Текст книги "Маргарита Ангулемская и ее время"

Автор книги: А. Петрункевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 6
Дипломатия по-женски

После знаменитой Мариньянской победы в 1515 году и вплоть до 1519 года, то есть до смерти императора Максимилиана, во всей Европе господствовали относительные мир и тишина. В 1518 году Франциск I заключил договоры: с Карлом Испанским – Нуайонский договор, по которому Франциск уступал Карлу все свои права на Неаполь, а Карл должен был возвратить Франции королевство Наваррское; с Генрихом VIII Английским, по которому тот должен был вернуть Турне. Но мир оказался непрочным и разрушился при первом же толчке. Этим толчком послужил вопрос об избрании на императорский престол.

Франциск I

Все три государя (Франциск, Генрих и Карл) выступили одновременно кандидатами, но Генрих вскоре отказался от претензий на Священную Римскую империю. Франциск не жалел денег, чтобы обеспечить себе голоса курфюрстов. Его уполномоченные (Бониве и Флеранж) сыпали золото направо и налево, но это не помогло – императором стал Карл Испанский, отныне Карл V. Самолюбие Франциска было уязвлено. До самой своей смерти король не мог примириться со своим могучим соперником, и их вражда, скрытая под маской рыцарской вежливости и великодушия, проявлялась при малейшем предлоге.

Франциск I ждал лишь повода, чтобы начать военные действия против императора. Этот повод скоро представился. Карл V пока не выполнил одного из главных условий Нуайонского договора, по которому обязался вернуть Франции вассальное ей королевство Наваррское, отнятое у французского дома Фуа д'Альбре еще Фердинандом Католиком. Карл, видимо, нарочно тянул, истощая терпение французов. Наконец весной 1521 года французы не выдержали и вторглись в пределы Испании. Вся область транспиренейской Наварры была возвращена, за исключением лишь Пампелуны, отчаянно защищавшейся под начальством Игнатия Лойолы. Но торжество Франции длилось недолго. Испанцы напряглись и наголову разбили врагов; французский полководец был убит, а отвоеванная им страна так же быстро воссоединилась с Испанией, как и отторглась от нее. Туда были посланы Бониве и Гиз, которые опять отобрали часть Наварры и возвратили ее дому д'Альбре.

В то же время шла война с Карлом и в Италии. Она окончилась полным поражением французов, потерей Милана и многих других важнейших владений, а с августа 1523 года был заключен союз между папой и почти всеми государями Европы, так что Франция оказалась одна против всех. В союз вошли: папа, император, английский король, австрийский эрцгерцог, герцог Миланский и все остальные государи Италии, за исключением герцога Савойского, маркизов Монферратского и Салюче. Союзниками же Франции были только швейцарцы и шотландцы.

Карл V

Между тем и в самой Франции было неспокойно: во всех слоях населения происходили волнения, вызванные успехами Реформации. А еще вся страна напряженно следила за тем, как разбиралась (и ждала – чем закончится) земельная тяжба между матерью короля и могущественным герцогом Бурбонским, коннетаблем[48]48
  Главнокомандующий армией.


[Закрыть] Франции. Дело было запутанное, трудное и опасное для судей из-за высокого положения вовлеченных в него лиц. Король стоял на стороне Луизы (столько же из любви к матери, сколько и из антипатии к герцогу); парламент и многие дворяне были на стороне Бурбона, могущественного и независимого вассала. Генрих VIII, разговаривая однажды с Франциском I о герцоге Бурбонском, сказал, что если бы тот был его подданным, он не задумываясь казнил бы его, ибо невозможно допускать, чтобы вассал был почти так же силен, как сюзерен.

Раздраженный несправедливым к себе отношением, герцог Бурбонский решил перейти на сторону Карла V, думая, что враги сумеют лучше оценить его.[49]49
  Карл де Монпансье (Montpensier), герцог Бурбонский, познакомился с Луизой Савойской на церемонии обручения Франциска с Клод. Карлу тогда было 18 лет, Луизе – 30. Карл в то время уже был женат на Сюзанне Бурбонской, дочери Анны Французской и Пьера де Боже, сеньора де Бурбона. (Анна Французская, или Анна де Боже, – старшая сестра Карла VIII и его регентша, а значит, Сюзанна – кузина короля Карла VIII.) Вдовствовавшая много лет Луиза быстро сделала Карла Бурбонского своим любовником; она по-настоящему, сильно влюбилась в него, и юноша недолго сопротивлялся. Хотя герцог Бурбонский ни в чем не испытывал нужды, все же любовная связь (о которой знала, кстати, вся Европа) с матерью Франциска имела и практическую пользу: Луиза щедро одаривала любимого Карла, а едва Франциск взошел на престол, он сразу (по просьбе матери) сделал герцога своим коннетаблем. В 1521 году умерла болезненная Сюзанна. Обрадованная Луиза начала склонять Карла к тому, чтобы они поженились. Но Карл не хотел жениться на Луизе и, не выдержав, сказал ей об этом. Придя в себя от обморока, Луиза возненавидела герцога Бурбонского (вскоре всей Европе стало известно, что мать французского короля пытается отомстить бывшему любовнику; симпатии многих были на стороне герцога). Задумав разорить Карла Бурбонского, Луиза затеяла судебный процесс, чтобы отнять у него поместья, замки и прочее; в результате через год Карл лишился всего своего имущества. Вот тогда-то, потрясенный, подавленный, оскорбленный, он и решил перейти к Карлу V. В декабре 1523 года герцог ускакал на лошади во вражеский стан. Карл V, довольный тем, что к нему явился сам коннетабль Франции, сделал его генералиссимусом своей армии


[Закрыть]

Король Франциск I готовился к войне. Он назначил Луизу правительницей, а коннетабля, которого опасался и хотел задобрить, – генеральным наместником; сам же намеревался стать во главе армии. Неожиданные и очень важные события расстроили его план. Открывшаяся измена коннетабля, вторжение англичан, немцев и испанцев сразу с трех сторон, в Ломбардии поражение французов под командой Бониве и, наконец, месячная (с 19 августа по 24 сентября 1524 года) осада Марселя Карлом Бурбонским – все это задержало короля на юге Франции до октября 1524 года. Главная квартира его находилась в это время в Лионе, куда вслед за ним переехали его мать, сестра, королева Клод с детьми и весь двор.

Лион в XVI веке считался центром интеллектуальной жизни страны, так что даже Париж уступал ему в этом отношении пальму первенства. Географическое положение придавало городу совершенно исключительное значение: он связывал Францию с Италией так же, как Страсбург связывал Францию с Германией. По замечанию Р. Мийе (Millet), Лион находился «в двух шагах от Женевы, в которой скоро должно было прогреметь имя Кальвина, в трех шагах от Базеля, где мирно угасал великий Эразм, наконец, в четырех шагах от родины Возрождения, где процветали Бембо и Садолетто». Лион не мог не сделаться местом столкновения всяких философских систем и всевозможных мнений. Он славился своими типографиями, которых в нем было великое множество и в которых работали знаменитые люди того времени вроде Доле, Рабле, Ано, так что эти типографии являлись не производственными заведениями, как теперь, а учеными кружками, объединявшими самые разнообразные и самые блестящие элементы духовной жизни. «Лионский кружок» славился на всю Францию. В него входили не только ученые, но и художники, и артисты, и поэты. К участию в нем допускались и женщины – писательницы и поэтессы, которых в Лионе было очень много и которыми он гордился перед всеми другими городами королевства.

Франсуа Рабле

Когда Маргарита приехала в Лион вместе с некоторыми из своих друзей (мэтром Мишелем и другими), она принялась задело пропаганды нового учения со всем пылом своей души.

Почти накануне Марсельской осады, когда король был всецело поглощен военными опасностями и, торопливо готовясь к обороне, разъезжал из города в город, из крепости в крепость, – скончалась его супруга, королева Клод (25 июля 1524 года). У постели умиравшей женщины не было никого из близких, кроме герцогини Алансонской. Маргарита самоотверженно ухаживала за невесткой и потом искренне оплакивала ее.

Едва осада Марселя была снята, король решил идти в Италию, не внимая мольбам своей матери, не слушая убеждений сестры, которая отговаривала его от поступка, признававшегося всеми опытными полководцами безумным. Стоял октябрь, и переход через Альпы в такое время года был слишком рискованным; король уводил всех способных к войне людей, и королевство, оставшись беззащитным, могло подвергнуться нападению врагов; завоевание Италии казалось более чем проблематичным. Но все эти доводы не убеждали Франциска. Он горел нетерпением отомстить Карлу V за предшествовавшие неудачи и наказать дерзкого Бурбона, «забывшего честь и Бога» и осмелившегося воевать против своего государя и отечества. Кроме того, близкий друг короля, легкомысленный адмирал Бониве, только что потерпевший поражение в Ломбардии, но не наученный этим горьким опытом, постоянно рисовал королю заманчивые картины будущих побед.

Королевскую семью постигло новое несчастье: заболела семилетняя дочь Франциска, принцесса Шарлотта. Маргарита снова превратилась в сиделку – дни и ночи проводила у изголовья своей маленькой племянницы. Через месяц Шарлотты не стало.

В письме к епископу Брисонне герцогиня признается:

Господь украшал мой дух и разум; но, кроме ее смерти, я пережила еще горе короля, от которого я долго скрывала ее кончину, но который догадался об истине по сну, приснившемуся ему три раза подряд. Он видел принцессу, говорившую ему: прощайте, государь, я ухожу в рай.

Сохранилась длинная (1250 строк) поэма «Диалог как ночное видение» (Dialogue en forme de vision nocturne) герцогини Алансонской, написанная ею на смерть Шарлотты. Это произведение интересно потому, что в нем Маргарита прямо ставит все те вопросы догматики и культа, которые уже занимали тогда представителей Реформации, и отвечает на них в евангелическом духе.

25 февраля 1525 года произошла злополучная Павийская битва. Французская армия была уничтожена Карлом V, король Франциск I попал в плен.[50]50
  Франциск был окружен испанскими всадниками и препровожден к главнокомандующему Карлу Бурбонскому. Бывший коннетабль с подчеркнутой учтивостью разоружил короля, а потом пленнику перевязали раны в палатке герцога.


[Закрыть]

В Париже о поражении узнали только 7 марта. Страшная паника охватила все население. По распоряжению городского совета ворота города были закрыты и к ним приставлены часовые, всю ночь напролет на улицах горели фонари; запрещено было переезжать в лодках Сену. Архиепископ Парижский приказал выставить мощи святого Дионисия, и вокруг них днем и ночью толпился народ.

Франциск собственноручным письмом уведомил мать о своем несчастье. Впоследствии молва исказила это письмо и включила в него фразу, достойную короля-рыцаря: «Мадам, все потеряно, кроме чести и жизни!» (Madame, tout est perdu sauf l'honneur et la vie!) Франциска вместе с товарищами по несчастью (королем Наваррским Генрихом д'Альбре, Флеранжем, маршалом Монморанси, поэтом Клеманом Маро и другими) враги окружили заботой, всячески выказывая глубочайшее уважение. В императорском лагере Франциску была выделена палатка. Он пользовался такой популярностью, что Ланнуа, вице-король Неаполя, которому пленник специально был поручен, решил заключить его ради большей безопасности в замок Пиццигитон, недалеко от Павии.

Недобрая весть о павийском несчастье повергла мать и сестру короля в глубокое отчаяние. Это настроение еще усилилось, когда в Лион приехал муж Маргариты, герцог Алансонский, на которого народная молва возлагала всю ответственность за проигранную битву. Говорили, что он так растерялся в самый критический момент, что велел трубить отбой вместо того, чтобы ринуться на помощь к королю. Далее легенда прибавляла: упреки тещи и отчаяние и презрение жены до того измучили герцога, что он заболел от стыда и раскаяния и умер через несколько дней по своем приезде в Лион.

Все это справедливо лишь наполовину. Действительно, герцог Алансонский никогда не отличался ни военными талантами, ни особенной доблестью, но трудно сказать, насколько он лично виновен в проигрыше битвы; достоверно известно, что Франциск I, увлекшись атакой, сам сделал крупнейшую ошибку в расположении войск, прикрыв своих врагов и таким образом лишив свою артиллерию возможности действовать. Верно, что герцог умер по возвращении в Лион, хотя и не так скоро, как утверждает легенда. Но он умер не от стыда и раскаяния, а от плеврита, проболев только пять дней, – умер на руках у Маргариты, заботливо и преданно ухаживавшей за своим мужем. О его последнем дне (герцог Алансонский умер 11 апреля 1525 года) она сама рассказывает в поэме «Темницы королевы Наварры» (Les prisons de la reine de Navarre). Читая это произведение, лучше всего можно убедиться, насколько легенда исказила истину, утверждая, будто Маргарита презирала своего супруга и упрекала его в трусости и низости. Королева повествует, как умирал герцог – тихо и спокойно, как подобает истинному христианину.

Маргарита была поглощена заботами о брате, о делах государства, о здоровье все хворавшей матери, о своих племянниках, которым она теперь заменяла мать. В апреле, через несколько дней после смерти своего мужа, она пишет королю:

Так как Господь дал мне случай написать Вам (что для меня является таким большим утешением), то осмеливаюсь поручиться, что по получении двух Ваших писем я успокоилась и пришла в то состояние [здоровья], которое вы для меня желали. Ибо слово Ваше имеет такую силу и власть надо мной, что оно обращает сожаление о прошедшем в страстную жажду будущего, надеясь, что Тот, Кто погрузил меня в пучину [скорби], спасет меня вестью о Вашем желанном освобождении; ибо нет другого утешения, способного проникнуть в самую глубь моего сердца, и надеждой на него поддерживается жизнь матери и сестры… Не сомневайтесь, Государь, что кроме тех первых двух дней, когда горе заглушало голос рассудка, она [Луиза] не видела ни моего грустного лица, ни единой слезы; ибо я считала бы себя слишком несчастной (принимая во внимание, что ничем не могу Вам служить), если бы к тому же нарушила спокойствие духа той, которая так много делает для Вас и для всего, что Ваше. Все, чем я могу ее развлечь, верьте, Государь, делается, ибо я так страстно хочу видеть вас обоих [то есть мать и брата] довольными и счастливыми, что, уповая на Бога, не могу и не хочу теперь думать о чем-либо другом…

Луиза, по воле Франциска, была поставлена во главе государственного управления и, несмотря на свое крайне расшатанное здоровье, деятельно взялась за работу. Понимая, что прежде всего надо затушить все распри внутри королевства и объединить силы страны для борьбы с врагами, она составила верховный совет, в состав которого вошли важнейшие сановники государства, пользовавшиеся особенным уважением и популярностью во Франции (в том числе Гиз и Лотрек, хотя последний был ее личным врагом). Председательство в этом совете она передала герцогу Вандомскому, который после измены герцога Бурбонского и смерти герцога Алансонского стал первым принцем крови. Герцог Вандомский пользовался симпатиями партии, враждебно смотревшей на регентство Луизы; таким образом, дворянство было удовлетворено: оно видело себя стоящим непосредственно у кормила правления и могло не только контролировать, но и иметь некоторую власть над регентшей, как это и обнаружилось в первом же заседании.

Зная о популярности своей дочери, Луиза привлекла к государственным делам и ее. Брантом говорит:

Во время плена Франциска Маргарита очень помогала своей матери управлять государством… и привлекать на свою сторону дворянство, ибо доступ к ней для всех был очень легок и она завоевывала сердца своими прекрасными качествами.

Луиза резко изменила свое отношение к представителям нового религиозного учения, опасаясь, как бы религиозная распря между Сорбонной и протестантами не отняла у нее помощи и содействия папы. Когда парламент громко заявил, что павийское несчастье есть кара Божия за попущения, оказанные «ереси лютеристов», регентша обратилась к Сорбонне с вопросом: что же делать, чтобы искоренить ересь и умилостивить небесное правосудие? Сорбонна ответила, что «нужно употребить власть и насилие против личности лжеучителей, ибо те, кто противится свету, должны быть к нему приводимы пытками и ужасом». Папа одобрил этот совет и благословил буллой от 20 мая 1525 года комиссию, которая, в сущности, вводила во Франции инквизицию.

Луиза целиком отдалась делу освобождения своего сына. Дипломатии была задана трудная задача. Всюду искали друзей и помощи; обратились даже к турецкому султану, и это явилось важным событием в сфере международных отношений: заклятый враг, «неверный мусульманин», призывается на выручку «христианского короля»! Венеция и папа, опасаясь нарушения политического равновесия, поддерживали Луизу, обещая ей всяческое содействие; Генрих VIII Английский заключил с Францией мир; оставалось только справиться с самим Карлом V. Но это оказалось не так-то легко.

Генрих VIII

Павийская победа была для молодого, 25-летнего, императора столь неожиданным и столь страстно желанным торжеством, что у него кружилась голова от грандиозности планов, начинавших теперь казаться ему осуществимыми. Он уже фактически владел большей частью Европы: император Германский, король Испанский, почти полновластный господин Италии, владетель Нидерландов… Карл мнил себя уже победителем Франции и основателем новой всемирной монархии. Для этого ему понадобится еще только одолеть турок и прибавить к своим владениям весь Балканский полуостров. В письме к Ланнуа он признается в своем намерении:

Так как Вы захватили короля Французского, которого я Вас прошу хорошенько хранить, то я не знаю, куда бы я лучше мог обратиться теперь, как не против неверных!..

Заключение становилось Франциску невмоготу. Роскошная итальянская весна врывалась в узкое окно его тесной кельи, у которого он тоскливо простаивал часами, блуждая взором по цветущей долине и по горам, за которыми лежала его родина. От тоски король-рыцарь, король-пленник сделался королем-поэтом. Именно к этому периоду его жизни, ко времени его плена, начавшегося в Пиццигитоне и кончившегося только в Мадриде, относятся многочисленные стихотворения Франциска, посвященные матери, сестре и «даме сердца». В них он описывает красоты расстилавшихся перед его глазами видов, свою тоску, свое одиночество без близких его сердцу людей; вспоминает Павийскую битву и другие события последнего времени.

Наконец завязались переговоры о выкупе короля. Первые же требования Карла V ужаснули Францию своей чрезмерностью. Они сводились к следующему: союз с императором против турок; брак дофина с инфантой[51]51
  Дофин – наследник королевского престола во Франции; инфант и инфанта – принц и принцесса королевского дома в Испании и Португалии.


[Закрыть] Португальской; возвращение императору Бургундии и всех других графств, городов, принадлежавших некогда Карлу Бургундскому; уступка Прованса герцогу Бурбонскому, будущему зятю императора, и возвращение ему всех его прежних доменов, которые вместе с Провансом составят королевство, вполне независимое от Франции; возвращение Генриху VIII Английскому Нормандии, Гиени и Гаскони.

Франциск хотел быть рыцарем до конца и подтверждал уже раз написанное им к грандам королевства.

Подобно тому, как я предпочел ради чести моей нации и своей собственной избрать тюрьму вместо постыдного бегства, никто никогда не скажет, что я из желания быть освобожденным нанес ущерб своему королевству: почитаю себя счастливым весь остаток дней своих провести в тюрьме за свободу родины!

Но благородный порыв его скоро миновал, и он сам начал писать условия для своего освобождения, в которых делал много уступок сопернику.

В начале августа короля привезли в Мадрид. Франциск I думал, что Карл V примет его почти как дорогого гостя и немедленно вступит с ним в личные переговоры и что ему, славившемуся своим ораторским талантом, легко удастся склонить императора в свою пользу. Однако его поместили в мрачную башню. Теперь он находился в маленькой низкой комнате с одной дверью, с небольшим оконцем под самым потолком и двойной железной решеткой – нужно было становиться на стол, чтобы видеть что-нибудь из этого окна. Башня стояла на почти отвесной высокой скале; в глубине пропасти виднелось высохшее русло реки. Очевидно, императору хотелось довести короля до изнеможения, до полного отчаяния и принудить к тем уступкам, на которые он до сих пор не соглашался. Прошел целый месяц, а король еще ни разу не виделся с императором.

Между тем послы и уполномоченные делали свое дело. Переговоры не прекращались. Поняв, что Карл не хочет его видеть и настаивает на своих условиях, Франциск написал домой письмо, прося мать или сестру приехать к нему. Маргарита, не колеблясь, решила ехать в Испанию и известила об этом Франциска:

Так как регентша не может доставить Вам радость видеть ее, то ей угодно осчастливить меня, приказав мне ехать к Вам. Не буду распространяться относительно того, насколько это повиновение вам обоим мне приятно…

С отъездом Маргарите медлить не хотелось, но необходим был паспорт от Карла V, который гарантировал бы ей безопасность проезда и пребывания во враждебном государстве. После долгих проволочек это было наконец улажено маршалом Монморанси,[52]52
  Анн де Монморанси, или герцог Монморанси (Anne, duc de Montmorency) (1493–1567) – друг (с раннего детства) Франциска I, всегда находившийся при нем. В 1522 году стал маршалом Франции, в 1525 году попал в плен вместе с королем, но вскоре был выкуплен и, оставаясь при короле, содействовал его освобождению. В 1537 году назначен коннетаблем Франции. Являлся советником двух королей – Франциска I и позже его сына, Генриха II. Был смертельно ранен в Сен-Дени во время столкновения с кальвинистами.


[Закрыть] уже выкупленным из плена и деятельно работавшим теперь над освобождением своего господина. Карл разрешил герцогине Алансонской навестить брата, заключил перемирие с Францией на шесть месяцев, то есть до 1 января 1526 года, и согласился на личное свидание с королем.

Анн де Монморанси

Непривычные условия жизни, в которые был поставлен Франциск, подкосили его крепкое здоровье. У него открылась сильнейшая горячка. Весь Мадрид взволновался при этом известии, поскольку Франциск был всеобщим любимцем. Церкви наполнились молящимися, как будто вопрос шел о здоровье испанского государя. Доктора заявили, что только Карл может вернуть ему здоровье, вернув надежду на свободу. Из отдаленнейших концов Европы летели к Карлу послания, ходатайствующие за французского короля. Свидание Карла с Франциском состоялось 18 сентября, а на следующий день в Мадрид прибыла Маргарита, разбитая от усталости, тяжелого пути и счастливая тем, что застала еще в живых своего брата.

В те времена путешествие в Мадрид было далеко не легким. Тысячи препятствий и опасностей возникали на пути, и поступок Маргариты, одинаково говорящий о ее преданности брату и о бесстрашии, вызывал всеобщее удивление и восторг. Эразм прямо называл ее «героиней». Конечно, она ехала не одна. Ее сопровождали президент парижского парламента, епископ Тарбский и придворные дамы. Мать проводила ее почти до Авиньона, так как Маргарита должна была сесть на корабль в Эг-Морте. Но внезапно разыгралась непогода. 27 августа она сообщает королю:

Государь, гонец расскажет Вам, каким образом небо, море и советы людей задержали меня здесь. Но Тот, Кому все повинуется, разрушил все препятствия, послав теперь такую хорошую погоду, что даже те, которые еще вчера вечером колебались, сегодня утром советуют мне ехать, что я и исполняю с таким желанием Вас видеть, какое Вы, Государь, можете себе лишь вообразить.

Ничто мне не помешает больше: ни опасность, ни море, беспокойное в это время года, и я не остановлюсь раньше того места, где увижу Вас. Ибо мысли о смерти, о горе, об опасностях мне теперь столь привычны, что я готова их считать за свободу, жизнь, здоровье и славу, думая хоть таким образом участвовать в Вашей судьбе, которую я со счастьем взяла бы для себя одной.

Маргарита высадилась в испанской гавани Паламос после тяжелого и опасного морского переезда. Но ей предстоял еще утомительный и длинный путь до столицы, по земле, выжженной палящими лучами солнца. Это путешествие совершалось в носилках (litière), несомых мулами. Двигались очень медленно, останавливаясь для ночевки в плохих гостиницах. Наконец Маргарита достигла цели своего путешествия.

Император встретил ее в дверях своего дворца Аль-казара и, торжественно приветствовав, провел во внутренние покои. Она была одета, как всегда, в черное бархатное платье, и белое покрывало ниспадало до пола мягкими складками с ее темных волос.

Франциску становилось все хуже, хотя его успокаивало постоянное присутствие любимой сестры. Он часами слушал ее рассказы о том, что делалось без него на родине и в его семье, и забывался под тихие звуки ее ласкающего голоса.

Брантом пишет:

Лучше всяких докторов зная его природу и сложение, она заставляла их лечить короля по-своему и делала это так успешно, что спасла его, почему впоследствии Франциск часто говаривал, что без нее ему бы не выжить и что она даровала ему жизнь.

Через неделю Франциск чувствовал себя уже настолько хорошо, что мог расстаться с сестрой, которая 2 октября выехала в Толедо (императорскую резиденцию), чтобы приступить к выполнению своей дипломатической миссии.

Ей предстояла непростая и щекотливая задача. Хотя бывшие до сих пор переговоры не привели ни к какому положительному результату, зато они выяснили требования и желания обеих сторон и хорошо познакомили друг с другом противников. Трудно было найти людей более противоположных по складу характера и уму, чем французский король и германский император. Маргарита сама хорошо знала это. Для того чтобы примирить их, сказала она однажды венецианскому послу, нужно было бы переделать одного из них по образцу другого. Мезере удачно охарактеризовал их различия:

Франциск имел блестящие внешние качества и гибельные недостатки, а Карл имел политические качества и полезные недостатки.

Карл V был расчетлив в поступках, обладал железной волей и огромным честолюбием. И с этим человеком пришлось теперь вступить в дипломатическое единоборство женщине, отличительную черту которой, по ее собственному признанию, составляла «глупая мягкость». Луиза, Франциск и многие другие надеялись, что Карл, как обычно и все, подпадет под обаяние Маргариты: один час совещаний между императором, королем и герцогиней подвинет дело более, чем целый месяц споров между юристами.

Император встретил Маргариту очень любезно, выразил ей удовольствие по поводу выздоровления ее брата.

Она информирует Франциска:

Сегодня после обеда по совету вице-короля я пойду к императору и мы начнем Вас освобождать. Он [император] желает, чтобы в комнате не было никого, кроме нас двоих и одной из моих женщин, которая будет держать дверь. Сегодня же вечером сообщу Вам обо всем, что сделаем. Умоляю Вас, Государь, притворяться перед д'Аларсуа [тюремным надзирателем] больным и угнетенным, ибо Ваша слабость меня укрепит и подвинет мою задачу.

Задача эта, при ближайшем с ней ознакомлении, оказывалась все труднее и труднее. Правда, Карл V аккуратно совещался с герцогиней Алансонской, но она скоро поняла, что ее хотят провести и не думают убавлять своих требований: королю предлагали купить свободу не иначе, как ценой герцогства Бургундского. Неискренность и непрямота действий испанской дипломатии раздражали Маргариту, и она утомлялась от траты времени пустые на разговоры, которые ни к чему не приводили. Ее настроение вполне сказалось во втором ее письме из Толедо.

Государь, я не писала Вам раньше, желая сообщить Вам что-нибудь более приятное, чем то, что я здесь до сих пор видела; но ввиду постоянного оттягивания и того странного поведения относительно меня, которого здесь придерживаются, я решилась пойти сегодня после обеда к императору и узнать от него хоть какое-нибудь решение дела, на чем я и буду настаивать всей моей властью, и немедленно уведомлю Вас. Вчера вечером ко мне заходил вице-король, ужасно недовольный тем, что не может нам служить, как того хотел бы; сказать правду, мне кажется, что они все здесь очень стеснены. Я разговаривала с ним долго и с раздражением указала на то, что не видела уже два дня императора, прибавив, что у них у всех мало чести, зато много недоброжелательства, и что я отлично знаю, что я их стесняю и что им очень бы хотелось удовлетворить меня, ничего не сделав по совести. Я высказала ему также, что мне было бы гораздо приятнее, если бы они прекратили всю эту комедию и откровенно высказали мне свое решение, с чем он вполне согласился… Уверяю Вас, Государь, что роль истца среди таких неблагоразумных людей мне кажется гораздо труднее, чем должность врача, наблюдающего за Вашим здоровьем.

В другом письме ее тон становится еще решительнее:

Вчера я была у императора, который обошелся со мной очень холодно. Он пригласил меня в свой кабинет для беседы, но все его разговоры были притворны; он поручил мне поговорить с его Советом. Посылаю Вам человека, который расскажет все, что здесь делается, дабы Вы ознакомились с теми приемами, которые они здесь употребляют, несмотря на то, что очень опасаются, как бы я не соскучилась здесь, ибо я даю им понять, что, если они не переменят свой образ действий, я уеду.

Очевидно, однако, эти угрозы мало действовали на Карла и его советников. Герцогиня жалуется брату:

Если бы еще мне приходилось иметь дело с хорошими людьми и которые понимают, что значит слово «честь», я бы не беспокоилась так об этом опаздывании, но тут как раз обратное. Каждый мне говорит о своей любви к королю, но доказательств этому нет никаких.

Чтобы ясно представить себе беспокойство и раздражение Маргариты, отметим, что паспорт был ей выдан лишь на строго определенный срок, пропустив который, она лишалась всех гарантий безопасности и даже личной свободы. Поэтому ей необходимо было и закончить все дела, и своевременно попасть на французскую границу. Время шло, а разработка пунктов мирного договора подвигалась вперед очень медленно. Карл не хотел отказываться от Бургундии и под всевозможными предлогами уклонялся от окончательного объяснения с Маргаритой; у него также не было желания выступать перед Европой, с напряженным вниманием следившей за всем, что происходило в Мадриде и Толедо, в виде жестокого и несправедливого притеснителя, пользующегося несчастьем своей благородной жертвы. Маргарита перестала ходить к императору, поняв, что он избегает ее, да и роль просительницы ей не нравилась. Она пишет Франциску:

Вице-король советовал мне побывать у императора, но я ответила ему, что никогда в жизни не выходила из дому, не будучи специально званной, и что когда императору заблагорассудится меня пригласить, – меня могут найти в монастыре. Здесь я пробыла с часу дня до пяти и до сих пор никакого ответа не получила. Вот уже три дня, как я нигде не бываю, и думаю – это (как я и объяснила вице-королю) для того, чтобы все они поняли, что если я не разговариваю о делах с императором, то мое положение не дозволяет мне разговаривать о них и с его слугами.

Сколько могу судить по некоторым их разговорам, они очень смущены и опасаются, что я с ними совсем распрощаюсь. Мне кажется, что если мы будем еще в течение некоторого времени обращаться с ними построже, то они заговорят с нами иным языком. Что бы ни случилось, умоляю Вас, раз они поступают так низко, не слишком тяготиться замедлением, которое потребуется для того, чтобы довести их до той точки, до которой я хочу.

Как видно из этого письма, отношения Маргариты с Карлом становились очень натянутыми. Наконец терпение герцогини истощилось, и она, по словам Брантома, обратилась к императору с такой смелой и прямой речью, что он остолбенел от неожиданности и удивления. Она доказывала ему неблагородство его отношения к Франциску, его сюзерену, упрекала его в жестокости сердца и говорила, что если король умрет от его гадкого отношения, то смерть эта не останется безнаказанной, ибо у него есть сыновья, которые – настанет день – жестоко отомстят за своего отца.

Брантом продолжает:

Эти слова, сказанные с величием и большой горячностью, заставили Карла призадуматься, так что он умерился и даже навестил короля, которому наобещал массу всяких прекрасных вещей, которых он, впрочем, не дал ему. Но если она хорошо говорила с императором, то еще лучше сказала в его Совете, в заседании которого присутствовала. Там она всех победила своей блестящею речью, сказанной притом с грацией, которой далеко не была лишена, так что, в конце концов, она стала всем приятна, а не антипатична; тем более что она была прекрасная молодая вдова, и в цвете лет!.. А все это очень способно растрогать и смягчить людей суровых и жестоких. Словом, она добилась того, что ее доводы найдены были основательными, и она завоевала себе всеобщее уважение: императора, его Совета и всего двора.

Но это уважение к самой Маргарите, к ее твердости и уму не отразилось на дальнейшем ходе переговоров. Несмотря на утверждение Брантома, что «ее доводы были найдены советом основательными», ни одна из предложенных ею комбинаций не была принята. Видя, что дипломатические переговоры ни к чему не приводят, она решила устроить заговор и спасти Франциска путем бегства. Было условлено, что король наденет одежду негра, каждое утро приносившего дрова в его комнату, замажет себе лицо сажей и с наступлением ночи выйдет из своего заключения. Все уже было приготовлено, но внезапно заговор раскрылся: его выдал подкупленный испанцами королевский камердинер. Аларсуа, смотритель тюрьмы, получил предписание не впускать больше негра в комнату Франциска, а к паспорту Маргариты было приписано, что ее свобода и спокойствие гарантируются испанским правительством лишь в том случае, если она ничего не предпримет против воли императора и во вред испанскому государству. Эта приписка звучала угрозой и создавала герцогине положение с очень относительной безопасностью.