Текст книги "Врата судьбы"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4
Поездка на Вернойлюбви; Оксфорд и Кэмбридж

– Вот тебе и шесть невозможных вещей до завтрака, – заметила Таппенс, выпив чашку кофе и глядя на отставленное на буфет яйцо, окруженное двумя аппетитными почками. – Куда лучше завтракать, нежели думать о невозможных вещах. Томми отправился на поиски невозможных вещей. Исследования, ну-ну. Только будут ли результаты?

– Как приятно, – сказала она, – есть совершенно другой завтрак.

Долгое время Таппенс ухитрялась довольствоваться на завтрак чашкой кофе и апельсиновым соком или грейпфрутом. Хотя подобный завтрак весьма успешно разрешал проблему веса, удовольствия он доставлял мало. По контрасту, горячие блюда на буфете вызывали активное выделение желудочного сока.

– Я думаю, – рассуждала Таппенс, – Паркинсоны только так и завтракали. Яичница или яйца – пашот с беконом, и, возможно… – ее память обратилась к старинным романам – да, возможно, холодная куропатка на буфете, потрясающе! В романах это выглядело воистину потрясающе. К детям, видимо, относились пренебрежительно и давали им только ляжки. Ляжки птиц очень удобно грызть. – Она умолкла, пережевывая последний кусочек печенки.

Через дверь доносились очень странные звуки.

– Надо же, – сказала Таппенс. – Похоже на концерт, на котором сфальшивили.

Она снова сосредоточилась, держа в руке гренку, и подняла голову, когда в комнате появился Элберт.

– Что происходит, Элберт? – спросила Таппенс. – Только не говори мне, что наши рабочие взялись на чем-то играть. На фисгармонии или на чем-то другом?

– Пришел джентльмен регулировать фортепиано, – ответил Элберт.

– Что делать с фортепиано?

– Настраивать. Вы мне велели найти настройщика.

– Боже мой, – проговорила Таппенс, – и ты так быстро нашел? Замечательно, Элберт.

На лице Элберта появилось довольное выражение, хотя он прекрасно отдавал себе отчет в том, что с действительно замечательной быстротой умеет выполнять необычные поручения, даваемые ему иногда Таппенс, а иногда Томми.

– Он говорит, что оно сильно расстроенное, – сказал он.

– Неудивительно, – сказала Таппенс.

Она выпила полчашки кофе и направилась в гостиную. Над роялем, обнажив почти все его внутренности, колдовал молодой человек.

– Доброе утро, мадам, – приветствовал он ее.

– Доброе утро, – ответила Таппенс. – Я очень благодарна, что вы нашли для нас время.

– Его давно пора настроить.

– Да, – сказала Таппенс, – я знаю. Видите ли, мы только что переехали, а переезды плохо сказываются на роялях. Ну и, конечно, его давно не настраивали.

– Да, это заметно, – сказал молодой человек.

Он нажал три разных аккорда подряд, два веселых, мажорных, и два печальных, ля минор.

– Прекрасный инструмент, мадам, если позволите.

– Да, – сказала Таппенс, – это «Эрард».

– Сейчас такой рояль достать нелегко.

– Он повидал виды, – сказала Таппенс. – Был под бомбардировкой в Лондоне. Бомба попала в наш дом. К счастью, нас тогда не было, и дом пострадал в основном снаружи.

– Да. Да, отлично сделанная вещь. С такими не приходится возиться долго.

Приятная беседа потекла дальше. Молодой человек сыграл начало прелюдии Шопена и перешел на версию «Голубого Дуная». Вскоре он объявил, что дело сделано.

– Не оставляйте его без дела, – посоветовал он. – Я бы хотел через некоторое время подойти и попробовать его, потому что иногда бывает, что они – как бы это объяснить – немного сдают. Знаете, не заметишь какую-нибудь мелочь, бывает.

Обменявшись несколькими дружелюбными замечаниями – и о музыке вообще и о фортепианной музыке в частности, они расстались, вежливо попрощавшись, как два человека, одинаково ценящих удовольствие, доставляемое р нашей жизни музыкой.

– Над домом вам, судя по всему, пришлось поработать, – заметил он, оглядываясь.

– Да, прежде, чем мы переехали сюда, он некоторое время стоял пустой.

– Понятно. И переходил из рук в руки.

– У него есть целая история, – сказала Таппенс. – В нем жило столько людей и происходило столько странных событий.

– А, вы, верно, имеете в виду ту давнюю историю. Даже не знаю, произошло это во время последней войны или предпоследней?

– Что-то, связанное с военно – морскими секретами, – с надеждой добавила Таппенс.

– Возможно. Ходила масса всевозможных историй, как мне рассказывали, но, разумеется, сам я ничего не знаю.

– Вас тогда еще не было, – сказала Таппенс, с удовольствием глядя на его юное лицо.

Когда он ушел, она села за рояль.

– Я сыграю «Дождь на крыше», – решила Таппенс, которой попытки настройщика исполнить прелюдию напомнили о Шопене. Затем она перешла на аккорды и начала играть аккомпанемент к песне, сначала тихонько мурлыча мелодию, затем напевая слова.

– Где мой верный влюбленный бродит, По каким краям, в какой стороне? Я, как птица в лесу, все пою и зову: Мой любимый, вернись же ко мне.

– Кажется, я начала не в той тональности, – заметила Таппенс, – зато рояль теперь в полном порядке. Как здорово, что на нем снова можно играть. «Где мой верный влюбленный бродит», – замурлыкала она и вдруг, задумчиво произнесла:

– Вернаялюбовь. Верный влюбленный? Да, похоже, это знак. Наверное, мне лучше пойти и сделать что-нибудь с Вернойлюбовью.

Она надела прочные туфли и пуловер и вышла в сад. Вернаялюбовь была убрана не в свой привычный дом, КК, а в пустую конюшню. Таппенс выволокла ее, подтащила к верхушке травяного откоса, обмахнула тряпкой, которой вооружилась против многочисленной паутины, села в повозку, поставила ноги на педали и принудила Вернуюлюбовь пуститься со всей скоростью, возможной при ее возрасте и состоянии.

– Ну, моя верная любовь, – проговорила она, – теперь вниз, но не очень быстро.

Она убрала ноги с педалей и приготовилась по необходимости тормозить ими.

Несмотря на то, что Вернойлюбви всего-то и надо было, что скатываться вниз по холму, влекомой собственным весом, она делала это не очень быстро. Но наклон холма внезапно увеличился, Вернаялюбовь покатилась быстрее, Таппенс слишком резко попробовала затормозить, и они с Вернойлюбовью вместе приземлились в несколько более неудобную часть араукарии у подножия холма.

– Весьма болезненно, – проговорила Таппенс, выбираясь из цепких веток араукарии.

Выбравшись, Таппенс отряхнулась и огляделась. Перед ней находились густые заросли кустарника, поднимающиеся вверх по холму в противоположном направлении. Это были кусты рододендрона. Чуть попозже, подумала Таппенс, этот уголок будет выглядеть очень красиво, но сейчас это были обыкновенные заросли. И все же среди кустов она заметила довольно заросшую, но явно тропинку. Таппенс отломила несколько веток, продралась через окраинные кусты и пошла по тропинке вверх. Уже много лет никто не проходил здесь и не расчищал путь.

– Интересно, куда она ведет, – проговорила Таппенс. – Должна же она куда-то вести.

Должна-то должна, подумала она, когда тропинка пару раз резко свернула в противоположных направлениях, образовав зигзаг и заставив Таппенс вспомнить, как Алиса жаловалась на тропинки, которые вдруг отряхиваются и меняют направления. Кустов стало меньше, зато появились лавры, вероятно, давшие название дому, а еще дальше между ними завилась узкая, неудобная каменистая тропа. Внезапно она привела к четырем заросшим мхом ступенькам, поднимающимся к чему-то вроде ниши, ранее вроде бы сделанной из металла, впоследствии замененного на бутылки. Нечто вроде усыпальницы с пьедесталом, на котором стояла порядком попорченная каменная статуэтка: мальчик с корзинкой на голове. В душе Таппенс шевельнулось узнавание.

– По такому месту можно определить, в каком году разбивался сад, – заметила она. – У тети Сары в саду было почти точно такое же. И, кстати, у нее там тоже рос лавр.

Еще ребенком она время от времени гостила у тети Сары. Она вспомнила игру, в которую играла, – Речные кони. Для нее требовался хула – хуп. Таппенс, надо сказать, было тогда шесть лет. Ее хула – хуп и являлся конями. Белыми конями с гривами и развивающимися хвостами. В воображении Таппенс они мчали ее через зеленый, довольно густой травяной участок, затем через лужок, усаженный пампасной травой, взмахивавшей в воздухе пушистыми головками, по точно такой же тропинке, и, среди буковых деревьев в такой же вот нише стояла такая же фигурка с корзинкой. Таппенс, отправляясь туда на своих скакунах, всегда брала с собой дар, который нужно было положить в корзинку на голове мальчика: он одновременно служил и подношением, позволявшим загадывать желание. Считалось, вспомнила Таппенс, что желание почти всегда исполняется.

– Но, – сказала Таппенс, усаживаясь на верхнюю ступеньку, – это, понятно, случалось потому, что я в общем-то мошенничала. Я имею в виду, я загадывала то, в исполнении чего была почти уверена, и затем, когда желание выполнялось, это казалось настоящим волшебством. Это было, как самое что ни на есть настоящее подношение древнему Богу. Хотя какой это был Бог, пухленький мальчишка. Впрочем, какая разница – зато сколько удовольствия доставляли собственные выдумки, в которые верилось.

Она вздохнула, вернулась по тропинке назад к таинственно названному КК.

В КК царил все такой же хаос. Матильда выглядела покинутой и печальной, но внимание Таппенс привлекли еще две вещи: фарфоровые табуретки, обвитые фигурками белых лебедей. Одна табуретка была темно-синей, другая – голубой.

– Ну конечно, – сказала Таппенс, – я видела такие вещи, когда была помоложе. Они обычно стояли на верандах. Кажется, такие были у другой моей тети. Мы называли их Оксфорд и Кэмбридж[4]4
  В представлении англичан синий цвет ассоциируется с Оксфордом, а голубой – с Кембриджем.


[Закрыть]. Очень похожие. Только, если не ошибаюсь, вокруг них были утки – нет-нет, лебеди, и сиденье тоже было необычное, с отверстием в виде буквы S. В него можно было положить что-нибудь.

Да, надо будет попросить Айзека вытащить эти табуретки, вымыть их и поставить их на лоджии, которую он упорно называет «лоджей», хотя мне в голову приходит «веранда». Там пусть и стоят. Они будут красиво смотреться в хорошую погоду.

Она повернулась и устремилась к двери. Ее нога зацепилась за выступающую качалку Матильды.

– Боже мой! – воскликнула Таппенс, – что я натворила

Натворила она то, что зацепила ногой темно-синюю табуретку, которая упала на пол и раскололась пополам.

– Боже мой, – сказала Таппенс, – я погубила Оксфорд. Придется довольствоваться Кэмбриджем. Вряд ли удастся склеить Оксфорд. Половинки получились очень неудобные.

Она вздохнула и подумала: «Интересно, что сейчас делает Томми?»

Томми сидел у старого знакомого; они предавались воспоминаниям.

– Жизнь пошла странная нынче, – сказал полковник Эткинсон. – Я слышал, ты и твоя, как там ее, Пруденс – нет, ее называли прозвищем, Таппенс, да, – так вот, я слышал, что вы переехали жить в деревню. Где-то возле Холлоуки. И чего вас туда понесло? Какие-то особые причины?

– Ну, дом оказался сравнительно дешевым, – ответил Томми.

– А-а. Удачно попали, да? Как он называется? Ты должен оставить мне свой адрес.

– Мы намереваемся назвать его «Кедровой сторожкой», потому что там стоит очень красивый кедр. Пока он зовется «Лавры». Но это какой-то викторианский пережиток, верно?

– «Лавры». «Лавры». Холлоуки. Надо же. И чем же вы там занимаетесь, а? Чем занимаетесь?

Томми взглянул на старое лицо со щеточками седых усов.

– Копаешь что-то, верно? – спросил полковник Эткинсон – снова служишь отчизне, небось?

– Я уже слишком стар для этого, – сказал Томми. – Давно не занимаюсь подобными делами.

– Ну-ну. Может, ты только говоришь так. Может, тебе велели так говорить. В конце концов, как ты знаешь, в той истории до сих пор многое осталось невыясненным

– В какой истории? – спросил Томми.

– Ты наверняка читал или слышал о ней. Кардингтонский скандал. Помнишь, сразу после другого дела, ну, с письмами. И истории с подводной лодкой Эмлина Джонсона.

– А-а, – сказал Томми, – что-то начинаю вспоминать.

– Собственно говоря, подводная лодка здесь ни при чем, просто она привлекла к этому внимание. Да еще письма. Сразу стала ясна вся политическая подоплека. Да. Письма. Если бы они смогли добраться до них, все обернулось бы совсем иначе. Они бы привлекли внимание к нескольким членам правительства, пользовавшимся тогда наибольшим авторитетом. Никогда не перестаешь удивляться, правда? Ты-то знаешь. Предатели среди своих, которым всегда доверяли, которых всегда считали отличными парнями, которых никто и не думал подозревать – а все это время… Так или иначе, многое так и не вышло наружу. – Он подмигнул. – Наверное, тебя послали туда немного пошарить, а?

– Пошарить где? – спросил Томми.

– Ну, в твоем доме. «Лавры», говоришь? Помню, было несколько глупых шуточек по поводу лавров. Учти, ребята из безопасности, и не только они, там уже рылись. Предполагалось, что в доме спрятаны какие-то важные доказательства. Была версия, что их успели переслать за границу – упоминалась Италия – прежде, чем поднялся шум. Но кое-кто считал, что они могут быть где-то в тех местах. Там подвалы, каменные плиты, в общем тайников достаточно. Ну же, Томми, старина, я уверен, что ты опять вышел на охоту.

– Уверяю тебя, я сейчас ничем подобным не занимаюсь.

– Так же казалось, когда ты перебрался в тот, другой дом. В начале прошлой войны. Ну, когда ты выследил того немца. Его и женщину с детскими книжками. Да, ловко вышло. А теперь они как пить дать послали тебя по новому следу!

– Чепуха, – заявил Томми, – перестань забивать себе голову идеями. Я теперь старая кляча.

– Ты – хитрющая старая ищейка. Держу пари, ты обставишь многих молодых. Да. Сидишь тут с невинным видом. Думаю, не стоит задавать тебе вопросы. Не могу я просить тебя выдавать государственные секреты, верно? Приглядывай там за своей половиной. Она умеет лезть напролом. В истории с Н и М еле спаслась.

– По-моему, – сказал Томми, – Таппенс интересует только атмосфера старины. Кто и когда жил в доме. Фотографии тех, кто когда-то жил в доме, и прочее. Да еще сад. Вот и все наши интересы. Сад. Сад, каталоги луковиц и все такое прочее.

– Ну, я поверю в это разве что через год, если не произойдет ничего необычного. Но я знаю тебя, Бересфорд, и знаю нашу миссис Бересфорд тоже. Вы – замечательная пара и обязательно разузнаете что-нибудь. Не забудь, если найдутся эти бумаги, они здорово повлияют на политическую ситуацию, и я знаю несколько человек, которые будут ох как не рады. Да уж. На них сейчас смотрят, как на олицетворение честности! Но кое-кто считает их опасными. Не забудь об этом. Они опасны, а те, кто не опасны, связаны все равно с ними. Так что будь настороже и скажи своей половине, чтобы она была настороже тоже.

– Ты меня просто увлек своими рассказами.

– Увлекайся-то увлекайся, но приглядывай за миссис Таппенс. Я очень люблю ее. Она – хорошая девушка и всегда такой была.

– Ну, девушкой ее сейчас не очень-то назовешь, – сказал Томми.

– Но – но, не говори так о своей жене. Не привыкай. Таких, как она – одна на тысячу. Мне жалко того, кого она выслеживает. Небось, как раз сегодня.

– Вряд ли. Скорее всего отправилась на чай к какой-нибудь старой даме.

– А-а. Старые дамы иногда могут сообщить полезную информацию. Старые дамы и пятилетние дети. Самые невероятные люди иногда рассказывают такое, что никому и не снилось. Я мог бы рассказать тебе такое…

– Не сомневаюсь, полковник.

– Но нельзя выдавать секреты.

Полковник Эткинсон покачал головой.

На обратном пути Томми сидел у окна и смотрел, как мимо проносятся пейзажи. «Любопытно, – думал он, – очень любопытно. Этот старина должен быть в курсе всех Дел. Многое знает. Но что там может быть такое, чтобы имело значение сейчас? Все давно в прошлом – что может тянуться еще с той войны? Столько лет прошло». Потом новые мысли пришли ему в голову. Сейчас действует совсем другая логика, логика Общего Рынка. Откуда-то появились другие мысли: существуют же внуки и племянники, новое поколение, младшие члены семей, которые всегда были у руля, занимали влиятельное положение в силу своего родства, и если они оказывались нелояльными, к ним могли найти подход, они могли пропитаться новыми идеями или обновленными старыми идеями, как больше нравится. Англия сейчас находится в странном состоянии, не то, что раньше. Или состояние каждый раз одинаковое? Под гладкой поверхностью всегда таится черная грязь. В море чистая вода не бывает до самого дна. Всегда где-нибудь двигается что-то мутное, что надо обнаружить, подавить. Но ведь – но ведь не в таких местах, как Холлоуки. Холлоуки – настоящее воплощение прошлого. Сначала рыбацкая деревушка, затем английская Ривьера, а теперь – обыкновенный летний курорт, каждый август забитый людьми. Большинство людей сейчас предпочитают ездить за границу.

– Ну, – поинтересовалась Таппенс, встав из-за обеденного стола и перейдя в другую комнату, чтобы выпить кофе, – интересно было? Как старички?

– О, старички как старички, – ответил Томми. – Как твоя старая дама?

– А-а. Приходил настройщик, – сказала Таппенс, – а после обеда начался дождь, и я так и не пошла. А жаль – старая дама могла рассказать что-нибудь интересное.

– Мой старичок рассказал, – сказал Томми, – я даже удивился. Кстати, какого ты мнения об этом месте, Таппенс?

– Ты говоришь о доме?

– Нет, я имею в виду Холлоуки.

– Ну, мне кажется, это приятное местечко.

– Что ты имеешь в виду под «приятным»?

– По-моему, хорошее слово, не знаю, почему к нему установилось такое презрительное отношение. Приятное местечко, в моем представлении, – это место, где ничего не происходит, да и не надо, чтобы происходило.

– Желание, продиктованное возрастом, надо полагать.

– Нет, не думаю. Просто приятно знать, что на свете есть такие места. Хотя сегодня кое-что чуть было не произошло.

– Что значит «чуть было не произошло»? Ты выкинула какую-нибудь глупость, Таппенс?

– Нет, конечно.

– Тогда о чем ты говоришь?

– Ну, знаешь, стекло наверху оранжереи плохо держалось и все время тряслось. Так вот, оно свалилось почти мне на голову. Могло изрезать меня на кусочки. Томми окинул ее взглядом.

– Непохоже, чтобы оно изрезало тебя на кусочки.

– Да, мне повезло. Но я аж подпрыгнула.

– Надо будет попросить старикана, который приходит к нам делать мелкий ремонт, как его там? Айзек, кажется? Попросить его осмотреть остальные стекла – мы ведь не хотим, чтобы тебя убило.

– Ну, когда покупаешь старый дом, надо рассчитывать, что что-то там будет не в порядке.

– Ты думаешь, с домом что-то не в порядке, Таппенс?

– Что именно ты имеешь в виду?

– Знаешь, сегодня я услышал о нем одну странную вещь.

– Что-о доме?

– Да.

– Просто невероятно, – сказала Таппенс.

– Почему? Потому что он кажется таким приятным и невинным? Свежепокрашенный, отремонтированный?

– Нет. Свежепокрашенным, отремонтированным и невинным его сделали мы. Когда мы его купили, он был запущенным и полуразвалившимся.

– Поэтому-то он и обошелся нам недорого.

– Ты странно выглядишь, Томми, – сказала Таппенс. – В чем дело?

– Это из-за Монти-Усача.

– А, да-да, милый старичок. Он передал мне привет?

– Всенепременно. Он велел передать тебе, чтобы ты была осторожнее и чтобы я присматривал за тобой.

– Он всегда так говорит. Хотя мне непонятно, зачем здесь быть осторожной.

– Ну, похоже, это как раз такое место, где лучше быть осторожной.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Таппенс, что бы ты подумала, если бы я сказал тебе, что он намекнул, или предположил, как хочешь, что мы приехали сюда не доживать свой век, но по поручению? Что мы здесь выполняем задание, как в дни Н или М? Нас послали сюда органы безопасности, чтобы мы что-то узнали. Узнали, что здесь не так.

– Не знаю, Томми, то ли тебе это приснилось, то ли старому Монти – Усачу, если он говорит такое.

– Представь себе, говорит. Он не сомневался, что мы посланы сюда для работы, чтобы что-то найти.

– Найти? Но что?

– Что-то, что может быть спрятано в доме.

– Что-то, что может быть спрятано в доме? Томми, кто из вас сошел с ума – ты или он?

– Ну, мне показалось, что он тронулся умом, но я в этом далеко не уверен.

– Что в этом доме можно найти?

– Я полагаю, то, что здесь когда-то спрятали.

– Ты говоришь о закопанном сокровище? Неужто в подвале зарыты драгоценности русской короны?

– Нет, не сокровище. Что-то, представляющее опасность для определенных людей.

– Поразительно, – проговорила Таппенс.

– А что, ты что-то нашла?

– Нет, конечно, ничего я не нашла. Но, похоже, давным-давно произошла скандальная история, связанная с этим домом, конечно, точно никто ничего не помнит, но о ней рассказывали бабушки и судачили слуги, у Биэтрис даже есть подружка, которой кое-что известно. И Мэри Джордан была в ней замешана. Историю замяли.

– Тебе все это не кажется, Таппенс? Вспоминаешь дни нашей славной молодости, когда кто-то передал девушке на «Лузитании» секретные документы, а мы пустились на розыск загадочного мистера Брауна?

– Господи, Томми, как это было давно. Мы называли себя «молодые авантюристы». Сейчас это кажется нереальным, правда?

– Верно. Но это было на самом деле, хотя не сразу и поверишь. С тех пор прошло лет 60—70, если не больше.

– Но что конкретно сказал Монти?

– Письма или какие-то бумаги, – ответил Томми. – Нечто, что может вызвать или вызвало политическую пертурбацию. Письма или бумаги, которые испортят всю малину кому – то, кто стоит у власти, а не должен бы там стоять. Масса интриг, и все многолетней давности.

– Времен Мэри Джордан? Звучит маловероятно, – сказала Таппенс. – Наверняка ты заснул в поезде по дороге, и тебе все это приснилось.

– Может и приснилось, – отозвался Томми. – Согласен, звучит не очень-то убедительно.

– Ну, раз уж мы здесь живем, – сказала Таппенс, – можно и поискать.

Ее глаза пробежали по комнате.

– Я бы не сказала, что здесь что-то может быть спрятано, как ты считаешь, Томми?

– Да, глядя на дом, этого не скажешь. С тех пор здесь жило много людей.

– Да. Одна семья за другой, как я понимаю. Разве что это спрятано на чердаке или в подвале. А может, закопано под полом беседки. Где угодно.

– По крайней мере, увлекательное занятие, – сказала Таппенс. – Возможно, когда нам нечего будет делать, а наши спины будут болеть после посадки луковиц тюльпанов, мы можем немного порыскать вокруг. Просто подумать. Начнем с: «Если бы я захотел что-то спрятать, куда бы я это положил, так, чтобы найти это было нелегко?»

– Не думаю, чтобы такое место было, – сказал Томми. – В доме ковырялись рабочие, сад разрывали садовники, здесь жили разные семьи, по дому ходили агенты по продаже недвижимости и кто угодно.

– И все же. Может, где-нибудь в заварнике.

Таппенс поднялась на ноги, подошла к каминной полке, встала на табуретку и достала китайский заварник. Сняв крышку, она заглянула внутрь.

– Ничего, – сказала она.

– Очень неподходящее место, – заметил Томми.

– Ты полагаешь, – поинтересовалась Таппенс, скорее с надеждой, чем с отчаянием, – что кто-то хотел убрать меня с дороги и специально ослабил оконную раму, чтобы стекло упало на меня?

– Вряд ли, – сказал Томми. – Скорее всего, предполагалось, что оно упадет на старого Айзека.

– Ты меня разочаровал. Я предпочитаю думать, что едва спаслась от смерти.

– Ну, тебе лучше поберечься. Я тоже буду присматривать за тобой.

– Ты постоянно суетишься из-за меня, – сказала Таппенс.

– Это очень любезно с моей стороны, – сказал Томми. – Ты должна быть рада, что у тебя есть муж, который суетится из-за тебя.

– Никто не пытался застрелить ТЕБЯ в поезде или свести его с рельсов, а? – спросила Таппенс.

– Нет, – ответил Томми, – но теперь, прежде чем садиться в машину, нам надо будет проверить тормоза. Разумеется, все это – полнейшая нелепость, – добавил он.

– Разумеется, – согласилась Таппенс. – Совершенная нелепость. И все же…

– Что?

– Ну, занятно выдумывать такие вещи.

– Типа того, что Александра убили, потому что он что-то знал? – спросил Томми.

– Он знал, кто убил Мэри Джордан. «Это сделал один из нас…» Лицо Таппенс посветлело. – НАС, – с ударением повторила она. – Мы должны узнать все про этих НАС. Некто, живший раньше в этом доме. Вот преступление, которое мы должны раскрыть. Для, этого надо вернуться в прошлое – где и как это произошло. Такого нам еще не приходилось делать.