к доктору Руперту Каргиллу и не припугнуть его публичным скандалом? – спросила вдруг Джоанна.

Родни снова вздохнул и покачал головой.

– Я боюсь, Джоанна, что это лишь усугубит проблему. Да, очень усугубит!

– Что ты имеешь в виду?

– Я боюсь, что в этом случае Каргилл бросит все к черту и уедет вместе с нашей Эверил туда, где никто их не найдет.

– Ты думаешь, он способен бросить все, и карьеру, и свое будущее крупного ученою?

– Вне всякого сомнения. Впрочем, его научная карьера не пострадает, но его поступок, непременно, вызовет определенный общественный резонанс, который, в его обстоятельствах, послужит ему отнюдь не на пользу.

– Но тогда, если он и сам отдает в этом себе отчет…

– Да ты понимаешь, Джоанна, – резко возразил Родни, – что его в настоящее время нельзя считать нормальным человеком! Джоанна, ты вообще хоть что-нибудь знаешь о любви?

Смешнее вопроса Джоанна представить себе не могла!

– Но только не о такой любви, Родни, осмелюсь тебе возразить! – обиженно воскликнула она.

И тут Родни ее чрезвычайно удивил. Он горестно улыбнулся и развел руками.

– Бедная моя Джоанна! – произнес он так, словно разговаривал с маленьким ребенком.

Поцеловав ее осторожно и бережно, одним лишь касанием губ, он повернулся и спокойно вышел из комнаты.

Все-таки очень любезно с его стороны, думала она, понять, как она несчастна, как она страдает, наблюдая за несчастьем своего собственного ребенка.

Да, это было сложное время. Эверил молчала, не отвечая никому ни слова, и не разговаривала даже с матерью.

«Я хотела сделать как лучше – думала Джоанна. – Но что можно поделать с девчонкой, которая не желает даже выслушать вас?»

На все вопросы матери Эверил, бледная и невозмутимая, отвечала, если только отвечала, лишь одно:

– В самом деле, мама! Сколько можно? Все одно и то же! Все говорим, говорим, говорим… Я прекрасно понимаю вашу точку зрения, но ведь вы с папой совсем не хотите считаться с фактами!

Так продолжалось до тех пор, пока однажды, прохладным сентябрьским вечером, Эверил, бледная, с ввалившимися глазами, застав обоих родителей в гостиной, сама не начала разговор.

– Я думаю, – сказала она, – что все-таки будет лучше, если я вам все расскажу. И Руперт, и я – мы считаем, что так дальше продолжаться не может. Мы вместе с ним должны куда-нибудь уехать отсюда. Я надеюсь, его жена не откажет ему в разводе. Но если и откажет, то мы все равно уедем.

Джоанна взмахнула руками, готовая разразиться ответной гневной речью, но Родни остановил ее.

– Предоставь это мне, Джоанна. Ты не возражаешь, Эверил? Я сам поговорю с нею. Давай-ка пройдем ко мне в кабинет, милая моя!

– Ты, папа, прямо как директор школы! – чуть усмехнулась Эверил.

– Я ее мать! Я настаиваю… – взорвалась Джоанна.

– Пожалуйста, Джоанна. Я хочу поговорить с Эверил с глазу на глаз. Ты можешь оставить нас одних?

В голосе Родни была такая решительность, такая твердость, что Джоанна уже было повернулась и направилась к двери, совершенно растерянная и сбитая с толку. Но тихие, отчетливые слова Эверил остановили ее.

– Не уходи, мама. Я не хочу, чтобы ты уходила. Все, что скажет мне папа, пусть будет сказано при тебе.

«Хоть здесь, хоть в этой мелочи признали мои материнские права» – подумала Джоанна. – И на том спасибо!»

Отец и дочь обменялись пристальными, оценивающими взглядами, словно бойцы перед схваткой. Да они и выглядели как два театральных врага, поставленные режиссером в разных концах сцены.

– Понятого, – усмехнувшись, протянул Родни. – Ты боишься!

– Не понимаю, папа, что ты имеешь в виду? – холодно спросила Эверил.

Джоанна с удивлением смотрела во все глаза на начинающийся поединок.

– Очень жаль, что ты не мальчишка, Эверил! – ни к селу ни к городу вдруг произнес Родни. – Иногда ты бываешь так похожа на твоего двоюродного деда Генри. У него был наметанный глаз, и он сразу мог определить, в чем слабость его позиции, а в чем слабость позиции его противника.

– В моей позиции нет слабых мест, – быстро отпарировала Эверил.

– А я докажу тебе, что есть! – серьезным тоном, со сдержанной силой произнес Родни.

– Эверил, ради Бога, обещай нам, что не станешь совершать глупых поступков, о которых потом будешь сама жалеть всю жизнь! – с жаром воскликнула Джоанна. – Да мы с отцом просто не позволим тебе этого!

В ответ Эверил слегка усмехнулась, но даже не посмотрела в сторону матери, не отрываясь, напряженно она смотрела на отца, словно замечание матери относилось к нему, а не к ней самой.

– Джоанна, пожалуйста, предоставь это мне! – повторил Родни.

– Я полагаю, – заметила Эверил, – мама тоже имеет право говорить все, что она думает.

– Спасибо тебе, Эверил! – с сарказмом сказала Джоанна. – Сейчас так и сделаю. Дорогая моя, ты должна понимать: все, что ты собираешься сделать, даже не подлежит обсуждению! Ты еще молода и полна романтических иллюзий. Ты все воспринимаешь в ложном свете. Ты готова совершить под влиянием чувства такой поступок, о котором впоследствии будешь очень сожалеть, К тому же подумай, какой удар ты нанесешь нам с папой! Ты об этом подумала? Я уверена, ты вовсе не хочешь принести нам горе и разочарование в своих детях! Мы ведь с папой очень любим тебя, дорогая моя!

Эверил спокойно все выслушала, но ничего не ответила. Она не сводила пристального взгляда с отцовского лица. Лишь по губам Эверил скользнула насмешливая улыбка, когда Джоанна закончила свою краткую речь.

– Ну, папа, ты что-нибудь добавишь к маминым словам? – спросила Эверил.

– Нет, – покачал головой Родни. – Я скажу свои собственные.

Эверил вызывающе подняла подбородок.

– Давай, говори. Я слушаю.

– Эверил, – начал Родни. – Ты в самом деле отдаешь себе отчет в том, что такое замужество, что такое брак?

Глаза Эверил открылись шире, в зрачках мелькнула неуверенность.

– Ты хочешь сказать мне, что это – таинство? – помедлив, произнесла она.

– Нет, – покачал головой Родни. – Разумеется, можно считать брак таинством или не считать его таковым, не в этом дело. Я просто хотел сказать тебе, ч то брак – это договор.

– Вот как! – с усмешкой сказала Эверил, но в голосе девушки и в ее взгляде явно проглядывало сомнение.

– Женитьба или замужество, – продолжал Родни, – это всегда договор, заключаемый двумя людьми, совершеннолетними, в твердой памяти и ясном рассудке, с полным осознанием того, что они предпринимают. Брак– это своеобразное партнерство, в котором каждый из партнеров связывает себя определенными обязательствами по отношению к другому партнеру. Условия этого договора предусматривают все возможные ситуации – болезнь и здоровье, богатство и бедность, хорошее положение дел и плохое положение дел.

Эверил слушала отца, широко раскрыв глаза, не понимая, к чему он клонит.

– От того, что эти же самые слова произносятся в церкви под благословение священника, они не перестают быть самым настоящим договором. Точно так же всякое соглашение, заключаемое двумя людьми по доброй воле, по сути является договором. И хотя некоторые принятые на себя сторонами обязательства не подвластны отмене или утверждению судебным порядком, они тем не менее связывают стороны, согласившиеся их принять. Надеюсь, ты не станешь отрицать логичности моих построений?

Некоторое время девушка ничего не отвечала, с сомнением глядя на отца.

– Может быть, ты и прав, папа, – сказала она наконец. – Но в наши дни брак выглядит совсем по-другому, нежели в ваши времена. Многие люди вовсе не венчаются в церкви и не произносят слов клятвы, а просто живут вместе, и все.

– Не спорю. Бывает и так, – согласился Родни. – Но дело в том, что восемнадцать лет назад Руперт Каргилл связал себя подобным договором, причем подтвердил его клятвой в церкви. А теперь скажи мне, пожалуйста, кто его заставлял клясться? Он принял свой договор по доброй воле и в здравом рассудке. Он обещал исполнять его условия до конца своих дней.

Эверил пожала плечами.

– Ведь ты не будешь отрицать того факта, что Руперт Каргилл абсолютно добровольно заключил договор с женщиной, которая стала его женой? – произнес Родни. – Принимая условия договора, он в то время предусматривал вероятность и богатства, и бедности, и болезни, и здоровья. Он указал их как не влияющие на исполнение его обязательств.

При этих словах отца Эверил побледнела.

– Не понимаю, зачем ты все это говоришь мне? – дрожащим голосом спросила она.

– Я просто хочу, чтобы ты признала, что, помимо разных там чувств и прочих сентиментальных мелочей, брак – это обыкновенный деловой договор. Так ты признаешь это или нет?

– Хорошо, я признаю. Что дальше?

– Тогда тебе придется согласиться, что Руперт Каргилл намерен нарушить этот договор, причем при твоем прямом пособничестве…

– Да. Ну и что?

– …нарушая тем самым права и привилегии другой стороны, принявшей договор.

– Жена Руперта не имеет претензий! – сердито воскликнула девушка. – Она вовсе не любит Руперта. Единственное, чем сейчас заняты ее мысли, это собственное здоровье!

– Я прошу тебя оставить все эти сантименты в стороне, Эверил! – рявкнул Родни. – Я спрашиваю лишь о фактах!

– Здесь нет никаких сантиментов! Не кричи на меня!

– Нет есть! Ты понятия не имеешь, что чувствует и что думает по этому поводу миссис Каргилл. Ты просто вообразила себе ее чувства, причем выбрала самые удобные для тебя. Но я хочу услышать от тебя одно; есть у нее права по этому договору или нет? Эверил сжала губы и отвернулась.

– Да, – процедила она. – Я признаю: у нее есть права.

– Теперь тебе ясно, что ты собираешься сделать?

Взгляд Эверил, твердый и непримиримый, вновь встретился с глазами отца.

– Ты все сказал, папа?

– Нет. Я скажу тебе еще об одном, – внезапно успокоившись, произнес Родни. – Ты прекрасно знаешь, что Каргилл в настоящее время занят весьма важной и необходимой научной работой, которая связана с выработкой методов лечения туберкулеза. Его метод получил всеобщее признание, так что скоро он станет весьма заметной фигурой в нашей медицине. Но, к сожалению, простая человеческая слабость может перечеркнуть все его заслуги в глазах общественного мнения и подорвет его авторитет. Его карьера окажется под сомнением. Это значит, что его работа, столь необходимая людям, многое потеряет в глазах общества, если не прекратится совсем, чему в значительней степени намереваешься способствовать и ты сама.

– Ты хочешь убедить меня, что мой гражданский и человеческий долг – это оставить профессора Руперта Каргилла в покое, чтобы он и дальше мог беспрепятственно заниматься решением жизненно важных медицинских проблем, да, папа? – с горечью и ехидством спросила Эверил.

– Пожалуй, нет, – пожал плечами Родни. – Я просто думаю о нем самом… – Голос Родни вдруг налился неистовой силой. – Можешь положиться, милая моя, на мой собственный, мой личный жизненный опыт! Человек, который не имеет возможности заниматься тем, к чему предназначила его судьба и чем он сам хочет заниматься всею душой, является человеком лишь наполовину. Я могу тебя в этом заверить. Это так же верно, как и то, что я стою сейчас перед тобою. Если ты оторвешь Руперта Каргилла от его главного дела, дела всей его жизни, если ты лишишь его возможности продолжать заниматься этим делом, то рано или поздно наступит день, когда ты увидишь, что человек, которого ты любишь и которому желаешь счастья, – этот человек несчастен. Он постареет раньше времени, он устанет от жизни, он станет черствым и бессердечным даже по отношению к тебе самой. Он скажет тебе, что прожил лишь половину жизни. А если ты считаешь, что твоя любовь, и вообще женская любовь, способна вознаградить его за эту потерю, то я скажу тебе, что ты – сентиментальная дура, и больше ничего!

Родни умолк, отошел к столу, сел в кресло. Привычным жестом поправил рукой волосы.

– Ты тут наговорил мне столько всего, – после долгого молчания хмуро произнесла Эверил. – Но как я узнаю… – Она запнулась, но тут же продолжала: – Как я узнаю, что это…

– …что это правда? – перебил ее Родни. – Я могу сказать тебе лишь одно. Я все это знаю по собственному опыту. Я говорю тебе, Эверил, как мужнина, как твой отец, наконец…

– Да, – мрачно произнесла Эверил. – Я вижу…

– Дело твое, Эверил, – сквозь зубы процедил Родни, – можешь верить, можешь не верить. Можешь принять мой совет, можешь отвергнуть. Но все-таки, я думаю, у тебя хватит здравого смысла и дальновидности, чтобы выбрать правильное решение.

Эверил, не говоря ни слова, повернулась и медленно направилась к двери. Уже потянув за ручку, она неожиданно остановилась и оглянулась на отца.

Джоанна, растерянно молчавшая все время, даже испугалась, когда увидела на лице дочери выражение злобы и мстительности.

– Ты мне преподал хороший урок, папа, – угрюмо произнесла Эверил. – Но не думай, что я тебе благодарна за него! Я… Я тебя ненавижу!

Эверил вышла вон и с яростью хлопнула дверью. Джоанна шагнула было за нею, но Родни удержал ее.

– Не надо. Пусть побудет одна, – тихо произнес он. – Ты что, не понимаешь? Мы победили!

Глава 8

На этом все и кончилось.

Эверил ходила тише воды и ниже травы, на вопросы отвечала односложно или не отвечала совсем, если видела, что можно обойтись и без слов. Она очень похудела и побледнела лицом.

Месяц спустя она выразила желание уехать в Лондон и поступить на курсы секретарей.

Родни согласился сразу, Эверил покинула родителей безо всякого видимого сожаления и печали. Вероятно, разлука с родителями ее совсем не огорчала.

Когда, три месяца спустя, она приехала домой на каникулы, то выглядела совершенно нормальным человеком и, похоже, вела в Лондоне отнюдь не затворническую жизнь.

Джоанна, наблюдая за дочерью, чувствовала огромное облегчение, о чем не замедлила сообщить Родни.

– Ну вот, видишь, дорогой, все кончилось благополучно. Я ни на минуту не допускала мысли, что у нее серьезные чувства! Я так и знала, что у нее обыкновенный девический каприз!

Родни усмехнулся и снисходительно посмотрел на нее.

– Бедная моя Джоанна! – со вздохом произнес он свою сакраментальную фразу, смысл которой для Джоанны так и остался непонятным, хотя она чувствовала в ней оскорбительною нотку.

– Но ты ведь не будешь спорить, что все волнения оказались временными, не так ли, Родни? – с легким раздражением спросила она.

– Да, – кивнул он. – В те дни нам с тобой пришлось поволноваться, я согласен. Но ты-то, кажется, и не переживала всерьез, Джоанна?

– Что ты имеешь в виду? – вспыхнула она. – Я точно так же переживала в те дни, как и ты сам, как и наша Эверил!

– Вот как? – усмехнулся Родни, – Интересно..

Что ж, может быть, Родни и прав, подумала Джоанна. По крайней мере теперь между отцом и дочерью установились достаточно прохладные отношения. А ведь прежде они были большими друзьями! Теперь их отношения можно было назвать формальной вежливостью, не более того. Но, с другой стороны, такая Эверил, отчужденная, необщительная, строгая, умеющая сама держаться на дистанции и умеющая держать на дистанции других, больше нравилась матери.

«Пожалуй, она теперь меня больше уважает, когда пожила без родителей!» – думала Джоанна.

Сама Джоанна была очень рада приезду Эверил. Нынешнее спокойствие дочери, ее холодный здравый смысл воспринимались Джоанной как залог успеха в будущей роли хозяйки дома, которую она от всей души желала своей дочери.

Но поводов для волнения и беспокойства у Джоанны и Родни оставалось еще предостаточно: теперь уже подросшая Барбара претендовала на лавры «трудной дочери».

Больше всего Джоанну раздражали вкусы дочери, проявлявшиеся в выборе друзей. Казалось, девушка не делала совершенно никаких различий между своими сверстниками! Все они предоставлялись ей добрыми, веселыми, умными, щедрыми, и все, разумеется, были от нее без ума, – а это для нее, очевидно, как считала Джоанна, самое главное! В Крайминстере было великое множество умных, добропорядочных девушек, но Барбара, наверное, из духа противоречия, не желала дружить ни с одной из них.

– Мам, они все такие глупые, ты представить себе не можешь! О чем я буду с ними разговаривать?

– Чепуха, Барбара. Я уверена, что и Мэри, и Элисон чудесные девушки и очень умные.

– Но у них нет никакого вкуса, мама! Представь себе, они носят сеточки на волосах!

Джоанна в остолбенении смотрела на дочь, пытаясь понять, в чем тут Барбара, увидела безвкусицу.

– А что такого, Барбара? – недоумевала она. – Разве это некрасиво?

– Да как ты не понимаешь? Это же своеобразный символ!

– Я думаю, ты говоришь абсолютную чепуху, дорогая. А почему ты не дружишь с Памелой Грэйлинг? Ведь ее мама очень дружна со мной. Почему бы тебе не встречаться с нею чаще?

– Ох, мамочка, она такая зануда! Она мне совсем не интересна.

– Вот как? А мне казалось, что Памела, напротив, очень умная, красивая и интересная девушка.

– Да, красивая и занудная. И вообще, какое мне дело до того, что ты о ней думаешь? Мне достаточно того, что о ней думаю я.

– Не груби мне, Барбара.

– А я не грублю. Я просто хочу сказать что будь ты на моем месте, ты бы тоже не стала с нею дружить. Мне больше нравятся Бетти Ирл и Примроуз Дин. Но ты же всегда нос воротишь, стоит мне лишь только пригласить их к чаю.

– Но, дорогая, эти девушки такие страшненькие! У Бетти отец содержит этот свой ужасный экскурсионный автобус и весь просто насквозь пропах бензином! К тому же, он совершенно не выговаривает звук «ха».

– Зато он зарабатывает много денег, мамочка.

– Деньги – это еще не все, Барбара. Бывает, что…

– В общем так, мама, – решительно оборвала ее Барбара. – Скажи: я имею право выбирать себе друзей или не имею такого права?

– Конечно, имеешь, Барбара. Кто же спорит. Но ты должна прислушиваться к моим советам. Ты еще очень молодая и неопытная.

– Значит, не имею. Все понятно, Так бы сразу и сказала! Получается, что я не имею права даже на такую малость! Ты устроила у нас в доме настоящую тюрьму!

Как назло, в эту минуту в дом вошел вернувшийся с работы Родни.

– Кто устроил из нашего дома тюрьму? – захохотал он с порога.

– Это мама устроила из нашего дома тюрьму! – возмущенно закричала Барбара, чувствуя, что к ней пришло подкрепление.

И, конечно же, вместо того, чтобы отнестись к этому разговору со всей серьезностью и как следует отчитать капризную девчонку или на худой конец поговорить с нею по душам, Родни все обратил в шутку.

– Бедная ты наша узница! – весело воскликнул он. – Прямо-таки чернокожая рабыня!

– Да, я такая и есть! – пыталась сохранить остатки серьезности и обиды Барбара, но неудержимая волна веселья уже подхватила ее.

– Чернокожая-чернорожая! – хохотал Родни. – Может быть, просто неумытая? Ха-ха-ха! Будь я премьер-министром, я бы ввел семейное рабство для подрастающих дочерей по всей Англии! Вот и мама поддерживает мой законопроект! Правда, Джоанна?

Барбара, не сдержав распиравшего ее смеха, бросилась к отцу, обняла его и расхохоталась.

– Папочка, дорогой, ты такой забавный! Никак невозможно долго сердиться да тебя! – проговорила она.

Впрочем, Барбара вообще ни на кого не могла долго сердиться.

– Развели тут телячьи нежности, – заворчала Джоанна, слегка недовольная, что дочь чаще бросается на шею отцу, нежели матери.

– Не принимай близко к сердцу, Джоанна, – со смехом утешил ее Родни, прекрасно понимавший причину ворчливого тона своей жены. – Просто у девчонки свои капризы.

– Да я-то ничего, – вздохнула Джоанна. – Меня вот беспокоят ее друзья.

– В этом возрасте они все любят яркое– то, что сразу бросается в глаза. Это пройдет. Не беспокойся, Джоанна, – сказал Родни.

«Легко сказать, не беспокойся! – с раздражением подумала Джоанна. – Да что было бы со всеми нами, со всей семьей, если бы я не беспокоилась?» Нет, Родни всегда легкомысленно относился к семье и к своей роли отца троих детей. Он никогда не понимал ее материнских чувств.

Но беспокойство и тревога Джоанны по поводу выбора дочерью подруг оказались пустяками по сравнению с тем, что она стала чувствовать, когда у Барбары дошло до знакомств с молодыми людьми.

Особенно много попортили ей нервов Джордж Хармон и этот, чрезвычайно неприятный, юный отпрыск Уилморов, известного семейства городских адвокатов, соперничающих со Скудаморами. Джоанна подозревала, что во многих делах, за которые брались и которые выигрывали Уилморы, существовала некая тайная подоплека сомнительного характера, не позволяющая взяться за это дело такому достойному и честному адвокату, как ее муж. Впрочем, и сам юный Уилмор вызывал у Джоанны сильное предубеждение тем, что частенько его видели пьяным, что слишком много говорил и не любил слушать, что слыл заядлым любителем лошадиных бегов и даже, как поговаривали, проигрывал в тотализатор на ипподроме приличные суммы денег. Именно с ним, с Томом Уилмором, Барбара исчезла тогда, в ночь на Рождество, из городского танцевального зала, где устраивался благотворительный вечер с концертом и танцами. Они появились пять танцев спустя, подозрительно взъерошенные, воровато оглядываясь, как два преступника. Смешавшись с танцующими, они продолжали кружиться как ни в чем не бывало, и лишь юный Уилмор бросал боязливые и вместе с тем нахальные взгляды в ту сторону, где Джоанна сидела за одним столиком с устроителями этого вечера.

Скорее всего, Барбара с юным Уилмором сбежали на чердак, где втихомолку целовались, наслаждаясь безнаказанностью и не думая о порицании. Так ведут себя лишь крайне невоспитанные девушки, сказала Джоанна Барбаре, чрезвычайно расстроенная выходкой дочери.

– Мамочка, не будь такой ханжой! Это же глупо! – воскликнула дочь, выслушав материнские нравоучения.

– Я вовсе не ханжа! – взорвалась Джоанна. – Хотя позволь тебе заметить, Барбара, что старые добрые взгляды на поведение молодых девушек имеют под собой гораздо больше здравого смысла, нежели ты думаешь!

– Мамочка, в самом деле, ну что в этом такого? Все в городе прекрасно знают, что я всегда провожу уикенды с Томом Уилмором!

– Да, но я слышала, что тебя видели в пивной с Джорджем Хармоном!

– Когда? В какой? – запальчиво воскликнула Барбара.

– Тебя видели в «Собаке и утке».

– Да мы вовсе и не заходили туда. Наверное, мы просто шли мимо и смешались с толпой, выходившей из пивной!

– Как бы то ни было, – укоризненно посмотрела Джоанна на дочь, – молодой девушке непозволительно вести себя подобным образом. Мне вовсе не нравятся девушки, которые смолоду узнают вкус спиртного.

– Да мы с Джорджем только попробовали пива! Вот и все! А потом весь вечер играли в дартс.

– Мне все равно это не нравится, Барбара. Чтобы такого больше не было, ты меня поняла? И вообще, должна тебе сказать, что мне вовсе не нравятся эти твои друзья, Джордж Хармон и Том Уилмор. Прошу тебя, больше не приглашай их к нам в дом. Ты поняла меня?

Джоанна строго посмотрела на дочь.

– Хорошо, мамочка. Это твой дом. Ты можешь приказывать все, что хочешь.

– Не понимаю, что ты в них нашла?

Барбара пожала плечами.

– Я не знаю. Просто они забавные. С ними интересно.

– В общем, договорились, Барбара: больше ты их приглашать к нам в гости не будешь. Ты слышишь?

Но некоторое время спустя Джоанна была чрезвычайно расстроена и огорчена тем, что сам Родни пригласил этого юного нахала Джорджа Хармона к ним на воскресный обед. От Родни она такого не ожидала! За столом она вела себя с ледяной учтивостью, чем привела гостя в страшное смущение, несмотря на то, что Родни изо всех сил старался ободрить молодого человека, развеселить его, разговорить, словом, дать ему возможность чувствовать себя в своей тарелке. Но Джордж Хармон так и не смог взять себя в руки, говорил то громко, почти кричал и размахивал руками, то вдруг умолкал и еле мямлил что-то невразумительное, то неожиданно разражался хвастливой речью, то вдруг начинал в чем-то. оправдываться, из-подлобья взглядывая на миссис Скудамор, которая чуть ли не в упор «расстреливала» молодого человека своим беспощадным, пронзительным взглядом.

Вечером, когда гость ушел, Джоанна устроила мужу допрос с пристрастием.

– Родни, что это значит? Ты же знаешь, что я запретила Барбаре приводить к нам домой этого паршивца!

– Да, Джоанна, я знаю об этом. Но, мне кажется, ты не совсем права. Наша Барбара отнюдь не отличается рассудительностью. Она принимает людей такими, какими они ей себя подают. Она еще не умеет отличать хлам от настоящей ценности. Наблюдая за людьми в необычной обстановке, она никогда не научится правильно их оценивать. Вот почему ей необходимо посмотреть на человека в привычной ей обстановке, например, у себя дома. Она воспринимает молодого Хармона как сильную и необыкновенную личность, хотя на самом деле он представляет собой совершенно глупого хвастливого молодого человека, который много пьет и ни одного дня в своей жизни как следует не поработал.

– Я как раз это ей и говорила, но только, может быть, другими словами!

Родни улыбнулся.

– Дорогая моя! Ты же сама видишь, что ничего из того, что мы с тобой ей говорим, не оказывает на нее никакого действия. Молодые никогда не слушают стариков.

В справедливости слов Родни Джоанна убедилась, когда к ним в очередной раз приехала Эверил.

В этот раз к обеду пригласили Тома Уилгмора. Рядом с холодной, насмешливой Эверил Том очень сильно проигрывал.

Потом, когда гость ушел, Джоанна случайно услышала обрывок разговора между сестрами:.

– Тебе он не понравился, Эверил? – спросила Барбара.

Эверил пренебрежительно дернула плечами.

– На мой взгляд, он просто ужасен! Барбара, у тебя совершенно нет никакого вкуса! Как ты могла его пригласить?

После этого Уилмор сошел со сцены навсегда, и некоторое время спустя Барбара, переменившая свои взгляды, уже говорила: