Текст книги "Всегда в бою"

Автор книги: Афанасий Белобородов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Разрешите доложить через час?

– Хорошо! – согласился он. – У меня на КП Михайлов{91}. Ждем вашего доклада.

В тот час на моем командном пункте были и командующий артиллерией Н. М. Хлебников, и командующий бронетанковыми и механизированными войсками К. В. Скорняков, и другие генералы и офицеры управления 1-го Прибалтийского фронта. Они слышали весь разговор. Когда я положил трубку, воцарилось молчание. Я обратился к самому старшему и по возрасту, и по боевому опыту – к генералу Хлебникову.

– Что делать, Николай Михайлович?

Он не торопился с ответом. Наконец сказал:

– Трудная ситуация. Была бы у меня под руками артиллерийская дивизия прорыва да эшелон с боеприпасами – был бы и совет. Реальный! А вообще-то ты, командарм, поменьше надейся на советы. Тут нужно самому думать. Кто бы и что бы ни посоветовал, решение примешь ты и ответственность вся на тебе...

Заходящее солнце косым лучом легло на карту. Еще час – и падут на передний край летние сумерки. Канонада уже стихала, напряженный день подходил к концу... Сейчас мне трудно вспомнить, как именно, с каких деталей или, наоборот, из каких обобщений начало вдруг вырисовываться новое решение. Все размышления в конечном счете сводились к одному: в создавшейся боевой обстановке разгромить противника можно только неожиданными для него и очень решительными действиями.

В чем основное преимущество фашистской группировки? В плотной и хорошо организованной противотанковой обороне. Именно она лишает нас возможности использовать превосходство в танках. А если нанести массированный танковый удар ночью?

Противник, как и мы, сильно утомлен дневным боем. Тем не менее, зная нашу приверженность к ночным боевым действиям, он вынужден готовиться и к ним. Он ждет, что, как и вчера, советские танки с наступлением темноты продолжат атаки небольшими группами вместе с пехотой, не отрываясь от ее боевых порядков. Такая тактика ночных действий соответствует нашим уставным положениям, фашистам она не внове. Танковой же атаки крупными силами на широком фронте, вне дорог, по низменной местности с ее болотистыми лугами, ручьями, озерами, противник, конечно же, не ждет.

Высказываю эту мысль начальнику штаба. Федор Федорович Масленников хмурит брови. Танковым корпусом? Ночью? Большой риск. В кромешной тьме командиру трудно управлять боем. Разбредутся машины, потом не соберешь.

– Прикажу атаковать с открытыми люками, с зажженными фарами.

– Фашист и ударит по фарам.

– А неожиданность ты сбрасываешь со счета? Психологический эффект?

Масленников только головой покачал. А я продолжал думать вслух, доказывая не столько ему, сколько самому себе правомерность этого действительно рискованного решения. Вспомнил Военную академию, лекции Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова, его фразу, крепко запавшую в память: "На войне не бывает репетиций, когда можно сыграть сперва для пробы, а потом для зачета".

Собрали накоротке руководящий состав штаба и управления, посоветовались. Мнения разделились. Тогда пригласили товарищей, которым придется непосредственно выполнять замысел, -командиров 22-го гвардейского стрелкового и 19-го танкового корпусов. Я попросил генералов А. И. Ручкина и И. Д. Васильева вдвоем подумать о совместной ночной атаке. Уединились они в отдельной комнате, прикинули все "за" и "против". Васильев сказал мне:

– Я за то, чтобы рискнуть.

Ручкин поддержал его, хотя и заметил, что времени на отработку взаимодействия танкистов со стрелками очень мало.

Решаю, что одна из дивизий стрелкового корпуса – 90-я гвардейская перейдет в подчинение командира танкового корпуса. Стрелки пойдут и в танковых десантах и непосредственно за танками, на автотранспорте корпуса, как его мотострелковые части. Две другие дивизии Ручкина – 51-я и 71-я гвардейские пойдут следом, закрепляя успех танкистов.

Свое решение я доложил командующему фронтом. Иван Христофорович Баграмян ответил:

– Обоснуй!

Повторяю доводы, которыми руководствовался.

– Смело! – сказал он. – Даже лихо. А не думаешь, что завтра к утру Васильев может оказаться без танков?

– Надо рискнуть, товарищ командующий. Еще день-два такого же боя, как сегодняшний, и будет поздно – фашисты и в самом деле выбьют все наши танки.

Он что-то сказал мимо телефонной трубки – видимо, маршалу Василевскому, так как я сразу услышал голос Александра Михайловича:

– Что вы там придумали с ночной атакой?

Я доложил свое решение, его доводы. И опять жду у трубки. Представитель Ставки и командующий фронтом переговорили между собой. Потом генерал Баграмян сказал:

– Боевой удачи тебе, командарм!...

Вспоминая этот разговор, я испытываю чувство глубокой благодарности к моим старшим товарищам и начальникам. Ведь они несли на своих плечах куда большую ответственность, чем я, за мое же решение. Они отвечали перед Ставкой за эту армейскую операцию, успех или неудача которой, в свою очередь, оказали бы существенное влияние на операцию всего 1-го Прибалтийского фронта.

Мой стаж командарма исчислялся лишь тремя месяцами; обстановка создалась сложная, и решение я принял рискованное, но старшие начальники мне поверили, дали столь необходимый в подобных ситуациях импульс для самостоятельных действий.

Васильев и Ручкин ждали окончания моего разговора.

– Наступаем! – сказал я им. – В ноль-ноль часов короткий огневой налет артиллерии, затем по общему сигналу танки зажигают все фары – и вперед!...

Ночная атака дала блестящий результат. Танки Васильева с ходу протаранили боевые порядки вражеских дивизий и, набирая скорость, углубились в их тылы. Фашисты разбегались кто куда, оставляя на поле боя орудия, танки, самоходные установки... Пленные потом рассказывали, что внезапный свет сотен танковых фар, оглушающий рев двигателей, плотный огонь танковых пушек и пулеметов ошеломили их. Паника поднялась неописуемая – о сопротивлении не могло быть и речи.

К трем часам утра 7 августа 19-й танковый корпус и 90-я гвардейская дивизия, продвинувшись на 8-9 км, овладели рубежом Михайлово (Микалава), Ужушиляй, Бобянеле и, обойдя город Биржай с севера, форсировали реку Опоща. Одновременно в центре армейской полосы части 92-го корпуса очистили от противника Биржай, а на правом фланге части 1-го корпуса ворвались в фольварк Паровея и оседлали перекресток больших дорог.

Как только обозначился успех на направлении главного удара, командиру 19-го танкового корпуса был передан штабом армии следующий приказ: "357-я стрелковая дивизия находится в окружении в районе Томашунь. Противник принимает все меры, чтобы уничтожить ее. Время не ждет. Приказываю: к 6.00 выйти в район Альшине, Латвеляй, Дубришки, Михайлово и освободить дивизию. Танкисты должны это сделать. Мобилизовать все силы и средства"{92}.

И танкисты Васильева устремились на выручку дивизии. Два часа спустя 79-я танковая бригада полковника П. С. Архипова и 101-я танковая бригада полковника А. И. Никулина находились уже в 9-12 км от окруженной дивизии, а к рассвету это расстояние сократилось до 5 км.

В 7.30 самолет У-2 сбросил в расположение дивизии вымпел с боевым распоряжением: "Тов. Кудрявцев. Немедленно начинайте выход на Латвеляй. Сигнал "Мы – свои войска" – белые ракеты".

Начальник штаба 19-го танкового корпуса полковник И. Е. Шавров держал свою рацию на связи с КП армии. В 9.40 он радировал: "101-я танковая бригада соединилась с батальоном 357-й дивизии"{93}. Об этом же сообщил и генерал Кудрявцев, а уже после полудня его дивизия встретилась с частями 90-й гвардейской дивизии и под громовое "ура" прошла через ее боевые порядки.

Звоню командующему фронтом, докладываю об этом.

– Где Кудрявцев? – спросил Иван Христофорович.

– Рядом со мной.

– Дайте ему трубку.

Командующий тепло поздравил генерала Кудрявцева, поблагодарил за стойкость, проявленную дивизией в окружении. Потом спросил о потерях. Комдив доложил.

Потери, учитывая всю сложность обстановки, в которой целую неделю дивизии пришлось вести бои, были не так уж велики. Попала она в окружение в составе 3908 человек, вышла из него, имея 3230 человек в строю и около 400 человек раненых{94}. Небольшие потери понесла и артиллерия. В целом дивизия осталась полностью боеспособной и после короткого отдыха в армейском тылу опять приняла активное участие в боевых действиях.

Командующему фронтом я доложил также о том, что части армии захватили более 1200 пленных, 60 орудий различных калибров, 6 исправных танков и много другой боевой техники. На поле боя осталось более 80 разбитых и сожженных вражеских танков и самоходных орудий, около 120 пушек и гаубиц{95}.

Генерал Баграмян, выслушав меня, обратил внимание на заметный контраст в потерях, понесенных нами и противником за последние сутки. У фашистов потери исчислялись десятками танков, в корпусе Васильева – единицами.

– Так ли это? – спросил он. – Не прибавили в одном случае и не убавили в другом ваши подчиненные?

Отвечаю, что основные потери противник понес в последнюю ночь, при атаке танкистов Васильева и стрелков Ручкина. Участок прорыва завален вражеской военной техникой.

– Ну что ж, – сказал генерал Баграмян, – это зрелище стоит того, чтобы на него взглянуть. Мы с маршалом Василевским едем к вам.

Они приехали, осмотрели поле недавнего боя, ту местность, которую "проутюжили" танкисты в ночь на 7 августа.

– Да, побоище! Молодцы! – заметил Александр Михайлович Василевский.

А когда маршал прошел несколько вперед, Иван Христофорович сказал мне тихо:

– Мы с маршалом в эту ночь не уснули ни на час. Ждали твоего доклада. Шутка ли сказать: танковый корпус ночью.с зажженными фарами. Ни в какие уставы не лезет... В рубашке ты родился, Афанасий Павлантьевич...

Слушал я командующего и молчал. Не будешь же говорить ему, какого нервного напряжения стоило мне это решение, какие тяжелые сомнения пришлось подавить и отбросить прочь, прежде чем отдать боевой приказ. Все это Иван Христофорович знал и по собственному опыту.

Разгромив биржайскую группировку противника, 43-я армия полностью развернула свой фронт на север, форсировала реку Мемеле и 13 августа перешла к обороне. Приказ о временном переходе к оборонительным действиям заканчивался фразой: "Готовить части для решительного наступления на город Рига"{96}.

К Балтийскому морю

Итак, попытка гитлеровского командования восстановить фланговую связь между группами армий "Север" и "Центр" окончилась полной неудачей. Но враг не унимался. Вскоре он предпринял серию новых контрударов. Ожесточенные бои завязались и справа от нас, в полосе 6-й гвардейской армии, и слева, в полосах 51-й и 2-й гвардейской армий. В конце концов противнику удалось несколько потеснить 51-ю армию и пробить 50-километровый коридор от Риги на юго-запад, вдоль Балтийского побережья. Стремясь расширить этот коридор, гитлеровцы продолжали наступать. Всю вторую половину августа и первую половину сентября они вели массированные танковые атаки, особенно упорные на левом крыле 1-го Прибалтийского фронта. Враг нес громадные потери, но добиться сколько-нибудь существенного результата так и не смог.

В полосе же нашей 43-й армии стояло относительное затишье. Перегруппировав силы, мы вели бои местного значения. Перегруппировка началась еще 10 августа. По приказу командующего фронтом армия сдала часть своей полосы правому соседу – 6-й гвардейской армии и одновременно приняла часть полосы у левого соседа 51-й армии. Рокировка войск вдоль линии фронта в конечном итоге вывела нашу армию к Бауске – городу, лежавшему на прямой дороге через Иецаву к Риге.

Бауска была сильно укреплена противником. Само расположение города между тремя водными преградами способствовало его обороне. С севера и юга городские предместья омывали реки Мемеле и Муша, которые близ западной окраины впадали в реку Лиелупе.

В ходе предшествующих боев противник отошел за Мушу и Лиелупе, но перед Бауской, перед мостом через Мушу, сумел удержать плацдарм шириной около 4 км и глубиной до 1 км. Создан плацдарм был, видимо, с дальним прицелом, с тем, чтобы использовать его для контрудара. Имел он большое значение и для обороны Бауски – как предмостное укрепление.

Эта тактически выгодная позиция привлекла наше внимание. Мы готовились к наступлению, и борьба за улучшение исходных позиций являлась важной частью этой подготовки. Командир 1-го стрелкового корпуса генерал Н. А. Васильев получил боевую задачу: выбить противника из предмостных укреплений, ликвидировать вражеский плацдарм и одновременно захватить плацдармы за рекой Муша, в Бауске, и ниже по течению, на реке Лиелупе.

Перед предмостными укреплениями оборонялась 306-я дивизия Героя Советского Союза генерала М. И. Кучерявенко, левее – 179-я дивизия полковника М. М. Шкурина. Этим соединениям и предстояло выполнить задачу.

В ночь на 18 августа две роты 179-й дивизии переправились через Лиелупе и овладели небольшим плацдармом на северном ее берегу. Контратаки фашистской пехоты и танков были отбиты. На следующую ночь 306-я дивизия атаковала вражеское предмостное укрепление перед Бауской. Штурмовой батальон в центре, 992-й и 938-й стрелковые полки на флангах смяли оборону противника и быстро очистили южный берег Муши, овладели станцией Бауска. Отлично действовал штурмовой батальон. Буквально на плечах бегущих гитлеровцев он ворвался через мост в город, очистил его южную половину и вышел к центру.

Надо было немедленно развить успех, перебросить в город подкрепление, усилить батальон противотанковой артиллерией Однако штаб 306-й дивизии не проявил должной оперативности Между тем гитлеровцы оправились от растерянности. Их пехота, опираясь на огневую поддержку самоходной артиллерии – тяжелых "фердинандов" и легких штурмовых орудий, удержала за собой северную часть Бауски. Завязался уличный бой. Противник подтянул резервы, в том числе танки "тигр". А наш батальон располагал лишь двумя 45-мм пушками и противотанковыми ружьями, не пробивавшими броню "тигров" и "фердинандов". Только мужество и стойкость бойцов штурмового батальона, смело вступавших в единоборство с этими бронированными громадинами, позволили 306-й дивизии несколько часов вести бой в городе. Но батальон был вынужден оставить Бауску и, взорвав мост, отойти на южный берег Муши. Гитлеровцы опять форсировали реку и закрепились на старом своем плацдарме.

Эта неудача 306-й дивизии стала предметом серьезного разговора с ее командованием. Соединение, которое считалось у нас среди лучших, штаб которого всегда отличался высокой организованностью, в данном случае действовало очень вяло. Оправдываясь, генерал Кучерявенко ссылался на ряд объективных, по его мнению, причин.

– У противника – тяжелые танки и самоходки, – говорил он.

– Верно. А где была ваша противотанковая артиллерия?

– На огневых позициях...

– Да, на огневых. В двух километрах от места боя. Это что, новый метод бить танки, не видя их?

– Сильный артиллерийско-минометный огонь, – продолжал он. – Бойцы из нового пополнения не выдержали...

– А что делала ваша группа контрбатарейной борьбы? Два дивизиона тяжелых пушек-гаубиц? Вела огонь "по площадям"? Почему? Потому, что плохо была разведана оборона противника.

Короче говоря, анализ этой неудачи показал, что главной ее причиной явилось слабое управление боем со стороны командира дивизии и его штаба. Они плохо подготовились к этому бою, посчитали, что ликвидировать предмостные укрепления и овладеть Бауской удастся без особых усилий. Отсюда и результат.

Подробный разбор неудачи дивизии был сделан на служебном совещании ее командного и политического состава. Затем в штабе дивизии и частях состоялись партийные собрания, на которых выступили члены Военного совета армии генералы С. И. Шабалов и Н. Л. Осин и начальник политотдела полковник С. П. Титов. Разговор был прямой и нелицеприятный, коммунисты дивизии вскрыли целый ряд недостатков в боевой и политической работе.

На частном эпизоде под Бауской я остановился для того, чтобы показать, к каким последствиям приводит самоуспокоенность, этот злейший враг командира. Самоуспокоенность не появляется вдруг, как некий перелом в характере. Она как бы подкрадывается незаметно, мало-помалу овладевая человеком, И чем значительнее боевые успехи части или соединения, которыми он командует, тем сильнее должна быть развита в нем критическая оценка собственных действий. Если же такой самокритики нет, самоуспокоенность превращается в самодовольство, что может привести к очень неприятным последствиям.

К чести Михаила Ивановича Кучерявенко, он правильно воспринял замечания товарищей. Быстро перестроился и вновь стал таким, каким привыкли все мы его видеть: отличным командиром, блестящим организатором боя, человеком, которого можно и должно ставить в пример другим.

В последних числах августа была получена директива о подготовке к Рижской наступательной операции, и уже 28 августа мы провели первую рекогносцировку местности на участке, намеченном для прорыва. По замыслу Ставки в наступление должно было перейти лишь правое крыло 1-го Прибалтийского фронта – 43-я и 4-я ударная армии, в то время как войскам левого крыла (6-й и 2-й гвардейским, 51-й армиям) была поставлена задача упорной обороной обескровить танковую группировку фашистов под Митавой (Елгавой) и Шяуляем.

Таким образом, наступательная операция 43-й армии носила частный характер. Боевая задача была сформулирована так: "Уничтожить баускую группировку противника, захватить гор. Иецава, выйти к реке Западная Двина (Даугава) и овладеть западной частью гор. Рига"{97}. Причем главным в этой задаче, как подчеркнул в беседе со мной Иван Христофорович Баграмян, являлся прорыв к Даугаве, выход армии на тыловые коммуникации вражеских войск, оборонявшихся юго-восточнее Риги.

– Успех этого прорыва во многом предрешит и освобождение Риги, – заметил он.

Для подготовки к наступлению нам дали две недели. Срок вполне достаточный, если учесть, что армия с середины августа находилась в обороне, что она уже получила пополнение людьми и техникой. В боевом составе армии произошли значительные изменения. Теперь в нее входили четыре стрелковых корпуса – 92, 84, 1 и 19-й (двенадцать дивизий) – и 3-й гвардейский механизированный корпус, а кроме того, две отдельные танковые бригады, четыре самоходно-артиллерийских полка и два тяжелых танковых. В общей сложности мы имели 368 танков и самоходно-артиллерийских установок.

Мощной была и артиллерийская группировка. Она состояла из двух бригад орудий большой мощности (203-мм гаубицы), четырех тяжелых гаубичных и пушечных бригад, двух бригад реактивной артиллерии, восьми отдельных артиллерийских и минометных полков. Всего, считая и артиллерию стрелковых дивизий, более 1000 стволов. Артиллерийские плотности на участке прорыва превышали 120 стволов на один километр{98}.

С первых чисел сентября усилила свою деятельность наша разведка. Она была очень результативной, особенно в полосах 235-й и 156-й дивизий. Допрос двух десятков пленных, захваченных в течение нескольких дней, помог уточнить имевшиеся у нас сведения. Перед фронтом армии, по северо-восточному берегу реки Лиелупе, оборонялись части трех немецких дивизий (281-й и 215-й пехотных, 388-й учебно-полевой), а незадолго до начала наступления в первую линию была введена и четвертая дивизия – 290-я пехотная. Пленные из этой дивизии были взяты в ходе комбинированной разведки, с применением дымовой завесы. Опять, как и на витебском направлении, отличился взвод химзащиты 732-го стрелкового полка 235-й дивизии. Точно рассчитанная по плотности и направлению дымовая завеса прошла над рекой Лиелупе с одного берега к другому, "ослепив" огневые точки противника и скрыв переправу разведчиков полка. Несмотря на интенсивный огонь фашистских минометов, разведка, выполнив задачу и захватив пленных, вернулась на свой берег без потерь.

Готовясь к наступлению, штаб армии в широком масштабе спланировал применение дымовых завес. Они должны были прикрыть и форсирование реки Лиелупе, и понтонные мосты после их наведения.

Лиелупе, через которую нам предстояло нанести удар, являлась водным препятствием средней трудности – ширина ее достигала 120 метров, глубина от 0,9 до 2 метров. Броды были разведаны, но дело осложнялось тем, что, по прогнозам нашей гидрометеослужбы, во второй декаде сентября ожидались ливневые дожди. Они могли значительно повысить уровень реки, что, разумеется, затруднило бы ее форсирование. Инженер-капитан Егошин представил Военному совету соображения по этому поводу, внес предложение построить временную плотину, которая снизила бы уровень реки Лиелупе. Задача облегчалась тем, что наиболее водоносный приток Лиелупе – река Муша протекала частично по нашим тылам. Начальник инженерных войск генерал-майор А. А. Колмаков поддержал предложение Егошина, и оно было принято.

10 сентября плотина длиной свыше 100 метров и высотой 3 метра перекрыла Мушу, и три дня спустя уровень Лиелупе снизился более чем на одну треть, несмотря на сильные дожди. Скажу заранее, что эта мера, предпринятая по инициативе работников гидрометеослужбы, очень облегчила нам форсирование реки. По обмелевшим бродам легко прошла не только атакующая пехота, но и танки, и часть другой тяжелой техники.

План наступления 43-й армии был трехэтапным. Задача первого этапа форсирование Лиелупе, прорыв на 9-километровом участке, овладение Иецавой. На втором этапе армии предстояло овладеть городами Балдоне и Текава и выйти к Даугаве, отсекая от Риги вражескую группировку, сражавшуюся юго-восточнее города. Третий этап – прорыв к западной окраине Риги, выход на побережье Рижского залива.

В целом операция преследовала ту же цель, что и предыдущая: отсечь немецко-фашистскую группу армий "Север" от группы армий "Центр".

Наступление было назначено на 14 сентября. Еще до рассвета на мой наблюдательный пункт приехали представитель Ставки Маршал Советского Союза А. М. Василевский и командующий фронтом генерал армии И. Х. Баграмян. Ночью прошел дождь. Утро выдалось мглистое, туман стоял плотной стеной. Я то и дело поглядывал на часы. Александр Михайлович Василевский сказал:

– Отложите начало артподготовки. Пусть погода прояснится.

Мы ждали долгих два часа. Наконец туман рассеялся, в 10.00 командующий артиллерией генерал Щеглов передал сигнал о начале артподготовки. Она продолжалась два с половиной часа, но еще до ее окончания стало ясно: сильного сопротивления врага ждать не придется. Его артиллерия замолкла. Наши наблюдатели докладывали с переднего края, что вражеская пехота бросает свои окопы, бежит в тыл.

Над Лиелупе бреющим полетом прошли девятки краснозвездных штурмовиков. Огненный вал рвущихся снарядов, подчиняясь отданной Щегловым команде, постепенно продвигался в глубину фашистской обороны. Почти вплотную за ним следовали стрелковые цепи. Они вброд стремительным броском форсировали реку и, не задерживаясь в захваченных траншеях, уже выходили к огневым позициям артиллерии 215-й и 290-й немецких пехотных дивизий. Громадные воронки, искореженные пушки и гаубицы, разбросанные взрывами штабеля снарядов – все это свидетельствовало об огневой обработке, проведенной нашей группой контрбатарейной борьбы.

В первые же часы наступления была освобождена Бауска. Введенный в прорыв 3-й гвардейский мехкорпус генерала В. Т. Обухова устремился вдоль Рижского шоссе на север, к городу Иецава. Противник оказывал слабое сопротивление и в этот день, и в следующий. Мы захватили 80 орудий и более 600 пленных. Их показания достаточно полно осветили картину разгрома на участке прорыва:

"Во время артподготовки русских половина солдат разбежалась. Отходить начали без приказа".

"В нашей роте было 60 человек. Сейчас роты нет. Оставшиеся в живых спасались поодиночке, кто как мог".

Это говорили пленные из 502-го полка 290-й дивизии. Так же обстояло дело и в 215 дивизии. В ее 390-м полку еще 14 сентября роты насчитывали по 75 – 80 человек, день спустя -по 15 – 20 человек. Противотанковый дивизион потерял все свои штурмовые самоходные орудия{99}.

Войска армии приближались к городу Иецава, к глубинному оборонительному рубежу по берегам одноименной реки. Характерно, что этот, четвертый по счету рубеж, о котором мы уже знали и по аэрофотоснимкам и по другим разведывательным сведениям, был гораздо более мощным, чем первые три. Если, например, оборона по реке Лиелупе состояла из одной-двух траншей, а местами только из отдельных опорных пунктов, то на иецавском рубеже мы встретили глубоко развитую оборону – три траншеи полного профиля, множество артиллерийско-пулеметных дзотов, блиндажей и прочих инженерных сооружений. Подступы к каждой траншее плотно прикрывались колючей проволокой, минными полями противотанковыми рвами.

Подобное построение обороны – с постепенным наращиванием ее мощности, с переносом ее центра тяжести от первого рубежа в глубину – не являлось случайным. Это была тактика противника, которую он начал применять еще в 1942 году, после своего поражения под Москвой, а с 1943 года, когда гитлеровцы потеряли и стратегическую инициативу, такого рода оборонительная тактика вошла у них в систему. В основе ее лежало стремление вражеского командования оградить свои войска от тяжелых потерь, которые причинял им обычно наш первоначальный удар вообще и артподготовка наступления в частности.

Под Иецавой, опираясь на развитую оборону, фашисты оказали нам сильное сопротивление. В их контратаках участвовали крупные силы пехоты и около 60 танков и самоходных орудий. Овладеть городом с ходу нам не удалось. Соединения втянулись в напряженные бои.

Наибольшего успеха добился правофланговый 1-й стрелковый корпус. Обходя Иецаву с востока, он прорвал здесь оборонительный рубеж и 16 сентября продвинулся еще на 12 км, а общая глубина прорыва корпуса за минувшие три дня достигла 40 км.

Особенно активно наступала 145-я дивизия генерала П. А. Дибровы. Петр Акимович четко и пунктуально, зачастую с превышением, выполнял очередные боевые задачи. Его дивизия первой перерезала железную дорогу Крустпилс Митава и, отражая контратаки танков и пехоты противника, продвигалась на север, к городу Балдоне.

Боевую работу войск 1-го стрелкового корпуса, его 145-й дивизии Военный совет армии отметил особым приказом, в котором командиру корпуса генерал-лейтенанту Н. А. Васильеву и командиру дивизии генерал-майору П. А. Диброве объявлялась благодарность. Этот приказ был зачитан в войсках.

Проанализировав сложившуюся обстановку, командование армии решило немедленно перенести главный удар из-под Иецавы на правый фланг, в полосу 1-го стрелкового корпуса. Было решено выдвинуть туда 3-й гвардейский мехкорпус с задачей стремительным ударом овладеть городами Балдоне и Текава и выйти к Западной Двине. Однако по ряду объективных и субъективных причин нам не удалось тут же перебросить мехкорпус на правый фланг. На это, в сущности, было потрачено около двух суток. А потеря времени не позволила развить успех 1-го стрелкового корпуса. Противник предпринял сильные контратаки на флангах, и корпус Васильева был вынужден сражаться в полуокружении.

На войне фактор времени всегда обоюдоострый. Если не сумел его использовать ты, это сделает твой противник. Образно говоря, он соберет в свой актив все, что ты потерял в пассиве.

Дни 16 18 сентября были как раз тем временем, когда маневр подвижных войск (танки, мотопехота) мог завершить разгром противника и вывести 43-ю армию к Риге. Но, повторяю, время было упущено: мехкорпус сосредоточивался медленно, вводился в бой некомпактно, слабо взаимодействовал с частями 1-го стрелкового корпуса.

18 сентября мы освободили Иецаву, но дальнейшее продвижение на север, к Текаве и Балдоне, проходило в более медленном темпе, в ожесточенных боях. Ежедневно части армии отбивали по 25 – 30 вражеских контратак, в которых участвовало до 60 пехотных батальонов и 70 – 80 танков. Противник сосредоточил в полосе нашей армии восемь своих пехотных дивизий (205, 215, 290, 58, 263, 225, 388, 281-я), 14-ю танковую и моторизованную "Нордланд" дивизии, две танковые бригады (2101-я и "Гросс"), два отдельных дивизиона штурмовых орудий и несколько сводных боевых групп в составе 12 – 14 батальонов пехоты.

Основные усилия этой крупной фашистской группировки были направлены против правого фланга 43-й армии, наделенного на Балдоне. Воины 1-го стрелкового корпуса при поддержке танкистов и мотострелков 3-го гвардейского мехкорпуса успешно отразили натиск противника. Нами была создана сеть противотанковых районов. Мы перебросили в эти районы и 36-ю истребительно-противотанковую бригаду из армейского резерва. Эти меры дали хороший результат. Только в полосе 145-й дивизии генерала Дибровы фашисты потеряли 28 танков и 16 бронетранспортеров.

Потери противника в живой силе и технике стремительно росли, что подтверждали и показания пленных. Например, 193-й немецкий самоходный полк потерял 27 штурмовых орудий из 30. В нем оставалось всего лишь 18 солдат. Прекратил свое существование и разведбатальон 14-й танковой дивизии, а в 108-м моторизованном полку этой дивизии после одного дня боя в ротах насчитывалось по 8 – 13 человек{100}.

Суммируя огромный урон, понесенный врагом в этих боях, я приходил к выводу: сила ударной группировки противника скоро иссякнет, это – дело нескольких дней. Было также очевидно, что, пытаясь задержать наше продвижение к Риге и сосредоточивая большое число танковых и пехотных частей и соединений перед 43-й армией, вражеское командование неизбежно ослабляет другие участки своего фронта. В том, что наше командование использует эту обстановку для нанесения решительного удара по врагу в Прибалтике, я не сомневался.

Перегруппировав силы, выдвинув к правому флангу и 19-й стрелковый корпус генерал-майора Д. И. Самарского, 43-я армия продолжила наступление. Хорошо помогли нам летчики 3-й воздушной армии генерала Папивина. Две авиационные штурмовые дивизии действовали в тесном контакте со стрелковыми соединениями, выполняя их заявки. Удар "илов" под Балдоне был столь массированным и результативным, что, докладывая, командир 1-го корпуса Васильев назвал его "авиационным наступлением". Штурмовики, бомбя и расстреливая танки, самоходки и бронетранспортеры 11-й эсэсовской моторизованной и 14-й танковой дивизий, буквально проломили их боевые порядки. Полоса удара была завалена разгромленной военной техникой. Чад горящего масла и бензина затмил горизонт. Танкисты генерала Обухова и стрелки 179-й дивизии полковника Шкурина, 357-й дивизии генерала Кудрявцева и 145-й дивизии генерала Дибровы без какой-либо задержки двинулись вперед и 22 сентября ворвались в Балдоне. К сожалению, сам Петр Акимович Диброва так и не вступил в освобожденный город. Накануне днем, уже близ западных предместий Балдоне, генерал Диброва был тяжело ранен и отправлен в тыл, в госпиталь.