Текст книги "Планета КИМ"

Автор книги: Абрам Палей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

VIII. Университет

Вот уж и пятый месяц прошел с тех пор, как стремительная ракета с одиннадцатью путешественниками покинула землю и унеслась в межпланетное пространство. Почти три месяца с тех пор, как человеческая нога впервые ступила на почву планеты Ким. Жизнь как-будто стала входить в норму – если можно назвать нормой этот до предела суженный круг жизни, замкнутой в шести комнатах (считая клуб) алюминиевого дома, ограниченной миром из десяти человек. В сущности, это был образец коммунистического общества в миниатюре. Обитатели малой планеты вели трудовой образ жизни. Обязанностей у каждого было достаточно. Ограниченные количеством жизненные блага (они были так немногочисленны: вода и питательные таблетки) распределялись строго по потребностям.

Тер-Степанов, в своем неустанном стремлении разнообразить жизнь невольных изгнанников, придумал новый план. Повелось так, что раз в неделю, по субботам, происходили общие собрания (календарное время строго наблюдалось по земному). Собирались в клубе и, большей частью, занимались болтовней. Но в последнее время получалось так, что говорили гораздо больше о прошлом и будущем, чем о настоящем. Здесь перемен было теперь мало. А о земной жизни беседовали охотно и много. От этих бесед всегда оставался осадок горечи. Говорили много и о будущем: о том, что могут дать поиски водорода, о возможности попасть на Землю (об этом говорили с какой-то робкой надеждой).

В одну из суббот Семен и предложил свой план. Он вошел в клуб, когда все уже были в сборе, и его звучный баритон наполнил комнату, требуя внимания.

– Товарищи! – сказал он, став у книжного шкафа, – я предлагаю организовать университет. Выслушайте меня внимательно, – добавил он в ответ на недоумевающие взгляды товарищей. – Каждый из нас обладает какими-нибудь знаниями. И вот – назначим определенный день недели, в который мы будем делиться этими знаниями. Я знаю кое-что по математике, физике, химии. Федя-то же самое. Петя – вон как насобачился по астрономии, даже открыл такую неизвестную планету, как Земля, ее до него ни один астроном не наблюдал.

Все рассмеялись.

Сеня номер второй, – продолжал Тер-Степанов, – обладает кое-какими знаниями по физике, в частности – великий спец по электричеству. Гриша – тот сообщит нам много интересного по биологии. Насчет гуманитарных наук тоже можно что-нибудь состряпать: Петя – филолог, расскажет нам что-нибудь из языковедения, о возникновении и развитии человеческой речи. Это очень интересно. Надя, как учительница, поделится теорией и практикой педагогики и воспитания. Кто знает, быть-может, нам придется применить их на деле?

При этом он выразительно посмотрел на Соню, которая вспыхнула и отвернулась.

– Я продолжаю, – ораторствовал Семен, – Соня (она стояла с разгоревшимися щеками) работала секретарем в одном из отделов треста. Нам и это годится. Я надеюсь, что она сможет ознакомить нас с организацией управления производственными предприятиями…

– Я много читала об организации трестов и синдикатов у нас и в буржуазных странах, – вставила Соня.

– Ну, вот видишь, – обрадовался Семен, – а это очень важно для выработки миросозерцания, для изучения вопроса о коммунистическом обществе. К тому же, у меня и Пети есть кой-какие сведения по общественным наукам, пожалуй, наладим обществоведение. Теперь – Лиза. Ну, это прямо клад для нас. Она знает четыре языка.

Только немецкий и английский как следует, – медленно ответила Лиза.

– Ну, – возразил Семен, – если ты передашь нам свое знание французского и польского – даже том объеме, в каком оно есть у тебя, – и это будет для нас колоссальная польза. Ведь, кроме тебя и Пети – у нас никто не знает ни одного иностранного языка. А тут, при желании, каждый из нас сможет изучить четыре иностранных языка – во всяком случае, хоть ознакомиться с ними. И, поймав взгляд Петрова, Семен заметил:

– Ну, ты чего-то опять бузишь, тезка?

– Да, – мрачно ответил тот, – хорошо, мы в совершенстве изучим языки, а говорить на них с кем будем? Если между собой, так мы и по-русски сговоримся.

Семен не на шутку рассердился.

– Не валяй-ка дурака! Уже решено ведь: будем готовиться к возвращению на Землю. Пригодятся очень языки!

– А вот от нас с Тамарой пользы не будет, – грустно сказала Нюра, – мы необразованные.

– Ты глупая, – ответил Семен, – от вас очень большая польза будет в нашем университете.

– Какая же? – изумленно и недоверчиво спросила Нюра.

– Да ведь вы у нас единственные представительницы производства! Вы нам будете рассказывать о работе машин, о состоянии и качестве сырья, о постепенном превращении его в фабрикат. Да разве только об этом? Вы можете дополнять наши уроки обществоведения рассказами о профсоюзных организациях, поскольку вам приходилось иметь с ними дело, о работе месткома…

– Ячейки! – перебила Нюра.

– Ну, да, – обрадовался Семен, – ведь ты и в ячейке работала. А о быте рабочих вы обе гораздо лучше расскажете нам, чем многие книги.

– А знаешь, – сказала Тамара, – недавно я прочла интересную книгу о разведении и обработке хлопка.

А я, – подала голос Нюра, – о новых машинах и усовершенствованиях в заграничной текстильной промышленности. Правда, это была только популярная брошюра, и я ее поверхностно просмотрела.

– Но мы ее и вовсе не видали, – возразил Семен, – так что все, что ты расскажешь, будет для нас ново.

Все внимательно слушали: идея Семена, повидимому, понравилась. Ободренный сочувствием товарищей, он продолжал:

– Дело не только в научных знаниях. Каждому из нас приходилось вращаться в различной обстановке, бывать в разных городах, видеть всяких людей. Если каждый из нас будет делиться своим жизненным опытом, рассказывать о том, что он видел и слышал, передавать содержание прочитанных книг (насколько они сохранились в памяти), свои наблюдения над жизнью, – то это всем нам даст много полезного и интересного. Ведь книг у нас страшно мало!

Нельзя было не признать, что Семен прав, и тут же решили непременно организовать такой университет, посвятив ему вторую половину каждой субботы, вне зависимости от того, на какое время кимовских суток это выпадает каждый раз. Забегая вперед, необходимо заметить, что во все время, которое было проведено нашими путешественниками на планете Ким (а это время, как мы увидим из дальнейшего, было очень велико), постановление относительно «университетской» субботы выполнялось неизменно регулярно. Даже после того, как был утерян земной счет времени, занятия продолжались через определенное число кимовских дней и назывались по старой памяти «субботами». Идея Семена оказалась бесконечно плодотворной, и материала – знаний, жизненных наблюдений, выводов, размышлений о пережитом, увиденном и услышанном – у каждого хватило с избытком на все время.

В отношении общего развития всем этот «университет» дал очень много, только точных знаний, конечно, почти нельзя было приобрести таким путем, а другого пути не было. Зато занятия языками дали блестящие результаты.

Мы ограничимся краткой информацией об «университете» и подробнее остановимся лишь на вступительной лекции, коллективно подготовленной Тер-Степановым, Ямпольским и Сергеевым и прочитанной первым из них в день открытия «университетских занятий». Они целую неделю готовили эту лекцию. Темой ее они взяли общее строение мира. Эта тема как нельзя более подходила для вступительной лекции и должна была дать стройную картину мироздания, которая послужила бы фундаментом для усвоения всех знаний. Надо отдать справедливость нашим «профессорам» – им удалось развернуть художественно-законченную картину макро– и микрокосма,^{32} объединенную общей идеей, и эта картина навсегда врезалась в память слушателей, произведя на них неизгладимое впечатление.

Надо вообразить мельчайшую пылинку, которая может уместиться на кончике острия тоненькой иголки – такую пылинку, которая видима лишь в сильную лупу. Этот еле уловимый зрением кусочек материи, оказывается, состоит из неисчислимого множества молекул, разделенных между собой грандиозными (сравнительно с их величиной) расстояниями. Но каждая молекула состоит из одного или многих (если речь идет о сложном веществе) атомов, размеры которых недоступны человеческому воображению и, однако, точно вычислены. Расстояния между атомами, по сравнению с их величинами, огромны. Каждый из них состоит из атомного ядра и одного или нескольких электронов, вращающихся вокруг ядра подобно тому, как планеты вращаются вокруг Солнца. Расстояния между ядром и электронами, сравнительно с их величинами, не менее велики, чем расстояния между Солнцем и планетами.

В общей картине видимой вселенной нашу солнечную систему можно уподобить атому. Солнце – ядро, Земля – один из электронов. Солнечная система исчезающе-мала по сравнению со всей вселенной, но внутри этой системы встречаются расстояния, которые кажутся для нас колоссальными.

Свет, движущийся со скоростью 300.000 километров в секунду, проходит расстояние от Земли до Луны за 1½ секунды, от Солнца до Земли в 8⅓ минуты, а от Солнца до Нептуна – уже в 4½ часа.

Молекулой, в состав которой входит, среди десятков миллионов других, наша солнечная система, является Млечный Путь. Лишь ближайшие его светила видны нам в качестве отдельных звезд, расстояния до которых измеряются от 4¼ до сотен и тысяч световых лет.[17]17
  О том, что такое световой год, см. прим. 33 в конце книги.


[Закрыть] Остальные сливаются в сплошную массу из-за огромного расстояния от нас, несмотря на то, что они разделены между собой столь же колоссальными расстояниями. Таков закон перспективы.

Молекула вселенной – Млечный Путь – имеет такой же вид, как спиральные туманности, и форму чечевицы. Поперечник его – около 300.000 световых лет. Толщина этой чечевицы, по выражению одного ученого, «незначительна»: 5.000 – 6.000 световых лет.

В неизмеримых безднах вселенной разбросаны и другие подобные молекулы, расстояние их между собой измеряется миллионами световых лет.

Вся же наша вселенная, со всеми «малыми» вселенными, входящими в ее состав, – спиральными туманностями, согласно учению Эйнштейна^{33}, считается как бы огромным «шаром» с радиусом около 90.000.000.000 световых лет.

Как незаметно-мал Млечный Путь по сравнению со всем миром!

И весь этой столь разнообразный мир, равно непостижимый для воображения и в своих величайших и в самых мельчайших формах, находится в вечном стремительном движении. Электроны вращаются вокруг атомных ядер, как планеты вокруг солнца. Атомы с головокружительной быстротой пробегают разделяющие их, огромные в сравнении их размерами, расстояния. И атомы звездной вселенной – планетные системы – мчатся с невероятной быстротой в пространствах мировых пустынь. Их быстрота втрое и вчетверо превышает скорость межпланетной ракеты. А молекулы вселенной – спиральные туманности, отдаленнейшие Млечные Пути, в состав которых входит множество планетных систем, несутся еще в двадцать пять раз быстрее. И каждая молекула, со стремительно движущимися в ней атомами, мчится среди подобных себе. Весь мир – движение, усложненное безмерно, многократно-повторенное, ни на секунду не прекращающееся. Каждая мельчайшая частица движется, как часть атома и как составная часть молекулы, и как доля планеты, и как деталь солнечной системы, и как часть звездной системы, и как часть Эйнштейновской системы, и как часть всего мира…

Такова величественная, прекрасная картина мира, которая строится на данных и гипотезах современной науки.

Человек занимает в этой картине особое место: насколько он незаметно мал в сравнении со звездными мирами, настолько же он безгранично велик по сравнению с миром атомов и молекул. Чудесное же свойство его мозговых клеток – способность мышления – резко выделяет его из огромных масс косной материи.

Слушатели были сначала подавлены величием этой картины. А затем ими овладело странное состояние: они почувствовали себя почти дома – так мало было расстояние их планеты от Земли сравнительно с неизмеримыми расстояниями вселенной.

Первое впечатление от вступительной лекции, конечно, со временем ослабело, среди множества приключений и испытаний, которые были суждены нашим путешественникам. Но великолепный образ строения мира, добытый творческой мыслью человечества, навсегда сохранился в их памяти.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КОНЕЦ ПЕРВОГО ГОДА

I. Годовщина Октябрьской революции

«Университетские» занятия значительно скрасили жизнь невольных изгнанников. Среди повседневных трудов и забот они неизменно каждый раз с нетерпением и восторгом ждали субботнего вечера. Он приходился то на день, то на ночь – земное время ни в какой мере не согласовывалось с кимовским, – но неизменно в момент, который соответствовал восьми часам этого вечера, все собирались в клубе для очередной беседы. Раз навсегда решили хранить земной счет времени. Сергеев рассчитал земной календарь на ближайший год и помесил большую таблицу в клубе, отметив красными числами революционные праздники и особо – годовщину отлета с Земли. На основании имевшихся у него астрономических таблиц он мог бы составить календарь и на гораздо больший срок, но ему не хотелось. Его удерживала такая понятная человеческая слабость – не поднималась рука санкционировать на более продолжительное время пребывание здесь. Ну, конечно же, он был вполне сознательный человек и великолепно понимал, что это пребывание ни в какой степени не зависит от календаря. Но… когда человек на что-нибудь надеется, ему свойственно вольно или невольно обманывать себя.

Очень тщательно следили кимовцы за часами и хронометром, оберегали их, ухаживали за ними. Часы висели в клубе, и на каждую неделю кто-нибудь по очереди считался дежурным при них. Дежурный при часах (каких только необычных положений не создавала обстановка, в которую они попали!), вступая в дежурство, снимал с них футляр, раскрывал ящик с механизмом и легонько сдувал пыль. Впрочем, пыли было очень мало. Ведь снаружи она не могла проникнуть в герметически закупоренный дом. Да ее и не было снаружи: грунт – тяжелый, плотный, а главное – ветра не бывает. В доме же накоплялась – в небольшом, правда, количестве – пыль от изнашивания стен, мебели, одежды.

Сдув пыль, дежурный, обыкновенно, сверял часы с хронометром и заводил их. Хорошо, что часы были без всякого маятника, иначе они никуда не годились бы: ведь время колебания маятника зависит от силы тяжести и центробежной силы. Обе же эти силы на планете Ким, ясно, должны значительно отличаться от земной, так же, как и на Луне. Последнее и имел в виду профессор Сергеев, снабдив ракету часами, конструкция которых должна была быть независимой от центробежной силы и не столь зависеть от тяготения.

Вот в таких-то бесчисленных деталях и состояло главное значение работ профессора Сергеева. Сама по себе идея межпланетного ракетного корабля была совсем не новой. Но для того, чтобы в ракете можно было отправить людей, надо было предусмотреть все особенности жизни в межпланетном пространстве и найти возможность приспособиться к ним. Здесь-то и развернулся всеобъемлющий гений профессора Сергеева. Его теплонепроницаемый состав, его знаменитая медленная реакция при соединении водорода и кислорода, его гениальная воздушная машина, питательные таблетки, конструкция термосного костюма и множество деталей в устройстве и снаряжении ракеты давали действительную возможность отправить в ней людей и рассчитывать на то, что они не погибнут. Мы видим, что все расчеты Сергеева (кроме того только, который касался направления ракеты) оправдались самым блестящим образом.

Хронометр Тер-Степанов хранил в своей комнате и никогда никому не позволял притронуться к нему, сам заводил его, чистил. Но, конечно, и хронометр, хотя и в меньшей степени, зависит в своем ходе от силы тяжести, и рано или поздно это должно было обнаружиться.^{34}

Так была организована «служба времени».

И вот настал второй революционный праздник с тех пор, как межпланетные путешественники оставили Землю – 7 ноября. 1 мая прошло среди новых впечатлений и забот и ничем не было отмечено. Годовщину же Октябрьской революции, по инициативе Нюры, решено было отпраздновать.

Десять часов утра 7 ноября совпали с восходом Солнца на планете Ким. Этот день был объявлен нерабочим: все, приняв утреннюю порцию таблеток и воды, собрались в клубе и провели несколько часов в беседе и воспоминаниях. Надо сказать правду, праздник вышел не очень веселым: никто не мог уклониться от невольной параллели между нынешним Октябрем и прошлогодним. Прошлый они встречали, – каждый в кругу родных, друзей и товарищей, и все – среди огромного СССР. В тот день, как ни в какой другой, каждый чувствовал свою общность со всем многочисленным пролетариатом Земли и остро сознавал новый пройденный этап борьбы за социализм, подводя итоги тому, что сделано за год. А сегодня? Они оторваны от живых людей, они не знают, что делается на Земле…

– Ах, что теперь делается на Земле?.. – вздохнула Тамара.

– Да, – сказал Петров. – В Москве гремит орудийный салют. Город залит алым цветом знамен. Манифестации. Дети в грузовиках проносятся по городу, с красными флажками в руках, наполняя улицы веселым гамом. Вечером сверкают и переливаются огни иллюминаций. Газеты…

– Какая ерунда! – возмутился Тер-Степанов, – в этом, что ли, наш праздник, что мы будем киснуть и ныть? К чорту! Ну, манифестации! Ну, дети! Ну, газеты! А мы уж разве подохли? Товарищи! Я выражаю надежду, что будущий Октябрь мы встретим на улицах Москвы, – там, где знамена, манифестации и дети! Мы посетим Красную площадь и мавзолей Вождя. Мы обогатим советскую науку тем, что мы узнали здесь!

Эта короткая, но энергичная речь немного ободрила собрание. Сергеев вытащил из бокового кармана своего сюртука блокнот в кожаном переплете.

– Друзья, я написал стихи на астрономическую тему. Не хотите ли послушать?

– Вот прохвост, Петька, – мне ничего не говорил! – воскликнула Нюра, опираясь на его плечо и заглядывая в блокнот, который он уже раскрыл.

Петр, сощурив глаза и очень близко поднеся к ним блокнот, стал читать слегка сдавленным голосом, нараспев и скандируя, как было принято у ленинградских и московских поэтов в двадцатых годах:

 
Мне тесно в солнечной системе!
Огромный круг ее кольца —
Лишь строчка в мировой поэме,
Где нет начала и конца.
 

 
Устанешь, том ее листая,
Где в вихре творческой игры
Вращаются, за стаей стая,
Неисчислимые миры!
 

 
То вымысл, превзойденный былью!
Громады солнц, как тонкий прах,
Неуловимой бледной пылью
Мерцают в наших вечерах.
 

 
Мы видим их упрямым глазом,
Мы вычисляем их пути,
Нам помогает верный разум
Состав и плотность их найти.
 

 
Сумели мы их вес измерить,
Размеры точно разгадать
И жар их градусами сверить,
И расстоянья их узнать.
 

 
С тех пор, как нам они знакомы,
Вот этот вечный Млечный Путь —
Мы страстной жаждою влекомы
Достигнуть их когда-нибудь!
 

В начале чтения Петр немного смущался, вскидывал по временам глаза на товарищей, дергал шнурок пенсне. Но потом увлекся, голос его окреп и к концу зазвучал настоящим пафосом.

Все молчали. Стихотворение произвело впечатление. Грандиозная картина мироздания всплыла в их воображении. Было тихо. Тикали часы. Постукивала динамо. Потом Костров сказал медленно:

– Стихи хорошие!

– Очень хорошие! – подтвердила Нюра и неожиданно добавила:

– А мне не нравятся!

– Нюрка, головушка моя несуразная, – рассмеялась Тамара, – как же так: и хорошие – и не нравятся?

– Очень просто! – горячо заговорила Нюра, – стихи сильные, производят впечатление, рисуют грандиозную картину. Но я возражаю против темы. У человечества еще слишком много дела на Земле. Там насилие и гнет, кровь и слезы. Там еще идет героическая борьба труда против капитала. И все наши силы должны быть брошены на эту борьбу. Когда же она кончится, когда человечество, наконец, сбросит ко всем чертям эксплоататоров и объединится в одну трудовую семью – тогда, в самом деле, оно сможет приступить к разрешению той грандиозной задачи, о которой говорит Петя в своих стихах. Наладит оно свои дела на Земле и потом – я в этом уверена! – найдет способ выйти за пределы солнечной системы и установит связь с обитателями звездных миров, если там есть обитатели!

Горячая речь Нюры была прослушана сочувственно. Она подошла к Петру и нежно провела рукой по его черным, с пробором, волосам. Он спрятал блокнот и лукаво сказал:

– Однако ты бросила земные дела и полетела на Луну!

Нюра смутилась не больше, чем на секунду. Затем она задорно воскликнула:

– Так я ведь говорю о полетах за пределы солнечной системы. А Луна и планета Ким – это что ж! Это… Да это совсем дома!

Такой неожиданный Нюрин ответ несколько развеселил товарищей.

В этот момент в комнате раздался короткий жалобный стон, очень похожий на человеческий, но с металлическим оттенком. Все вздрогнули от испуга. Соня вскрикнула. Никто не мог понять, в чем дело. Наступило напряженное молчание – все как бы ждали, не повторится ли опять непонятный звук, вслушивались в тишину. Но она нарушалась только привычным ритмическим постукиванием динамо и больше ничем. Наоборот, она была глубже, чем обычно: в ней чего-то не хватало.

Семен первый сообразил, в чем дело. Он бросился к часам. Тут все заметили, что не хватало громкого тикания часов. Взволнованно окружили Семена. Он открыл футляр, быстро разобрал часы и издал грустное восклицание: лопнула пружина часов.

Что же теперь будет? – тихо спросила Тамара.

Ничего не поделаешь, – ответил Семен, – здесь предусмотрительность профессора сдала. Запасных пружин у нас нет, а сделать стальную пружину мы не сможем. В магазин за ней тоже не сходишь. Придется ограничиться хронометром. Ну, чорт побери, теперь его надо будет беречь еще больше.

Таким грустным происшествием завершилась невеселая годовщина Великой Пролетарской Революции. Но жизнь так устроена, что печальное и радостное в ней перемешаны и сменяют друг друга, как кино-кадры на экране. Не прошло и трех месяцев, – наша маленькая колония была взволнована исключительно важным, хотя и не совсем неожиданным событием.