Текст книги "Второпях во тьму (СИ)"

Автор книги: Адам Нэвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

            Свадьба  проходила на складе домика "Морских скаутов", где пахло трюмом, и где  через считанные минуты Луи познакомилась с кем-то еще: с лысым толстяком,  который почти все время плотоядно пялился на нее, а на меня бросал насмешливые  взгляды. Она опять очень старалась потерять меня в толпе, и хотя там было полно  народу, желающего постегать жениха кожаными ремнями, я не сводил с нее глаз. На  свадебном завтраке я увидел, как толстяк угощает ее чипсами, которые обычно  идут с пакетиком соли в упаковке. Толстяк не был женат, и не состоял в  "Движении", поэтому я был шокирован тем фактом, что на подобное  мероприятие пустили одинокого мужчину. В какой-то момент, выпав из поля зрения  Луи, я даже заметил, как она сунула толстяку номер нашего телефона. Всем  остальным женщинам было жаль меня.

            После  свадьбы в домике "Морских скаутов" я почти не узнавал Луи. Целыми  днями она пребывала в приподнятом настроении, а меня будто не замечала. А  затем, заметив, наконец, мое присутствие, разозлилась, поскольку я явно мешал  ей воспользоваться очередной возможностью.

            Толстяк  даже подошел ко мне на улице, когда я вышел за покупками, и заговорил со мной.  Сказал, что мне лучше оставить Луи в покое, поскольку наши отношения уже  умерли, а он намерен жениться на ней через несколько недель.

            "Вы  так считаете?" – спросил я, на что он влепил мне пощечину.

            После  инцидента с толстяком я три дня просидел, скорчившись, под кухонным столом,  после чего вылез и облачился в одежду Луи, отчего у меня закружилась голова.   Когда я наложил себе на веки тени, у меня едва не подогнулись колени. Но мне  все равно удалось выйти из дома с утра пораньше и нанести визит толстяку. Луи  выбежала за мной на улицу, крича: "Не трогай его! Не трогай моего  Ричи!" Когда некоторые соседи начали выглядывать из окон, она, рыдая, вернулась  в дом.

            Отлично  понимая, что Луи запрещено пытаться заводить знакомство с новым партнером без  моего согласия на развод, Ричи не смог бы удержаться от флирта с ней. Увидев в  глазок своей двери мое загримированное лицо, он решил, что я – это Луи. Перед  тем как открыть дверь, он немного помедлил. Затем появился в дверном проеме,  улыбаясь, с выпирающим из-под халата пузом. И я резко вонзил ему в этот  пузырь с кишками острые ножницы. У него не было даже возможности закрыться  своими волосатыми ручищами, и ножницы глубоко вошли в его живот.

            Простофилям  у нас в "Движении" не место. Это все знают. Позже я выяснил, что ему  позволили прийти на мероприятие, потому что женщина из "Группы перелетных  птиц", та, которая в помещении никогда не снимала дождевик с поднятым  капюшоном, положила глаз на Ричи и считала, что это ее шанс. Всего неделя  отделяла ее тоже от перехода в мир иной, но, думаю, я приберег ей нескольких  десятилетий горя. Позже, за то, что я разделался с Ричи, она даже прислала мне пачку  печенья и открытку с гоночной машиной, предназначавшуюся девятилетнему  мальчику.

            Как  бы то ни было, я гнал Ричи до самого конца прихожей, прошивая его, словно  швейная машинка, и заставляя блеять, как овца. Я был в резиновых перчатках для  мытья посуды, поскольку понимал, что пластиковых ручки ножниц будут скользить в  руках. Воткнул-вытащил, воткнул-вытащил, воткнул-вытащил! А когда он замедлился  и, скользив по стене прихожей, ввалился в свою скромную гостиную, я всадил  ножницы ему глубоко в шею. Затем закрыл за ним дверь и стал ждать, пока он не  перестанет кашлять и хрипеть.

            Это  был тяжелый, вонючий мерзавец, с заросшей черной козьей щетиной спиной и с  широким, мясистым, некогда ухмылявшимся лицом. Мне пришлось разделать его на  части, чтобы вынести из квартиры. Невероятно, но когда расчленял в ванной его  тушу, он ожил на мгновение, чем напугал меня до полусмерти. Впрочем, прожил он  недолго, и я закончил все с помощью садового секатора, который оказался хорош  для разделки мяса. Я нашел его на кухне под раковиной.

            Мне  потребовалось сделать три ходки. Одна – в старый зоопарк, который давно уже  нужно было закрыть, где выбросил куски в заросший вольер для казуаров (там  обитали три птицы). Другая – к сливной трубе, возле которой дрались чайки. И  третья – к домику "Морских скаутов". Туда я отнес голову, которую  похоронил рядом с военным мемориалом, чтобы Ричи всегда мог видеть место, где  все началось.

            Вернувшись  домой, я запер Луи на чердаке, поснимал детекторы дыма и, открыв окна, сжег в  кухонной раковине всю ее одежду, кроме пары лучших выходных колготок. Прошелся  по дому, собирая все ее вещи, и то, что не выбросил в мусорные баки, отдал в  благотворительную лавку.

            Прежде  чем оставить Луи, рычавшую, как дикая кошка, на чердаке среди наших старых  рождественских украшений, я сказал ей, что, возможно, увижу ее в нашем новом  доме, когда найду его. Спустившись вниз по лестнице, я надел на руку ее часики  и прислушался к их быстрому тиканью. Они стучали, как сердце, готовое  разорваться. Стоявшие в серванте, маленькие черные воины принялись бить своими  деревянными ручками в кожаные барабаны.

            Луи  продолжала царапать ногтями фанерный люк чердака, когда я вышел из дома с всего  одним чемоданом.

Ⓒ The Days of Our Lives by Adam Nevill, 2016

Ⓒ Перевод: Андрей Локтионов

Морской конек

Стены  из воды, тягучей как лава, черной как уголь, толкают грузовой корабль вверх на  горные склоны, через пенящиеся пики, и с силой швыряют вниз. Судно неуклюже  рассекает гигантские, катящиеся волны, оставляя за собой завораживающие  галактики из пузырьков воздуха. Эти временные вселенные появляются ненадолго в  бескрайней ониксовой воде, и, сформировавшись, затягиваются под корпус, или с  шипением приносятся в жертву холодному ночному воздуху.

            Огромное  стальное судно все рвется вперед. Будто выпивший бродяга, шатаясь, поднимается  с колен, прежде чем снова свалиться в грязную канаву. У незнающего покоя  корабля нет другого выбора, кроме как снова и снова бросаться на очередную  гигантскую волну.

            Его  освещенные иллюминаторы и квадратные окна утешающе светят посреди темного  ревущего океана, простирающегося в бесконечность. Словно напоминая о теплом,  гостеприимном доме в зимнюю ночь, огни кабины дополняют два дверных проема,  зияющих в задней части надстройки. Мокрая палуба блестит от льющегося из них  света.

            Все  поверхности на борту стальные, и покрашены белой краской. Приваренные друг к  другу, металлические кубы надстройки опоясаны желтыми поручнями, помогающими  перемещаться по скользкой палубе. Тут и там возвышаются белые лестницы, будто самим  своим присутствием вызывающие стук спешащих вверх-вниз ног.

            По  бокам верхней палубы закреплены небольшие спасательные шлюпки, напоминающие  пластиковые бочки. Все они на месте. Иногда какой-нибудь кран выглядывает в  море с неуместной беззаботностью, или в ожидании задачи, которая так и не  поступает. Антенны, спутниковые тарелки и навигационные мачты над дальним  безжизненным мостиком словно трясутся от страха, или размахивают своими  опорами, реями и проводами из стороны в сторону, будто отчаянно высматривая  что-то в постоянно меняющемся водном ландшафте.

            Первый  люк трюма был открыт, его огромная стальная дверь подвешена за цепи к крану.  Этот большой квадратный участок корпуса заполнен белыми мешками, уложенными  друг на друга в тесные колонны. Самые верхние промокли от дождя и морской воды,  и потемнели. В освобожденном от мешков центре трюма стоит поцарапанный и  помятый металлический контейнер, покрашенный в черный цвет. До своего  обнаружения, он, по-видимому, был умышленно спрятан под ярусами мешков. Одна из  створок двойных дверей в передней части старого контейнера распахнута.

            Где-то  на палубе маленький медный колокол издает одинокий, никому не адресованный звук  – простая дань традиции, как и тихие гудки громкоговорителей, закрепленных на  металлических стенах и мачтах. И хотя при хорошей погоде на этот негромкий,  настойчивый звук колокола иногда откликается чайка, сегодня на него отзывался  лишь черный, визжащий хаос ветра и бушующих волн.

            Между  задней рубкой и краном, возвышающимся над открытым люком, есть проход. Безлюдный  и сырой, он освещен шестью светильниками в металлических клетях. На стене –  красная трафаретная надпись: "МЕСТО СБОРА: СПАСАТЕЛЬНАЯ ШЛЮПКА 2".  Шум приточных вентиляторов заполняет проход. Дизельное тепло создает  впечатление близости к работающим узлам механизма. Будто в доказательство  целеустремленности и жизнеспособности корабля, выхлопная система двигателя  гудит, вызывая непрерывную вибрацию по всем поверхностям судна.

            Над  открытым люком и рядом с местом сбора из левой двери задней рубки исходит густое  тепло. Тепло, готовое окутать обветренные щеки, словно ласковое летнее солнце.

            За  металлическим порогом гул двигателя становится ниже и глуше, словно звучит  из-под земли. Как и бронхиальный рев приточных вентиляторов. Внутри,  солоноватый запах ночного воздуха и ядовитые миазмы механизмов сменяются  запахом старой эмульсии и выдохшихся химикатов из отработанных освежителей  воздуха.

            Лестница  ведет вниз.

            Но,  как и на палубе, внизу никого нет. Здесь тихо, повсюду горит яркий свет, издали  доносится слабый рокот выхлопной системы. Кажется, что в помещении общего  пользования царит спокойствие и безразличие к мощной черной энергии бушующего  снаружи урагана.

            Через  всю заднюю рубку проходит длинный узкий коридор. Его освещают квадратные линзы  в стальном потолке. Пол покрыт линолеумом, стены покрашены матовой желтой  краской, двери в кабины обшиты древесно-слоистым пластиком. В середине коридора  распахнуты двери двух расположенных друг напротив друга помещений. В обоих  горит свет.

            Первое  предназначено для отдыха экипажа, но сейчас в нем никого нет. Из-за качки по  биллиардному столу перекатываются разноцветные шары. Между ними скользят  туда-сюда два кия, словно плавающие в воде обломки. На столе для настольного  тенниса покоятся две потертые ракетки. Телевизионный экран остается пустым и  черным, как дождливое небо, раскинувшееся над грузовым кораблем. Один из  диванов из коричневого кожзаменителя лопнул в двух местах, и клейкая лента не  дает пористому содержимому подушек вывалиться наружу.

            В  прачечной, расположенной напротив по коридору, простаивает длинный ряд  стиральных машин и сушилок. Натянутые под потолком бельевые веревки провисают  под тяжестью закрепленной на прищепки одежды: джинсов, носков, рубашек и  полотенец. Одна корзина упала на пол, вывалив содержимое.

            Выше,  через один лестничный пролет находится пустой мостик. Экраны мониторов светятся  зеленоватым светом, мигают пульты управления. Один стул лежит на боку, мягкое  кресло катается взад-вперед. Одинокий пистолет скользит по полу туда-сюда.  Оружие придает в целом спокойной обстановке некоторый оттенок тревоги, будто  здесь только что произошла некая драматическая ситуация.

            Внизу,  в недрах корабля, в конце общего коридора тускло поблескивает нержавеющая сталь  камбуза. Пар клубится над рабочими поверхностями и конденсируется на потолке  над плитой. Две больших грязных кастрюли с выкипевшим содержимым стоят на раскаленных  кольцах конфорок. Из-за дверцы плиты вырываются клубы черного дыма. Внутри  плиты стоит противень с превратившимся в уголь картофелем, напоминающим сейчас  окаменелый помет рептилий.

            Вокруг  большой разделочной доски на центральном столе рассыпаны из-за качки нарезанные  овощи. Потолок над рабочим местом оборудован стальными рейками, на которых  висят, раскачиваясь, гирлянды кухонной утвари.

            Шесть  больших стейков, обсыпанных дробленой солью, лежат в ожидании брошенной  кухонной лопатки и почерневшей и шипящей сковороды. Дверь большого  холодильника, напоминающая дверь банковского хранилища, распахнута и являет  битком забитые полки, поблескивающие в матовом свете. Там стоит металлическая  раковина, размером с ванну. Внутри лежит человеческий скальп.

            Грубо  вырванный из верхней части головы и оставленный обтекать возле сливного  отверстия рыжеватый ком выглядит абсурдно искусственно. Но когда-то эти волосы были  подсоединены к системе кровообращения, поскольку они темные и мокрые у корней,  и покрыты пятнышками охристого цвета. Орудие, с помощью которого был снят  скальп, лежит на подставке для сушки. Длинный нож с зазубренным лезвием. На  полке для поварских ножей, закрепленной над соседним рабочим местом,  отсутствует несколько предметов.

            Возможно,  этот мокрый ком волос попал в раковину не из камбуза, а из другого места. Был  пронесен по коридору и по лестнице, ведущей из кают экипажа. Красные капли,  круглые, как лепестки розы, ведут в первую каюту, расположенную в коридоре,  идентичном общему проходу на верхней палубе. Дверь в эту каюту открыта. Внутри  алый след теряется в границах гораздо более крупного пятна.

            На  крючке на внутренней стороне двери висит флуоресцентная куртка и кепка. На  книжной полке с томами, касающимися низкого белого потолка, царит полный  порядок, Комод также служит письменным столом. На его поверхности, под  стеклянным пресс-папье лежат статьи. На них со снимка в серебристой рамке,  стоящей в дальней части стола, смотрят жена и дети. На платяном шкафу сложены  спасательные жилеты и защитные каски. Две односпальные кровати, расположенные  близко друг к другу, никем не заняты. Под ними аккуратно сложены и плотно  упакованы оранжевые спасательные костюмы.

            Постельное  белье, которым застелена койка справа, находится в полном порядке. Но белая  простынь и желтое одеяло соседней койки свисают до линолеумного пола, словно  спущенные паруса. Возможно, ее хозяин спешно покинул эту кровать, либо был  стремительно извлечен из нее. Постельное белье сорвано с матраса и остается  заправленным под него лишь в одном углу. Тело, лежащее на этой кровати, тоже в  плачевном состоянии. Середина матраса промокла от крови, в каюте пахнет солью и  ржавчиной. Багровые брызги от творившегося здесь буйства покрывают стену возле  кровати и часть потолка.

            К  помещению примыкает небольшая ванная комната, в которую помещается лишь душевая  кабина и стальная раковина. Ванная выглядит нетронутой. Краны, душевая головка  и держатель для полотенец сверкают чистотой. Порядок нарушает лишь одинокая  комнатная туфля, валяющаяся на полу перед раковиной. В туфле все еще находится  ступня с фрагментом волосатой лодыжки.

            Более  плотная дорожка из капель ведет дальше по коридору, к соседним каютам. Неровная  полоса красного цвета тянется по всей длине коридора, мимо четырех дверей,  распахнутых и раскачивающихся взад-вперед из-за качки. Извлечение производилось  из каждой каюты.

            Обитатели  кают будто поднялись с кроватей, встревоженные каким-то шумом, и выглянули в  коридор. И прямо, возле дверей, похоже, встретили свой скорый конец. Пол  покрывают большие лужи комковатой субстанции, будто кто-то разлил тушенку,  приготовленную на красном вине. Один из членов экипажа искал убежища в душевой  кабине последней каюты, потому что дверь в ванную была взломана, и поддон  душевой был практически черным от внезапного и обильного кровопускания.  Подобные лужи натекают на бетонный пол скотобойни из перерезанного горла  подвешенных туш.

            Слева,  в конце коридора, виднеется открытая дверь капитанской каюты. Внутри, возле  кофейного столика, выжидающе стоят диван и два мягких кресла. Офисная мебель и  полки с виду находятся в полном порядке. Но на широком столе стоят три длинных  деревянных ящика. Крышки оторваны, и упаковочная солома, некогда находившаяся  внутри, теперь рассыпана по поверхности стола и по устланному ковром полу.  Солома перемешана с высохшими цветочными лепестками.

            На  скатерти, расстеленной на полу перед капитанским столом, лежат бок о бок две  маленькие фигурки. Размером с пятилетних детей, почерневшие от времени, но не  похожие на мумии древних людей, хранящиеся под стеклом в музеях древности. На  вид они сморщенные и деформированные. Остатки каких-то волокнистых соединений  слиплись с их окаменелой плотью, скрыв им руки, если у них имелись таковые. Фигурки  в основном отличаются неправильной формой и строением черепа. Их головы кажутся  чрезмерно большими, а раздутая черепная коробка вполне соответствует уродливым  кожистым лицам. Задняя часть голов обрамлена веером шипов, а вытянутая передняя  выступает вперед. Нижние конечности этих высохших фигурок плотно сжаты вместе,  отчего напоминают длинные, загнутые хвосты.

            Во  втором ящике лежит большой черный камень, с грубо выдолбленной сердцевиной.  Тусклый цвет и сколы на поверхности также указывают на большой возраст. В  полость камня вложено современное дополнение: человеческая ступня.  Обездвиженная конечность обута в такую же туфлю, что и та, которая лежит в  душевой кабине одной из кают.

            Содержимое  третьего ящика почти не потревожено. Там лежат несколько артефактов, напоминающих  зазубренные кремни, сохранившиеся лезвия старого оружия или ножи, у которых  отсутствуют ручки. Эти орудия изготовлены вручную из камня, такого же черного,  как и чаша, ставшая вместилищем для человеческой ступни.

            Снимки  корабля и карты, заключенные в рамки, сняты с самой широкой стены, и на ней  маркером изображены контуры двух длинноносых или трубящих в трубы фигур, с  длинными, переплетенными хвостами. Рисунок грубый и напоминает детский, но  силуэты походят на забальзамированные останки, разложенные на скатерти.

            Под  двумя фигурами изображены примитивные человечки, которые будто скачут, подражая  более крупным, носатым персонажам. Наверху неровной пирамиды, неряшливо, явно в  состоянии возбуждения, нарисована другая группа человечков, с шипами,  выступающими из голов или головных уборов. "Венценосные" держат над  собой другую, более примитивно изображенную фигурку, из торса которой в  поджидающий сосуд стекает кровь. С помощью дополнительных деталей показано, что  у ноги жертвы связаны, а ступни удалены.

            Кровавые  следы ведут из капитанской каюты, по лестнице на верхнюю палубу и в  неосвещенную кают-компанию.

            Свет  проникает в это помещение из коридора, в полумраке виднеются два длинных стола  и один поменьше, для офицеров. На двух больших лежат, поблескивая длинные  красноватые фигуры. Двенадцать тел, тающих во тьме по мере удаленности от двери.  Спереди у них будто расстегнуты "молнии". И то, что было внутри,  теперь сложено в кучи на стульях, на которых некогда сидели эти люди. Их  ступни, некоторые босые, некоторые обутые, ампутированы и сложены в груду во  главе двух столов.

            В  дальний конец столовой свет почти не проникает. На фоне темной стены, не  представленные на суд живой аудитории, в неком извращенном и неуместном, и все  же жутко трогательном танце скачут два мерцающих уродливых силуэта. Будто в  счастливом воссоединении, они кружатся вокруг друг друга, неистово, но не без  изящества. Кажется, что вместо ног у них по длинному, шипастому хвосту.

            Снаружи,  на палубе видно, что корабль продолжает свое скитание, потрясенный от  одиночества и усталости и, возможно, утративший рассудок из-за произошедшего  под палубой.

            Нос  на мгновение поднимается над небольшой волной и бросает выжидающий взгляд в  сторону далекой гавани, к которой судно медленно относит всю ночь, после  изменения курса.

            На  берегу и примыкающей голой суше горят белыми точками огни портового городка.  Тут и там в их свете видны неровные силуэты маленьких зданий, на каменных фасадах  которых поблескивает стекло, формируя невольный маяк для того, что несут эти  волны.

            Не  взирая ни на что, корабль скользит по волнам, неумолимо уносимый течением, которое  подхватило его стальной корпус днем ранее, и теперь медленно толкает к берегу, хотя,  наверное, не так уж и бесцельно, как представлялось на первый взгляд.

            На  носу, крепко привязанная веревкой к перилам, одинокая, раздетая фигура кивает  поникшей головой в сторону суши. Бледная плоть упитанного торса то и дело омывается брызгами морской воды, но все еще хранит следы страшных увечий, нанесенных как с неистовством,  так и с тщательностью. Любопытная носовая фигура вскрыта от пупка до грудины, и  являет стихии чернеющее нутро. Инструмент, использовавшийся для столь грубого  доступа к сердцу, давно исчез. Возможно, выпал из мокрых, скрюченных пальцев в  обсидиановый грохочущий вихрь монументального океана.

            Будто  в подражание королю, в том месте, где был срезан скальп, через всю верхнюю  часть черепа, вбит в форме гребня или плавника неровный ряд сделанных из  гвоздей шипов. Обе ступни у мертвеца отсутствуют, а ноги связанны бечевкой в один  жуткий хвост.

Ⓒ Hippocampus by Adam Nevill, 2015

Ⓒ Перевод: Андрей Локтионов