355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Абрам Лурье » Гарибальди » Текст книги (страница 13)
Гарибальди
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 17:39

Текст книги "Гарибальди"


Автор книги: Абрам Лурье



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Сам Гарибальди не очень-то доверял мадзинистам, затеявшим этот поход, чтобы поддержать сицилийскую революцию: «Чтобы окончательно не нарушить их стратегического плана, я решил лично стать во главе этих 5 тысяч и попытаться с их помощью завоевать Неаполь».

В Апельсинном заливе Гарибальди застал только часть этих волонтеров и узнал, что по приказу командира сардинского военного судна «Гульнара» они отправлены в Палермо. Внезапно выступив перед волонтерами, Гарибальди увлек их пламенной речью. При виде прославленного народного героя эта молодежь готова была идти за ним в огонь и воду. Гарибальди вернулся с ними в Сицилию и направился к мысу Фаро. Во время его отсутствия Биксио подготовил все необходимое для переправы через пролив. Пароходы «Турин» и «Франклин» стояли в Джардини (порту Таормины, на востоке Сицилии), готовые к погрузке на них дивизии Биксио.

Теперь требовалось отвлечь внимание неприятеля в противоположную сторону. Еще 8 августа отряд из четырехсот калабрийцев на семидесяти двух лодках совершил демонстративный десант к северуот пролива. В течение двенадцати дней шел бой. Они стойко держались, отбивая атаки пятитысячной бурбонской армии. То они атаковали Баньяру, то прорывались до Педаволи, то отходили с боем до самого «носка итальянского сапога». В деревне Сан Лоренцо они собрали выборных от Коммуны и провозгласили диктаторскую власть Гарибальди.

Внезапно 19 августа они получили из Мелиты следующую лаконическую записку: «Идите к нам! Гарибальди».

Их миссия была выполнена. Оставаться там дольше было уже незачем: «тысяча» благополучно переправилась через пролив!

20 августа в три часа утра армия во главе с Гарибальди высадилась на крайней южной оконечности Калабрии, между Мелитой и мысом Спартивенто. Она не встретила в месте высадки никакого сопротивления, так как введенные в заблуждение неаполитанцы совершенно не обращали внимания на южный берег Калабрии. Единственное, что задерживало гарибальдийцев, был их корабль «Турин», севший на мель. Убедившись, что спасти его не удастся, они подожгли его и в тот же день тронулись по направлению к Реджо.

Особенность тактики Гарибальди в гористых местах заключалась в том, что он избегал при малочисленности своих сил лобовой атаки и стремился немедленно завладеть горными позициями, господствующими над местностью. Точно так же и здесь он повел своих бойцов извилистыми тропами в горы, в обход Реджо. Сбежав по горным склонам, гарибальдийцы напали на город с востока и застали защитников его врасплох. К вечеру Реджо был в их руках. Но надо было еще удостовериться, не двигаются ли крупные неприятельские силы с севера.

– Я подымусь на гору, – озабоченно сказал Гарибальди Биксио, – посмотрю, что там делается. А вы подождите меня внизу.

Его опасения оправдались: очутившись на большой высоте, он увидел вдали неприятельскую колонну, около двух тысяч штыков, двигавшуюся с севера с явным намерением занять позицию на высотах: это была колонна генерала Гио. Положение было крайне серьезным, действовать приходилось быстрее. На стороне врага был численный перевес. Если бы бурбонцы вздумали сразу атаковать гарибальдийцев, они бы их, вероятно, разбили. Если бы они успели первыми занять высоты, всякое сопротивление было бы бесполезным: Реджо расположен на берегу моря, и прибрежные горы окружают этот город почти замкнутым кольцом. Единственный шанс победы заключался для Гарибальди в необыкновенной уверенности и быстроте действий. Он сразу понял это. Господствующие высоты были взяты им раньше, чем бурбонцы достигли их. Неприятель не выдержал убийственного огня невидимых стрелков, укрывавшихся в горах за скалами, и обратился в бегство. В руках Гарибальди оказались богатые запасы оружия, патронов и провизии.

Он продолжал преследование, и корпус Гио на следующий день сдался. Сдались также все форты, господствующие над Мессинским проливом.

Энгельс пишет об этом походе:

«По мере того как развертываются события, мы получаем возможность понять тот план освобождения Южной Италии, который разработал Гарибальди, и чем ближе мы знакомимся с этим планом, тем более восхищаемся его грандиозностью. Такой план можно было задумать и проводить в жизнь только в такой стране, как Италия, где национальная партия так прекрасно организована и находится целиком под руководством человека, с таким блестящим успехом обнажившего свой меч за дело итальянского единства и независимости» [55]55
  К. Маркс и Ф Энгельс.Соч., т. XII, ч. 2, стр. 144.


[Закрыть]
.

С огромным интересом и сочувствием следили К. Маркс и Ф. Энгельс за всеми перипетиями освободительного похода Гарибальди. В своих регулярных корреспонденциях в «New-York Daily Tribune» и в письмах друг к другу они дали полную картину и обстоятельный анализ этого похода.

«В настоящее время мы располагаем подробными сведениями относительно завоевания Гарибальди Нижней Калабрии и полного рассеяния неаполитанских войск, которым была поручена ее защита, – пишет Ф. Энгельс в статье 24 сентября 1860 года. – В этот момент своей победоносной карьеры Гарибальди показал себя не только смелым вождем и ловким стратегом, но и научно подготовленным генералом. Наступление главными силами против цепи прибрежных фортов – это такое предприятие, которое требует не только военного таланта, но и военных знаний; можно с удовлетворением констатировать, что наш герой, который за всю свою жизнь не сдал ни одного военного экзамена и который вряд ли когда-либо служил в регулярной армии, так же хорошо справляется с этим видом войны, как и со всяким другим…

Герою Италии открылся, наконец, путь на Неаполь» [56]56
  К. Маркс и Ф Энгельс.Соч., т. XII, ч. 2, стр. 149, 151.


[Закрыть]
.

Пока Гарибальди триумфально двигался к Неаполю, закулисные интриги кавурианцев продолжались. Друг и сподвижник Гарибальди Бертани рассказывает о следующей характерной сцене в Фортино (возле Сапри), свидетелем которой он был:

«Гарибальди сидел в комнате остерии (кабачка), на табурете. Справа стоял Тюрр, в глубине комнаты находился Козенц. У стола, ожидая диктовки, с пером в руке сидел Бассо и рядом с ним Пиола (командующий сицилийским флотом). Войдя, я услыхал, что Гарибальди громко диктует:

– Бассо, напишите: «Дорогой Депретис, предлагаю вам совершить присоединение Сицилии к Пьемонту, когда вы найдете это нужным…»

Я почувствовал, что кровь прилила к моему лицу: глаза всех присутствующих сразу устремились на меня. Я понял, насколько важен этот момент. Гарибальди прервал диктовку и устремил на меня пронизывающий и вопросительный взгляд. Я постарался взять себя в руки и спокойно сказал Гарибальди, так же пристально глядя на него:

– Стало быть, генерал, вы отрекаетесь от своего дела?

– Как так? – спросил он с удивлением.

– Вы перерезаете жилы итальянской революции, – ответил я, – вы отказываетесь от выполнения своей программы. Сицилия для вас громадный источник сил, тем более сейчас, когда вы еще не вступили в Неаполь.

– Эти друзья, – сказал Гарибальди, указывая на Тюрра, Козенца и Пиолу, – уверяют меня, что этого хочет сама Сицилия, что там недостаток в деньгах, что на острове нет достаточного числа волонтеров, что все они не умеют владеть оружием, что туринское правительство сумеет нам оказать большую помощь.

Тюрр и его товарищи энергично кивали головами в знак подтверждения слов генерала. Я ответил:

– Ваши партизаны будут вам верны и пойдут за вами всюду, куда вы их поведете для борьбы за свободу родины. Все-таки Сицилия вела войну исключительно на сицилийские деньги. Мессинская касса может и сейчас предоставить в ваше распоряжение сотни тысяч пиастров. Сейчас мы идем в богатые провинции, охваченные энтузиазмом, восхищенные вашими победами, – и вы боитесь остаться без оружия и людей! Нет, генерал, ищите причины, по которым у вас хотят вырвать из рук Сицилию» где-нибудь подальше, очень далеко отсюда.

Генерал задумался. Затем, покачав головой, он тихо молвил:

– Да, вы правы.

Повернувшись к Бассо, который все еще сидел с поднятым пером наготове, он сказал:

– Бассо, пишите письмо. – И спокойно принялся снова диктовать.

«Дорогой Депретис! Что касается аннексии, то мне кажется, что Бонапарт может еще подождать несколько дней. Тем временем постарайтесь избавиться от полдюжины беспокойных субъектов. Начните с двух «К» (он имел в виду Кордову и барона Камерата-Сковаццо)».

Это происходило 4 сентября. Не прошло и двух дней, как столица Королевства Обеих Сицилии оказалась в руках гарибальдийцев.

Король неаполитанский бежал в Гаету. 7 сентября Гарибальди в сопровождении десяти человек свиты поездом приехал в Неаполь. В открытой коляске он въехал в завоеванную столицу, хотя в ее казармах оставалась еще тысяча правительственных солдат; при виде проезжающего Гарибальди, ошеломленные, они отдавали ему честь.

«Мое вступление в великую столицу, – рассказывает Гарибальди в «Мемуарах», – кажется мне скорее чудом, чем реальностью. Сопровождаемый только немногими адъютантами, я прошел сквозь ряды бурбонских отрядов, еще владевших отдельными частями города. Они сдавали свое оружие и относились ко мне с большим почтением, чем к своим генералам».

«Дела Гарибальди в Сицилии и Калабрии (рассказывает Л. Мечников в «Записках гарибальдийца», стр. 151) имели слишком партизанский характер, а потому из иностранцев только люди, горячо преданные идее итальянского героя, решались разделять с ним трудности его предприятия и торжества его побед. Со вступлением в Неаполь все приняло другой характер, и молодые люди, по преимуществу военные, из всех стран спешили туда только из-за чести сражаться под начальством героя, добиться славного крещения кровью под народным знаменем возрождающейся страны. Многие явились в своих мундирах. Тут были и зуавы и венгерские гусары, солдаты и офицеры англо-индийской армии… французская рота, организованная покойным де Флоттом».

Пьемонтское правительство продолжало делать все возможное, чтобы помешать дальнейшим успехам Гарибальди. Кавур по-прежнему бил тревогу. 10 сентября он писал Лафарине: «Если мы не вступим в Церковную область раньше Гарибальди, мы погибли. Революция распространится на Центральную Италию. Мы вынуждены действовать». Отчего Кавур был так встревожен? Оттого, что за его спиной стоял Наполеон III, силой своих штыков защищавший папскую власть и Рим от революции.

Роль Наполеона III в этот период отчетливо показана К. Марксом в статье «Положение дел в Пруссии»: «Отъезд французского посла из Турина рассматривается как явная уловка, поскольку всем известно, что немедленно после свидания в Шамбери между Луи Бонапартом и гг. Фарини и Чальдини последнему было поручено командование пьемонтскими войсками, которые должны вторгнуться в Папскую область. Это вторжение было намечено в Шамбери с целью вырвать дело из рук Гарибальди и передать его Кавуру, самому податливому слуге французского императора. Революционная война в Южной Италии, как известно, рассматривается в Тюильри не как неожиданно начавшая катиться лавина снега, но как обдуманный акт независимой итальянской партии, которая со времени вступления Луи Наполеона на via sacra [священный путь] постоянно провозглашала восстание Юга единственным средством рассеять кошмар французского покровительства» [57]57
  К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч., т. XII, ч. 2, стр. 157.


[Закрыть]
.

Реакционеры в Тюильри намечали и другие способы воздействия на Гарибальди. Решили, например, использовать его приближенного Тюрра, который побывал в Париже и был там «осыпан императорскими ласками». Бонапарт надеялся, что Тюрр уговорит Гарибальди вместо похода в Рим высадиться в Фиуме и вместе с венгерскими эмигрантами водрузить там знамя венгерской революции. С этой же целью был сделан опыт с Кошутом [58]58
  Кошут Лайош(1802–1894) – венгерский революционер, вождь буржуазной революции 1848–1849 годов в Венгрии, глава Венгерской республики в годы революции, позднее – политический эмигрант. Для борьбы с Габсбургами пытался в 1859 году при помощи Луи Наполеона организовать экспедиционный корпус против Австрии.


[Закрыть]
, которого отправили к Гарибальди, чтобы склонить его к планам императора и отвлечь от настоящего следа, который указывал ему на Рим. «Гарибальди, – пишет далее Маркс, – воспользовался Кошутом как средством для возбуждения революционного энтузиазма; поэтому он чествовал его народными овациями, но в то же время мудро сумел провести границу между его именем, представляющим дело народа, и его миссией, скрывающей ловушку Бонапарта. Кошут вернулся в Париж совсем понурый…» [59]59
  К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч., т. XII, ч. 2, стр, 159.


[Закрыть]

Тюрр также не смог оказать влияния на Гарибальди (как мы уже видели из сцены в Фортино, рассказанной Бертани).

Все еще надеясь на возможное использование Пьемонта для воссоединения Италии, Гарибальди не всегда замечал происки и явно враждебные действия пьемонтского правительства. Услышав, что пьемонтские войска собираются вступить в Умбрию и Мархию, он вначале искренне обрадовался. Ему представилось в эту минуту, что соединенными усилиями легче будет достигнуть основной цели – независимости Италии. Но вскоре он стал догадываться, что это военное выступление направлено против него.

Вот как передает душевное состояние Гарибальди в этот период его современник:

«Задумавшись, после нескольких минут молчания, Гарибальди сказал:

– Если эта экспедиция имеет целью создать защитный кордон вокруг папы, то это произведет очень плохое впечатление на итальянцев.

Вилламарина принялся доказывать, что, в сущности, цель у сардинского правительства и у Гарибальди общая.

– Я, конечно, ничего не имел бы против, – сказал Гарибальди, – если бы папа остался в Риме лишь в качестве главы католической церкви. Надо только лишить его светской власти и заставить Наполеона убрать свои войска из Рима. Если сардинское правительство в состоянии достигнуть этого путем дипломатических переговоров, пусть делает это, только поскорее. Иначе, если это дело затянется, ничто не удержит меня от того, чтобы самому разрубить саблей этот гордиев узел».

Гарибальди говорил это с большой уверенностью, так как опирался на народные массы. И, однако, он считал возможным после завоевания большей части Италии передать всю полноту власти Виктору Эммануилу. Мог ли он допустить хоть на минуту, что его снова обманут? Единственное требование, которое казалось ему обязательным для объединения Италии, – уничтожение светской власти папы.

Но до Рима было еще далеко… Сперва надо прорвать железный фронт войск Франциска II, протянувшийся вдоль течения реки Волтурно и опиравшийся на Капую и Гаету – первоклассные крепости, снабженные шестьюдесятью пушками. Пятьдесят тысяч штыков ощетинились там грозной стеной. Даже собрав все свои силы, рассеянные между Палермо и Мессиной, Гарибальди мог противопоставить врагу не больше двадцати с половиной тысяч бойцов.

И Гарибальди обращается к народу и солдатам со следующим замечательным воззванием: «Когда идея отечества в Италии была уделом немногих, они устраивали заговоры. Теперь мы воюем и побеждаем. Сейчас у нас патриотов достаточно много, они образуют войска и дают бои врагам. Но победа наша не была полной. Италия еще не вся свободна, а мы еще далеко от Альп – нашей славной цели… Теперь я призываю вас всех ко мне. Спешите! Наше войско – это, в сущности, вооруженная нация, которая освободит и объединит Италию. Собирайтесь на площадях городов. Пусть начальники ваших частей предупредят о прибытии военное министерство в Неаполь. Итальянцы! Сейчас решающий момент. Уже братья наши сражаются с иностранцами в сердце Италии. Идем встретить их в Риме, чтобы потом вместе двинуться в Венецию. Это наш долг и наше право. Итак, к оружию!..»

Гарибальди приказал Тюрру занять позиции в районе Волтурно, между Казертой и Санта Мария, но предпринимать наступательные действия запретил. Сам он вынужден был уехать: «Интриги кавурианцев вынудили меня покинуть армию на Волтурно вечером, накануне битвы, и поспешить в Палермо» («Мемуары»).

Собрав экстренное совещание министров и увидав, что все они настаивают на плебисците и на присоединении Сицилии к Пьемонту, он, ни минуты не колеблясь, потребовал отставки кабинета. Продиктатором он назначил Антонио Мордини и поручил ему подобрать новый кабинет министров. Затем он обратился с балкона дворца с речью к народу.

– Эти люди говорили вам об аннексии, – сказал он, – но их целью было служить самым низким интересам личного характера. Вы отвечали им с достоинством народа, верящего в нашу нерушимую программу: «Италия и Виктор Эммануил». Да, палермский народ, мы провозгласим возрождение итальянского королевства, но это будет только в Риме!

Затем Гарибальди поспешил вернуться в недавно занятый Неаполь.

Тем временем, ослушавшись Гарибальди, Тюрр затеял 19 сентября крупную стратегическую операцию, стремясь овладеть обоими берегами Волтурно и занять выгодную позицию Кайаццо. Операция кончилась страшной катастрофой: почти половина гарибальдийцев погибла в бою. Многие бросались в воду, пытаясь переплыть Волтурно или перейти ее вброд, но, не зная хорошо реки, тонули… Эта первая крупная неудача за время кампании произошла из-за отсутствия Гарибальди на поле сражения.

Уже с конца сентября многие признаки предвещали дальнейшие крупные военные действия. Со своего любимого наблюдательного пункта – с горы Сант-Анджело – Гарибальди хорошо видел неприятельские позиции и по передвижениям бурбонских частей догадался, что они готовятся к решительному наступлению. Он не ошибся. Неаполитанская армия, лучшие кадры которой сосредоточились у Волтурно, готовилась взять реванш после позорных неудач. Ко дню рождения Франциска II (1 октября) было приурочено их наступление. Уже с вечера 30 сентября опытный глаз Гарибальди подметил необычайную суматоху у стен Капуи. Гарибальди сказал своим офицерам:

– Будьте начеку, завтра надо ждать нападения! На заре 1 октября между Сант-Анджело и Санта Мария послышалась сильная ружейная пальба.

– Да, это будет горячий денек! – спокойно сказал Гарибальди и прежде всего позаботился о подкреплении резервами позиции Санта Мария. Затем он выехал в экипаже в Сант-Анджело.

Начался бой. Гарибальди, как полководец, был на высоте положения. Он прекрасно разбирался в целях неприятельских маневров и к моменту атаки противника был вполне подготовлен. Одновременно он отдавал приказания и сражался сам, действуя быстро и решительно. Всюду, где он ни появлялся, одним своим видом он успокаивал бойцов.

В два часа дня прибыл резерв, но Гарибальди не погнал его прямо в бой, как поступил бы другой командующий. С обычным спокойствием, не выдавая ничем своего внутреннего волнения, он велел бойцам отдохнуть и громко сказал Тюрру:

– Победа обеспечена, теперь не хватает лишь решительного удара.

Момент для решительного удара был выбран очень удачно. Одновременно с первыми залпами артиллерии раздалась команда: «Все в штыки!» Это был настоящий гарибальдийский натиск! На левом фланге действовал венгерский легион.

Указывая пальцем в сторону Капуи, генерал сказал им по-французски: «Bien venus, mes braves, chassez moi ces coquins la!» («Добро пожаловать, мои храбрецы, прогоните-ка этих негодяев!»). «Красивое зрелище представляли собой венгерские ветераны, которые, соперничая с товарищами из «тысячи», шли в огонь с тем спокойствием и хладнокровием, в таком же боевом порядке, как и на маневры» («Мемуары»).

Даже храбрый и опытный неаполитанский генерал Табакки не мог устоять перед гарибальдийским натиском.

В пять часов было получено сообщение от Биксио: «Враг отступает у Дученты».

Враг отступал в центре, на правом и левом флангах. Мощная бурбонская армия обратилась в бегство!

Около шести часов вечера, сидя на барабане, Гарибальди написал карандашом телеграмму: «Победа по всему фронту!»

Его победа объяснялась отчасти ошибками неприятеля. «Если бы неприятель, обладающий во много раз большим войском, – говорил он, – бросил все свои силы на левый фланг (у Сан Тамаро) или на правый (у Маддалони), я не сомневаюсь, что он мог бы без особенных потерь занять Неаполь».

Соратники Гарибальди проявили в этой грандиозной битве необычайную стойкость и верность своему долгу. «Во главе 200 человек Бронцетти выдерживал натиск четырехтысячного бурбонского отряда. Напрасно враг, пораженный героизмом Бронцетти, предлагал ему сдаться на любых условиях.

– Сдавайтесь! – кричали нескольким уцелевшим героям бурбонские офицеры. – Сдавайтесь!

– Никакой сдачи! – ответили Бронцетти и его товарищи. – Приблизьтесь, если у вас хватит смелости!

Так они продержались до последнего патрона и пали все до одного» («Мемуары»).

Битва под Волтурно была одним из самых крупных и трудных сражений Гарибальди. Двадцать тысяч молодых волонтеров, рассеянных на неровной, причудливой территории в двадцать километров, боролись с пятидесятитысячным войском, состоявшим из старых солдат-кадровиков. Гарибальдийцы потеряли в этом бою пятьсот убитых, тысячу триста раненых, тысячу триста пленных и пропавших без вести. Неаполитанцев было взято в плен больше двух тысяч человек и захвачено шесть орудий крупного калибра. «Итак, папаша Гарибальди опять расколотил неаполитанцев и взял 2 000 пленных, – пишет Энгельс 5 октября. – Влияние этого парня на войска должно быть баснословно» [60]60
  К. Маркс иФ. Энгельс.Соч., т. XXI, стр. 534.


[Закрыть]
.

Победа при Волтурно (1 октября 1860 года) имела огромное значение. Правда, в руках Франциска II еще оставались главные крепости королевства – Капуя и Гаета, а территория от Волтурно до Тронто также была еще занята его войсками, но власти тирана уже пришел конец. Народная революция в Южной Италии торжествовала, и этим итальянский народ был обязан исключительно Гарибальди.

Воодушевляемый советами независимой республиканской партии, Гарибальди за время своего пребывания в Неаполе провел в жизнь много важных мероприятий.

Большое влияние на Гарибальди оказывал в это время его бывший учитель Мадзини; в период 1859–1860 годов он занимал более последовательную позицию, чем ранее. Он настойчиво убеждал Гарибальди не поддаваться интригам кавурианцев, и для самого Гарибальди становились все яснее происки сардинского правительства. «Партия Кавура хотела пожинать плоды наших завоеваний и вместе с тем избавиться от завоевателей», – с негодованием говорит он об этом периоде в «Мемуарах».

Вместе с тем, несмотря на свои республиканские убеждения, он все еще не мог окончательно порвать с пьемонтской монархией. Его все еще продолжал связывать призрак раскола национально-освободительного движения Италии, хотя раскол этот уже давно совершился на деле. Он пишет в «Мемуарах» (1881 год): «Вы должны были провозгласить республику!» – кричали и кричат еще сегодня мадзинисты. Точно они, привыкшие диктовать свои законы миру, знают моральное и экономическое положение народов лучше, чем мы, которые имели счастье руководить ими и вести их к победе! То, что от монархии следует ожидать так же мало хорошего, как и от попов, становится день ото дня яснее. Теперь, это уже совершенно очевидно. Но неверно, что в 1860 году мы должны были провозгласить республику от Палермо до Неаполя. Я думаю, что уничтожение папства было не менее, если не более ценным, чем уничтожение Бурбонов».

Такая позиция была крупной ошибкой Гарибальди, ошибкой, в которой, как он сам признает, ему пришлось потом глубоко раскаиваться. Сильно заблуждался он и в выборе друзей и сотрудников. Так, 5 октября он назначил неаполитанским продиктатором маркиза Паллавичини. Паллавичини в письме к нему изложил свою программу так: «Я не кавурианец, но и не мадзинист. Подобно вам, мой великий друг, я хочу, чтобы Италия была единой и неделимой под конституционным скипетром Савойского дома». Это была ложь; своим поведением Паллавичини доказал противоположное. 8 октября Паллавичини спросил Гарибальди, каково его мнение насчет плебисцита об аннексии (то есть присоединении Неаполя к Пьемонту). И вот Паллавичини «показалось», что Гарибальди ответил утвердительно. Не долго думая, он поспешил провести через совет министров декрет о назначении плебисцита на 22 октября. Плебисцит должен был решить вопрос: «Желает ли народ южных провинций создания единой неделимой Италии с конституционным королем Виктором Эммануилом?»

Узнав об этом предательском поступке Паллавичини, Гарибальди немедленно созвал экстренное совещание совета министров. Каттанео, Криспи, Альберто Марио, сицилийский министр внутренних дел Паризи доказывали, что нужен не плебисцит, а созыв Учредительного собрания. Паллавичини заявил, что подаст в отставку. Интриган Тюрр немедленно сфабриковал фальшивку и преподнес диктатору «протест населения Неаполя против ухода Паллавичини». Но Гарибальди не поддался на провокацию. Он сказал, что Паллавичини волен поступать как ему угодно. Продиктатор покинул свой пост.

Гнусные провокационные интриги окружали Гарибальди со всех сторон. «Неожиданно» в Неаполе началась демонстрация с лозунгами: «Смерть Мадзини! Смерть Криспи!» Правда, другая часть населения кричала: «Смерть Кавуру!» – но Гарибальди не принял никаких мер, чтобы силой врученной ему народом власти ликвидировать происки кавуровской шайки, окружавшей его под видом «друзей». Между тем Виктор Эммануил двинул свои войска на юг и опубликовал длинное воззвание, в котором почти не упоминалось о роли Гарибальди (было лишь сказано вскользь, что он «храбрый воин, преданный Италии и мне», и твердо подчеркнуто: «в Италии я кладу конец эре революции»), – даже и тогда Гарибальди не внял этому предупреждению.

Не дожидаясь даже плебисцита, он 15 октября неожиданно опубликовал следующий декрет: «Чтобы удовлетворить несомненное желание всей нации, постановляю, чтобы Обе Сицилии, свободно избравшие меня диктатором, вошли в состав единой и неделимой Италии под властью конституционного короля Виктора Эммануила и его наследников. По прибытии короля я вручу ему диктаторскую власть, доверенную мне народом». Состоявшийся 21 октября плебисцит утвердил присоединение к Пьемонту как Неаполя, так и Сицилии.

26 октября в Капанелли (недалеко от Теано) произошла встреча Гарибальди с Виктором Эммануилом.

Вот как описывает эту сцену Альберто Марио:

«Король ехал на пегом арабском коне. Его сопровождала свита, военный министр Фанти и будущий неаполитанский вице-король Фарини. Все эти люди были врагами Гарибальди – этого «плебея, дарящего королям царства».

Голова Гарибальди под шляпой была обвязана шелковым платком, узлом у подбородка: это было сделано, чтобы защитите уши от утренней сырости. Когда король подъехал к Гарибальди, тот снял шляпу, но платок остался. Король протянул ему руку и сказал:

– Здравствуйте, дорогой Гарибальди, как поживаете?

– Хорошо, ваше величество. А вы?

– Очень хорошо.

…Виктор Эммануил некоторое время беседовал с генералом, затем они вместе поехали дальше. За ними следовала свита. В одной шеренге были скромные красные рубашки, в другой – великолепные мундиры, сияющие золотом, серебром, крестами и аксельбантами. По пути всадники встречали крестьян, которые громко приветствовали Гарибальди. Приветствия эти смутили Гарибальди. Придержав коня, он крикнул:

– Вот Виктор Эммануил, это король, наш король, король Италии. Да здравствует король!

Крестьяне молчали, не понимая, в чем дело, и снова закричали: «Да здравствует Галибардо!» Чувствовавший неудобство положения, Гарибальди мучился, обливаясь потом. Виктор Эммануил пришпорил коня и помчался галопом вперед. У моста они расстались…

Гарибальди остановился на окраине города в корчме для извозчиков. Мы с товарищами вошли в конюшню и увидели, что диктатор сидит на большой скамье, недалеко от своей лошади. Перед ним стоял бочонок, на котором был приготовлен завтрак: бутылка воды, кусок сыра и хлеб.

Лицо Гарибальди было хмуро. Позже я понял причину плохого настроения генерала. Оказывается, он просил у короля разрешения драться под Гарильяно в первых рядах. Но король ответил:

– Вы достаточно долго сражались. Уступите теперь место мне. Ваше войско устало, мое же войско явилось со свежими силами. Оставайтесь в резерве. – Затем, помолчав, король добавил: – Впрочем, когда мы атакуем Капую, если вы хотите участвовать в атаке, договоритесь с генералом делла Рокка. Я дал ему уже на этот счет инструкции».

Гарибальди был ко всему готов, всего ожидал, но не такого жестокого удара своему самолюбию. Из Казерты он пишет королю письмо, в котором напоминает, что «вручает королю власть над десятью миллионами итальянцев» и просит взять под свое покровительство тех, кто помогал ему в великом деле освобождения Южной Италии.

Ему не только отказали в этой просьбе, но самым жестоким и грубым образом обошлись с героями освободительной войны. Отряды Гарибальди были объявлены распущенными. С этого момента и сам Гарибальди стал подвергаться бесчисленным мелким уколам, оскорблениям и издевательствам. Теперь Фанти уже без стеснения называл его «дерзким авантюристом». Друга его, писателя Дюма-отца, выселили из дома, подаренного ему Гарибальди. Когда Гарибальди послал в «Giornale Ufficiale» некоторые свои декреты с просьбой их напечатать, ему ответили, что министр внутренних дел, согласно инструкции свыше, запретил печатание новых декретов.

Вскоре было опубликовано воззвание короля к «народу Сицилии». В этом воззвании имя Гарибальди даже не было упомянуто. Еще откровеннее действовали некоторые провинциальные администраторы: циркуляром от 4 декабря 1860 года главный инспектор театров и зрелищ Палермо маркиз Рудини категорически воспретил показывать на сцене все, что имеет отношение к Гарибальди.

Несмотря на все обиды, Гарибальди не отказался от своего намерения сопровождать короля при въезде в Неаполь. И здесь толпа почти не обращала внимания на короля. Крики «Viva il Re!» раздавались редко, все кричали «Viva Garibaldi». Народ признавал и любил только своего героя. Однако Гарибальди знал, что теперь ему уже нет больше места в Италии. Оставалось лишь уйти на время от политической жизни.

Он оставил горячее, сердечное письмо волонтерам, прощаясь с ними, еще раз навестил своих раненых, и 9 ноября в сопровождении Менотти и пяти друзей уехал на Капреру. При прощании товарищи плакали. Гарибальди был спокоен и, улыбаясь, сказал:

– До свидания весной в Риме!

На корабле «Вашингтон» Гарибальди увозил с собой… мешок овощей, мешок семян и связку сушеной трески. «Он с горстью людей победил армию, освободил целую страну и был отпущен из нее, как отпускают ямщика, когда он довез до станции», – с горечью отмечал Герцен.

Так окончился для Гарибальди 1860 год, год расцвета его славы в народных массах и вместе с тем успехов народного освободительного движения в Италии.

Но горькие слова Гарибальди о «слабости вождей» в этот период революции нужно, к сожалению, отнести и к нему самому. Его упорное нежелание резко порвать с Кавуром и пьемонтскими либералами стоило ему фактической капитуляции и оставления народных масс беззащитными перед лицом кавурских политиканов. Гарибальди не понимал, что единственным средством действительного воссоединения Италии, которое положило бы раз и навсегда конец феодально-деспотическому гнету, была «плебейская» революция и демократическая республика.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю