Текст книги "True believer: взлет и падение Стэна Ли"

Автор книги: Абрахам Рисмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Адрес семьи, в которой происходила эта драма, постоянно менялся. Возможно, район Верхнего Вест-Сайда оказался слишком дорогим для семьи со скромным достатком, поэтому к концу 1924 года они переехали в дом 619 на 163-й улице в район Вашингтон-Хайтс. Вскоре семья снова собрала свои пожитки и перебралась в дом 1720 по Юниверсити-авеню в Бронксе. Оба района считались местом, где проживают представители низшей прослойки среднего класса, и в них насчитывалось много евреев (хотя там жили представители не только этой национальности), включая некоторых родственников семьи Соломонов. Семья Соломонов была большой, и братья часто общались со своими родственниками. Семейные связи сыграли большую роль в развитии карьеры Стэна, хотя он, судя по всему, не особо любил своих родственников. «Я ненавидел семейные посиделки, – признавался он в черновом наброске своей биографии, – но очень часто по воскресеньям мне приходилось посещать эти мероприятия».

На этих ненавистных Стэну семейных встречах присутствовали довольно колоритные персонажи. Например, гламурная тетя Митци и ее муж-англичанин Артур, работавший фиксером в киноиндустрии, тетя Фреда и ее не в меру щедрый жених Сэм, который раздал все свои деньги, ничего не оставив собственной семье. Был кузен Морт и кузина Мидж, он был продавцом, а она, будучи еще молодой, вскоре умерла от гепатита. Был также «маленький» Эд, занимавшийся продажей шляп; у него был сын Стюарт Соломон, который позже изменил свое имя и стал Мелом Стюартом, режиссером таких картин, как «Вилли Вонка и шоколадная фабрика» и «Если сегодня вторник, то это должна быть Бельгия». Несмотря на то что Стэн и Мел работали в индустрии развлечений, они, судя по всему, во взрослом возрасте практически не общались. Сохранилась запись Стэна, сделанная соавтором его биографии Excelsior, в которой тот мрачно пишет следующее: «Мой единственный знаменитый родственник – МЕЛ СТЮАРТ, неприязнь с первого взгляда». И наконец, были упомянуты кузина Джин и дядя Робби, которые принадлежали к другой ветви семьи Соломонов. Робби в юности был спортсменом и во взрослом возрасте, как выразился Ларри, тоже был «нормальным парнем». Робби женился на сестре издателя Мартина Гудмана и работал на него. Позже Джин еще сильнее укрепила связи между двумя семьями, выйдя замуж за Мартина Гудмана. Оба этих брака сыграли свою роль в изменении курса истории поп-культуры.

Основа этих будущих изменений, с которыми мы связываем имя Стэна, также закладывалась у него дома и во время уроков в школе. Мальчик очень любил читать. Позже он говорил о том, что влюбился в короткие комиксы, которые публиковали в газетах. Вскоре Стэн признавался в том, что его любимыми были серии «Дети Катценджаммера» (Katzenjammer Kids), «Скиппи», «Дик Трейси», «Смитти» и «Гампсы». Точно так же, как и у миллионов американцев, в его семье появилось радио: «По воскресеньям мы слушали выступления комиков, – вспоминал Стэн. – Фреда Аллена, Джека Бенни, Эдгара Бергена и Чарли Маккарти, и, конечно, У. К. Филдса». Хотя Стэн редко признавался в том, что радио повлияло на его творчество, выразительность и ритм фраз передач золотой эпохи радио прослеживаются в диалогах и сюжетах, которые он позже писал для Marvel. Огромное влияние на Стэна оказал и кинематограф. Он вспоминал о том, что поблизости от их дома в Вашингтон-Хайтс находилось пять кинотеатров, поэтому был большой выбор фильмов, которые Стэн мог посмотреть. В детстве Стэну нравились картины с участием Чарли Чаплина, Роя Роджерса, а также его кумира – удалого Эррола Флинна, которого во всех смыслах можно назвать протосупергероем. «Эррол Флинн был моим богом, – вспоминал Стэн много десятилетий спустя. – Тогда мне было около десяти лет. Когда я выходил из кинотеатра после просмотра фильма с Флинном, на моих губах была кривая усмешка, мне казалось, что я улыбаюсь, как он, что на моем поясе висит воображаемый меч, и я всей душой надеялся на то, что встречу девчонку, которую терроризирует какой-нибудь негодяй, чтобы прийти ей на помощь, понимаете?»

Кроме этого Стэн обожал читать. «Дома во время еды – будь то завтрак, обед или ужин – передо мной на столе лежала книга или журнал, – вспоминал он. – Одним из первых подарков от мамы была подставка для книги, чтобы мне было удобнее читать во время еды… Мама говорила, что, если у меня за столом не было книги или журнала, я читал все, что написано на этикетке бутылки с кетчупом». В мемуарах и интервью он перечислял своих любимых авторов, писавших как высокую и качественную литературу, так и всякий ширпотреб. «Больше всего мне нравились книги Герберта Уэллса, Артура Конана Дойля, Марка Твена и Эдгара Райса Берроуза, – писал он. – Потом были, казалось, нескончаемые серии “Братьев Харди”, книги про Дона Стёрди, Тома Свифта и “Друзья мальчишек”… Спустя некоторое время мой выбор стал более эклектичным. Я открыл для себя Эдгара Аллана По, Чарльза Диккенса, Эдмона Ростана, Омара Хайяма, Эмиля Золя и, конечно, Шекспира». Стэн стал фанатом произведений, написанных на ранненовоанглийском языке. В первую очередь это творения Шекспира («Я совершенно уверен, что был не в состоянии понять большую часть того, что написал великий бард, потому что был подростком, но меня захватывал ритм его слов и яркий, выразительный язык, и такие пассажи, как “Эй! Горацио!”») и Библия короля Якова («Обожаю такой стиль письма, почти поэтические старые местоимения “тебе”, “вы”, а также глагол “породил”, из-за чего кажется, что даже самая простая мысль наполняется драматизмом».)

Несмотря на то что Стэну, несомненно, нравилась классика, самое большое впечатление на него произвели совершенно забытые в наше время серии «Джерри Тодд» и «Поппи Отт». Обе были нарисованы художником под псевдонимом Лео Эдвардс. Занятно, что на жизнь и карьеру Стэна повлияли не рисунки истории Эдвардса, а специальный раздел в его комиксах под названием «Болтун». «В конце каждого комикса на отдельных страницах Лео Эдвардс писал сообщения читателям, печатал некоторые из их писем и свои ответы на них, – рассказывал Стэн. – Кроме Лео Эдвардса никто больше так не делал. Может быть, мне запомнился теплый и дружеский тон его писем». Стэн использовал этот «ход» в годы рассвета Marvel, очень бодрым и разговорным тоном отвечая на вопросы читателей в специальном разделе всех комиксов, которые выпускал. Эти разделы назывались «Сводки загона». Связь между разделами «Болтун» и «Сводки загона» не случайна. В конце концов Стэн признал, что раздел «Болтун» «навел меня на мысль о “Сводках загона”, которая появилась годами позже».

Стэн много читал, поэтому уже в начальной школе учился хорошо. Возможно, то, что он был хорошим учеником, доставило ему некоторые неудобства. Дело в том, что Селия, судя по всему, хотела, чтобы сын как можно быстрее закончил школу и начал зарабатывать. «Я всегда был самым младшим в классе и группе ребят, с которыми общался, – вспоминал Стэн в набросках к своим мемуарам. – Это произошло потому, что мать хотела, чтобы я закончил школу как можно быстрее. Так что я стремился получать хорошие оценки, чтобы “перепрыгнуть” через год обучения. Следовательно, я чаще всего учился с теми, кто был старше меня». Иногда Стэну попадались хорошие учителя, уроки которых производили на мальчика сильное впечатление. Одним из таких учителей был Леон Б. Гинсберг-младший, о котором Стэн писал так: «Чтобы мы лучше поняли материал, он развлекал класс смешными и интересными историями, – писал Стэн. – Мистер Гинсберг был первым преподавателем, показавшим мне, что процесс обучения может быть веселым и интересным, а также то, что при помощи юмора гораздо проще “достучаться” до людей, что-то объяснить и заставить окружающих внимательно слушать то, что ты говоришь. Этот урок я хорошо запомнил и стараюсь пользоваться в жизни сделанными из него выводами во всем, что делаю». Тем не менее то, что он был самым младшим в классе, сильно усложняло ему жизнь. «В юности моя жизнь была сущим адом, – писал Стэн гораздо позже. – Надо мной постоянно издевались, потому что я был самым младшим».

Измывательства одноклассников стали одной из причин, по которым Стэн решил, что ему необходимо изменить свою жизнь. Судя по тому, что он писал позже, его детство не оставило у него хороших воспоминаний. Даже вид из окна его угнетал: «Это может показаться мелочью, но меня очень печалило то, что мы всегда жили в квартирах, окна которых выходили во внутренний двор, а не на улицу, – писал Стэн в мемуарах. – Глядя из окна, я видел только кирпичную стену соседнего здания. Из моего окна не было видно улицы, где играли ребята, к которым я мог бы присоединиться». (Потом он хвастался тем, что в момент написания мемуаров его дом находился «на вершине холма в Лос-Анджелесе, и из окон открывается вид на небоскребы в центре и до самого Тихого океана».)

Стэн очень страдал от того, что его семья прозябала в нищете. «Лето было для меня просто мучительным. Большинство детей уезжало в летние лагеря с непроизносимыми индейскими названиями, – писал он. – Мне было грустно и тоскливо не только потому, что я не мог прислать кому-нибудь открытку из лагеря под названием “Уга-Уга-Та” или “Монга-Вонга-Донга”, или как там еще они могли называться, а потому что чаще всего я оставался в городе один. Все мои приятели были в лагерях, а я слонялся по площадке около школы в надежде на то, что кто-нибудь выйдет поиграть в мяч». Он не чувствовал духовного родства с представителями еврейской диаспоры, а религия его отталкивала. «Я никогда не верил в религию. Я говорю не об иудаизме, а о религии в целом, – говорил он. – Мне казалось, что религия – это полная противоположность интеллекту, потому что религия требует слепой веры. Я не знаю, зачем Бог, если Он, конечно, вообще существует, дал нам мозги для того, чтобы мы во что-то слепо верили».

В этом смысле между Стэном и его родителями наблюдался сильный контраст. Джек вырос в религиозной семье, и, хотя во взрослом возрасте он был не таким верующим, как его брат Вилли, Джек все равно более или менее регулярно ходил в синагогу, ни от кого не скрывал то, что он – еврей, и гордился своей национальностью. Каждый вечер в пятницу во время начала шаббата Селия зажигала свечи и произносила молитву за мертвых. По настоянию родителей у Стэна и Ларри была бар-мицва – церемония, которую в иудаизме проводят при достижении религиозного совершеннолетия. Этот ритуал не произвел на Стэна никакого впечатления: «Мой отец настоял на том, чтобы у меня была бар-мицва, я быстро научился читать на иврите, но, к своему стыду, все уже позабыл. В то время у моих родителей было мало денег, и помнится, что во время церемонии в синагоге присутствовали только мы с отцом и пара человек, зашедших туда совершенно случайно. Все было очень скромно». В 2015 году я получил разрешение отправить Стэну несколько вопросов по e-mail, среди которых был следующий: «Какое значение сыграла культура нью-йоркских евреев в формировании того, как вы говорите, пишете и думаете?» Отвечая на мой вопрос, Стэн полностью избегал всего, что касалось евреев: «На то, как я говорю, пишу и думаю, повлияла культура Нью-Йорка. В этой культуре было и, кажется, все еще есть что-то, что отличает ее от культуры любого другого места на земле».

Для того чтобы исследовать любимый город, Стэн использовал свое излюбленное транспортное средство, а именно велосипед. «Когда я ехал на велосипеде, мне казалось, что я – рыцарь на благородном жеребце, – писал Стэн. – Этот велосипед стал моим лучшим другом, потому что давал мне ощущение свободы. Меня абсолютно не волновало то, что у нас в семье не было автомобиля. У меня были колеса. Я мог поехать в любое место в городе, когда захочу. В мире не было мальчишки, который любил бы велосипед больше, чем я». Ларри не припоминает, чтобы его брат часто ездил на велосипеде, но даже если эта история и является преувеличением, в ней присутствует уже знакомый лейтмотив – желание Стэна оставить позади ту жизнь и быт, которыми он был так недоволен. «Стэн никогда не говорил о своем прошлом, о матери и отце с какой-либо теплотой, потому что, как мне кажется, он старался от всего этого убежать, – считает Ларри. – Именно поэтому Стэн и писал в мемуарах о том, что любит разъезжать на велосипеде. Он просто хотел от всего этого сбежать. И он действительно сбежал».

Неизвестно, что в XX веке добавляли в воду, которую пили ученики школы имени Девитта Клинтона в Бронксе, но ее состав однозначно нужно изучить и только после этого бутилировать и продавать. Эта государственная школа для мальчиков названа в честь сенатора, мэра Нью-Йорка и губернатора штата Нью-Йорк, умершего в первой трети XIX века. Школа открылась в 1897 году на Манхэттене, а в 1929-м ее перевели в Бронкс, где она находится и по сей день. Стэн учился в ней в 1930-х годах, и к тому времени ее уже окончили писатель Ричард Кондон, журналист Дэниел Шорр, а также композитор и автор песен Фрэнк Лоссер. После Стэна эту школу окончили драматург Нил Саймон, дизайнер Ральф Лорен и актер Джадд Хирш. Во время обучения Стэна в школу ходили будущий писатель Джеймс Болдуин, сценарист Пэдди Чаефски, фотограф Ричард Аведон и боксер Шугар Рэй Робинсон, с которыми тот мог встречаться в классах или коридорах.

Интересно, что, кроме Стэна, были и другие выпускники школы имени Девитта Клинтона, повлиявшие на развитие американских комиксов: ее закончили оба создателя Бэтмена Боб Кейн и Билл Фингер, а также автор первого графического романа Уилл Айснер, которого многие считают лучшим американским создателем комиксов. Однако в своих мемуарах Стэн ни разу не упомянул этих людей. Единственным учеником, о котором он оставил относительно подробные воспоминания, оказался некий Джон Джей Маккенна-младший. Этот Маккенна не стал ни известным, ни богатым, и запомнился Стэну только по причине того, что у этого ученика была подработка – он продавал другим школьникам подписку на газету The New York Times. В своих мемуарах Excelsior Стэн пел дифирамбы этому парню, выделив ему, пожалуй, даже больше места, чем членам собственной семьи. Вот небольшой отрывок из этих воспоминаний:

«Я оформил подписку одним из первых, но думал лишь об одном: “Черт возьми, как много я бы отдал за то, чтобы уметь так же уверенно, как он, обращаться к аудитории, импровизировать и убедительно говорить”. Маккенна выступал целых десять минут, смотрел аудитории в глаза, ни разу не запнулся и все время держал внимание всего класса. Меня поразила спокойная манера его “подачи”, а также и то, что он умудрился удержать внимание аудитории на предмете, который при обычных обстоятельствах мгновенно бы утомил всех присутствующих.

Я решил, что должен научиться говорить и держать внимание аудитории так, как умел этот парень».

В архивах фигурирует житель Нью-Йорка некий Джон Джей Маккенна-младший, который, судя по году рождения, был со Стэном почти одного возраста, однако вся эта история могла быть и выдуманной. Тут важно то, какую мысль Стэн хотел передать своим поклонникам. «Маккенна, обладавший даром красиво говорить и заставлять аудиторию себя слушать, даже не подозревал, что стал для меня примером для подражания (точно так же, как упомянутый ранее Леон Б. Гинсберг-младший)». В этом рассказе Стэн изложил три черты, которые он больше всего ценил в жизни на протяжении всей своей профессиональной карьеры: уверенность, харизму и умение продавать. Маккенна знал, как создавать спрос и двигать товар, и Стэн определенно хотел приобрести эти качества. Он добился этой цели, потому что, по его мнению, стал продавать подписку на газету. Правда, этой газетой была Herald Tribune – то самое издание, которое упомянуло его имя в качестве участника конкурса на лучшее эссе.

В те годы продажа газетных подписок была для Стэна далеко не единственным способом заработать. Его отец трудился в швейном бизнесе, но это был нестабильный заработок, а во время Великой депрессии он и вовсе перестал приносить доход. Стэн говорил, что его отец владел забегаловкой (этот бизнес был довольно распространенным среди евреев-выходцев из Румынии), но быстро обанкротился. Во время обучения в школе имени Девитта Клинтона Стэн много где пытался заработать, о чем он неоднократно вспоминал. Анекдоты об этих работах буквально сыпались из его уст каждый раз, когда Стэн рассказывал о юности. При этом постоянно менялся порядок, в котором он якобы занимался этими заработками, и было совершенно неясно, занимался ли он ими во время обучения в школе или уже после ее окончания. Стэн писал некрологи о знаменитостях, которые еще не умерли. Семья Гудманов соединила его с некой еврейской сетью помощи в трудоустройстве, где ему нашли удаленную работу – Стэн писал рекламные материалы для клиники для больных туберкулезом в Денвере под названием National Jewish Health («Я так и не понял, в чем заключалась моя задача – сделать так, чтобы люди заболели туберкулезом и попали в клинику?»). Правда, мне в этой клинике ответили, что у них нет информации о том, что Стэн для них что-то делал. Стэн говорил, что общенациональное агентство по трудоустройству нашло ему оплачиваемое место в театральной программе по изучению актерского мастерства, и пошел он туда только потому, что там училась девушка, которая ему нравилась, но опять же нет никаких документов и записей, подтверждающих, что он посещал эти занятия, если вообще такой курс существовал. Стэн утверждал, что развозил сэндвичи из забегаловки Джека Мэя в офисы в Рокфеллеровском центре и был быстрее, чем все остальные курьеры. Он говорил, что работал курьером в компании по пошиву штанов, и чувствовал, что его эксплуатируют и им помыкает начальство, а когда его уволили, Стэн разбросал и привел в беспорядок рекламные материалы. Он рассказывал о том, что работал билетером в театре «Риволи» на Манхэттене и однажды довел до места в зале Элеонору Рузвельт, и при этом чуть не упал, споткнувшись о чью-то ногу.

В отличие от всех этих работ, школа Стэну была совершенно не интересна. «Не то чтобы я ненавидел школу, – говорил он в одном из интервью. – Просто я хотел, чтобы она побыстрее закончилась и я попал во взрослый мир». Тем не менее Стэн принимал участие в школьной жизни, а именно в работе кружков. В альбоме выпускников школы 1939 года мы находим информацию о том, что Стэн состоял в большом количестве кружков, начиная с кружка будущих адвокатов и заканчивая объединением учеников, выпускавших школьную газету The Magpie («Сорока»). В редакции газеты Стэн был издателем. Он очень любил рассказывать об этом истории, которые, как часто бывало, сильно отличались от правды. Стэн говорил о том, что в комнате, в которой располагалась редакция газеты The Magpie, он забрался на малярную лестницу и написал на потолке фразу: «Стэн Ли – Бог». Когда он рассказывал эту историю уже в зрелом возрасте, его поймали на лжи, ведь он вряд ли использовал свой псевдоним, поскольку был тогда еще ребенком, на что Стэн ответил, что, наверное, написал: «Стэн Либер – Бог». Может быть, эта история является выдуманной. Как бы там ни было, в выпускном альбоме есть цитата Стэна, в которой отразилась вся его личная философия. На вопрос о своей цели в жизни он ответил: «Добраться до самого верха и там и ОСТАТЬСЯ».

Из рассказов Стэна следует, что приблизительно в период окончания школы он снял квартиру на Манхэттене в Вест-Виллидж, для того чтобы иметь возможность встречаться с девушками, которые в то время были наваждением его жизни. У него был роман с одной дамой, и только ради нее Стэн поступил на вечернее отделение городского колледжа Нью-Йорка. «Я уже совершенно не помню, что изучал и какой курс слушал, но записался на него, чтобы быть с ней рядом», – рассказывал Стэн гораздо позднее. Спустя полгода они расстались, и Стэн, который позже стал востребованным мотивационным спикером в колледжах по всей стране, раз и навсегда закончил все попытки получить высшее образование. Его, как перекати-поле, носило от одной работы к другой. Стэн не знал, с чем связать свое будущее. В том, что произошло дальше, есть определенная доля иронии. Когда много лет спустя он рассказывал о начале своей карьеры, то получалась, что его семья играла в этом второстепенную роль, и Стэн добился успеха благодаря амбициям и вере в свое предназначение. Ему хотелось, чтобы все думали, что он преуспел благодаря таланту и желанию вкладываться в свою работу. Однако найти применение своим силам, а также выйти на вершину и остаться на ней молодой Стэнли Мартин Либер смог исключительно при помощи семейных связей. Двое из его родственников помогли ему найти работу, что в конечном счете изменило историю комиксов.