Текст книги "Ночная тьма"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 7

Дома меня ждала телеграмма из Антиб[7]7
  Антибы – небольшой город на Лазурном берегу Франции к востоку от Канн.


[Закрыть].

ВСТРЕТИМСЯ ЗАВТРА В ЧЕТЫРЕ ТРИДЦАТЬ ГДЕ ВСЕГДА

Элли стала совсем другой, я это сразу заметил. Мы встретились, как обычно, в «Риджентс-парке» и поначалу чувствовали себя чуть стесненно. Я собирался ей кое-что сказать и страшно волновался, не зная, как начать. Наверное, так бывает с каждым мужчиной, которому предстоит сделать предложение.

Элли тоже почему-то вела себя несколько странно. Бить может, обдумывала, как поделикатнее мне отказать. Но я почему-то все-таки был уверен, что она мне не откажет. У меня были основания полагать, что Элли меня любит. Но она действительно изменилась: в ней появились какая-то раскованность, уверенность в себе, которые едва ли можно было объяснить только тем, что она стала на год старше. Отпраздновала очередной день рождения, ну и что? Она и ее семейство побывали и на юге Франции, и она, естественно, немного рассказала мне о том, что видела. А потом несколько смущенно добавила:

– Я… Я видела и тот дом. О котором вы мне говорили. Который построил ваш приятель-архитектор.

– Кто? Сэнтоникс?

– Да. Мы ездили к ним обедать.

– Как это получилось? Ваша мачеха знакома с владельцем дома?

– С мистером Константином? Нет… Не очень, хотя они встречались и… Если честно, это Грета постаралась, чтобы нас туда пригласили.

– Опять Грета, – как обычно, не сдержав досады, сказал я.

– Я же вам говорила, что Грета умеет все, – улыбнулась Элли.

– Да, да, я помню. Значит, она сумела сделать так, что вы, ваша мачеха…

– И дядя Фрэнк, – вставила Элли.

– Всей семьей, – усмехнулся я, – и, разумеется, сама Грета…

– Нет, Грета не ездила, потому что… – Элли помолчала. – Кора, моя мачеха, считает, что Грета не должна ездить с нами в гости.

– Поскольку она не член семьи, а всего лишь бедная родственница? – спросил я. – Или, верней, компаньонка? Грету, наверное, обижает такое отношение?

– Но она не просто компаньонка, она мне как подруга.

– Дуэнья, нянька, наставница, приятельница – есть мною слов.

– Погодите, – сказала Элли, – прежде всего, я хочу сказать вам, что теперь понимаю, что вы имели в виду, рассказывая о работах своего друга. Дом действительно чудесный. Он… Он ни на что не похож. Мне кажется, что если бы мы с ним договорились, то у нас тоже был бы чудесный дом.

Она произнесла эти слова машинально. «Мы», сказала она. «У нас». Значит, Элли специально отправилась на Ривьеру и заставила Грету устроить визит в тот особняк, про который я ей рассказывал, потому что хотела получше представить себе, что за дом построит нам в мире наших грез Рудольф Сэнтоникс.

– Я рад, что этот дом вам понравился, – сказал я.

– А чем вы занимались все это время? – спросила она.

– Работал, впрочем, это неинтересно, – ответил я. – Зато еще я успел побывать на скачках, где поставил на аутсайдера все до последнего пенни и выиграл в тридцать раз больше. Видите, какой я везучий?

– Очень рада за вас, – сказала Элли, но в голосе ее не было радости, ибо выиграть, поставив на аутсайдера все до последнего пенни, – ситуация почти невероятная для людей того круга, в котором она вращалась. Не то что для моих знакомых.

– И еще я побывал у матери, – добавил я.

– Вы мне о ней почти ничего не рассказывали.

– А зачем? – удивился я.

– Разве вы ее не любите?

– Не знаю, – подумав, ответил я. – Иногда мне кажется, что не люблю. Когда человек становится взрослым, он так или иначе отдаляется от родителей. И от матерей, и от отцов.

– По-моему, вы ее все-таки любите, – упорствовала Элли. – Иначе вы бы не задумались, отвечая на мой вопрос.

– Я вообще-то ее побаиваюсь, – признался я. – Она слишком хорошо меня знает. Знает мои слабости, я хочу сказать.

– Должен же кто-нибудь их знать, – заметила Элли.

– Что вы имеете в виду?

– Кто-то из великих сказал: ни один герой не может оставаться таковым для своего камердинера[8]8
  …ни один герой не может оставаться таковым для своего камердинера. – Изречение принадлежащее француженке Анне Марии Корнюэль (1605—1694), хозяйке салона в Париже, известной своими остроумными и едкими афоризмами.


[Закрыть]. Наверное, каждому из нас требуется камердинер. Довольно трудно жить, если все время стараешься понравиться всем.

– Вы умница, Элли, – восхитился я и взял ее за руку. – А вы тоже все обо мне знаете?

– Думаю, да, – спокойно и просто ответила Элли.

– Я ведь не так уж много рассказал вам о себе.

– Точнее говоря, вообще ничего не рассказывали. Вы больше отмалчивались, когда я что-то спрашивала. Вот именно. И тем не менее я, по-моему, неплохо вас знаю.

– Не уверен, – отозвался я и продолжал:

– Пусть это звучит довольно нелепо, но я должен признаться, что люблю вас. Несколько запоздалое признание, не так ли? Ведь вы, конечно, давно уже об этом знаете, практически с самого начала, правда?

– Да, – сказала Элли, – а вы про меня? Верно?

– Вопрос в том, – решился продолжить я, – что нам дальше делать? Нам будет нелегко, Элли. Вы хорошо знаете, что я собой представляю, как я жил, чем занимался. Когда я ездил навестить мать, то как бы заново увидел, на какой мрачной и по-обывательски добропорядочной улочке она живет. Это совсем не тот мир, в котором существуете вы, Элли. И я не уверен, что нам удастся когда-либо их примирить.

– Вы могли бы познакомить меня с вашей матерью?

– Мог бы, – согласился я, – но лучше этого не делать. Наверное, это звучит грубо, даже жестоко, но, видите ли, нас с вами ожидает довольно странное будущее. Это будет не та жизнь, к которой привыкли вы, и не та, которую вел я. Это будет совсем иная, где нам предстоит примирить мои бедность и невежество с вашим богатством, образованностью и положением в обществе. Моим друзьям вы будете казаться высокомерной, а ваши друзья решат, что со мной неприлично появляться в свете. Итак, что же нам делать?

– Я скажу вам, – ответила Элли, – что мы будем делать. Мы будем жить на Цыганском подворье, в доме, нет, в воздушном замке, который нам построит ваш друг Сэнтоникс. Вот что мы будем делать. – И добавила:

– Но сначала нам надо пожениться. Вы ведь это имели в виду?

– Да, – сказал я, – именно это. Если вы, конечно, решитесь за меня выйти.

– Тут-то никаких сложностей, – деловито произнесла Элли. – Мы можем пожениться на следующей неделе. Я ведь уже совершеннолетняя. И потому могу делать все, что пожелаю. А это главное. Насчет родственников вы, наверное, правы. До тех пор пока все не будет кончено, я ничего не скажу своим родным и вы можете не говорить своей матери, а потом, если им угодно, пусть устраивают сколько угодно скандалов.

– Отлично, – обрадовался я, – все просто замечательно, Элли. За исключением одного досадного обстоятельства. Не хотелось бы говорить вам об этом, но… Мы не сможем жить на Цыганском подворье, Элли. Если мы и построим дом, то только не там. Цыганское подворье продано.

– Я знаю, что оно продано. – Элли засмеялась счастливым смехом. – Вы не понимаете, Майк. Это я купила его.

Глава 8

Мы сидели на усеянной цветами лужайке у ручья, журчавшего среди камней и идущих вдоль него пешеходных троп. Вокруг было множество людей, но мы их попросту не замечали, мы были увлечены обсуждением своего будущего. Я не сводил глаз с нее, она – с меня. Вообще-то разговор завела она, я же от переполнявшего меня ликования почти не мог разговаривать.

– Майк, – сказала она, – я должна кое-что тебе объяснить. Про себя.

– Не нужно, – ответил я, – не нужно мне ничего объяснять.

– Нет, нужно. Я должна была рассказать тебе об этом сразу, но мне не хотелось, потому что… Потому что я боялась, что ты уйдешь от меня. Этим в какой-то мере объясняется и мой поступок в отношении Цыганского подворья.

– Ты купила его? Но каким образом?

– С помощью адвокатов, – ответила она. – Как это обычно делается. А они одобрили мое намерение вложить капиталы в землю, ибо она растет в цене.

Было довольно странно вдруг услышать, с какой уверенностью и знанием дела нежная робкая Элли рассуждает о капиталах и недвижимости.

– Ты купила его для нас?

– Да. Я обратилась не к семейному нашему адвокату, а к своему личному. Объяснила ему, что меня интересует, заставила изучить вопрос и запустила машину в ход. Было еще двое покупателей, но они выжидали, боясь переплатить лишнее. Самое главное было не упустить сделку и подготовить все нужные документы, чтобы я могла подписать их, как только стану совершеннолетней. Документы подписаны, дело сделано.

– Но тебе ведь пришлось внести задаток. У тебя нашлись такие деньги?

– Нет, – ответила Элли, – нет, в моем распоряжении не было больших денег, но зато всегда можно найти людей, готовых ссудить нужную сумму. Например, обратиться в новую юридическую контору, где очень заинтересованы, чтобы к их услугам прибегали и впоследствии, когда у клиента будет полное право распоряжаться унаследованными деньгами. Они готовы пойти на риск, все-таки маловероятно, что клиент умрет в одночасье – как раз накануне дня рождения.

– У тебя такой деловой тон, – заметил я, – что у меня просто дух захватывает.

– Бог с ними, с делами, – сказала Элли. – Я еще не все тебе рассказала о себе. Кое о чем я тебе, правда, уже рассказала, но ты, по-моему, ничего толком не понял.

– Не хочу я ничего понимать, – взбунтовался я. И, почти срываясь на крик, добавил:

– Не надо мне ничего рассказывать. Не хочу ничего знать о том, что ты делала, кого любила или не любила.

– Я совсем не об этом, – возразила Элли. – Мне и в голову не пришло, что ты так это воспримешь. Не бойся, никаких любовных тайн у меня нет. До тебя я никого не любила. Дело в том, что… У меня есть деньги.

– Знаю, – сказал я. – Ты мне это уже говорила.

– Да, – чуть улыбнулась Элли, – я помню, как ты назвал меня «бедной маленькой богачкой». А богачка я не такая уж маленькая. Видишь ли, мой дед нажил огромное состояние на нефти. В основном на нефти. И кое на чем другом. Жены, которым он платил алименты, умерли, после чего наследниками были только мы с отцом, потому что два других его сына, братья отца, тоже погибли. Один – в Корее, а другой – в автомобильной катастрофе. Отец получил в наследство колоссальное состояние. Ну а после его внезапной кончины оно перешло ко мне. В завещании отец оговорил сумму, которая поступает в распоряжение моей мачехи, поэтому ни на что больше она претендовать не может. Все принадлежит мне. Я… я – одна из самых богатых женщин Америки, Майк.

– Боже милостивый, – пробормотал я, – ничего себе… Да, ты права, мне и в голову не приходило, что это… настолько серьезно.

– Я не хотела, чтобы ты знал. Не хотела тебе говорить. Поэтому и боялась назвать свою фамилию. Фенелла Гудмен. На самом деле я вовсе не Гудмен, а Гутман. Я подумала, что про Гутманов ты наверняка слышал, а потому решила произнести свою фамилию на английский манер: Гудмен.

– Да, – подтвердил я, – про Гутманов я что-то такое слышал. Но даже если бы ты назвала себя так, я бы ничего такого не подумал. Мало ли людей носят эту фамилию?

– Поэтому-то, – продолжала она, – я была тщательно ограждена от внешнего мира, точно пленница. Меня охраняли частные детективы, и молодых людей очень придирчиво проверяли, прежде чем позволить им хотя бы поговорить со мной. Когда у меня появлялся новый знакомый, перво-наперво выясняли, соответствует ли он всем требованиям моей семейки. Ты даже не представляешь, как мне страшно было так жить. Но теперь все – конец, и, если ты не возражаешь…

– Конечно, не возражаю, – перебил ее я. – Мы будем веселиться вовсю. И вообще имей в виду, – добавил я, – лично я считаю, что денег никогда не может быть слишком много.

Мы оба рассмеялись.

– Что мне в тебе нравится больше всего, – сказала она, – так это то, что ты никогда не лжешь.

– И потом, – заметил я, – тебе ведь, наверное, приходится платить огромный налог? Вот тут я тебя все-таки обставил: деньги, которые я зарабатываю, идут прямо мне в карман, и никто не может их у меня отнять:

– У нас будет свой дом, – мечтательно произнесла Элли, – свой дом на Цыганском подворье. – И почему-то вдруг зябко повела плечами.

– Тебе не холодно, дорогая? – сразу спросил я и посмотрел на небо. Но там не было ни единого облачка, и солнце сияло вовсю.

– Нет, – ответила она.

И действительно, было необыкновенно жарко. Мы совсем разомлели на солнышке. Такая жара бывает, наверное, только на юге Франции.

– Нет, – повторила Элли. – Просто я вспомнила ту цыганку…

– Забудь о ней, – сказал я. – Она явно сумасшедшая.

– Как по-твоему, она и вправду считает, что та земля проклята?

– Цыгане, они все такие. Вечно твердят о разных проклятиях.

– Ты много знаешь про цыган?

– Ничего не знаю, – признался я. – Если тебе не нравится Цыганское подворье, Элли, мы можем купить землю в другом месте. На вершине горы в Уэльсе, на испанском побережье или среди холмов в Италии. Сэнтоникс и там построит для нас дом.

– Нет, – решительно возразила Элли. – Я хочу, чтобы наш дом был там, где мы впервые встретились. Ты так внезапно появился тогда из-за поворота, потом увидел меня и остановился, не сводя с меня глаз. Я этого никогда не забуду.

– И я тоже, – пообещал я.

– Вот там пусть и будет наш дом. И твой друг Сэнтоникс построит его.

– Если он еще жив, – почему-то встревожился я. – Он тяжко болен.

– Он жив, – сказала Элли. – Я к нему ездила.

– Ты к нему ездила?

– Да. Когда была во Франции. Он был там в санатории.

– С каждой минутой, Элли, ты меня удивляешь все больше и больше. Сколько же ты всего успела сделать!

– По-моему, он замечательный человек, – сказала Элли, – но страшноватый.

– Он тебя напугал?

– Да, не знаю почему, но мне было очень страшно.

– Ты рассказала ему про нас?

– Да. Я рассказала ему все, и про нас, и про Цыганское подворье, и про дом. Он ответил, что мы еще успеем воспользоваться его услугами. Он очень болен, но, по его словам, у него еще хватит сил поехать посмотреть участок, сделать разметку и сделать эскизный проект. Он сказал, что не беда, если даже он умрет до окончания строительства. Но тут я заявила, что он обязан жить и дальше, потому что мне хочется, чтобы он увидел, как мы там устроимся.

– И что он на это сказал?

– Спросил, знаю ли я, что делаю, выходя за тебя замуж, и я сказала, что, конечно, знаю.

– А потом?

– А потом поинтересовался, знаешь ли ты, что делаешь.

– Я-то знаю, – не сомневался я.

– Он сказал: «Вы всегда будете знать, куда идете, мисс Гутман. – И добавил:

– Вы всегда будете идти туда, куда вам хочется, и поэтому не свернете с выбранного пути. А вот Майк, – продолжал он, – может забрести куда-нибудь не туда. Он еще недостаточно взрослый, чтобы знать, куда он направляется». На что я ответила, что рядом со мной тебе ничего не грозит.

Она была крайне самоуверенным существом, моя Элли. Должен сказать, слова Сэнтоникса здорово меня разозлили. Он напомнил мне мою мать. Та всегда считала, что знает обо мне больше, чем я сам.

– Я знаю, куда иду, – сказал я. – Я иду туда, куда хочу, и мы идем туда вместе.

– Развалины старого дома уже убирают, – сообщила Элли, переходя к насущным нашим делам, – Как только эскизный проект будет готов, работа пойдет быстро. Нам нужно спешить. Так сказал Сэнтоникс. Хочешь, мы зарегистрируем наш брак в следующий вторник? – спросила Элли. – Вторник – хороший день.

– Только без всяких свидетелей, – поставил условие я.

– За исключением Греты, – сказала Элли.

– К черту Грету, – рассердился я. – Ее на нашем бракосочетании не будет. Только мы с тобой, и все. А свидетелей можем взять прямо с улицы.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это был самый счастливый день в моей жизни…

Книга вторая

Глава 1

Вот так мы с Элли стали мужем и женой. Произошло это несколько внезапно, но в общем-то именно так и бывает в жизни. Мы решили пожениться – и мы поженились.

Но это только начало моей истории, а не конец любовного романа или сказки. «И стали они жить-поживать да добра наживать». После таких слов и рассказывать-то больше не о чем. Да, мы поженились, мы были счастливы, и прошло немало времени, прежде чем нас разыскали. Вот тогда и начались совсем уже не сказочные трудности и заботы.

Скрыть нашу женитьбу оказалось на удивление просто. Вдохновленная желанием обрести свободу, Элли очень ловко заметала следы. Верная Грета делала все необходимое и стояла на страже, охраняя интересы Элли. А я довольно быстро понял, что, собственно говоря, Элли и ее дела никого особенно не волновали. Ее мачеха была целиком занята светской жизнью и романами. Если Элли отказывалась сопровождать ее в какой-нибудь очередной вояж, она никогда не настаивала. К услугам Элли были многочисленные гувернантки, горничные и учителя, и, если ей хотелось поехать в Европу, никто не возражал. Когда она выразила желание отметить свое совершеннолетие в Лондоне, ей снова пошли навстречу. Теперь же, когда она получила право распоряжаться своим огромным состоянием, семейные назидания вообще не принимались в расчет. Пожелай она купить виллу на Ривьере, замок на Коста-Брава, яхту или еще что-нибудь, то стоило лишь упомянуть об этом, как кто-то из свиты, постоянно окружающей миллионеров, тотчас приступил бы к делу.

На Грету семейство Элли смотрело как на незаменимую помощницу. Сообразительная, деловая, надежная, способная справиться с предельной расторопностью с любой задачей, она пускала в ход все свои чары, стараясь угодить мачехе, дяде и многочисленным родственникам, которые вечно терлись у них в доме. В распоряжении Элли было не меньше трех адвокатов, которым она время от времени отдавала указания. Она была окружена целой ратью банкиров, адвокатов и финансистов – того требовали унаследованные ею капиталы. Это был мир, о котором я имел весьма смутное представление и если что-то узнавал, то исключительно из замечаний, которые Элли небрежно роняла в ходе наших разговоров. Ей, естественно, и в голову не приходило, что я ничего не смыслю в подобных вещах. Она же выросла в этом мире и, естественно, не сомневалась, что любой взрослый человек должен в них разбираться.

По правде говоря, на ранней стадии нашего брака нам больше всего нравилось выявлять то непривычное, что было в образе жизни каждого из нас. Или, грубо говоря – а я вообще-то сам с собой был предельно прям и откровенен, ибо иначе было невозможно приспособиться к новым обстоятельствам, – бедняк и понятия не имеет, как живет богач, а богач не знает, как живет бедняк, и знакомство с неведомым нас обоих завораживало.

– Послушай, Элли, – однажды с тревогой спросил я, – как по-твоему, большой будет скандал по поводу нашей женитьбы?

Элли ответила не сразу, причем довольно равнодушно:

– О да. Они, наверно, страшно рассердятся. – И добавила:

– Надеюсь, ты не очень будешь этим огорчен.

– Я-то нет. Мне что… А тебе-то здорово достанется?

– Вполне возможно, – отозвалась Элли, – но слушать их не обязательно. Ведь сделать-то они ничего не смогут.

– Но попробуют?

– О да, – воскликнула Элли. – Непременно! – И задумчиво добавила:

– Они скорей всего попытаются от тебя откупиться.

– Откупиться?

– Чему ты так удивился? – Элли улыбнулась улыбкой счастливой девочки. – Ничего тут особенного нет. – И добавила:

– В случае с Минни Томпсон они так и поступили.

– Минни Томпсон? Это та, которую часто называют нефтяной принцессой?

– Совершенно верно. Она сбежала с пляжным спасателем и вышла за него замуж.

– Послушай, Элли, – всполошился я, – я ведь тоже работал когда-то спасателем в Литлхэмптоне[9]9
  Литлхэмптон – порт и морской курорт в графстве Суссекс к юго-западу от Лондона.


[Закрыть].

– Правда? Вот здорово! И долго?

– Нет, конечно. Всего одно лето.

– Ну и нечего беспокоиться, – сказала Элли.

– И что же получилось с Минни Томпсон?

– Кажется, им пришлось выложить двести тысяч долларов отступного, – объяснила Элли. – На меньшую сумму он не соглашался. Минни была настоящей нимфоманкой да к тому же полоумной.

– От твоих слов, Элли, прямо дух захватывает, – сказал я. – Оказывается, я приобрел не только жену, но и возможность в любое время обменять ее на приличные деньги.

– Совершенно верно, – подтвердила Элли. – Обратись к влиятельному адвокату и скажи ему, что хочешь поговорить с ним начистоту. Он устроит тебе развод и неплохие алименты, – продолжала учить меня Элли. – Моя мачеха была замужем четыре раза, – добавила она, – и заработала на этом порядочную сумму. – И опять повторила:

– О Майк, чем ты так удивлен?

Самое смешное заключалось в том, что я действительно был потрясен. Меня возмущал все растущий цинизм, особенно среди богатых. В Элли было столько от трогательной маленькой девочки, что я был поражен, обнаружив, как хорошо она разбирается в жизни, мало чему удивляясь. И тем не менее я уловил главное в натуре Элли. Ее простодушие, ее доверчивость, ее доброту, которые, однако, отнюдь не мешали ей трезво оценивать окружающую ее реальность. Хотя, конечно, рамки этой реальности были довольно ограничены. Она почти ничего не знала о том мире, откуда появился я, о мире, где люди подолгу не могут найти работу, где есть гангстеры и наркотики, где идет борьба за существование, где полно самоуверенных хлыщей, которых я хорошо успел изучить, прожив среди них всю мою жизнь. Она и понятия не имела, каково это – когда тебя стараются воспитать приличным и благородным человеком, но при этом у тебя вечно пусто в кармане. И при этом твоя мать экономит каждое пенни и лезет из кожи вон, чтобы ее сын занял достойное положение в обществе, и как ей горько видеть, что этот легкомысленный болван пренебрегает выпавшим на его долю шансом выбиться или, послушавшись чужого совета, теряет все, что у него есть.

Элли очень нравились мои рассказы о себе, равно как и мне о ее жизни. Мы оба чувствовали себя первопроходцами в чужих краях.

Оглядываясь назад, я вижу, какой удивительно счастливой была наша жизнь в те первые после женитьбы дни. Тогда я был уверен, что так и должно быть. По-видимому, того же мнения придерживалась и Элли. Нас зарегистрировали в мэрии Плимута[10]10
  Плимут – город на юго-западе Англии на берегу пролива Ла-Манш.


[Закрыть]. Гутман – фамилия вполне обычная. Никто, в том числе и газетчики, не знал, что наследница миллионов Гутмана находится в Англии. Время от времени в газетах попадались сообщения о том, что она не то в Италии, не то совершает круиз на чьей-то яхте. Свидетелями на регистрации были клерк из мэрии и пожилая машинистка. Клерк на полном серьезе прочел нам небольшую, лекцию о той огромной ответственности, какую мы берем на себя, вступая в брак, и пожелал нам счастья. Из мэрии мы вышли миссис и мистером Роджерс! Неделю мы провели в отеле на берегу моря, а затем отправились за границу. Три недели, не жалея денег на расходы, мы путешествовали по континенту.

Мы побывали в Греции, затем во Флоренции, в Венеции, повалялись на пляжах Лидо[11]11
  Лидо – приморский климатический курорт на северо-востоке Италии на берегу Адриатического моря.


[Закрыть], съездили на Французскую Ривьеру, а оттуда в Доломитовые Альпы[12]12
  Доломитовы Альпы – горный массив в Восточных Альпах на северо-востоке Италии, курорт и центр туризма.


[Закрыть]. Я даже не помню, как называлась половина мест. Мы либо летали самолетом, либо фрахтовали яхту, либо нанимали роскошный лимузин. А пока мы наслаждались своим счастьем, Грета, как сказала мне Элли, держала оборону на домашнем фронте.

Она тоже путешествовала, рассылая письма и открытки, которые Элли заготовила заранее.

– День расплаты, конечно, настанет, – говорила Элли. – Они бросятся на нас, как стая стервятников. Но пока мы можем позволить себе радоваться жизни.

– А что будет с Гретой? – поинтересовался я. – Не разозлятся ли они на нее, когда про все узнают?

– Конечно, разозлятся, – ответила Элли. – Но Грета крепкий орешек. Она им не по зубам.

– А сумеет она найти себе новое место?

– Зачем ей искать новое место? – удивилась Элли. – Она будет жить у нас.

– Нет! – отрезал я.

– Но почему, Майк?

– Ни к чему, чтобы с нами кто-нибудь жил, – ответил я.

– Грета не будет нам мешать, – старалась объяснить Элли. – Наоборот, с ней будет гораздо легче. Честно говоря, я не знаю, что бы я делала без нее. Она отлично ведет хозяйство и быстро улаживает все проблемы.

– Как хочешь, но мне это не по душе, – упрямился я. – Мы ведь говорили, что это будет наш дом, наш воздушный замок. Мечтали жить там только вдвоем.

– Да, – согласилась Элли, – я тебя понимаю. Но тем не менее… – Она помолчала. – Грете будет очень обидно, если ей не найдется места в нашем доме. Ведь целых четыре года она жила со мной и столько для меня сделала. Вспомни, как она помогала мне выйти за тебя.

– Я бы не хотел, чтобы она все время вклинивалась в нашу жизнь!

– Но она вовсе не такая, Майк. Ты ведь ее даже не видел.

– Да. Знаю, что не видел, но дело вовсе не в том, понравится она мне или нет. Мы должны жить одни, Элли.

– Милый Майк! – ласково отозвалась Элли.

На этом наш разговор закончился.

Во время наших странствий мы встретились с Сэнтониксом. Случилось это в Греции. Он жил в небольшой рыбацкой деревушке на берегу моря. Я испугался, увидев его: так плохо он выглядел. Гораздо хуже, чем год назад. Он очень рад был нас увидеть.

– Значит, вы все-таки поженились? – спросил он.

– Да, – ответила Элли, – и теперь намерены построить себе дом.

– У меня здесь с собой эскизный проект, – сказал он мне. – Она вам сказала, что приезжала, разыскала меня и отдала… распоряжения? – договорил он, намеренно подобрав это слово.

– О нет, не распоряжения, – запротестовала Элли. – Я вас еле упросила.

– Вам известно, что мы купили участок? – спросил я.

– Элли сообщила мне об этом телеграммой. И прислала с десяток фотографий.

– Разумеется, прежде всего вам придется приехать и посмотреть участок, – сказала Элли. – Вдруг он вам не понравится.

– Мне он нравится.

– Как вы можете так говорить, если не видели его?

– Я видел его, дитя мое. Пять дней назад я слетал туда. Кстати, встретил одного из ваших адвокатов, англичанина с таким кувшинным рылом.

– Мистера Кроуфорда?

– Именно. По правде говоря, работа уже началась: расчищают участок, убирают развалины, кладут фундамент, делают дренаж… Когда вы вернетесь в Англию, мы там встретимся. – Он вынул эскизы, и мы сидели, разговаривая и разглядывая наш будущий дом. Среди эскизов был даже акварельный набросок дома, а также архитектурные проекции и общий вид участка.

– Ну как, вам нравится, Майк? Я удовлетворенно вздохнул.

– Да, – сказал я. – Об этом я и мечтал.

– Вы довольно часто говорили о том, какой бы вам хотелось иметь дом. И, когда на меня находило вдохновение, я вспоминал именно тот участок земли, который вас так очаровал. Вы ведь были буквально влюблены в дом, который, возможно, никогда бы не увидели воочью.

– Но он обязательно появится, – вмешалась Элли. – Вы его построите, правда?

– Если на то будет воля Бога или дьявола, – усмехнулся Сэнтоникс. – От меня это не зависит.

– Разве вам не лучше? – В моем голосе звучало сомнение.

– Запомните раз и навсегда: мне уже никогда не станет лучше. Судьбу не переломить.

– Чепуха, – сказал я. – Сейчас то и дело изобретают новые лекарства. Врачи же просто мерзавцы. Сколько раз бывало, что они приговаривают человека к смерти, а он смеется над ними и живет еще добрых пятьдесят лет.

– Восхищен вашим оптимизмом, Майк, но у меня слишком серьезное заболевание. Меня кладут в больницу, меняют кровь всю целиком, и я выхожу на волю, получив небольшой запас жизни. Но с каждым разом этот запас становится все меньше и меньше.

– Вы очень храбрый человек, – заметила Элли.

– О нет, совсем не храбрый. Когда твердо знаешь, что тебя ждет, особой храбрости не требуется. Нужно только отыскать себе утешение.

– Строить дома, например?

– Нет, не в этом. С каждым разом я слабею все больше, и поэтому строить дома становится труднее. Силы убывают. Но утешение все-таки можно найти. Порой очень странное.

– Я вас не понимаю, – сказал я.

– Вы и не поймете меня, Майк. И даже вы, Элли. Впрочем, вы скорее. – И продолжал, обращаясь больше к себе, чем к нам:

– В человеке всегда живут рядом слабость и сила. Слабость порождает убывающая жизнеспособность, а силу – нереализованная энергия. Если вам суждено вскорости умереть, то уже не имеет значения, чем именно вы занимаетесь. Поэтому можете смело потакать своим капризам. Вас ничто не остановит и никто. Ну предположим, я отправлюсь разгуливать по улицам Афин, стреляя в не понравившихся мне людей.

– Но вас могут арестовать, – заметил я.

– Конечно, могут. Но что из этого? Самое большое, на что способны блюстители закона, – это лишить меня жизни. Но очень скоро меня лишит жизни сила, куда более могущественная, нежели закон. А как еще они могут меня наказать? Посадить меня в тюрьму на двадцать – тридцать лет? Это просто смешно. Я столько не проживу. Полгода-год, самое большее полтора! Никто ничего со мной не может сделать. Поэтому в отпущенный судьбой остаток жизни я – король. Я могу делать что хочу. Порой эта мысль опьяняет. Одна беда – нет больше соблазнов, нет ничего эдакого криминального, чем бы мне хотелось потешиться.

Когда после визита к нему мы ехали в Афины, Элли сказала:

– Какой странный человек. Знаешь, иногда я его боюсь.

– Боишься Рудольфа Сэнтоникса? Почему?

– Потому что он не такой, как другие, и потому что в нем есть что-то жестокое, и он очень высокомерен. И по-моему, высокомерие это вызвано тем, что он знает – дни его сочтены. А вдруг он, – щеки Элли вспыхнули от волнения, в глазах появился тревожный блик, – вдруг он воздвигнет для нас волшебный замок на скале среди сосен, а когда мы приедем туда, встретит нас на пороге и затем…

– Что «затем», Элли?

– Войдет вслед за нами в дом, захлопнет двери и там же на пороге убьет нас? Перережет нам горло или еще как-нибудь.

– Господи, Элли, ну и мысли же у тебя!

– Понимаешь, Майк, мы с тобой живем в нереальном мире. Мы мечтаем о том, чему, быть может, никогда не суждено сбыться.

– Это Цыганское подворье навело тебя на мысли о смерти?

– Его название и то проклятие, что лежит на нем.

– Нет никакого проклятия! – закричал я. – Все это чепуха. Выкинь это из головы! Мы подъезжали к Афинам.