Текст книги "Сын повелителя сирот"

Автор книги: Адам Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Я нашел его брата, – объявил он.

Пак замахал руками.

– Подождите, – забеспокоился он. – Вы не понимаете. Вы же отправите этих людей в могилу. Их надо задержать и допросить, а не приговаривать к смерти.

– Смотрите, что я нашел, – сказал другой матрос, выходя из рубки в капитанской шапке. Внезапно второй помощник молниеносно вытащил нож для разделки акул и приставил его к горлу матроса.

Полдюжины винтовок взметнулись, словно по команде, и почти одновременно послышался щелчок. На палубе сторожевого корабля матросы, мирно попивавшие кофе, замерли на месте. В тишине бряцали снасти, как всегда, и вода выплескивалась из садка. Чон До чувствовал, как волны, отскакивая от носа сторожевого корабля, раскачивали «Чонма».

Капитан очень спокойно сказал второму помощнику:

– Это просто шапка, сынок.

– Нельзя ходить по миру и делать все, что вздумается. Есть правила, а правила нужно соблюдать. Нельзя вот так приходить и красть чужие шапки, – не сводя глаз с матроса ответил капитану второй помощник.

Чон До сказал ему:

– Ты только отпусти матроса, ладно?

– Я знаю, где проходит черта, – ответил тот. – Не я ее перехожу, а они. Кто-то должен их остановить, кто-то должен выбить эти мысли у них из головы.

Джервис достал свое оружие.

– Пак, – попросил он. – Будь добр, переведи, что его сейчас застрелят.

Чон До вышел вперед. Во взгляде второго помощника читались ледяная решимость и угроза, и матрос взглянул на Чон До с мольбой. Чон До осторожно снял шапку с головы матроса и опустил руку на плечо второго помощника.

– Ты прав. Надо остановить человека, пока он не наделал глупостей, – сказал второй помощник, затем отступил на шаг и бросил свой нож в море.

Подняв винтовки, матросы обернулись к Джервису. Он подошел к Чон До.

– Я признателен тебе, что ты уговорил его отступиться, – сказал он и, пожимая Чон До руку, сунул ему визитку.

– Если когда-нибудь будешь в мире свободных.

Оглядев в последний раз «Чонма», лейтенант произнес: «Удаляемся, господа».

И, словно двигаясь в танце, – винтовки вниз, отступление, перестраивание, винтовки вверх – восемь американцев покидали «Чонма» так, чтобы семь из них постоянно держали на прицеле команду. Через несколько мгновений палуба опустела, и шлюпка исчезла из виду.

Лоцман сразу встал к штурвалу, чтобы развернуть «Чонма». Серый корпус сторожевого корабля незаметно растаял в тумане. Чон До прищурился, стараясь представить себе «начинку» сторожевика – систему управления и коммуникаций, способную засечь любой сигнал, любое слово, произнесенное в этом мире. Он взглянул на визитку в своей руке. Это было вовсе не патрульное судно, а перехватчик, американский «Фортитюд». Внезапно Чон До почувствовал, что по его ботинкам ползают креветки.

* * *

Хотя топлива оставалось мало, капитан приказал идти прямо на запад. Команда надеялась, что он не потопит оскверненную «Чонма» в какой-нибудь укромной бухте, а войдет в безопасные северокорейские воды.

Они быстро бежали по волнам, и, когда на горизонте показалась земля, было странно, что наверху не хлопает флаг. Лоцман у штурвала не сводил глаз с двух белых квадратов на стене, где раньше висели портреты их вождей.

Чон До, изможденный, не спавший, сметал креветок, которых разбросал, в сточный желоб, возвращая их в родную стихию. Но на самом деле он лишь притворялся занятым, как и помощники капитана, которые возились с садком, а машинист – с лебедкой. Сам капитан мерил палубу шагами и злобно ворчал. Команда, боясь приближаться к нему, пока он был в таком состоянии, не сводила с него глаз.

Капитан снова прошел мимо Чон До. Кожа у старика покраснела, делая черные татуировки особенно яркими.

– Три месяца, – рявкнул он, – три месяца ты был на этом корабле, но даже притвориться рыбаком не смог! Ты тысячу раз видел, как мы на этой самой палубе разгружаем сети – разве ты не ешь из одной кастрюли с нами и не срешь в одно ведро с нами?

Все смотрели, как капитан дошел до носа, а когда он вернулся, помощники перестали притворяться, что работают, а лоцман вышел из-за штурвала.

– Ты засел там внизу с наушниками, крутишь свои настройки и стучишь на пишущей машинке. Когда ты появился здесь, мне сказали, что ты владеешь тхэквондо, мне сказали, ты умеешь убивать. Я думал, ты проявишь себя, когда придет время. Да какой ты офицер разведки! Ты не можешь даже притвориться тупым работягой, как мы.

– Я не из разведки, – сказал Чон До. – Я простой парень, которого отправили в языковую школу.

Но капитан не слушал.

– Второй помощник сделал глупость, но он действовал, он защищал нас, а не подставлял под удар. А ты, ты застыл на месте, и теперь нам конец.

Первый помощник открыл было рот, но капитан бросил на него свирепый взгляд.

– Мог сказать, что ты репортер и готовишь статью о простых рыбаках. Или ученый из университета Ким Ир Сена и изучаешь креветок. Тот офицер не собирался заводить с тобой дружбу. Ему наплевать на тебя. А они – еще хуже, – показал на берег капитан. – Для них люди ничего не значат, совсем ничего.

Чон До тупо уставился в глаза капитана.

– Ты понимаешь?

Чон До кивнул.

– Тогда повтори.

– Люди ничего не значат для них, – сказал Чон До.

– Правильно, – произнес капитан. – Им важно только одно – понравится или нет то, что мы расскажем. Когда они спросят, что стало с нашим флагом и портретами, что ты им ответишь?

– Не знаю, – ответил Чон До.

Капитан повернулся к машинисту.

Машинист сказал:

– Был второй пожар, на этот раз в рубке, и портреты, к сожалению, сгорели. Мы могли бы разжечь огонь, а когда корабль обгорит немного, потушим его огнетушителем. Чтобы он еще дымился, когда войдем в порт.

– Хорошо, хорошо, – согласился капитан. – А что ты делал во время пожара?

– Я обжег руки, спасая портреты Вождей.

– А как начался пожар? – допытывался капитан.

– Виновато дешевое китайское топливо, – ответил второй помощник.

– Хорошо, – сказал капитан.

– Разбавленное южнокорейское топливо, – предложил первый помощник.

– Еще лучше, – кивнул капитан.

– А у меня сгорели волосы, пока я спасал флаг, – добавил лоцман.

– А ты, третий помощник, – спросил капитан. – Что ты делал во время пожара?

Чон До задумался.

– Гм, – произнес он. – Я носил ведра с водой?

Капитан посмотрел на него с отвращением. Он поднял ботинок и стал рассматривать его цвета – зеленый и желтый, с бразильским гербом.

– А это мы никак не сможем объяснить, – сказал он и швырнул ботинок за борт. Потом поднял второй, с серебристой эмблемой «Найк», и тоже кинул его за борт: «Несколько простых рыбаков вышли в благодатные воды Северной Кореи, множа своим трудом богатства самого демократичного народа в мире. Хотя они устали и с лихвой превысили революционные нормы, они знали, что близится день рождения Дорогого Вождя Ким Ир Сена, на который приедут высокие гости со всего мира, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

Первый помощник вытащил пару ботинок, которые он припрятал, и с глубоким, горестным вздохом бросил их в море. Он сказал: «Что они могли сделать, эти простые рыбаки, чтобы проявить свое уважение к Дорогому Вождю? Они решили отправиться на поиски вкуснейших северокорейских креветок – предмет зависти всего мира».

Лоцман пнул ботинок, и тот полетел в море: «Во славу Дорогого Вождя креветки с радостью выпрыгивали из моря и устремлялись прямо в сети рыбаков».

Машинист стал сбрасывать целые груды башмаков: «А в это время в тумане трусливо затаились американцы, в гигантском корабле, купленном на кровавые деньги капитализма».

Второй помощник на мгновенье закрыл глаза. Он снял ботинки и остался совсем без обуви. По нему было видно, что с ним происходит что-то ужасное. Но в следующее мгновение ботинки выскользнули у него из рук – прямо в воду. Он притворился, что смотрит на горизонт, чтобы никто не видел его лица.

– В этой истории неприкрытой империалистической агрессии какую роль сыграли вы, гражданин? – обернулся к Чон До капитан.

– Я был свидетелем всего этого, – ответил Чон До. – Юный второй помощник слишком скромен, чтобы рассказывать о своей храбрости, но я видел все – как неожиданно напали американцы, как южнокорейский офицер командовал ими, как собаками. Я видел, как они оскорбляли нашу страну и размахивали нашим флагом, но когда они дотронулись до портретов наших вождей, второй помощник, словно молния, в духе истинного самопожертвования выхватил нож и набросился на целый взвод американских свиней. Через мгновенье американцы отступили перед отвагой и революционным пылом второго помощника, спасая свои жизни.

Капитан подошел и похлопал Чон До по спине. Так все «Найки» отправились в море, шлейфом растянувшись за кораблем. То, что собирали всю ночь, исчезло за несколько минут. А потом капитан велел принести огнетушитель.

Машинист поднес его к борту корабля, и все смотрели, как он погружался в воду – носом вниз, блеснув красным. Затем настала очередь спасательной шлюпки, которую они взгромоздили на перила. Они взглянули на нее в последний раз, ярко-желтую в лучах заходящего солнца, но когда первый помощник собрался столкнуть ее, капитан остановил его.

– Подождите, – сказал он и, собравшись с духом, добавил: – Давайте хотя бы посмотрим, как она работает.

Он потянул за красную ручку, и шлюпка к всеобщему удивлению с шумом раскрылась, не успев даже долететь до воды. Она была такой новой, чистой, с двумя кольцами и тентом от непогоды, достаточно большая, чтобы вместить всю команду. Наверху блеснул маленький красный огонек. Молча смотрела команда, как их спасательная шлюпка уплывает без них.

* * *

Чон До спал до самого вечера, пока они не вошли в порт Кинджи. Все надели красные партийные значки. На пристани их ждала целая толпа – несколько солдат, морской министр из Чхонджина, местное партийное начальство и репортер из регионального отделения газеты «Нодон Синмун»[9]9
  Нодон Cинмун» (Рабочая газета) – ежедневная газета Северной Кореи, центральный печатный орган Трудовой партии Кореи. Выходит в Пхеньяне с 1 ноября 1945.– Прим. пер.


[Закрыть]. Все они уже слышали об оскорбительном поведении американцев, хотя меньше всего собирались бросать вызов американскому флоту и приходить на помощь «Чонма».

Чон До рассказал свою версию, и когда репортер спросил его имя, Чон До ответил, что это неважно, он всего лишь простой гражданин величайшей нации в мире. Репортеру это понравилось. На пристани был еще престарелый господин, которого Чон До не сразу заметил. Серый костюм, седые короткие волосы «ежиком». А вот его руки сразу бросались в глаза – кости были переломаны и неправильно срослись, словно их затянуло в лебедку «Чонма». Когда все кончилось, старик и репортер отвели второго помощника в сторону, чтобы уточнить детали и записать цитаты.

С наступлением темноты Чон До направился вниз по дороге, ведущей к новому консервному заводу, где обычно возили тележки с рыбой. Старый консервный завод выпустил партию бракованных банок, и многие граждане погибли от ботулизма. Причину не смогли выявить и решили построить новый завод рядом со старым. Он прошел мимо рыбацких лодок и «Чонма», которую уже разгружали. Если случалось, что какие-то бюрократы из Чходжина не проявляли должного повиновения и верности, их отправляли на исправление в Вонсан или Кинджи, где пару недель они служили на благо Революции, например, разгружали рыбу день и ночь.

Чон До жил в доме директора консервной фабрики – большом, красивом здании, в котором никто, кроме него, не желал жить из-за того, что произошло с хозяином и его семьей. Чон До занял только одну комнату и кухню, где было все необходимое: свет, окно, стол, печь и кровать. На берегу он проводил всего несколько дней в месяц, и его не беспокоило то, что здесь могли водиться призраки.

На столе стоял передатчик, который он собирал. Если он будет передавать послания короткими сигналами, как американцы со дна моря, возможно, его не засекут. Но чем ближе он был к завершению, тем медленнее работал.

О чем же он будет говорить? Об американском матросе, который сказал: «Курить, курить?». Или он расскажет миру о том, как смотрел их капитан на широкие пустынные пляжи Вонсана, мимо которых они проплывали – мимо этого рая, куда обещают отправить всех бюрократов Пхеньяна, когда они выйдут на пенсию.

Чон До приготовил себе чай на кухне и побрился – впервые за три недели. Через окно он наблюдал, как в темноте разгружают «Чонма» – эти люди, которые, несомненно, молились о том, чтобы, наконец, вырубили свет и они смогли упасть на свои койки. Сначала он сбрил щетину вокруг рта, а затем вместо чая глотнул китайского виски, потом провел еще раз лезвием – звук получился такой, словно оно врезалось в акулью шкуру. Он очень волновался, когда плел репортеру всю эту историю, все-таки удивительно, что капитан оказался прав: репортера даже имя его толком не интересовало.

Позже ночью, когда выключили электричество и луна блеснула в небе, Чон До поднялся на крышу в кромешной тьме и ощупью добрался до дымохода. Он надеялся установить антенну, которая будет выдвигаться, если потянуть за веревку. Сейчас он только провел кабель, но даже это приходилось делать под покровом ночи.

Он слышал море, чувствовал его запах, но все же, сидя на скате крыши, ничего не смог в нем разглядеть. Он видел море днем и бывал в нем не раз, а что если бы он там не был? Что находится в этой бездонной, непостижимой тьме, раскинувшейся впереди? Акулы со срезанными плавниками, по крайней мере, знали, куда они спускались, и это их утешало.

На рассвете послышались заводские гудки. Обычно в это время Чон До ложился спать. Заревел репродуктор, сообщая утренние новости.

«Приветствуем вас, граждане!» – начал он.

В дверь постучались. Чон До открыл и обнаружил на пороге второго помощника. Молодой человек был сильно пьян и, видимо, побывал в жестокой драке.

– Ты слышал новости? – спросил второй помощник. – Меня сделали героем Вечной Революции – мне светят медали и геройское пособие, когда я выйду на пенсию.

Ухо у него было разодрано и рот в крови, придется накладывать швы. Все лицо опухло, но на груди висела медаль – «Красная звезда».

– Виски найдется? – спросил он.

– Может, перейдем на пиво? – предложил Чон До, намереваясь открыть две бутылки «Риоксон».

– Вот это мне и нравится в тебе – всегда готов выпить с утра. За что пьем? Длиннее ночь, короче утро.

Когда второй помощник взял бутылку, Чон До заметил, что его пальцы не пострадали.

– Похоже, вчера ты завел новых друзей? – спросил он.

– Знаешь, что я тебе скажу, – начал второй помощник. – Геройствовать легко, а вот стать героем – страшное дело.

– Тогда выпьем за героизм.

– И трофеи, – добавил второй помощник. – Кстати о трофеях: ты должен познакомиться с моей женой, вот увидишь, какая она красавица.

– Жду с нетерпением, – сказал ему Чон До.

– Нет, нет, нет, – возразил второй помощник. Он подошел к окну и указал на женщину, одиноко стоявшую на дороге. – Взгляни на нее. Правда, она нечто? Скажешь, нет?

Чон До выглянул в окно. У девушки были влажные, широко расставленные глаза. Чон До знал этот взгляд: словно ей очень хочется, чтобы ее удочерили, но не те родители, которые приходили в тот день.

– Неземная красота, правда? – спросил второй помощник. – Нет никого лучше нее.

– Не буду спорить, – сказал Чон До. – Знаешь, позови ее.

– Извини, – ответил второй помощник и плюхнулся на стул. – Она ни за что не войдет сюда, потому что боится призраков. На следующий год, думаю, я сделаю ей ребенка – и ее груди набухнут от молока. Я могу попросить ее подойти поближе, если хочешь лучше разглядеть. Может, я предложу ей спеть. Да ты из окна выпадешь, услышав, как она поет.

Чон До отпил из бутылки.

– Пусть споет про настоящих героев, которые отказываются от награды.

– У тебя извращенное чувство юмора, – заметил второй помощник, прикладывая холодную бутылку пива к ребрам. – Ты знал, что дети героев учатся в специальной школе красных галстуков? Может, заведу себе целый выводок и поселюсь в таком же вот доме. А может, даже в этом самом доме.

– Буду только рад, – сказал Чон До. – Но вряд ли твоя жена пойдет с тобой.

– Да она еще ребенок, – возразил он. – Она сделает все, что я скажу. Серьезно, сейчас я ее позову. Вот увидишь, я могу заставить ее сделать все, что угодно.

– А сам ты не боишься призраков? – спросил Чон До.

Второй помощник огляделся, словно впервые увидел дом.

– Я не хочу даже думать о том, как погибли дети директора завода, – сказал он. – Где это произошло?

– Наверху.

– В ванной?

– Там детская.

Второй помощник запрокинул голову и посмотрел на потолок. А потом закрыл глаза. На мгновенье Чон До показалось, что он уснул. И тут второй помощник заговорил.

– Дети, – сказал он. – Вот в чем дело, да? Вот о чем все говорят.

– Да, об этом, – подтвердил Чон До. – Но люди делают все, чтобы выжить, а потом, когда выживут, не могут жить с тем, что сделали.

Второй помощник был еще малышом в 90-е, и ему те годы после голода наверняка казались настоящим изобилием. Он сделал большой глоток пива.

– Если бы каждый, кому хреново, кто сломался, портил бы воздух, – сказал он, – мир провонял бы до верхушек деревьев, понимаешь, о чем я?

– Думаю, да.

– Так что я не верю в призраков, ясно? У кого-то умирает канарейка, и он, услышав вдруг щебет в ночи, думает: «О, это призрак моей канарейки». Но если спросишь меня, призрак – это что-то совсем другое. Это то, что можно почувствовать, ты знаешь, что он там, но не можешь дотронуться. Как капитан корабля «Кван Ли». Докторам пришлось ампутировать ему руку. Не знаю, слышал ты об этом или нет.

– Не слышал, – ответил ему Чон До.

– Когда он, придя в себя в больнице, спросил докторов: «Где моя рука?», те ответили: «Извините, но нам пришлось ее ампутировать». Но капитан продолжал допытываться: «Я знаю, что руки больше нет, но где она?», а они не говорили ему. Он сказал, что чувствует, как рука сжимает кулак – без него. В ванной он чувствовал горячую воду рукой, которой уже нет. Но где она – в мусоре или ее сожгли? Он знает, что она где-то там, он буквально чувствует ее, но не в силах управлять ею, – пояснил второй помощник.

– Мне кажется, – сказал Чон До, – все ошибаются насчет призраков, думая, что они мертвы. По мне так призраки – это всегда только живые, люди, которые где-то есть, но навсегда останутся вне досягаемости.

– Как жена капитана?

– Да, как жена капитана.

– Я не был с ней знаком, – продолжал второй помощник. – Но я вижу ее лицо на груди капитана, и сложно не гадать, где она и с кем и помнит ли еще капитана.

Чон До поднял бутылку и выпил за эти слова.

– Или вот твои американцы со дна моря, – сказал второй помощник. – Ты слышишь, как они возятся там внизу, и знаешь, что они важны, но они вне досягаемости. Все складывается, понимаешь, это же по твоей части.

– По моей части?

– Да не бери в голову, – сказал второй помощник. – Просто капитан как-то раз говорил об этом.

– Вот оно что?

– Он только сказал, что ты из приюта, а приютские всегда стремятся к тому, чего не могут получить.

– Правда? А может, он еще сказал, что приютские хотят отнять жизнь у других людей?

– Не сердись. Капитан только сказал, что мне не стоит заводить с тобой дружбу.

– Или сказал, что сироты, умирая, забирают с собой других людей? Или что всегда есть причина, по которой кто-то становится сиротой? Знаешь, о сиротах многое говорят.

Второй помощник поднял руку.

– Слушай, – сказал он, – капитан просто рассказал мне, что никто никогда не учил тебя верности.

– А ты что знаешь о верности? Кстати, если тебя интересуют факты, я не сирота.

– Он предупредил, что ты это скажешь. Он не имел в виду ничего плохого, – заметил второй помощник. – Он просто утверждал, что военные выискивают всех сирот и отправляют на особую подготовку, после которой они перестают испытывать сострадание к другим людям.

Солнце осветило снасти рыбацких кораблей. Жена второго помощника все еще стояла на том же месте, сходя с дороги каждый раз, когда появлялась двухколесная рыбная тележка.

– Может, скажешь, зачем пришел? – спросил Чон До.

– Я же говорил, – ответил тот. – Хотел показать тебе жену – она очень красивая, да?

Чон До молча смотрел на него.

Второй помощник продолжал:

– Конечно, красивая. Она – как магнит, понимаешь, невозможно устоять перед ее красотой. На моей татуировке это не очень-то видно. Можно сказать, у нас с ней уже семья. Теперь я герой, конечно, и когда-нибудь стану капитаном. Я просто хочу сказать: мне есть что терять. – Второй помощник задумался, подбирая слова. – А у тебя никого нет. Ты спишь на кушетке в доме, который принадлежал чудовищу. Женщина на улице поманила его рукой, но второй помощник отмахнулся от нее. – Если бы ты ударил того американца в лицо, – сказал он, – ты был бы сейчас в Сеуле, ты был бы свободен. Вот чего я не понимаю. Если тебя здесь ничего не держит, то что же тебя останавливает?

Как объяснить второму помощнику, что единственный способ избавиться от своих призраков – найти их, а сделать это Чон До мог только здесь. Как объяснить сон, который повторяется снова и снова, он слушает свой радиопередатчик и улавливает обрывки важных посланий – от матери, от других мальчишек из приюта. Эти послания сложно разобрать, и он просыпается, ухватившись за кровать, словно за ручку настройки приемника. Иногда послания идут от людей, которые передают слова других людей, которые говорили с теми, кто видел его мать. Она хочет передать ему срочное сообщение. Ей нужно сказать ему, где она, объяснить, почему она там. Мать повторяет свое имя снова и снова, хотя он едва слышит ее. Как объяснить второму помощнику, что в Сеуле эти послания прекратятся.

– Пойдем, – сказал Чон До, – надо доставить тебя к капитану, он наложит тебе пару швов.

– Шутишь? Я ведь герой. Могу пойти теперь и в больницу.

* * *

Когда «Чонма» снова покинула порт, на борту уже были новые портреты Вождей – Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. У них появился новый стол на камбузе, а еще туалет – герою не пристало ходить в ведро, хотя герои Северной Кореи терпели и не такие лишения и не жаловались. Им выдали новый флаг КНДР, который они спустили, отойдя от берега на одиннадцать километров.

Капитан был в приподнятом настроении. На палубе их ждал новый ящик, и, поставив на него ногу, капитан созвал всю команду. Из ящика он первым делом вытащил ручную гранату.

– Это, – сказал он, – мне дали на тот случай, если американцы вернутся. Мне было велено бросить ее в кормовой трюм и погубить нашу дорогую «Чонма».

Чон До был потрясен.

– Почему не бросить ее в машинное отделение?

Машинист метнул на него красноречивый взгляд.

Вдруг капитан выбросил гранату в море, и она почти бесшумно погрузилась в воду. Обратившись к Чон До, он сказал:

– Не беспокойся, я бы сначала постучался.

Капитан откинул ногой крышку ящика – внутри оказалась спасательная шлюпка, явно позаимствованная со старого советского пассажирского самолета. Когда-то она была оранжевой, но теперь выцвела до бледно-розового, и рядом с красной ручкой значилась угрожающая надпись о том, что нельзя курить во время раскрытия шлюпки.

– После того как граната рванет, и наш милый корабль скроется под волнами, мне приказано использовать вот это, чтобы сберечь жизнь присутствующего здесь героя. Не мне говорить вам о доверии и великой чести, оказанных нам.

Второй помощник осторожно шагнул вперед, словно эта штуковина внушала ему страх, и взглянул на надпись на русском языке.

– Она больше, чем та другая, – сказал он.

– В эту шлюпку поместится целый самолет, – подтвердил машинист. – Или величие одного героя.

– Да, – поддержал его первый помощник. – Я, со своей стороны, почту за честь бороздить воды в этой шлюпке бок о бок с истинным Героем Вечной Революции.

Но капитан еще не закончил.

– Кстати, думаю, пора сделать третьего помощника официальным членом нашей команды.

Он достал из кармана сложенный лист вощеной бумаги. Внутри были девять тонких швейных иголок, соединенных вместе. Кончики игл почернели от многочисленных татуировок.

– Я не русский, – обратился к Чон До капитан, – но, увидишь, я сумел наловчиться. Кроме того, здесь нечего беспокоиться о том, что чернила замерзнут.

В камбузе они посадили Чон До на стол и велели ему снять рубашку. Когда лоцман увидел голую грудь Чон До, он сказал:

– А, девственник, – и все рассмеялись.

– Слушайте, – заволновался Чон До, – может, не стоит этого делать? Я ведь даже не женат.

– Расслабься, – успокоил его капитан. – Я изображу у тебя на груди самую прекрасную жену в мире.

Пока лоцман и первый помощник листали календарь с фотографиями актрисы Сан Мун, капитан насыпал немного чернильного порошка на ложку и смешал с несколькими каплями воды. Календарь уже давно висел в рубке, но Чон До никогда не обращал на него внимания, потому что от него несло патриотизмом, о котором вопили репродукторы. За всю свою жизнь он посмотрел не больше двух фильмов, да и то краем глаза, – это были китайские военные фильмы, которые демонстрировали его отряду в армии во время плохой погоды. Конечно, вокруг были плакаты с кадрам и из фильмов, где играла Сан Мун, но его они не привлекали. Теперь, когда первый помощник и лоцман просматривали календарь, обсуждая, какое выражение лица больше подходит для татуировки, он с завистью слушал, как они вспоминают известные сцены и слова народной артистки Северной Кореи. Он заметил глубину и грусть во взгляде Сан Мун, бледные черты ее лица говорили о несгибаемой воле и решимости перед лицом трудностей, и ему пришлось приложить все силы, чтобы не вспоминать о Румине. И вдруг мысль о портрете, о любом человеке, чье лицо всегда будет рядом с твоим сердцем, показалась ему такой желанной. Почему мы не делаем себе татуировки всех людей, которые что-то значат для нас? И тут Чон До вспомнил, что у него нет такого человека, вот почему ему придется носить на себе изображение какой-то актрисы из календаря, висевшего в рубке рыбацкого судна.

– Если она такая известная, – сказал Чон До, – все в Северной Корее узнают ее и поймут, что она не моя жена.

– Татуировка, – заметил капитан, – предназначена для американцев и южнокорейцев. А для них это просто женское лицо.

– Честно говоря, – не унимался Чон До, – я даже не понимаю, зачем вы это делаете, зачем рисовать лицо своей жены на груди?

– Затем, что ты рыбак, вот зачем, – ответил второй помощник.

– Чтобы опознать твое тело, – ответил лоцман.

– Стоит о ней подумать – и вот она тут, – добавил немногословный машинист.

– Да, очень благородно, – согласился первый помощник. – На самом деле это нужно для того, чтобы женам жилось спокойнее. Они думают, что ни одна женщина не станет спать с мужчиной, у которого на груди такая татуировка, хотя есть и другие способы, девушки попадаются разные.

– Есть только одна причина, – возразил капитан. – Потому что так она навсегда останется в твоем сердце.

Чон До задумался. Ему хотелось задать детский вопрос, который выдал бы в нем человека, не знавшего любви.

– Значит теперь Сан Мун всегда будет в моем сердце? – спросил он.

– О, наш юный третий помощник, – объяснил ему капитан, улыбаясь остальным. – Она актриса. Эти фильмы показывают не ее, а лишь тех героинь, которых она в них играет.

– Я не видел ее фильмов, – признался Чон До.

– Вот и прекрасно, – произнес капитан. – Не о чем беспокоиться.

– Странное у нее имя – Сан Мун, – сказал Чон До.

– Она же знаменитость, – возразил капитан. – Думаю, у всех янбанов в Пхеньяне странные имена.

Они выбрали кадр из фильма «Падение тирана». Это был крупный план, но вместо того чтобы с чувством долга смотреть в сторону далекого империалистического врага или на гору Пэктусан в ожидании наставлений, Сан Мун смотрела на зрителей – с почтением и трепетом предвкушая то, что им предстоит вместе пережить на протяжении всего фильма.

Лоцман держал календарь, и капитан начал с ее глаз. У него была хорошая техника – он проводил иглами в обратном направлении, словно расчесывая кожу, будто завязывал боцманский узел. Так боли было меньше, а кончики игл вонзались в кожу под углом, скрепляя чернила. Влажной тряпкой капитан смывал чернильные пятна и кровь.

Работая, капитан размышлял вслух:

– Что третий помощник должен знать о своей жене? – задумчиво произнес он. – Красота ее очевидна. Она из Пхеньяна, куда никто из нас никогда не попадет. Ее нашел сам Великий Руководитель и дал ей роль в фильме «Истинная дочь страны» – первом северокорейском фильме. Сколько лет ей было тогда?

– Шестнадцать, – подсказал первый помощник.

– Примерно так, – подтвердил лоцман. – Сколько тебе лет? – спросил он второго помощника.

– Двадцать.

– Двадцать, – повторил лоцман. – Этот фильм вышел в тот год, когда ты родился.

Качка, казалось, совершенно не мешала капитану.

– Она стала любимицей Великого Руководителя и единственной актрисой. Никого больше не снимали в кино, и так продолжалось много лет. Кстати, несмотря на ее красоту – или как раз из-за этого – Великий Руководитель не разрешал ей выходить замуж, так что все ее роли так и оставались ролями, а сама она не знала любви.

– А потом появился командир Га, – вспомнил машинист.

– Потом появился командир Га, – повторил капитан рассеянно, вырисовывая мелкие детали. – Поэтому тебе не придется волноваться о том, что Сан Мун слишком уж глубоко проникнет в твое сердце.

Чон До слышал о командире Га – в Армии о нем ходили легенды как о человеке, который возглавил шесть операций по уничтожению врагов в Южной Корее, завоевал Золотой пояс в тхэквондо и очистил армию от гомосексуалистов.

– Командир Га даже медведя поборол, –добавил второй помощник.

– В этом я не уверен, – усомнился капитан, вырисовывая тонкие контуры шеи Сан Мун. – Когда командир Га отправился в Японию и победил там Кимуру, все знали, что по возвращении в Пхеньян он потребует за это награду. Великий Руководитель сделал его Министром тюремных шахт. О такой должности можно только мечтать – работать-то не надо, но командир Га пожелал заполучить актрису Сан Мун. Время шло, столица молчала. Наконец, Великий Руководитель нехотя согласился. Их поженили, у них родилось двое детей, и теперь Сан Мун печальна и одинока.

Все смолкли, когда капитан произнес это. Внезапно Чон До почувствовал жалость к актрисе.

Второй помощник бросил на капитана страдальческий взгляд.

– Это правда? – спросил он. – Так и случилось?

– Такова участь всех жен, – сказал капитан.

* * *

Грудь все еще болела, и Чон До с нетерпением ждал голоса девушки, гребущей по ночам. Капитан сказал ему, что морская вода не даст татуировке нагноиться, но Чон До ни за что не рискнул бы подняться на палубу за ведром и упустить ее сигнал. Ему все больше казалось, будто он единственный во всем мире понимает ее. Это проклятье Чон До – бодрствовать по ночам в стране, где ночью отключают электричество, но это был его долг – такой же, как брать весла на закате или позволять репродуктору забивать тебе голову, пока ты спишь. Даже команда думала о ней, гребущей навстречу восходу, словно восход олицетворяет собой что-то необыкновенное, утопичное. Чон До понимал, что она гребет до восхода, когда изможденная, но довольная, сможет уснуть. Уже было далеко за полночь, когда он, наконец, засек ее сигнал, – слабый, она была далеко на севере.