Текст книги "Автопортрет с двумя килограммами золота"

Автор книги: Адольф Рудницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

11

Стояла отвратительная оттепель, вода стекала с крыш, из водосточных труб, поднимая шум, как ручьи в горах; на тротуарах и мостовой полно было луж, грязи, снега и льда. Портянки мои промокли, сапоги весили тонну, и, несмотря на это, я бежал самозабвенно, на душе у меня был праздник. В воздухе уже чувствовалось далекое дыхание весны. Вскоре я очутился на улице, которая вела к тому месту, где десять месяцев назад мы с Анджеем сидели и раздумывали, что делать. Вдали даже виднелась та самая лужайка, покрытая теперь тающим снегом, как хлеб творожком. Улица, на которой нашел пристанище Анджей, была печальная, в данный момент совершенно пустынная, – пригородная улица в рабочем квартале. Следуя полученным указаниям, я вошел в последний дом, поднялся на второй этаж и легонько постучал: сперва никто не отвечал, потом за дверью началось движение. Наконец мне отворил рослый блондин с пронзительно голубыми глазами. Почти одновременно появился Анджей.

Он провел меня к себе. Комнатку он занимал небольшую, бедную; здесь не угнетала зловещая атмосфера близкой катастрофы, как во многих других комнатах того времени, здесь попросту пахло прочно обосновавшейся нуждой; посредине торчала печурка, «коза», труба от которой занимала полстены. Мебель была самая жалкая, только в углу стоял большой шкаф, слишком громоздкий для такой комнатушки. Но я не обращал внимания на обстановку, солнцем комнаты был Анджей; я не мог отвести от него глаз, я все еще с трудом верил, что это действительно он. Мы стояли по обе стороны «козы». Анджей был ненамного выше меня, полнее, более крепкого сложения, светловолосый, с красивым выпуклым лбом, сильными глазами, быть может, со слишком мясистым ртом и вздернутой верхней губой, придававшей ему высокомерное и даже презрительное выражение. На нем были суконные штаны, серый пиджак и грубый синий спортивный свитер. Руки, по свойственной ему привычке, он держал в карманах, по этому жесту я узнал бы его и спустя сто лет.

– Почему ты стоишь с шубой? Положи ее. Какие великолепные норки! Чьи они?

– Одной знакомой, мне надо отнести. Ладно, положу на кровать. Послушай, ты оттуда? Как там? Держатся? О да, держатся! Крепкие, черти! Крепкие люди!

– Крепкие.

– И прислали тебя? – спросил я шепотом. – Сбросили ночью с самолета? Ты прыгал с самолета? Скажи правду.

Он смеялся, но на мои вопросы не отвечал.

– Конспирация? Я знаю, ты не доверяешь…

– Разве я дал бы тебе адрес, если бы не доверял?

– Да, но… ты молчишь.

– Выпьешь чаю? Налить тебе?

На «козе» грелся чайничек с водой, рядом на стуле стояли стаканы и кулек с сахаром.

– Налей. Скажи, как тогда получилось? Я ждал добрые четверть часа на станции, весь извелся, наконец решил искать тебя в этом море обезумевших людей. Они убегали, словно от потопа.

– Я был там ровно в семь.

– Возможно. У меня не было часов, и в первый раз я пришел в шесть, а потом в четверть восьмого. Франек видел тебя в Киеве, Словик видел тебя вроде в Транполе. В Транполе гитлеровцы живьем закопали этого маленького поэта, как его звали, – кажется, Бериш?

– Выпьем чаю, Зенек. Садись, тебе будет удобнее. Сбрось плащ, мы ведь сидим у печки. Для рассказов придет свое время.

– Да, Анджей. Впереди длинная дорога… Боже, что за гадость ты пьешь? Я принесу тебе хорошего чаю. Не позволю тебе пить такую гадость, уже не те времена. Я могу есть любую дрянь, но чай я люблю хороший.

– Ладно, принеси чай. Но, послушай, сними плащ! Как ты можешь пить кипяток в плаще? Не жарко тебе?

– Мне ничуть не жарко.

– Эх ты, чудак! А мне говорили, что ты изменился! Нисколько ты не изменился!

– Нет, я изменился. Я больше бываю среди людей. Главным образом среди таких, которые мало похожи на людей нашего круга. Я узнал людей с житейским опытом. Не нравятся мне они.

– Делают деньги? – спросил Анджей немного лукаво, как мне показалось.

– Да. И все их интересы устремлены к грубо материальной стороне жизни. Когда находишься в их обществе, душа твоя постоянно испытывает голод. Скажу тебе, Анджей, прежде я, быть может, придерживался другого мнения, но теперь точно знаю – если душа у человека голодна, то и человек голоден.

– И я так думаю! Но почему ты не снимешь лапсердак?

– А мне вовсе не жарко. Вот пояс сниму и ладно. То, что я тебе сказал, я знаю из первоисточника. Ни у кого не купил. Это не литература, не вычитано у Бальзака. После твоего отъезда я взялся за торговлю. Пошло у меня неплохо. Но торговля – это мерзость. Никогда я не предполагал, что делать деньги так легко. Пойдешь сюда, отнесешь туда, обманешь одного и другого – вот и вся философия! Раньше я считал, что люди с деньгами – это какие-то необыкновенные люди! Анджей, это мелкие, мелкие душонки! Ничтожества. А женщины какие гнусные! Предадут тебя, не успев перейти из одной комнаты в другую. Отвратительная вещь торговля. Жалкое дело!

– Ты так говоришь? А что бы ты хотел делать? К примеру, полез бы ты с динамитом под поезд? – спросил он вдруг таким тоном, что я не понял, то ли он шутит, то ли говорит серьезно.

– Даю слово, Анджей, полез бы, – пылко ответил я, невзирая на его тон. – Я часто думал, что придет время, когда я буду стыдиться людей из-за этой подлой истории с торговлей! Не раз мне хотелось поговорить с Клотом, но ты ведь его знаешь!

– Ты пошел бы с людьми, готовыми на все, темной ночью на жандармский пост? – снова спросил он так же, как и раньше, не то шутя, не то всерьез.

– Ну, конечно же, Анджей, – тихо ответил я, – я мечтаю о чем-то таком. Что же, разве я не мужчина, мне всего двадцать пять лет! С радостью бы пошел. Я бы еще этих людей одел и обул на собственные деньги.

– И ты не струсил бы, а?

– Даю слово, что нет, – ответил я еще тише, чем прежде.

– Ты сказал, что одел бы их.

– Одел бы.

– А как бы ты их одел?

– Не понимаю, Анджей. Так как нужно.

– А как нужно? Ты одел бы их так, как сам одет?

– Тебе не нравится мой костюм? – Я деланно рассмеялся. – Возможно, тебе не нравится мой костюм потому, что ты слишком мало знаешь наш город, слишком недолго здесь находишься. Если бы ты жил здесь дольше, то одобрил бы мой наряд, у него огромные психологические достоинства, он выдержал испытание. Я знаю, какое чудо, что я вижу тебя перед собой, но то, что ты видишь меня, тоже чудо. Если бы не этот плащ и все вместе взятое, давно бы уже моя могила поросла травой. Мой вид смешит людей, даже жандармы меня не останавливают, а это-то и нужно. Посмотрят на меня и в конце концов всегда пропустят. Ведь под такой бекешей легко можно пронести связку гранат, и никто даже внимания не обратит. Ты должен весь отряд так одеть. В самом деле, возьми пример с меня.

– А я с тобой не согласен, – сказал он твердо, хотя и улыбался.

– Ну, если не хочешь, так и не надо. – Я попытался обратить свое предложение в шутку. – Одень людей, как считаешь нужным, люди подчинятся, и я подчинюсь.

– Но почему ты все время говоришь об отряде? – спросил он.

– А о ком мне надо говорить?

– О себе.

– Как это о себе?

Я считаю, что твой плащ привлекает внимание и тебе не следует показываться в нем на улице.

Вдруг он поднялся со стула, подошел к шкафу и достал оттуда совершенно приличное синее демисезонное пальто, в елочку. Я заметил, что пальто было узкое в поясе.

– Анджей, – воскликнул я, – ты всерьез?

– Сбрось свою бекешу и примерь.

– Как это? Зачем? Ни за что на свете я не сменю свой плащ, каждый человек имеет право носить плащ по своему вкусу. – Я сорвался со стула. – Впрочем, – продолжал я, видя его невозмутимое лицо и презрительно вздернутую верхнюю губу, – подумай, как я буду выглядеть в синем пальто, и вдобавок таком узком, надетом на солдатский мундир?

– Вот именно: мундир тебе тоже не нужен!

– Что ты, – я даже подпрыгнул от волнения. – Не собираешься ли ты меня раздеть догола? Разве я пришел на собрание нудистов? Я пришел с совершенно другой целью.

– С какой? – спросил он, спокойно улыбаясь.

– С какой? Ты просил меня прийти. Впрочем, все равно, с какой целью.

Я застегнул плащ, затянул пояс и взял с кровати норки.

– Ты сказал, будто страдаешь от духовного голода, – заметил он, внимательно глядя на меня.

– Да, сказал.

– Ты сказал, будто готов пойти с динамитом?

– Сказал – и пойду!

– А я говорю, что не пойдешь! – произнес он твердо и без улыбки, после чего замолчал, быть может, на целую минуту.

Я первый проявил слабость.

– Бери плащ, – сказал я. – Я напялю твою крылатку в елочку, стянутую в талии.

Я снял пояс, сбросил свой любимый лапсердак, который теперь охотно бы расцеловал, даже не посмотрел на пальто и сел возле «козы». Анджей молча ко мне приглядывался.

– Что с тобой? Что случилось? Чего ты еще хочешь? – спросил я сердито.

– Что со мной, приятель? Как ты будешь выглядеть в гражданском пальто, надетом на солдатский мундир?

– Анджей! – крикнул я, густо покраснев. – Ты издеваешься, что ли! Имей в виду, что ни на какие дальнейшие изменения в костюме я не согласен! Плащом могу пожертвовать, но раздеть себя догола не позволю!

– А ты, приятель, видишь себя в такой странной комбинации гражданской и военной одежды?

– Вижу! Вижу и все! Закончим разговор о моде! Разве я пришел сюда разговаривать о моде? Накину пальто поверх мундира, и как-нибудь сойдет. Впрочем, в наши дни встречаешь людей по-всякому одетых, а, кроме того, с завтрашнего дня я внесу коренные реформы в мой костюм. Ты положил начало. Поговорим о чем-нибудь другом! Умоляю, поговорим о чем-нибудь другом!

– Переоденься, Зенек.

– Перестань.

– Переоденься!

– Бросим разговор на эту тему!

– Сперва ты переоденешься.

– Весь целиком? – Я завопил так, что даже сам испугался своего крика. – Я должен раздеться весь целиком?

– Тише! Не раздеться, а всего лишь переодеться.

– Весь как есть?

– Весь как есть.

– Гимнастерку тоже?

– Гимнастерку тоже.

– И брюки?

– Брюки, сапоги, сорочку, портянки.

– Анджей, ты, наверное, издеваешься?

– Вовсе я не издеваюсь, – серьезно ответил он.

– Никогда! – крикнул я, однако тотчас понизил голос, потому что я все-таки начинал побаиваться; побаиваться тоже. Вообще меня раздирали смешанные чувства. – Но это же разбой! – Я впился в Анджея взглядом, стараясь разгадать, знает ли он, что делает? Знает ли он, что скрыто в моей одежде? Или же это только каприз конспиратора; может, следовало бы сказать ему правду? Я совершенно не знал, как к этому приступить.

– Послушай, – нашло на меня озарение, – тебе не нравится мой костюм, да? Ты прав. Я вернусь через час одетый совсем по-другому. Я оденусь так, что ты, безусловно, будешь доволен. И чай принесу. Замечательный английский чай!

– Нет, не трудись, – спокойно заметил он. – Ты видишь этот шкаф? Там найдется все, что тебе нужно, от сорочки до шляпы.

– Как это? Значит, ты все уже приготовил?

– Переоденься и увидишь, что останешься доволен! Ты не представляешь, как перемена одежды влияет на человека, – больше, чем перемена места. Получишь пищу для души!

– Но ты надо мной издеваешься!

– Даю слово, не издеваюсь.

– А ты знаешь, что…

Я запнулся, раздумывая, открыть ли мою тайну. Так, молча, мы некоторое время стояли друг против друга.

– Что ты хотел сказать?

– Анджей, ты, может быть, ничего не знаешь. Я прячу в моих лохмотьях сокровище.

– Какое сокровище? – спросил он, словно не поняв.

«Лучше я скажу ему все, может, дешевле мне обойдется», – подумал я.

– Послушай, у меня все при себе.

– А где еще должно быть?

– Не шути. Я… как солдат. Послушай, я немножко заработал, торгуя, купил себе немного золота, дорогих камней, и все это спрятано в моей одежке.

– Ну и очень хорошо!

– Тебе нужны лохмотья, бери лохмотья, но золота ты, надеюсь, не тронешь?

– Даю слово, не трону! Как бы я мог, ну подумай, Зенек!

– Ну так, слава богу, мы договорились! Открывай шкаф.

– Пошли.

– Ох, какой же я дурак! А я боялся, что ты у меня все заберешь! – сказал я, кидая в кучу свои лохмотья и надевая все новое. – Я принесу тебе четверть кило замечательного английского чаю, ты в жизни не пил такого! Я накопил, – продолжал я, – немного денег. Собственно говоря, за мои сокровища я мог бы уже купить небольшой фольварк. Не раз я представлял себе, как вернусь в деревню и что я куплю моим старикам родителям, но больше всего я любил рисовать себе такую картину: сижу я где-то, в не слишком красивой комнате, которую снимаю у хозяев, и рядом стоит двухлитровый горшок, полный золотых пятирублевок, «свинок». Немножко попишу, потом ложусь на диван и перебираю золото в горшке. Когда есть у тебя такой горшок, так и работается лучше. Что за наслаждение лежать на диване в жаркий день и время от времени запускать руку в холодное, скользкое золото! Сапоги сидят, как влитые. У тебя тут неплохой выбор гардероба. Послушай, Анджей, возьми мою шапку, возьми на… известные тебе цели.

– Нет, – строго возразил он. Все это время он молча наблюдал за мной, пока я переодевался.

– Но почему? Я хочу… быть с тобой, с вами.

– Для этого шапки недостаточно.

«Снова начинается», – подумал я.

– Да ты не знаешь, что в ней хранится, – воскликнул я. – Загляни за подкладку.

– Все знают. На всем Восточном фронте известно, что ты прячешь в своей одежке. Ты все это оставишь, – сказал он, указывая на кучку, лежавшую на полу. – Все это мы возьмем на… известные нам цели.

– Нет, это невозможно! – Я весь дрожал. – Я не могу…

– Если не можешь, то будь любезен, забирай всю кучку и… чаю не приноси.

– Слушай, я тебе пожертвовал плащ. Я не отступаю, бери его!

– Ты все оставишь!

– Ничего не оставлю! Теперь я все понимаю! Негодяй Ежи Клог наговорил тебе басни про мою одежку. Теперь я обо всем догадываюсь, у него всюду глаза и уши. Нет, я ничего не дам, я считаю, что все это ловушка, коварная ловушка! Ты меня раздел! Раздел донага в холодной комнате, – выкрикивал я со слезами в голосе, – для того чтобы обобрать дочиста. Только теперь я понимаю.

Я запихнул кучку лохмотьев в норковую шубу, завернул, как сумел, портянки запихнул в сапоги, сапоги взял в руки и со всем этим барахлом выбежал из комнаты, но тут же вернулся и крикнул:

– Слушай, я дам шапку! Хватит!

– До свиданья!

– Дам шапку и плащ! Хватит!

– До свиданья!

– Шапку, плащ и портянки! Хватит.

– До свиданья!

– Ах ты убийца! Убийца!

Я швырнул все на пол, шлепнулся на стул возле «козы» и всхлипнул.

– Бери все! Пусти меня с сумой! Но почему я уступаю? – вскричал я. – Почему все отдаю?! За что? Ох, человек, человек, темное, неразумное существо! Темная масса!

Он подождал, пока я успокоюсь, потому что я на самом деле расплакался и вообще не хотел разговаривать, подождал, пока минует буря, и, сверкая глазами, почти не тая веселого удивления, подошел ко мне, положил руку на мое плечо и сказал:

– Меня сбросили ночью, я прибыл оттуда, чтобы поднимать людей. Мне говорили, будто люди тут забыли, что происходит самая страшная, самая кровавая в истории война, что их интересует только коммерция. Посмотрим, подумал я, умерла ли в людях душа; что касается меня, то я никогда в это не верил. Клот действительно говорил мне про твой капиталец: люди сплетничают насчет твоих двух килограммов золота, и, таким образом, в один прекрасный день ты обязательно попадешь в гестапо и у тебя отнимут все до последней запонки. Начнем с Зенека, – сказал я себе, – посмотрим: этот парень два года сидел в санационной тюрьме. Посмотрим, что с ним стало. Ну, и я не обманулся! Друг мой, ты должен поднимать людей, должен начать работу в подполье! Чего ты стоишь, если отдашься этой задаче только наполовину? Как же, стало быть, я могу принять только плащ или только шапку? Все, что здесь лежит, мы с Клотом перепишем, и, не беспокойся, все будет использовано по назначению.

– И все-таки ты меня ограбил. Не оставил мне даже на ужин! – У меня по-прежнему стояли слезы в глазах.

– На ужин, – весело воскликнул он, – тебе ничего не надо. Отныне ты будешь столоваться вместе со мной. Но… – Он подошел к кровати, где лежала злосчастная шуба Карли Пепш. – Что это за норки? Они в самом деле принадлежат твоей знакомой?

Я бегло рассказал ему историю норок.

– Слушай, Анджей, когда мы начнем? – спросил я под конец.

– Что начнем?

– Когда пойдем развинчивать рельсы? Когда средь темной ночи нападем на жандармский пост?

– Скоро! Будь спокоен. Значит, у тебя еще есть капитальчик, внесенный в залог за шубу? Очень, очень хорошо.

– Разве деньги за норки я тоже должен отдать?

– Нет, напротив, оставь их у себя, они тебе будут нужны.

– Для чего, Анджей? – спросил я с испугом.

– Для чего? Видишь ли, тебе еще какое-то время придется продолжать свое занятие.

– Мое занятие? Торговлю? Никогда! – возмутился я. – Никогда! Ты ограбил меня дочиста, а теперь требуешь, чтобы я снова торговал? Я не согласен! Совершенно не согласен!

– Успокойся, Зенек, веди себя разумно! Расходы у нас будут большие. Сейчас я во все тебя посвящу. Твое сокровище составляет каплю в море, ценную каплю, но всего только каплю. Со временем ты будешь и развинчивать рельсы, и участвовать в ночных нападениях на жандармские посты, но сперва мы должны тебя обучить. Долго это не протянется, но все-таки понадобится время. И до тех пор пока мы не организуем другие источники, пока наши собственные не начнут действовать, ты вернешься к торговле, каждый должен делать то, к чему больше всего способен, а в тебе, как оказалось, дремлет гений торговли!

Я вскочил со стула и крикнул:

– Никогда! Никогда я не вернусь к торговле! Ненавижу торговлю! Я хочу спасти душу, душу, а не торговать. Я все отдал, у меня ничего больше нет, но к торговле я не вернусь, слышишь! Не вернусь… к ней! – и мне сразу вспомнилось лицо подлой Карли Пепш. – Не вернусь!..

– Но пойми, Зенек, теперь твоя торговля будет иметь совсем другой привкус, ты сам в этом убедишься, – спокойно объяснял Анджей. – Заниматься темными махинациями для своей пользы – одно дело, а быть министром финансов великого подпольного движения освободительной войны – совсем другое. Ты сам в этом убедишься, друг.

– Никогда! – кричал я все громче, даже не слушая, что он мне говорит. – Никогда я не вернусь к торговле! Ненавижу торговлю, ненавижу дела, сделки, всех и все, что имеет хоть какую-нибудь связь с торговлей! – Так я кричал все громче, но чем громче я кричал, отталкивая от себя демона торговли, тем сильнее я чувствовал, что Анджей Беднаж и на этот раз одержит надо мной победу и я вернусь к источникам, к торговле, к ударам и буду заниматься ими до тех пор, пока того будет требовать Анджей Беднаж. И неизвестно почему, мне вдруг стало даже весело.

– Вперед! Вперед! – погонял я себя некоторое время спустя, выбежав на улицу с норковой шубой на руке, в новом демисезонном пальто, став легче на два килограмма золота, на «свинки», на золотые доллары, на изделия из дутого золота, драгоценные камни. – Вперед к новым двум килограммам золота! К двум тоннам золота! Для блага мира – вперед!

Я проделал несколько шальных прыжков на середине тротуара, и только удивленный взгляд случайного прохожего несколько остудил мой пыл. Мгновение спустя мне вспомнилась судьба несчастного толстого Лопека, мои собственные злоключения в связи с Карлей Пепш, и уже несколько тише я воскликнул:

– Вперед! А все-таки вперед!

1951

Составитель В. Борисов

Предисловие А. Марьямова

Редактор М. Конева

Художник Юрий Васильев

А. Рудницкий

ЧИСТОЕ ТЕЧЕНИЕ

Технический редактор В. И. Беклемищева

Корректор А. В. Шацкая

Сдано в производство 12/1II 1963 г. Подписано к печати 10/VI 1963 г. Бумага 84×108¹/₃₂= 6 бум. л. 19,7 печ. л. Уч. – изд. л. 19,9. Изд. № 12/1440 Цена 1 р. 15 к. Зак. № 160

ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Москва, 1-й Рижский пер., 2

Московская типография № 8 Управления полиграфической промышленности Мосгорсовнархоза Москва, 1-й Рижский пер., 2