Текст книги "Пропавшая весной"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Нет, это нереально, подумала Джоанна, выбрасывая прочь из головы воображаемые строки. Даже представить невозможно, чтобы Родни подумал о таком письме, хотя он и очень любит ее!.. А он очень любит ее?.. Он вообще хоть немножечко любит ее?..

Почему этот вопрос повторяется у нее в голове, словно эхо? Почему у нее по спине пробежал холодок, заставив вздрогнуть? И вообще, о чем она думала, прежде чем возник этот вопрос, который вовсе не собиралась задавать себе?

«Конечно же! – Джоанна, смущенная и встревоженная, пришла в себя. – Кажется, я попыталась вызвать самых могущественных и неуправляемых духов прошлого? Лучше бы вместо этого я подумала о простых, земных заботах, об отце и о матери, которые умерли много лет назад».

Они умерли и оставили ее одну.

Совершенно одну в пустыне. Одну в этой похожей на тюрьму гостинице.

Где совершенно не о чем подумать, разве что только о себе.

Джоанна рывком поднялась с кровати. Нечего разлеживаться в постели, если все равно не можешь уснуть!

Ей уже была ненавистна эта комната с голыми стенами, с окнами, завешанными тюлевыми занавесками. Джоанне казалось, что вся обстановка сжимает ее как тисками, унижает, превращает в мелочь, в насекомое. Ей захотелось оказаться в большом, просторном, наполненном светом и воздухом зале, со светлыми, радующими глаз обоями из кретона и с длинными яркими шторами, и чтобы в камине, гудя и потрескивая, горел огонь, и чтобы вокруг нее были люди, спокойные и радостные, которые пришли повидаться с нею, и чтобы ей самой хотелось их видеть, касаться их рук и разговаривать с ними…

Ох, скорее бы пришел поезд, подумала она, или машина, или вообще что-нибудь…

– Я больше не могу сидеть здесь! – громко воскликнула Джоанна. – Я не могу оставаться здесь, среди этих голых стен!

Но тут же она поняла, что разговаривает сама с собой, причем вслух, и это показалось ей очень плохим признаком.

Она спустилась в столовую, выпила чашку чая и отправилась на воздух, Гулять ей не хотелось, но сидеть в помещении и думать невесть о чем она больше не могла.

Лучше всего, решила Джоанна, если она прогуляется около гостиницы и при этом совсем ни о чем не будет думать. Если она снова начнет размышлять, то наверняка опять расстроится! Посмотрите на этих людей, которые живут здесь, – индус, мальчишка-араб, повар. Скорее всего они просто живут и ни о чем не думают!

 
Иногда я сижу и мыслю,
А порою – просто сижу.
 

Откуда это? И что за восхитительный образчик жизни представлен в этих строках!

Не надо ни о чем думать, надо просто ходить. Но только не очень удаляться от гостиницы, как в прошлый раз, когда она чуть не заблудилась. В конце концов можно описывать вокруг гостиницы широкие круги. Круг за кругом. Как скотина на привязи. Нет, это унизительно. Но это так! Надо быть с собою осторожной, очень осторожной! Иначе…

Иначе что? Она не знала сама. Она понятия не имела, какая опасность грозит ей, но чувствовала ее.

Итак, ей нельзя думать о Родни, об Эверил, о Тони. Ей нельзя думать о Барбаре. Ей нельзя думать о Бланш Хаггард. Ей нельзя вспоминать об алых бутонах рододендрона. Да, об алых бутонах рододендрона ей нельзя вспоминать ни в коем случае! Ей нельзя вспоминать стихи…

Ей нельзя думать о самой себе, Джоанне Скудамор. Но это же она сама! Как она может не думать о себе?..

«Если тебе не о чем подумать, кроме как о себе, то что ты сможешь выдумать о себе нового?»

– Знать ничего не хочу! – громко сказала Джоанна.

Звук собственного голоса поразил ее. Интересно, о чем это она не хочет знать?

Это настоящая битва, подумала она. И я ее проигрываю!

Битва, но с кем? С чем?

«Собственно, это неважно, – подумала она. – Знать ничего не хочу, и все!»

Надо остановиться на этой мысли. Хорошая фраза: «Знать ничего не хочу!»

У Джоанны возникло странное чувство, словно кто-то идет за нею следом. Кто-то, кого она знала очень хорошо. И если она сейчас обернется…

Джоанна рывком обернулась, но никого не увидела. За спиной никого не было.

И все-таки Джоанну не оставляло чувство, что ее кто-то преследует. Это чувство напугало ее. Родни, Эверил, Тони, Барбара – никто из них не мог помочь ей, никто из них не хотел помочь ей. Никто о ней не думал.

Лучше ей вернуться в гостиницу и избавиться от того, кто шпионит за нею, кто бы это ни был.

У крыльца ее встретил индус, Джоанну чуть покачнуло, когда она проходила мимо. Индус внимательно посмотрел на нее.

– Что случилось? – тут же спросила она.

– У мэмсахиб нездоровый вид, – почтительно проговорил индус. – Может быть, у мэмсахиб температура?

Вот в чем дело! Конечно же, у нее просто высокая температура! Как она не подумала об этом раньше?

Джоанна поспешила в спальню. Надо немедленно измерить температуру и принять хинин. У нее где-то было с собой немножечко хинина для такого случая.

Она достала из сумки термометр и сунула под язык.

Высокая температура! Конечно же, у нее высокая температура. Рассеянность, беспочвенные опасения, нервное возбуждение, сердцебиение… Просто она заболела вот и все!

Бедный организм! Она так ослабела за время путешествия. По приезде домой она обязательно займется оздоровительной гимнастикой.

Джоанна вынула изо рта термометр и посмотрела на шкалу.

Тридцать шесть и пять. У нее не было высокой температуры, термометр показал даже чуть-чуть ниже нормальной.

Кое-как она провела этот вечер. Теперь она уже всерьез была обеспокоена собственным состоянием, Нет, причина заключалась не в солнечном ударе и не в повышенной температуре. Причину скорее всего надо искать в расстроенных нервах.

«Нервы шалят!» – обычно говорят люди. Да она и сама нередко говорила так о ком-нибудь. Но у нее-то ничего подобного никогда не ощущалось. Теперь же она знает, как это бывает на самом деле. Действительно, нервы шалят! Нервы, черт бы их побрал! Оказывается, ей просто нужен хороший доктор, добрый симпатичный доктор, а также домашняя обстановка и ласковая умелая сиделка, которая бы всегда была рядом и не отходила от нее ни на шаг. «Врач запретил оставлять миссис Скудамор одну!» А вместо этого она теперь сидит в четырёх стенах, в этой выбеленной тюрьме, посреди пустыни, вместе с полуграмотным индусом и дебильным мальчишкой-арабом, да еще с поваром, который из всей кулинарной науки знает лишь как варить рис, открывать консервные банки с лососем и бобами, да варить вкрутую куриные яйца. «Нет, это мне не подходит, – подумала Джоанна, – совершенно не подходит для моей болезни…»

После ужина она поднялась в спальню и достала пузырек с аспирином. В пузырьке оставалось всего шесть таблеток. Джоанна безрассудно вытряхнула все шесть таблеток на ладонь и проглотила. Конечно, разумнее было бы оставить хоть немного на завтра, но она чувствовала, что должна сделать что-то значительное. «Нет, теперь уже я никогда не отправлюсь в путешествие без достаточного запаса снотворного», – подумала она.

Она разделась и легла в постель, чувствуя легкий страх перед возможной бессонницей и перед неприятными мыслями.

Очень странно, но она уснула почти сразу.

В эту ночь ей снилось, что она оказалась в большой тюрьме с длинными запутанными коридорами. Она пыталась выбраться оттуда, но не могла найти дорогу, хотя все время знала, что выход отсюда ей хорошо знаком…

«Ты обязательно должна вспомнить, – повторяла она себе, – ты обязательно должна вспомнить».

Утром она проснулась совершенно спокойной, хотя и очень утомленной.

– Ты обязательно должна вспомнить, – сказала она себе.

Она встала с постели, оделась и отправилась завтракать.

Она чувствовала себя в полном порядке, хотя была немного рассеяна.

Наверное, скоро все начнется сначала, со вздохом подумала она. – Ох, ничего с этим не поделаешь!

Съев завтрак, она долго сидела за столом без движения, понимая, что надо встать и куда-нибудь идти, и все-таки не уходила.

Она старалась думать о чем-нибудь конкретном и старалась не думать. И то и другое утомляло ее.

Ей вспомнился офис адвокатской конторы «Олдерман, Скудамор и Уитни». Многочисленные шкафы, набитые папками с документами с белыми бирками. «Имение сэра Джаспера Фолкса, покойного». «Полковник Этчингам Уильямс…» Все это напоминало ей театральный реквизит.

В ее воображении встало лицо Питера Шерстона, строгое и сосредоточенное. Он сидит за столом и читает бумаги. Как он похож на свою мать! Нет, не совсем, у него глаза отца, Чарльза Шерстона. Быстрые, вороватые, черные глаза, в которых трудно увидеть его настоящие мысли. «На месте Родни я бы не очень доверяла этому молодому человеку», – подумала она.

Как забавно, что это пришло ей в голову именно сейчас!

После того, как умерла Лесли Шерстон, Чарльз совершенно опустился. Он быстро пристрастился к алкоголю и не раз напивался чуть ли не до потери сознания. Детей забрали к себе родственники. Третий ребенок, крохотная девочка, умерла, когда ей не исполнилось и шести месяцев.

Джон, старший сын, пошел работать лесником и уехал куда-то в глушь. Теперь он жил где-то в Бурме. Джоанне вспомнилась сама Лесли и ее ковры ручной работы. Если Джон пошел в мать, тогда он любит все, что растет на земле и теперь должен быть совершенно счастлив. Она слышала от кого-то, что дела у него идут хорошо.

Второй сын Шерстонов, Питер, пришел к Родни и сказал, что хотел бы работать у него в конторе.

– Мама сказала мне, что вы обязательно сможете помочь, сэр, – избегая взгляда Родни, проговорил юноша.

Он был привлекательным, решительным, улыбчивым и мягким. Джоанна всегда думала, что природа отпустила юноше привлекательности на двоих.

Родни был рад принять мальчика к себе. Это немного сглаживало тот огорчительный факт, что его собственный сын предпочел другую профессию, уехал куда-то за море и почти полностью прервал отношения с родителями.

Со временем Родни стал смотреть на Питера почти как на сына. Юноша часто бывал у них в доме и всегда был вежлив и почтителен с Джоанной. У него были свободные приятные манеры, совсем не такие, как у его отца.

Но однажды Родни вернулся домой с весьма обеспокоенным видом. В ответ на расспросы он неприязненно отвечал, что ничего не случилось, просто он очень устал. Но неделю спустя он не выдержал и обмолвился, что Питер уезжает от них: молодой чело-зек решил поступить на работу в авиастроительную компанию.

– Ох, Родни, почему он так решил? – недоумевала Джоанна. – Ты ведь так хорошо относился к нему! Мы оба очень его полюбили!

– Да, приятный парень, – отстраненно заметил Родни.

– Так в чём же дело? – не отставала Джоанна. – Он стал лениться?

– Ох, нет, у него хорошая голова, и он совсем не ленив. Представляешь, он очень хорошо запоминает числа.

– Как его отец?

– Да, как его отец. Но, видишь ли, – печально вздохнул Родни, – современная молодежь тянется к новым открытиям, К новой технике, к самолетам.

Но Джоанна его не слушала. У нее в душе зашевелилось подозрение, мгновенно вызвавшее вереницу мыслей. Уж слишком неожиданно Питер Шерстон решил уехать от них.

– Родни, может быть, с ним что-то не так? – помолчав, спросила она.

– Что не так? Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду… Может быть, он как его отец? Лицом он похож на Лесли, но взгляд у него, как у отца, бегающий и непроницаемый. Ох, Родни, неужели это правда? Питер что-то натворил?

– Нет, – не глядя на нее, глухо проговорил Родни. – Но у него есть причина уехать.

– Какая-нибудь махинация со счетами? Он украл деньги?

– Я же сказал, что нет! – раздраженно проговорил Родни. – Ничего особенного, это неважно.

– Ага, я так и знала! Он такой же нечестный, как и его отец! У него плохая наследственность, – с торжеством заключила Джоанна и хотела добавить насчет яблока, которое падает недалеко от яблони.

– Нет, с этим у него все в порядке, – буркнул Родни. – Но он очень странный, он все делает не так.

– Ты хочешь сказать, что он такой же рассеянный, как была Лесли? Да, я всегда считала, что она не очень сообразительная женщина, не правда ли?

– А я считаю, что это не так и она была очень умным человеком! – сухо отрезал Родни, – Она знала свою работу и прекрасно справлялась с ней.

– Бедная женщина! – вздохнула Джоанна.

– Не смей ее жалеть! – неприязненно бросил Родни. – Это меня раздражает.

– Но, Родни, дорогой, – пролепетала Джоанна, видя, что в эту минуту с мужем лучше не спорить, – весь город знал, что у нее была очень грустная жизнь.

– А я так не думаю, – упрямо возразил Родни.

– А как она умерла? Ты помнишь ее смерть?

– Давай-ка лучше, дорогая, прекратим этот разговор! – сердито сказал Родни и отвернулся.

Каждый человек боится рака, подумала Джоанна. Людей пугает даже само слово, и они избегают его. Вместо него употребляют что угодно: злокачественная опухоль, серьезная операция, неизлечимая болезнь, что-то внутреннее, наконец. Даже Родни не любит, когда разговор заходит на эту тему. В общем, это понятно, думала она. Никто не знает, что ему грозит и чем кончится раковое заболевание – жизнью или смертью. Рак нападает порою даже на самых здоровых людей. Он поражает и тех, кто в своей жизни ни разу не болел!

Джоанна вспомнила тот день, когда она услышала страшную новость от миссис Ламберг. Это было на рыночной площади.

– Вы слышали, дорогая моя? Бедная миссис Шерстон?

– А что с нею?

– Умерла! Желудок. – Миссис Ламберг понизила голос. – Я уверена, что-то внутреннее, Операция была бесполезна. Она страдала от ужасной боли, я слыхала. Но она держалась очень мужественно. Она не оставляла работу, пока не слегла совсем. Это случилось за две недели до ее смерти. Она никому ничего не говорила, а тем временем ее как можно скорее надо было класть на операционный стол. Жена моего племянника видела ее два месяца назад. Она уже тогда выглядела очень больной и была худой, как тростинка. Но она держалась очень хорошо, улыбалась и шутила. Я думаю, что люди никогда не верят в серьезность своей болезни. Да, у нее была очень грустная жизнь. Бедная женщина! Осмелюсь сказать, смерть принесла ей облегчение.

Джоанна тут же поспешила домой и рассказала все Родни. Родни спокойно ответил ей, что все знает. Дело в том, что он является исполнителем ее последней воли, сказал Родни, поэтому ему сообщили о смерти Лесли в первую очередь.

Лесли Шерстон не оставила почти никакого наследства. Все, что осталось, было поделено между ее детьми. Ее завещание особенно тронуло весь Крайминстер тем, что она распорядилась перевезти ее прах в Крайминстер и там предать погребению. «Потому что в этом городе я была очень счастлива», – говорилось в завещании.

Итак, Лесли Аделина Шерстон нашла вечный покой на кладбище за церковью Святой Марии, в Крайминстере.

Странное пожелание, как могут подумать некоторые, принимая во внимание, что именно в Крайминстере ее мужа привлекли к суду и отправили в тюрьму за растрату банковских средств. Но другие говорили, что такое пожелание вполне естественно. Все-таки перед этим она жила без забот, очень обеспеченно, и поэтому свой отъезд из Крайминстера она скорее всего восприняла как изгнание из райского сада.

Бедная Лесли! Трагедия коснулась всей ее семьи, потому что ее младший сын Питер, который оставил работу у Родни в адвокатской конторе, закончил школу пилотов, стал летчиком-испытателем и погиб в авиакатастрофе.

Родни чрезвычайно тяжело переживал его гибель. Он почему-то винил себя в смерти Питера.

– Послушай, Родни, – утешала его Джоанна, – я не понимаю, причем тут ты, почему ты считаешь себя виноватым в его смерти? Ты же ничего не сделал!

– Лесли перед смертью отправила его ко мне, – горестно качал головой Родни, – она сказала, что я дам ему работу и буду заботиться о нем.

– Ты так и сделал. Ты принял его к себе на работу, ты заботился о нем.

– Да, я понимаю, – вздохнул Родни.

– Правда, потом он предпочел все-таки уехать, и ты не смог предостеречь его от беды, но что ты мог поделать? Он сам того захотел. Тебе не в чем винить себя.

– Нет, нет, дорогая, ты неправа, – горестно возражал Родни. – Разве ты не понимаешь, почему Лесли отправила его именно ко мне? Да потому, что она понимала: у него слабый характер, ему свойственна некоторая рассеянность, характерная для всех Шерстонов. С Джоном все в порядке, у него не такой характер, но Питер… Она доверила мне своего сына, чтобы я предохранил его от рискованных поступков. У него был своеобразный характер. В нем смешались изворотливость Чарльза Шерстона и достоинство Лесли. Его командир написал мне, что он был лучшим пилотом в их отряде, совершенно бесстрашным и очень мудрым – он так и выразился – в отношении к технике. Мальчик согласился провести испытания нового секретного двигателя. Все знали, что это опасно. И вот произошла катастрофа.

– Да, он погиб смертью героя, – вздохнула Джоанна. – Это героическая смерть.

Родни мрачно посмотрел на жену.

– Все так, Джоанна, – произнес он. – Но ты бы говорила об этом совсем по-другому, если бы твой собственный сын погиб в катастрофе. Ты была бы довольна, если бы Тони погиб такой смертью героя?

Джоанна растерянно посмотрела на него.

– Но… Но Питер не наш сын. Это совсем другое дело.

Родни махнул рукой и отвернулся.

– Да нет, я ничего не говорю. Я просто думаю, какое горе было бы для Лесли, доживи она до этого дня, – глухо проговорил он.

Джоанна встала из-за стола, сделала несколько шагов по гостиной.

Почему Шерстоны то и дело возникают в ее мыслях, как будто они тут, рядом? У Джоанны есть и другие знакомые, которые значат для нее гораздо больше, чем семья Шерстонов.

К слову сказать, ей всегда не нравилась Лесли Шерстон. Ей просто было жаль эту женщину, вот и все. Бедная Лесли теперь нашла вечный покой под тяжелой мраморной плитой.

Джоанна вздрогнула. «Я замерзла, – подумала она, – что-то стало холодно. Как в могиле. И кто-то ходит надо мной».

Странно, но она легко представила себя на месте Лесли Шерстон!

Там, в могиле у Лесли, подумала она, холодно и темно. Ох, лучше я выйду поскорее на солнышко. Больше не хочу оставаться здесь, в четырех стенах, Эти стены навевают мне грустные мысли.

Джоанна направилась к двери. Но в воображении у нее все еще стояла перед глазами могила Лесли Шерстон, и алый тяжелый бутон рододендрона, выпавший у Родни из петлицы, лежал на мраморной плите.

И ветры злые рвут бутоны мая…

Глава 9

Джоанна чуть ли не бегом вышла из гостиницы. Сразу же от крыльца она направилась мимо кучи мусора, едва взглянув на куриц и мальчишку-араба, дремавшего во дворе.

Здесь, под открытым небом, под ярким солнцем ей стало легче.

Теперь ее страшила прохлада внутренних комнат и хотелось тепла.

Уйти от всего этого куда глаза глядят.

А собственно, что она имеет в виду, когда думает, что хорошо бы уйти ото всего этого?

Неожиданно рядом с нею возник призрак мисс Гилби, говорившей непререкаемым тоном:

– Побольше дисциплины в мыслях, Джоанна! Точнее подбирай выражения. Заставь свой мозг хорошенько обдумать исходные посылки, на которых ты будешь строить рассуждения. Определи наконец, отчего именно ты хочешь избавиться.

Но Джоанна не знала сама. У нее не было ни малейшего представления, от чего ей надо избавиться.

Ею владел неопределенней страх, некое грозное предчувствие преследовало ее.

Словно что-то неотвратимое поджидало ее, и ей ничего не оставалась делать, как только хитрить с собой, лгать себе и изворачиваться.

«В самом деле, Джоанна Скудамор, – мысленно обратилась она к себе, – вы ведете себя очень странным образом!»

Но она понимала, что словами она себе не поможет. Что-то с нею было не так. Дело вовсе не в агорафобии. (Кстати, она правильно называет эту болезнь? Ее почему-то тревожила собственная неточность в отношении этой болезни). Нет, агорафобия ни при чем, потому что в этот раз она убежала как раз от прохладного, замкнутого помещения, стремясь выбраться на открытое пространство, где много солнечного света и тепла. Здесь, на открытом воздухе, она почувствовала себя гораздо лучше.

Скорее! К свету и солнцу! Прочь от этих мыслей!

Да, она слишком долго просидела в четырех стенах, под этим низким потолком, который делает спальню похожей на могильный склеп.

Могила Лесли Шерстон, и Родни с красным бутоном рододендрона…

Лесли… Родни…

Прочь…

К солнцу, к свету…

В спальне так холодно, так темно…

Холод и одиночество…

Джоанна поежилась и ускорила шаги. Прочь от этого ужасного мавзолея, который она почему-то приняла за гостиницу. В нем так мрачно, так тоскливо…

В таком месте легко вообразить, себе привидение.

Что за глупая мысль? Это же практически новое здание, которое сдали в эксплуатацию года два назад, не более.

В новых домах не водятся приведения, это известно каждому.

Нет, если в гостинице завелись привидения, это значит, что она, Джоанна Скудамор, привезла их с собой, как тараканов.

Да, не очень приятная мысль.

Она еще ускорила шаги.

«Во всяком случае, – думала она, – теперь-то уж со мною никого нет. Никто не шпионит за мной. Я совершенно одна. Здесь даже некого встретить!»

«Я как…Кто это был? Стэнли или Ливингстон? Они встретились в дебрях Африки».

– Какая встреча! Доктор Ливингстон, я полагаю?

Ничего подобного. Здесь она может столкнуться лишь с одним человеком – с собой, Джоанной Скудамор.

Как смешно!

– Джоанна Скудамор? Какая встреча!

– Очень рада вас видеть, миссис Скудамор!

В самом деле, очень забавная мысль. Встретить себя…

Встретить себя?

О, Господи! Как она испугалась!

Она ужасно испугалась.

Ее ходьба давно уже перешла в бег. Она, спотыкаясь и запинаясь, бежала вперед. Ее мысли спотыкались в такт шагам.

..Я так перепугана!..

…О Боже, как я напугана!..

…Если бы кто-нибудь был рядом! Кто-нибудь был рядом со мной…

Бланш, подумали она. Я хочу, чтобы здесь была Бланш.

Да, Бланш – единственная, кого она хотела увидеть.

Никого не надо, ни родных, ни близких. Ни друзей.

Одну только Бланш…

У Бланш легкий, добродушный нрав. Бланш добрая. Ее ничем не удивишь и не испугаешь.

Во всяком случае, Бланш хорошо о ней думает. Она считает, что Джоанна добилась успеха в жизни. Бланш любит ее.

Джоанна оглянулась, но вокруг никого не было.

Так вот оно! Эта мысль была с нею все время. Это было то, что знала настоящая Джоанна Скудамор. То, что она знала всегда… Ящерицы высунули головы из своих норок…

Истина…

Маленький кусочек истины, словно ящерица, выглядывавшая из норки, говоря: «Я здесь. Ты меня знаешь. Ты знаешь меня очень хорошо. Не притворяйся, будто не знаешь меня».

Да, она знала всё эти мысли, потому что они были частью ее самой.

Она могла узнать каждую из них. Они смотрели на нее, усмехались ей.

Все это были кусочки, осколочки истины. Это они то и дело показывались ей на глаза, начиная с того дня, как она приехала сюда. От нее требовалось лишь одно– собрать их воедино.

И тогда получится полная история ее жизни, настоящая история жизни Джоанны Скудамор. Вот она, ее история, ожидает ее…

Прежде у нее просто не было случая подумать о своей жизни. Она безо всякого труда заполняла ее незначительными пустяками так, что времени для самопознания просто не оставалось.

Как это сказала Бланш?

«Если тебе не о чем думать, разве что о себе, то, интересно, что ты узнаешь о себе?

И какой высокомерный, какой презрительный, какой глупый был ее ответ!

«Разве может человек открыть в себе то, чего он не знает заранее?»

«Иногда мама, я думаю, что ты вообще ни о ком ничего не хочешь знать»…

Так сказал ей Тони.

Как Тони был прав!

Она ничего не знает о собственных детях, а также о Родни. Она их любит, но ничего о них не знает.

Она должна все узнать.

Если ты любишь людей, ты должен знать о них все.

Ты о них ничего не знала, потому что было намного легче верить в хорошее, принимать желаемое за действительное и не расстраивать себя тем, что было на самом деле.

Как Эверил. Но Эверил страдала, и ей от этого больно.

Но она не хотела знать, что Эверил страдала… Эверил всегда презирала ее… Эверил с юных лет научилась не замечать ее, смотреть сквозь нее. Эверил, которую жизнь сломала и покалечила и которая даже сейчас, наверное, все еще оставалась душевно надломленной.

Но у нее, даже такой сломленной, есть достоинство.

Это то, чего Джоанне всегда не хватало. Достоинства.

«Достоинство – это еще не все», – сказала она.

«Не все?» – переспросил Родни и усмехнулся.

Родни был прав…

Тони, Эверил, Родни – все они ее обвиняли.

А Барбара?

Что же было не так с Барбарой? Почему доктор был так неразговорчив? Что они все от нее скрывали?

Что натворила ее малышка, ее непослушная, безрассудная девочка, которая вышла замуж за первого встречного и ушла с ним, бросив родительский дом?

Да, именно так, именно это Барбара и сделала. В родном доме она была несчастна. Она была несчастна, потому что Джоанна ничего не сделала, чтобы дом был счастливым для детей.

Она никогда по-настоящему не любила Барбару и не понимала ее. Бесцеремонно и эгоистично она сама определяла, что хорошо для Барбары, а что плохо, не считаясь ни с вкусами девочки, ни с ее желаниями. Она изгоняла ее друзей, позорила их в глазах дочери. Неудивительно, что мысль о замужестве и Багдаде для Барбары стала мыслью о единственной возможности освободиться.

Она вышла замуж за Билли Врэя торопливо, наспех, под влиянием минутного чувства, совершенно не испытывая к нему любви, как сказал Родни. И что же из этого вышло?

Что же произошло там в Багдаде? Любовная интрига? Неудачная любовная интрига? Вероятнее всего, в этом замешан майор Рейд. Да, если это так на самом деле, то очень легко объяснить замешательство Билли и Барбары, когда Джоанна упомянула о нем. Только такой проходимец, думала Джоанна, и мог очаровать глупую девочку, которая еще не успела как следует повзрослеть.

И тогда, обманутая, в приступе крайнего отчаяния, к которому она была склонна с раннего детства, она утратила всякое чувство меры и попыталась лишить себя жизни. Да, видимо, все произошло именно так.

Джоанна застала Барбару больной, очень больной, опасно больной.

Интересно, а знал ли об этом Родни? Он явно пытался отговорить ее от поездки в Багдад.

Нет, Родни не мог этого знать. Иначе он обязательно все бы ей рассказал, А впрочем, нет. Вряд ли он стал бы рассказывать ей о подобных вещах. Как бы то ни было, муж всеми силами старался уговорить ее отказаться от поездки.

Но Джоанна уже решила. Она чувствовала, что не может вынести неизвестности и оставаться вдали от своей бедной заболевшей девочки. Она так и сказала Родни.

Да, с ее стороны это было искреннее душевное движение.

Но только… Может быть, все-таки это было лишь частью истины?

Может быть, она просто была увлечена мыслью о путешествии, о новизне впечатлений, предвкушением знакомства с неизвестными уголками мира? Может быть, ей нравилось играть роль заботливой матери? Может быть, она хотела видеть в себе искреннюю, пылкую натуру, стремящуюся на помощь к своей больной дочери, к своему убитому горем зятю? Как достойно, как любезно с твоей стороны, мамочка, сказали бы ее дети, бросив все, немедленно приехать к нам!

На самом деле, конечно же, они вовсе не были рады видеть ее! Откровенно говоря, они были напуганы. Они предупредили доктора, чтобы тот придержал язык, и сделали все возможное, чтобы она не узнала правду. Они не хотели сказать ей правду потому, что они ей не доверяли. Барбара не доверяла ей. Во что бы то ни стало скрыть все от матери – вот о чем думала она в те дни, пока Джоанна гостила у них в Багдаде.

Какое облегчение они почувствовали, когда Джоанна объявила о том, что ей пора возвращаться домой. Но они очень хорошо скрыли свои чувства за вежливыми протестами, упрашивая ее погостить еще. А когда она и в самом деле высказала мысль, что неплохо бы немного задержаться, то Уильям немедленно и энергично переубедил ее.

В действительности, единственное доброе дело, которому она помогла осуществиться своим торопливым приездом к ним в Багдад, заключалось, наверное, в том, что духовно разъединенные Барбара и Уильям объединились в общем усилии поскорее избавиться от нее и сохранить свою тайну. Странно, конечно, если это и в самом деле единственный добрый результат ее визита. Джоанна вспомнила, как часто Барбара, все еще слабая, лежа в постели, умоляюще глядела на Уильяма, и Уильям с напряженным лицом начинал торопливо объяснять какие-то непонятные, запутанные обстоятельства, изо всех сил стараясь замять бестактные вопросы Джоанны. И тогда Барбара смотрела на него благодарным и признательным взглядом.

Потом они пошли провожать Джоанну на вокзал. Они стояли на платформе и смотрели, как она садится в поезд. Выглянув из окна вагона, Джоанна увидела, как Уильям держал Барбару за руку, а Барбара доверчиво прильнула к нему.

– Потерпи, дорогая. – наверное, с такими словами Уильям обращался к своей жене. – Еще немного, и она уедет…

А когда поезд ушел и увез Джоанну, они, наверное, вернулись домой, к себе в Ольвах, и стали играть с Мопси, потому что оба они любили больше всего на свете Мопси, эту милую крошку, маленькую смешную копию Уильяма, а Барбара, вероятно, говорила:

– Слава Богу, наконец она уехала, и мы снова остались одни.

Бедный Уильям! Он так любил Барбару! И был так несчастен! И всё-таки, несмотря ни на что, он сохранил к ней любовь и нежность.

– Можешь о ней не беспокоиться! – сказала Бланш, – Теперь с нею все будет в порядке. У них ведь ребенок.

Милая Бланш! Она старалась разуверить Джоанну в том, что для нее попросту не существовало!

А она, Джоанна, глупая и непроницательная женщина, еще питала к своей подруге эту дурацкую высокомерную жалость. Не Бланш достойна жалости и презрения, а она, Джоанна!

«Благодарю тебя, Господи, что я не такая, как эта женщина!»

Да… И она еще смела молить об этом Господа!

В эту минуту Джоанна была готова отдать все на свете, чтобы Бланш оказалась рядом с нею!

Она хотела, чтобы Бланш стояла рядом, добрая, ласковая, никогда в своей жизни никого не унижавшая и не обидевшая ни одно живое существо.

Джоанна вспомнила, как вчера вечером молилась в гостинице, до глубины души обуянная высокомерным духом превосходства над прочими смертными.

Могла ли она молиться теперь, когда видела сама, что стоит посреди пустыни с обнаженной душой, без единого утешительного воспоминания? Слезы подступили у нее к горлу, она упала на колени.

…Боже! – молила она. – Помоги мне…

…Я схожу с ума, Боже…

…Не дай мне сойти с ума…

…Избавь меня от мыслей…

Ответом ей была тишина…

Тишина и солнечный свет…

И гулкие удары сердца в груди…

«Бог покинул меня», – думала она.

…Бог не хочет помочь мне…

…Я одинока, совершенно одинока…

В ответ – лишь жуткая тишина… Она в полном одиночестве…

Бедная, несчастная Джоанна Скудамор… Глупая, претенциозная, себялюбивая женщина…

Она одна во всей пустыне.

«Христос, – думала она, – тоже был одинок в пустыне».

Сорок дней и сорок ночей…