Текст книги "Нагая мишень (СИ)"

Автор книги: Адам Вишневский-Снерг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Адам Вишневский– Снерг
Нагая мишень

Террорист

Про террористов я знал столько же, что и все; слишком многое, чтобы спать в самолете. Я предпочитал читать о них в прессе, чем быть свидетелем их деятельности. Пассажиром я был предусмотрительным, поэтому, если бы в аэропорту предвидел, что рядом со мной сядет этот необычный человек, то полетел бы на другом самолете. Но тогда бы я не узнал тайны Крыши Мира, и в рамках одной жизни не узнал бы, чем по сути своей является смерть.

Поначалу мой сосед вел себя совершенно обычно: он вел себя свободно, шутил и легко знакомился с другими. Когда при случае обмена мнениями относительно степеней амбициозности я спросил его, как он видит собственное будущее и является ли оптимистом, тот легко бросил: «Каждая прачка носит в ранце кальсоны Наполеона». Он был непосредственным, и охотно рассказывал о себе, при этом – с иронией. После обеда он купил бутылку виски. За выпивкой мы разговорились о самоубийцах.

– В соответствии с принципами копытологии, то есть науки подходящего поведения в обществе, я обязан, наконец, представиться, – сказал он после четвертого стаканчика.

Звали его Нузаном (он не объяснил, то ли это его имя, то ли фамилия), и ему исполнился тридцать один год. Я же ответил, что мне на семь лет больше. Со скоростью, к которой меня склоняла действовать свобода его вопросов в беседе на личные темы, я выдал ему и остальные свои персональные данные. Но он так и не сказал, где он проживает и чем занимается. Вместо этого, он признал, что на самолете летит впервые в жизни, когда же я попытался похвастаться количеством часов, проведенных в воздухе, он прибавил со странным выражением в глазах: «И в последний».

– Откуда такая уверенность? – спросил я.

Нузан украдкой осмотрелся, мина при этом у него была серьезная.

– Потому что через несколько минут я здесь умру, – шепнул он мне на ухо.

Так мы познакомились. И наверняка это знакомство и завершилось бы этим таинственным анонсом, если бы я занимал кресло справа от Нузана. Но по случаю я сидел как раз слева от него, что в критический момент оказалось весьма существенным. Благодаря этому не заслуживающему внимания факту, наше знакомство продолжилось на множество весьма необычных дней.

Но что можно сказать человеку, практически чужому, но наверняка физически здоровому, когда после пары рюмочек спиртного и после часа спокойного полета на высоте десяти километров он вдруг склоняется к уху случайного знакомого, чтобы шепнуть: «Через несколько минут я здесь умру!». Дружественная атмосфера нашей беседы обязывала меня проявить заинтересованную реакцию. Но после такого мрачного заявления я мог подозревать, что попал на время измышлений некоего безумца-психопата.

По всей видимости, я не был хорошим психологом: пробормотал что-то, не слишком осмысленное, что не было ни вопросом, ни утешением. Слыша это, мой странный сосед положил палец на губах. У него была смуглая кожа южанина, черные, довольно длинные волосы и темно-карие глаза. Он смотрел на меня, не отводя взгляда, и несколько раз покачал головой, как бы желая сказать: «Друг мой, речь здесь идет о чем-то ином». Эта его мина мне никак не нравилась: сконцентрированная, чуть ли не угрожающая в своей решительности. Я пожал плечами и выглянул в иллюминатор.

Монотонный шум двигателей реактивного самолета действовал усыпляюще. В верхней части пространства за иллюминатором расстилалось чистое небо. Его цвет был значительно темнее синевы, которую мы наблюдаем с земной поверхности. Глядя в глубины этого неба, я представлял себе последовательные изменения его окраски от лазури, через темную синеву до черноты, на фоне которой космонавты днем рассматривают звезды. Я прекрасно запомнил эту довольно банальную картину: далеко внизу клубились снежно белые облака. Кумулусы, словно вулканирующие айсберги вздымались над головокружительной пропастью под крылом самолета. Земли совершенно не было видно, а все облака слепили в резком сиянии южного солнца.

Когда я оторвал щеку от стекла, Нузан подозвал стюардессу. Что-то он ей сказал, чего я не расслышал. Затем повторил, но еще тише. Под аккомпанемент грохота двигателей стюардесса вежливо улыбнулась моему соседу. Чтобы понять услышанное, ей пришлось склониться над ним, и вот тут резкая тень обезобразила черты ее лица. Она даже заслонилась руками.

Эта ее реакция настолько заинтриговала меня, что я положил подбородок на плече предполагаемого психопата, так я надеялся увидеть, что же стало причиной замешательства. В тот же самый момент я услышал его ледяной шепот:

– Так как, видала уже такую игрушку?

Револьвер лежал под правой рукой на коленях террориста. Еще раз он отвернул полу пиджака и большим пальцем левой руки, в которой держал конец провода в красной изоляции, указал в область нагрудного кармана, где прятал нечто, чего мне с моего места не было видно.

Бомба! – промелькнула мысль. Иногда сердце делается чужим, отвратительным и как бы замкнутым в грудной клетке зверем, который с яростью плененного маленького чудовища разрывает и пожирает все внутренности. Я не мог поверить! Столько раз я узнавал про покушения, совершаемые где-то в отдаленном, то есть, едва реальном свете, что мысль о непосредственной – личной – угрозе никак не желала протиснуться в моей голове через сформированный средствами массовой коммуникации образ действительности, объективно грозный, но с индивидуальной точки зрения – пропитанный неисправимым оптимизмом и до бесконечности безопасный.

Я видел только спину Нузана и не заметил, к какому запалу шел провод в красной изоляции; во всяком случае, при виде взрывчатки, которую контрольные службы аэропорта прошляпили, стюардесса побледнела. Она подняла руки ко рту, как бы желая подавить испуганный вскрик. Видимо, она закончила какие-то пиротехнические курсы и могла отличить настоящую бомбу от муляжа. Когда она попыталась поднять голову, террорист грубо схватил ее за волосы.

– Спокойно! – шепнул он. – Только не вызывай панику в самолете. Она мне никак не нужна, а вам только навредит. Если пилот выполнит мои требования, ни у кого даже волосок с головы не упадет. Я погибну так или иначе, но вы умирать не обязаны.

– Чего вы хотите?

– Прежде, чем случится несчастье, беги в кабину пилотов. Отнеси капитану записку с моими требованиями. Если в течение четверти часа пилот не исполнит моего приказа, я взорву заряд.

– Чего вы добиваетесь?

– Не твое дело. Достаточно, если пилот будет знать.

– Мы приземлимся там, где только вы захотите, – предложила стюардесса от имени экипажа.

– Естественно, – с облегчением прибавил я.

– Идиоты! – прошипел тот сквозь сжатые зубы. При этом он послал мне взгляд, способный убить. – Приземляйтесь себе хоть на конце света. Мне на это наплевать, потому что я выхожу сейчас.

На лице стюардессы появилась глупая мина.

– Здесь?

– Нет. – Он указал наверх. – Там. – И повел взглядом на потолок.

– Самолет непроницаемый, – робко заметила стюардесса.

Тот лишь посмеялся над ее наивностью, после чего сунул ей в руку листок, заполненный печатными буквами, и подтолкнул девушку в направлении кабины экипажа.

Пассажиры заканчивали обедать. Они сидели мирно, поскольку наша тихая беседа никого не обеспокоила. Стюардесса шла мимо рядов кресел. По пути она заглядывала в листок, несколько раз оглядывалась, затем развернулась и подошла к террористу. Она мялась, на глазах были видны слезы.

– А может вам дать успокоительное? У меня в аптечке есть замечательные…

– А ну марш к капитану! – отогнал ее тот.

Девушка отправилась неуверенным шагом. Она уже прошла половину длины туристического салона, как он вежливо позвал:

– Простите, можно вас снова на минутку?

Стюардесса возвратилась еще раз.

– Мы так и продолжаем лететь на высоте десяти тысяч ста метров?

Та вздрогнула, будто эти слова были ядовитой змеей. Нузан повторил вопрос.

– Да…

– Точно?

– Ну, думаю, что так…

– Для уверенности повторю то, чего я требую. – Он глубоко вздохнул. – Пилот должен поднять машину на два километра выше. Мне нужно, чтобы он летел на высоте двенадцати тысяч ста метров. Понятно?

– Но в каком направлении?

– Это безразлично. Направления он может и не менять, только высоту.

Не снимая пальца со спускного механизма бомбы, он вырвал листок из руки стюардессы и толстым фломастером обвел цифры: «12.100 метров».

– По-моему, это выполнимо, – вмешался я. – А что будет потом?

– Если капитан неправильно оценит высоту, я взорву самолет.

– А если он оценит ее правильно?

– Тогда через секунду он сможет возвратиться на предыдущую высоту и продолжать рейс в соответствии с проложенным курсом.

Стюардесса исчезла за дверью штурманского отсека. Безумец глядел прямо перед собой. Я не смел заговорить с ним, ведь любое замечание могло вызвать совершенно непредвиденную реакцию. Впрочем, наша судьба сейчас лежала в руках пилота, сжимающих штурвал.

Самолет летел без явных сотрясений, по отношению к дальним облакам, он, казалось, просто висел в пространстве. После нескольких минут неуверенности я почувствовал, что машина начинает подъем. При этом я не отрывал глаз от иллюминатора. Мне показалось, будто двигатели воют громче: над обычным шумом доминировал высокий, беспокоящий тон.

Сумасшедший не подавал признаков жизни. «Сейчас я вырву у него эту чертову бомбу», подумал я, уже приняв решение, как тут в динамиках прозвучал голос стюардессы:

– Мы летим на высоте двенадцати тысяч ста метров. Температура за…

На крыше мира

Бывает, что два десятка лет, отмеренные циклами пустоты будничного существования, значат в жизни меньше, чем остановленная на бегу и сжатая до последнего секунда, о которую, под влиянием гигантского напряжения в ускоренном течении времени – словно о плотину на пути судьбы – разбивается беспомощное людское сознание, и которая градом острых осколков, во сне и наяву, засыпает часы оставшейся части жизни.

Именно такую, чрезвычайно долгую секунду начали отмерять бортовые часы самолета, начиная с момента, когда после слова «за», сказанного стюардессой, я резко повернул лицо в сторону безумного террориста. В первое же мгновение я увидел револьвер на высоте уха своего соседа, который приложил ствол к своему правому виску, а во второе – осознавая тот факт, что линия выстрела за пределами его головы проходит прямиком через мой лоб, я подумал: «хана!», в третье же – быстрым наклоном туловища попытался убрать голову, но уже отметил движение пальца на курке, и уже в самое последнее мгновение той – неимоверно долгой секунды, салон самолета исчез, его же место заняла леденистое, залитое солнечным светом пространство, в котором – род обширной синевой неба и сразу же над гладким зеркалом безбрежного океана – рядом со мной с громадной скоростью мчалось еще одно обнаженное людское тело.

Самолет куда-то исчез; еще какое-то мгновение – оба без одежды – мы находились в тех же самых позах, словно бы наши тела, застывшие в сидячем положении и подвешенные в пустоте, ожидали возвращения отсутствующих кресел: он держал сжатые пальцы у своего виска, а я – склоняясь над ним – искал рукой то место на лбу, куда попала пуля.

А затем удар вихря выбил нас из равновесия. Кувыркаясь, я заметил огромный диск, который всплыл из океана и с невероятной скоростью помчался на встречу с нами. Едва я успел вздохнуть и понять, насколько же ледяной и разреженный воздух на такой высоте, как летающий диск догнал нас и быстро втянул в свои теплые внутренности.

В средину мы попали через отверстие, которое тут же за нами закрылось. Загадочное транспортное средство летело без экипажа, но в пространстве маневрировал настолько четко, словно бы его перемещениями дистанционно управляла некая крупная станция. В момент торможения сила инерции прижала нас к стенке, выложенной каким-то эластичным материалом.

Самоубийца улыбнулся мне. Он сказал: «Простите», после чего заговорщически подмигнул. У меня звенели в ушах какие-то его слова, но я был ошеломлен и в суматохе ничего не понимал; прошло еще несколько минут, прежде чем смысл той смерти и новой жизни очень медленно стал до меня доходить, и прежде чем я сам понял, что словом «простите» Нузан замял неумышленное убийство.

Диск поднялся над океанской поверхностью. От зеркала воды его отделяла безбрежная прозрачная плита. Мы приземлились на ней, в каком-то мелком углублении. На указателе рядом с нами загорелась надпись, повторенная на четырех языках: «Запрещается покидать кабину до прибытия спасательной группы».

Нузан не обратил на предупреждение ни малейшего внимания: он взял из кучи два легких одеяла, нажал на кнопку у лаза и смело выскочил через отверстие в полу. Следуя его примеру, я очутился на два метра ниже – на твердой темно-синей плоскости, которая сверху – сквозь прозрачное стекло – походила на поверхность воды. Плоскость же эта была огромнейшая. Ее границ я не видел: она сияла в блеске солнца под безукоризненно чистым лазурным небом и растягивалась во всех направлениях, повсюду одинаково гладкая – вплоть до далекого горизонта.

Только эта поднебесная терраса не была абсолютно пустой: то тут, то там, на приличных расстояниях на ней, словно призраки, появлялись и исчезали странным образом одетые людские фигуры. Они выскакивали из размещенных на поверхности отверстий, и уже через несколько шагов расплывались в пространстве.

Мы стояли в тени, отбрасываемой на террасу висящей над нашими головами «летающей тарелкой». В тени было прохладно. Нузан взял одеяло и плотно закутался в него. Подавая мне второе одеяло, он указал на дно таинственного летательного аппарата:

– Я ничем не рисковал… – затем вздрогнул, глянул вдаль, выскочил из тени и, засмотревшись в какую-то точку на трассе, быстро направился прочь от диска. Идя, он внимательно всматривался в плоскость под ногами, словно чего-то на ней искал. – Я ничем не рисковал, повторил он, когда я приблизился. – Все пошло как по маслу, хотя, в случае крупных катастроф, кареты скорой внешней помощи срабатывают не в такой степени, как системы скорой внутренней помощи. В прошлом году после взрыва самолета на высоте тринадцати километров всех пассажиров выловить им не удалось.

Мы шли между двумя линиями, нарисованными на плоскости, которую с двух сторон покрывали какие-то изображения.

Нузан остановился.

– Занято, – шепнул он тихо, как бы самому себе. – Сволочи, лезут в каждую щелку, словно муравьи. Девяносто каналов в блоке, и все забитые! – Он огляделся по сторонам. – Может туда…

Я же не мог издать ни звука.

– Идея была замечательная, – продолжил он и потянул меня за уголок одеяла. Затем склонился над рядом полей, заполненных непонятными знаками, и перешел на другую сторону обозначенной линиями пешеходной дорожки. – Вот только я не учел твоей компании. Но что же, так случилось! Теперь уже, если ты только ничего не имеешь против…

– Где мы? – только сейчас удалось спросить мне.

– Ты что, и вправду не знаешь?

– Нет.

– Погоди.

Нузан шел по краю большого круга. Внутренняя его часть была заполнена лабиринтом геометрических фигур, на которых светились числа, состоящие из множества цифр. Те гасли, как только он проходил мимо распланированных на площадке участков.

– Здесь тоже занято, – буркнул он себе под нос.

– Так где же? – повторил я.

– На Крыше Мира, – безразличным тоном ответил тот. – Что, никогда здесь не был?

– На крыше?

Нузан пожал плечами. Мои вопросы ему явно мешали и были скучны. Вот он склонился над светло-зеленым прямоугольником. Какое-то время Нузан внимательно осматривал его, словно изучал план города. Не отрывая пальца от чертежа, он рассеянным голосом подтвердил:

– Мы на Крыше Мира.

– Но что это такое?

– Так называется внешняя оболочка, которая на высоте двенадцати километров окружает весь земной шар.

– Окружает всю Землю?

– Ну, возможно правильнее было сказать: покрывает ее. Потому что все участки суши и моря тесно застроены до самой высоты в двенадцать километров. Так что сейчас мы находимся на самом высоком этаже здания, которое покрывает всю планету.

Я отступил.

– Как же это?

– Стой! – крикнул он.

Я почувствовал на спине удар бичом и дрожь, словно попал под провода высокого напряжения.

– Ни шагу назад! – Нузан обошел соседний сектор и подал мне руку. – Ну, блин, растяпа. За тобой как за ребенком ходить нужно. Эту линию пересекать нельзя. Ясно?

Удар невидимого препятствия свалил меня на колени. Неподалеку от нас засветился оранжевый треугольник. Чуть поближе, за шахматной доской фиолетовых прямоугольников, из круглого отверстия в террасе появился какой-то мужчина. Он стоял спиной к нам.

Нузан поднес палец к губам.

– Вскакиваем в его канал, – шепнул он мне на ухо. – Если мужик будет возбухать, вытолкнем. Пошел!

Я сорвался с места и послушно побежал за Нузаном в направлении треугольного поля. Но перед тем как мы туда добрались, мужчина нас опередил: он вступил на зеленый номер и исчез. Мой необычный товарищ еще раз склонился над рисунками, покрывающими поверхность террасы. Возле летучего диска крутились люди, одетые в белые халаты. Один из них глядел в нашу сторону, второй – обращаясь к нему, горячечно жестикулировал.

– Эй, вы там, остановитесь! – закричал первый. – Кто вам разрешал выходить из кареты?

Я хотел было вернуться к диску, но Нузан схватил меня за руку и потянул в противоположном направлении.

– Только не спорь с ними, – предупредил он меня. – Сейчас нам нельзя терять ни минуты. Надо выбирать все, что угодно. Может сюда… – остановился он. – Семьдесят восьмой канал свободен. Нужно рискнуть. Осторожно!

Через красную линию он провел меня вовнутрь небольшого квадрата, поверхность которого заполняли непонятные знаки. Еще пару секунд я видел вокруг себя безбрежную плоскость Крыши Мира. И тут же ее место заменила совершенно иная, удивительная картина.

Призраки стереона

Солнечный день сменила ночь. Из темноты проявились сотни освещенных прожекторами лиц. Я услышал гул и аплодисменты заполненного до краев зрительного зала. Собравшиеся под куполом люди скандировали наши имена:

– Ну – зан! Кейз! Су – ха – ри!

Мы стояли посреди громадного амфитеатра, в самом видном месте, в котором концентрировались все световые лучи. Округлую сцену рядом занимал оркестр. Дирижер склонился в низком поклоне. На отдельном помосте в танцевальном ритме вихлялась группа девушек, повторявших какой-то припев.

В лучах цветных прожекторов костюмы солистов выглядели столь же эффектно, как и внутреннее убранство зала: стоящая между нами девушка была одета в длинное вишневое платье, на нас же были ослепительно белые брюки и серебристые жилеты на черных, словно сажа, рубашках. В руках мы все держали гитары.

Когда уровень шума достиг кульминационной точки, из тоннеля, ведущего на сцену, вышла пара конферансье. Женщина послала зрителям улыбку, ее партнер поднес к губам микрофон.

С первого ряда донесся громкий голос:

– Сыграйте нам еще раз, милые «То тут, то тамы»!

– Мы просим прощения у зрителей, – ответил на это мужчина-конферансье, – к сожалению, группа «То тут, то там», сегодня петь уже не будет.

– Ну – зан! Кейз! Су – ха – ри! – скандировала толпа. – «То тут, то там»!!!

– Прошу минуточку внимания!

Зал заполнили свисты. Большинство из собравшихся было молодыми людьми. Парни вскакивали на сидения стульев, орали или топали ногами; девчонки-подростки пронзительно визжали. Лишь через пару минут подкрепленная мощными динамиками вежливая просьба утихомириться несколько остудила запал безумствующей аудитории. Пара ведущих вернулась к неблагодарной роли стражей порядка. Теперь уже мужчина вежливо улыбался, в то время как его помощница пыталась пробиться к рассудку непоколебимых фанов:

– Вы же прекрасно знаете, что правила фестиваля не предусматривают возможность выступления на бис в конкурсный день. Мы не можем делать исключения даже для самых больших любимцев публики.

Когда конферансье объявлял выступление следующей группы, Кейз (ибо именно так – согласно скандируемым толпой крикам – звалась стоящая между нами девушка) поклонилась в последний раз и спустилась со сцены в туннель, ведущий на зады амфитеатра. Нузан вприпрыжку последовал за ней, мина у него была совершенно веселая. Идя за ним, я оставил гитару в уголке темного коридора, при этом вздохнул с облегчением, поскольку, хотя инструмент совершенно не мешал мне кланяться перед телевизионными камерами, расставленными по всему залу, если бы дошло до бисирования, я бы понятия не имел, как за него держаться.

– Ребята, – обратилась к нам Кейз, когда мы впихнулись за ней в раздевалку, уже занятую другим, ожидавшим своего выступления ансамблем. – Ночной Лондон – это сказка! Прошвырнемся?

В комнату заглянул какой-то чернокожий тип.

– Очень-очень нужна великий господина Нузан и великий господина Сухари! – сообщил он, перекрикивая распевавшихся певцов.

Ударник застонал над своими бочками и дал знак другим перестать играть.

– Чего там?

– Моя господина, фестивальный режиссер, иметь бизнес и просить ваша в своя кабинет. Там быть большой деньги, ах, какой большой деньги!

– А в город? – напомнила Кейз. – Хочу посмотреть его с вами.

Нузан поцеловал ее в лоб.

– Натягивай портки, малышка, и не бери дурного в голову. Выставим этому режиссеру наши условия и минуты через три заскочим за тобой.

Негр провел нас в другое крыло здания. По дороге он молчал. В какой-то момент толкнул какие-то двери, за которыми царила темнота.

– Пожалуйста, заходите, просим, – указал он в темноту. – Тут лампа сделать бабах. – Он стукнул в притолоку двери. – Ваша подождать один моментик, а я полетел за свой хозяин, а он прибежать скоро, ой как быстро! Он потирать руки, так как нюхать бизнес и большие деньги!

– Держи! – Нузан сунул в руку негра найденный в кармане доллар. – Мы дадим ему заработать!

Он похлопал по плечу нашего проводника и первым переступил порог. Разыскивая на стене выключатель, мне показалось, будто в комнате находятся какие-то люди. В воздухе висел дым от сгоревшей марихуаны – этот характерный запах чувствовался очень хорошо. Еще я увидел жар папиросы и услышал шепот: мужской голос приказывал сохранять тишину, кто-то еще говорил по-итальянски, что заставило меня задуматься, поскольку до сих пор звучал исключительно английский.

Вдруг хлопнула дверь. Кто-то заблокировал ручку со стороны коридора. Я столкнулся с блуждавшим в темноте Нузаном.

– Это ловушка, – шепнул ему я.

И в тот же самый миг я почувствовал на плечах несколько пар рук, которые потащили меня в глубину комнаты и повалили на пол. Чья-то костистая ладонь закрыла мне рот. Я слышал итальянские ругательства, звон бьющегося стекла, грохот валящихся стульев и звуки возни с места, где Нузан боролся с другими нападавшими.

Самым паршивым был укол иглы: я почувствовал его на предплечье руки, прижатой к полу коленями одного из противников. Он перепугал меня гораздо сильнее, чем удар ножом. Но после нескольких ускоренных ударов сердца тело залила волна приятной расслабленности.