Текст книги "Дядя Икс"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Дядя или дедушка?

Обычно Виталий Афанасьевич звонил Кирилке в десять-одиннадцать утра. А на этот раз позвонил гораздо позже: давно Гордеевна накормила Кирилку обедом и ушла вместе с Патом.

– Как поживаешь, Кирилл? – бодро спросил Виталий Афанасьевич. – Уже ходишь в школу?

– Хожу, хожу. Дядя Виталий Афанасьевич, а вы увидели через стены, какая за-ме-ча-тель-ная новость у нас случилась?

– Я же тебе сказал, что вижу через стены иногда. А что за новость?

– Нянька нашлась! – закричал Кирилка. – Сама нашлась! С Патом!

– Пат? – удивился Виталий Афанасьевич. – Вы что, с ней в шахматы играете и она в пат попадает?

– Почему в шахматы? Почему в шахматы? Собака! Маленькая! Расчудесная! Так ее зовут.

– Вот оно что! Новость и верно хорошая. Нравится тебе новая нянюшка?

– Конечно! У нее же есть Пат! Одна мамина подруга боится, что эта Гордеевна вдруг чего-нибудь уворует. Совсем ведь с улицы…

Последние Кирилкины слова потонули в громовом хохоте Виталия Афанасьевича. Потом в трубке раздалось:

– Что же она уворует? Твои штаны?

– Они ей не налезут. И мамины платья тоже не налезут. Да ведь это же мамина Аллочка подумала, а она и не видела Пата! Мы-то с мамой так не думаем.

– Правильно. Ничего она не уворует, – твердо сказал Виталий Афанасьевич. – Как ее зовут, ты сказал?

– Вообще-то… Елоконда, кажется…

– Как? Как? Анаконда? Так ведь это такая огромная змея.

– Нет, нет, не змея, иначе. Ели… я забыл. Но она позволила называть себя просто Гордеевной. А Пат умеет подавать лапу!

– А не сердитая она, твоя новая няня?

– Немножко сердитая, но это ничего, у нее же…

– Есть Пат, я уже знаю. Ну что ж, ладненько…

– Дядя Виталий Афанасьевич, а я ей про вас рассказывал.

– Почему ты меня стал называть дядей? А не просто по имени-отчеству?

– Так как-то… само получается… – Называя «дядей», Кирилка почему-то чувствовал себя ближе к невидимому другу. – А как надо – дедушкой?

Трубка фыркнула.

– Нравится «дядей», называй «дядей». Так рассказывал, значит, про меня? А она что?

– Ничего не сказала. Так оно и было.

Играя с Патом, Кирилка ему пообещал:

– Вот уж расскажу ученому путешественнику, какой ты умный!

– Какому это ученому путешественнику ты собираешься хвастаться нашим Патом? – поинтересовалась Гордеевна.

– А я с одним путешественником знаком! – горделиво сказал Кирилка. – По телефону. Он везде, везде поездил. Вот не знаю, длинная ли у него борода или не очень. Он уже старый-старый. И очень веселый.

Гордеевна стояла с кухонным ножом в руке и остолбенело смотрела на Кирилку.

– И он даже с тиграми сражался. Вот! Я его люблю, – добавил Кирилка.

Гордеевна молча повернулась, отошла к кухонному столу и, не сказав ни слова, принялась чистить картошку.

Думать-то надо…

Недели полторы подряд Кирилка ходил в школу. И, по правде сказать, сиденье на уроках уже не казалось ему таким счастьем. Особенно – на математике.

На уроке математики нельзя даже шепнуть Петьке о том, какой Пат умный: не захотел есть вторую косточку и спрятал ее про запас в Кирилкин старый ботинок. Да что шепнуть! Думать о Пате и то нельзя. Начнешь думать про песий ум и зазеваешься. И уже не понимаешь, как решать задачу.

Вообще-то учительница им часто говорит:

– Думайте, дети, думайте!

Но не про Пата же она велит думать, а совсем про другое. Медленно и четко Валентина Федоровна читает вслух задачу:

– «Мальчик нарисовал десять флажков. Семь флажков он раскрасил…»

Если бы в задаче спрашивалось, сколько флажков мальчику осталось раскрасить! Ясное дело: три флажка. Так нет же! «На сколько больше флажков он раскрасил, чем ему осталось раскрасить?» Вот как заковыристо поставлен вопрос!

Кирилка вздыхает, вытягивает шею и заглядывает через плечо сидящей впереди Наташи Роговой.

В Наташиной тетрадке уже написано:

10 – 7 = 3.

Так ведь он так и подумал! Но Наташа сразу пишет на другой строчке:

7 – 3 = 4.

Почему?! Кирилка в смятении. А Наташа уже выводит:

«Ответ: на 4 флажка больше».

– Кирилл, иди к доске! – раздается голос Валентины Федоровны. – Я вижу, ты не совсем разобрался. Будем рассуждать вместе.

На доске висят картонные планки с прорезью, вроде кассы для букв, только без отделений. В прорези торчат десять белых флажков.

Учительница берет со стола семь красных флажков и заменяет ими семь белых.

– Видишь, мальчик уже раскрасил часть флажков, – говорит она. – Сколько ему осталось раскрасить?

– Три, – отвечает Кирилка.

Валентина Федоровна раздвигает в стороны белые и красные флажки, так что между ними образуется промежуток.

– Каких флажков больше? На сколько больше? Понял!

Кирилка записывает решение на доске и, успокоенный, возвращается на свое место.

А тут и звонок. Вместе с Петькой они выскакивают в коридор. Болтай о чем хочешь!

Надоеды

Из школы домой Кирилка всегда бежал со всех ног. Гордеевна строго-настрого велела ему нигде не задерживаться: ей надо накормить его обедом и при себе хоть на часок выпустить погулять. Вместе с Патом погулять? А вот тут – знак вопроса.

Кирилка и не задерживался: во весь дух мчался домой. Зато Петька задерживался чуть ли не каждый день.

Петька взбегал по Кирилкиной лестнице, тыкал пальцем в звонок, прежде чем Кирилка успевал вытянуть из кармана ключ, и врывался в квартиру раньше самого Кирилки.

– Здрасте, здрасте, – говорил он Гордеевне, сбрасывал с ног сапоги так, что они летели в разные стороны, в одних носках бежал к Пату, спавшему в комнате на подстилке, гладил его двумя руками и целовал в нос.

– В нос целовать нельзя! – ревниво говорил Кирилка. – Изнежишь собаку.

– В пальто в комнаты не влезают, – ворчала Гордеевна.

Все эти замечания не производили на Петьку никакого впечатления. Он считал, что раз они с Кирилкой в одной звездочке, значит, ему все можно.

При виде того, как Пат, повизгивая, лижет красным язычком Петькину щеку, у Кирилки на душе точно мышь легонько скреблась. Но Пат, лизнув проворного Петьку, кидался к Кирилке, и мышь сразу убегала.

Мальчики мыли руки в кухне над раковиной и садились за стол.

Сначала Петька непременно отказывался сесть за стол:

– Да ну, не надо. Я ведь в школе обедал.

– А обед на обед не палка на палку, – говорила Гордеевна.

Поломавшись, Петька усаживался. Украдкой они с Кирилкой пинались под столом ногами, от этого обед становился еще вкуснее.

Кончив есть, оба дружно говорили «спасибо», перемаргивались, и начиналось то, для чего, собственно говоря, Петька так сильно задерживался.

– Тетечка Гордеевна, – говорил Петька умильным тоном, – можно мы…

– Нет! – как ножиком отрезала Гордеевна, сразу догадавшись, о чем будет клянчить Петька.

Трудно начать, а продолжать уже легче. Кирилка присоединялся к Петьке:

– Ну, Гордеевна! Ну, миленькая! – Он терся головой о локоть Гордеевны.

– Ты мне котенка не изображай! – ворчала Гордеевна, мимоходом, совсем невзначай, погладив Кирилкину голову. – Надоеды!

Петька подступал к Гордеевне и бил себя кулаком в выпяченную грудь.

– Головой отвечаю!

– А голова твоя глупая мне совсем ни к чему, – говорила Гордеевна. – Что я буду с ней делать? Кабы еще двор из наших окон был виден… А то ведь не видать двора.

– А мы на канале, возле самой решетки, – предлагал Кирилка. – А вы на нас глядите!

– Только мне и дела, что у окна торчать! Уж на улицу-то нипочем не пущу.

Петька толкал Кирилку кулаком в бок, и оба бухались на колени у самых ног Гордеевны и простирали к ней руки.

Это Петька выдумал такой цирковой трюк, Кирилке ни за что бы в голову не пришло.

Увидев их на коленях в первый раз, Гордеевна отпрянула:

– Да вы что? Совсем ополоумели?

В другой раз сказала:

– Вот возьму да отстегаю ремешком. Клоуны!

– Стегайте! – проникновенно воскликнул Петька. – Только разрешите!

Гордеевна поглядела на них с любопытством:

– Можно подумать, что жизнь ваша от этого зависит…

– Зависит, зависит! – завопил Петька.

– Зависит! Зависит! – вторил Кирилка.

Гордеевна вздохнула, пробормотала задумчиво:

– Ну что ты будешь делать! – и сняла с гвоздя поводок. – Но из двора ни ногой! А ежели чего неладно будет, больше я с вами незнакома. И ты, Кир, меня только и видел, так и знай!

Один раз Гордеевна поддалась, а уж потом они часто кубарем катились по лестнице, Пат у Кирилки под мышкой – не ждать же, пока он сам проковыляет вниз на своих коротеньких ножках.

Во дворе они спускали Пата с поводка. Пат скакал, резвился, бегал кругами, гонялся за ребятами. К ним сбегались все, кто гулял во дворе. Кирилка с Петькой очень гордились Патом, позволяли его гладить лишь в виде особой милости. Кирилка понимал, что без Петьки ему вряд ли добиться этих прогулок, и прощал Петьке все его самоуправство: хватает, целует Пата, будто песик его больше, чем Кирилкин…

Племянник Вит

Говорливостью Гордеевна не отличалась. На вопросы Кирилкины отвечала, воспитывала их с Петькой: «Вилку держите в левой руке, а ножик в правой», «Не вытирайте пальцами нос, для этого платок существует», «Ногами так не размахивайте, когда на полу валяетесь, сокрушите что-нибудь. Боритесь по-человечески!» Но большею частью она молча и быстро занималась хозяйством: стряпала, мыла посуду, вытирала пыль, успевала постирать Кирилкины рубашки, что-то починить и заштопать. Не до разговоров ей было.

Но вот как-то, поглядев, как Кирилка пыхтит над примерами, Гордеевна сказала:

– А мой племяш, бывало, примеры, как семечки, щелкал, больше всего любил арифметику. Вот с русским у него случались нелады, иной раз таких ошибок насажает, что сам диву дается.

– Племяш? – Кирилка слушал о большим интересом. – У вас есть племянник?

– А как же! Водится у меня племянничек.

И вдруг Гордеевна разошлась. Минут десять, не меньше, рассказывала Кирилке про своего племянника. И озорник-то он, и растяпушка: то в лужу угодит, то свалится откуда-нибудь. Но добрый. И выдумщик: с ним не соскучишься.

– А как его зовут? – спросил Кирилка.

– Вит… – Гордеевна помешкала и закончила: – … тка. Витька, значит. А можно и просто Вит, почему же нет?

– Конечно, – согласился Кирилка. – А где он?

– Вырос уже. Ну, давай решай примеры. Это я так, к слову.

Кончив учить уроки, Кирилка спросил:

– А ваш племянник дрался, когда был школьником?

– Да уж не без этого, – охотно отозвалась Гордеевна. – Но вот уж рыбок он никогда не забывал накормить, такого за ним не водилось.

Покраснев, Кирилка побежал к аквариуму.

– Когда мать приходила усталая с работы, наш Вит никогда не шумел, – говорила Гордеевна, – всегда старался помочь да позаботиться. И нюни по пустякам не распускал. Если, например, свалится с подоконника и немножко разобьет колено.

Прочно поселился у них в квартире племянник Вит. Нередко Гордеевна пользовалась его именем.

Однажды придя из школы, Кирилка весело сообщил:

– А у нас Пахомова заболела. Еще вчера.

– Уроки ей отнесли? – поинтересовалась Гордеевна.

– Не знаю. Нет, не отнесли. Валентина Федоровна спросила: «Кто-нибудь отнес Кате уроки?» А все говорят: «Нет».

– Где живет эта Пахомова, знаешь?

– За углом живет, через два дома.

– Сейчас же отнеси ей уроки. Напиши на бумажке и отдай в дверь.

– Ну вот! Очень надо!

– А, ты так? Больному товарищу уроки отнести лень?

– Да она девчонка. И вовсе в другой звездочке.

– Все равно товарищ. Тебе приносили уроки, когда ты болел?

– Нет, не приносили. Мама Курочкиной матери вечером по телефону звонила.

– Не думала я, что у тебя никакой совести нет. Вот уж Вит никогда бы так не сделал. Он за товарищей горой стоял. Что-что, а совесть у Вита была.

– Как это я пойду?

– Как? Ногами. Стыд какой, товарищу больному уроки не отнести. Живо одевайся! Пиши на бумажке.

Насупившись, Кирилка написал на бумажке номера примеров и упражнений. Напялил пальто и затоптался у порога:

– Ой, неохота мне, не пойду…

– Пат, до чего же нам стыдно видеть такого мальчишку, верно? Наш Вит никогда бы так… Идем, Пат! Давай сюда, негодный Кир, бумажку с уроками и показывай нам дорогу!

Гордеевна проверила, выключены ли газ и электрический утюг, и они отправились втроем.

У двери Кати Пахомовой Гордеевна остановилась и подала Кирилке бумажку с уроками:

– Ну, звони!

– Ой! – сказал Кирилка. – Лучше вы…

– Сам отдашь! – строго сказала Гордеевна. – Я тебя подожду. – И, потянув за собой Пата, в одну секунду спустилась площадкой ниже.

Кирилка в нерешительности стоял перед дверью.

– Да ты никак трусишка? – возмущенно прогудела Гордеевна снизу. Пат негромко тявкнул – с упреком.

Кирилка стиснул зубы и нажал кнопку звонка.

Открыла седенькая старушка.

Кирилка протянул ей бумажку и хрипло пробормотал:

– Уроки Кате Пахомовой… Вот… принес!

Старушка всплеснула руками:

– Умник ты мой! Заходи, заходи!

Кирилка замотал головой:

– Мне… некогда… очень.

– Значит, тут написаны номера примеров и упражнений? – Старушка поднесла бумажку к глазам. – Ну, какой ты хороший мальчик! Выходит, мне теперь не надо никуда за уроками бежать. Вот спасибо-то! А Катюше уже лучше. Дня через два придет в школу. Спасибо тебе, мальчик, большое спасибо!

Весь красный от стыда, Кирилка пробормотал: «До свиданья!» – и ринулся по лестнице вниз.

Поглядев на него, Гордеевна усмехнулась:

– Не умер там? Вот и славно!

Она, конечно, слышала, как Катина бабушка благодарила Кирилку…

Куда он пропал?

Кирилке очень хотелось рассказать Виталию Афанасьевичу о племяннике Вите. Но не только о племяннике, а и о чем бы то ни было рассказать невидимому другу было трудно.

Звонил по телефону Виталий Афанасьевич теперь очень редко. Может, он просто не заставал Кирилку? Ведь Кирилка давно что-то не переохлаждался и по утрам ходил в школу. А потом каждый день гулял, то сам, то с Петькой.

– Мне путешественник не звонил? – вернувшись откуда-нибудь, спрашивал Кирилка Гордеевну.

И получал ответ:

– Никто тебе не звонил, ни путешественники, ни разбойники и никакие другие личности.

– Уехал, должно быть, – грустно говорил Кирилка.

– Все может быть, – соглашалась Гордеевна. – А и не уехал, так занят, гоняется, как последняя шавка…

На момент Кирилка оторопел: про почтенного путешественника Гордеевна говорит так неуважительно! Но потом сообразил, что она же его совсем не знает и голоса Виталия Афанасьевича никогда не слыхала, поэтому ей неважно, как о нем говорить.

Однажды голос Виталия Афанасьевича Гордеевна все-таки, очевидно, услышала: ведь подозвала Кирилку к телефону.

Взгромоздив к себе на колени Пата, Кирилка сидел в углу дивана и читал книжку. Краем уха он слышал, как зазвонил телефон, как Гордеевна сказала «алло», а потом спросила кого-то:

– Кастрюльки-то еще не все прожглись?

Ясно, со знакомой какой-то говорит. Кирилка перестал прислушиваться и был удивлен, когда Гордеевна вдруг его позвала:

– Кир, иди к телефону! Кажется, твой путешественник звонит.

Наверно, он не заметил, как Гордеевна кончила говорить со знакомой и снова позвонили. Торопливо Виталий Афанасьевич расспросил Кирилку, как он учится, не болел ли, как поживает Пат. Но и это было уже давно.

А каждый день что-нибудь да случалось.

То Пата пришлось выкупать после прогулки. Придя с улицы, Пат, к восхищению мальчиков, всегда сам становился на сырую тряпку у порога, чтобы ему вытерли лапы. А на этот раз песик, шлепая во дворе по лужам вслед за Петькой и Кирилкой, заляпал себе и лапы, и брюхо, и даже мордочку.

– Это что за безобразие? – воскликнула Гордеевна. – Больше с вами не пущу!

Налила в корыто теплой воды и вымыла Пата. Они с Петькой так радовались, так смеялись, глядя на Мокрого песика, что угрозу свою Гордеевна на другой день забыла.

То Сережа Великанов на уроке русского языка всех насмешил. У них была диктовка, но не простая. Учительница загадает загадку, а написать надо отгадку. Скажет Валентина Федоровна: «Дикая роза». А все пишут: «Шиповник». Скажет: «Густой частый лес», а все пишут: «Чаща».

Когда Валентина Федоровна продиктовала: «Лесной хищный пушной зверь рыжего цвета», надо было написать: «Лиса». А Сережа написал: «Лев», хотя лев, конечно, не пушной. И в наших лесах не водится.

От папы, кроме радиограмм, которые он присылал раз в десять дней, пришло сразу три письма. Полярная авиация почему-то не прилетала, а потом прилетела и сразу забрала много почты. Мама просто ликовала. Раз пятнадцать, наверно, она читала письма и без конца говорила Кирилке, что папа здоров, очень много работает, все время думает о них с Кирилкой и велит Кирилке не болеть и слушаться.

Чаще и горячее стало светить солнце, и Пашка-черепашка заметно оживилась. Только что лежала под батареей, глядишь, а она уже под стулом или возле дивана.

Надо было ходить осторожно, чтобы не наступить нечаянно на Пашку. Теперь-то уж об ней не забудешь. Да он бы все равно теперь не забыл. А ведь случалось такое. Вспоминать неохота…

Однажды Гордеевна спросила озабоченно:

– Послушай, Кир, ты не забываешь кормить свою черепаху? Когда ты в последний раз давал ей капусту?

– Кажется, вчера…

– Что-то я ее давно не видела. Где твоя Пашка?

Кирилка отыскал черепаху под батареей парового отопления. Забилась в самый уголок. Он вытащил ее и положил перед ней капусту.

Пашка впилась в капустные листья с жадностью, широко открытым ртом. Голодная какая! Кирилку бросило в жар: а когда он ее, правда, кормил в последний раз? Даже не вспомнить… Охладел он к своей Пашке: молчит все, передвигается тихонько по полу. То ли дело Пат – забавник, весельчак, умница! Вот Кирилка и возился с ним каждую свободную минуту. А Пашка…

Гордеевна тоже глядела, как Пашка ест капусту, и ворчала:

– Стыд какой! Разве старых друзей забывают?

Вот уж об этой истории Кирилке не очень-то хотелось рассказывать Виталию Афанасьевичу…

Так много было всяких событий, что Кирилка, случалось, подолгу не думал о своем невидимом друге. Потом опять вспоминал, скучал без него и говорил маме:

– Куда он уехал, как ты думаешь?

– Кто?

– Виталий Афанасьевич, конечно.

– Не знаю, Кирюша, не знаю, – рассеянно отвечала мама.

Сама она потеряла к Кирилкиному телефонному другу всякий интерес и не просила больше, чтобы Кирилка узнал его номер телефона: видно, расхотела ему звонить.

Дядя Икс

Часа в четыре дня Кирилка сидел за столом и решал примеры с иксами. Гордеевна и Пат уже ушли. В тетрадке было написано:

8–5 = Х; 8 – Х = 5.

Кирилка пялил глаза на второй пример: никак не мог сообразить, что же получится. В первом примере будет три.

А как решать второй?

Что такое вообще икс?

Как им Валентина Федоровна объясняла, когда они в самый первый раз написали эту не похожую на другие букву?

Ага, вспомнил! Икс – это неизвестное. Число, конечно. Но какое? Неизвестно. А может быть иксом не число, а что-нибудь другое? Например, зверь. Какой-то зверь бегает по лесу. А какой, неизвестно. Зверь Икс. Интересно. Или человек неизвестный… Тоже – Икс. Петька говорит, что и фильм такой есть: «Мистер Икс»…

В эту минуту зазвонил телефон. Кирилка побежал в переднюю, взял трубку и через секунду закричал:

– О-о! А-а! – От радости слова у него сразу не получились.

– Здравствуй, Кирилл. Как поживаешь?

– Хорошо поживаю. – И тут занятная мысль пришла Кирилке в голову. – Дядя Виталий Афанасьевич, – сказал он хитрым голосом. – А я знаю, кто вы!

– Вот как! – сказал Виталий Афанасьевич. – Откуда же ты узнал?

– Ниоткуда. Просто догадался. Вы – дядя Икс!

– Да ну? Это тебе мама, наверно, придумала.

– Почему мама? Она еще с работы не пришла. Я вот решаю примеры с иксами… А как решить восемь минус икс равно пять?

– А вы проходили, что такое уменьшаемое, вычитаемое и разность?

– Проходили.

– Икс в твоем примере вычитаемое. А как узнать вычитаемое? От уменьшаемого надо отнять разность.

– Три! Три! – закричал Кирилка. – Икс будет три. Я теперь вспомнил, как решать. Вот спасибо вам… дядя Икс! Вы опять уезжали?

– Не уезжал, а был очень-очень занят…

– Все наукой занимаетесь?

– Да, наукой. Безусловно.

– А какой наукой?

– Разной… Сейчас, сейчас, – сказал он кому-то в сторону. – Секундочку терпения! – И уже в трубку: – Видишь, брат, до чего некогда. Прямо, можно сказать, за рукава эта наука хватает. Будь здоров, постараюсь скоро позвонить.

Даже маленький кусочек того, что хотел, Кирилка не успел рассказать дяде Виталию Афанасьевичу – дяде Иксу.

Подлежащее против Пата

Сосульки на крышах подтаивали. С их острых кончиков, сверкая на солнце, падали крупные капли. В водосточных трубах внезапно и восхитительно грохотало. Прохожие испуганно отскакивали, а на тротуар вываливались из труб глыбы льда.

По дороге в школу Кирилке очень посчастливилось. Что-то блеснуло у него под ногами. Кирилка нагнулся и поднял кусочек синего стекла. Вот это удача, так удача!

На первом же уроке Кирилка вынул стеклышко из кармана брюк и посмотрел в него.

Все вокруг преобразилось. За окном надвигалась гроза: синие тучи заволокли потемневшее небо. На синей стене класса таблички со слогами «жи» и «ши» выделялись совсем плохо – ничего не стоило их забыть.

Синяя учительница стояла за учительским столом… Синяя Света Курочкина писала синим мелом на доске, похожей на черное с синим отливом озеро. А у Петьки Баркова был совершенно синий нос.

Кирилка не выдержал и тихонько фыркнул.

Валентина Федоровна обернулась:

– Кирилл Дроздов, по-моему ты занят чем-то посторонним.

Но стеклышко она не заметила: Кирилка поспешно спрятал его в карман.

Слушать ему было трудно, потому что Петька зудел, как комар, ныл в самое Кирилкино ухо:

– Дай! Дай! Дай! На секундочку!

Он-то заметил чудесное стеклышко.

Но Кирилка не дал. Не от жадности, а из боязни, что Петька, увидев, как все становится синим, громко вскрикнет от удивления. Валентина Федоровна заметит стеклышко и отберет его.

Уже не синяя, а самая обыкновенная Курочка села на свое место, Валентина Федоровна написала на доске такие слова: «страна день Международный вчера Советская отмечала женский».

– Я написала слова не по порядку, – сказала она. – А вы расставьте их правильно, чтобы вышло предложение.

По очереди ребята предлагали, как надо сказать, как поменять слова местами. И у них вышло предложение, понятное и хорошее. Валентина Федоровна написала его на доске:

«Вчера Советская страна отмечала Международный женский день».

Да, это правда: вчера было Восьмое марта. Мама пришла с работы совсем рано, еще и Гордеевна не ушла. Впрочем, она теперь нередко остается у них до самого маминого прихода. И Гордеевна напекла сладких пирожков. А мама купила конфет. И подарила Гордеевне материю на платье. А Гордеевна тоже подарила маме материю на летнее Платье и флакон духов. Очень было смешно, когда они подали друг другу свертки и развернули их. А там и там – материя. Кирилка хохотал. А Пат улыбался. Морщил нос и высовывал кончик языка, это у него такая улыбка.

Свои поздравительные картинки Кирилка поднес еще утром. Маме отдал в руки, а Гордеевне положил посреди кухонного стола, чтобы сразу заметила. Маме он нарисовал скалистый остров, на скалах написал, чтобы никто не сомневался: «Новая Земля». А Гордеевне нарисовал портрет Пата. Не совсем-то похоже, но догадаться можно.

Еще до прихода мамы случилась неожиданность.

По обыкновению, Петька задержался после школы. Но только на одну минуту. Вот в эту минуту он и совершил неожиданный поступок.

Порылся в ранце, крикнул Кирилке: «Не гляди!» Что-то вытащил и спрятал за спину. Держа руку за спиной, Петька встал перед Гордеевной по стойке «смирно». Выбросил из-за спины руку и подал Гордеевне свернутый в трубочку лист из тетради по рисованию. Бумажный рулончик был в трех местах залеплен пластилиновыми печатями. Не просто лепешками из пластилина, а именно печатями. Пятачковыми. На каждой печати со всеми цифрами и буквами выделялся пятачок.

– Дорогая Кирилкина няня! – торжественно сказал Петька. – Поздравляю вас с женским праздником!

– Спасибо, милый, – сказала Гордеевна. – Вот спасибо-то! Только ты уж свои печати сам отлепи, пожалуйста. А то у меня руки в тесте.

Печати живенько отлепил Кирилка. На бумаге были выведены разными цветными карандашами такие слова:

«Дорогая (красным карандашом) Гордеевна (синим карандашом), желаю (желтым карандашом) Вам (красным карандашом) долгих лет в труде и личной жизни (все эти слова были синие)». Подпись же «Петр Барков» была ярко-оранжевая. Как видно, Петька подписался сперва желтым, а сверху закрасил красным.

От такой красоты Кирилка дрогнул, стало немножко завидно, главное, что Петька догадался налепить такие прекрасные пятачковые печати. И невольно он почувствовал к Петьке уважение.

Гордеевна уговаривала Петьку обождать:

– Совсем скоро пирожки поспеют.

Но Петька убежал с большим краснобоким яблоком в руке. Его мать обещала рано вернуться с работы.

А Петькина мама возвращалась рано, может, всего раза три в год.

Что вчера было Восьмое марта, мамин праздник, отлично помнили все первоклассники.

– А где в этом предложении подлежащее? – спросила Валентина Федоровна. – Кирилл, скажи ты!

Кирилка встал и весело произнес:

– Женский!

Поднялось сразу много рук.

– Почему ты так думаешь? – спросила Валентина Федоровна.

– Подлежащее – это основное, ну, самое главное слово. А тут… главное, что праздник был… женский… – Последние слова Кирилка проговорил неуверенно: вон как ребята тянут руки, видно, хотят его поправить.

– Но ведь подлежащее отвечает на вопросы «кто?» и «что?», – сказала учительница. – А на какой вопрос отвечает «женский»?

Так и есть, он ошибся: подлежащим оказалась «страна», а совсем не «женский». Валентина Федоровна поглядела на Кирилку с огорчением:

– Весь урок ты плохо слушаешь, Кирилл. И за домашнее задание тебе двойка. Три грубых ошибки. Что-то ты у нас в последние дни разболтался. Очень печально.

Дома, сразу после обеда, Кирилка озабоченно разложил на письменном столе тетрадки. Даже на улицу с Патом не попросился. Лучше уж сразу отделаться от уроков. А если не успеет погулять, то пойдет провожать Пата и Гордеевну до трамвайной остановки.

– Что это на тебя сегодня усердие напало? – Гордеевна заглянула через Кирилкино плечо в тетрадку и спросила насмешливо: – А корь под кустом растет? Или коклюш?

Кирилка рассмеялся:

– Это болезни!

– А почему же грипп у тебя растет под кустом? Да еще с одним «п». Какое проверочное слово, ну-ка?

– Грибы.

– Вот именно. Будешь грипп под кустом выращивать, живо двойку получишь.

Кирилка вздохнул.

– Уже получил. И с подлежащим не так… Я думал: женский, а не женский вовсе…

– Вот оно что! – протянула Гордеевна. – Тот-то я вижу, ты хмурый явился. – Подумала и сказала: – Если еще двоек нахватаешь, я Пата не приведу. Пусть дома с тоски воет.

Кирилка заплакал. Пат подошел к его стулу, поднял голову, тявкнул, мол, чего ты? Кирилка бросил ручку, слез со стула, сел возле Пата на корточки, обхватил его за шею и заревел пуще.

– О господи! – с досадой пробормотала Гордеевна. – Как нарочно, мне сегодня ни на секунду опоздать нельзя. Да не обливай ты его слезами, не навеки прощаешься!

О провожании до трамвая Кирилка и заикнуться не успел: Гордеевна вихрем умчалась. И Пата уволокла.

Глотая слезы, Кирилка взял в скобки написанное и написал упражнение заново. Так велит делать Валентина Федоровна, если намазал или неверно сделал.

Тихо, как тихо! Впору дожидаться, как бывало, чтобы мышь скреблась. Тоска затопила Кирилкино сердце. Наверное, Гордеевна только грозится, что Пата не приведет. Но ведь Кирилка прежде двоек не получал, даже когда пропускал много…

Зазвонил телефон. Мама, конечно! Придется ей сказать про двойку и про то, что он разболтался. Неприятно.

– Послушай, Кирилл, – раздался необычно серьезный голос Виталия Афанасьевича. – Со мной случалось иногда. Ты помнишь, что это значит?

– Через стенки? Да? – взволнованно спросил Кирилка.

– Да-да. И я увидел через стенки, что ты сидишь и ревешь. И что вообще у тебя подлежащее против Пата.

– Как это? – не понял Кирилка.

– Ну, противниками стали, столкнулись их интересы.

– Потому что она сказала, Гордеевна… – Кирилка всхлипнул.

– А мужчины носом не хлюпают. Двойку исправишь. Главное, не унывай! И помни, что я с тобой! Хоть и через стенки. Но это не так уж важно. Ну, что, полегчало тебе?

– Ага! – У Кирилки и правда тоска куда-то девалась.

– Выше голову, сын радиста!

– Есть выше голову! – повеселевшим голосом ответил Кирилка.