Текст книги "Маргарита Ангулемская и ее время"
Автор книги: А. Петрункевич
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Королевская резиденция Блуа
Между тем Маргарите минуло 17 лет (в 1509 году). Ее нельзя было назвать красивой, но она владела в высшей степени тем, что называют словом «шарм», и это заставляло современников не замечать неправильность черт ее лица, обрамленного темными волосами. Она очень походила на своего брата и являлась типичной Валуа: как у всех представителей этого рода – ослепительный цвет кожи, длинный нос, карие живые глаза и крупный, немного насмешливый рот. Современники считали Франциска красавцем. Красота Маргариты заключалась не в чертах лица, а в том выражении, которое имело ее лицо; в тех мыслях, которые горели в ее глазах; в той ласковой, доброй улыбке, которая убирала насмешливую складку губ; наконец, в мягком, благозвучном голосе, «будившем все нежные струны сердца».
Высокая и стройная, изящная и величественная в каждом своем движении, она, по словам видевших ее, производила всегда неотразимо чарующее впечатление. Так, Иларион де Кост (Coste) говорит:
Она выделялась не только своими знаниями, но также изяществом своей одежды и красотой своей речи.
Речью она владела в совершенстве. Любила красиво одеваться и при этом была «живой, остроумной и прекрасно образованной». В эпоху, когда во Франции еще не свергли иго схоластики, хотя борьба против нее длилась уже целый век, когда правило «Что по-гречески, то не читается» (Graecum est, non legitur; эта фраза принадлежит знаменитому юристу Аккурцию, который по-гречески не понимал и потому оставлял без объяснения все греческие цитаты) внушалось даже в школах, когда священнослужители с кафедры не стыдились говорить, что «недавно открыт новый язык, называемый греческим, которого следует очень избегать, ибо он порождает все ереси», – в такую эпоху Маргарита с увлечением читала Софокла в подлиннике, интересовалась вопросами теологии и, чтобы лучше понимать их, в конце концов занялась даже еврейским языком под руководством знаменитого ориенталиста (востоковеда) того времени Парадизио, по прозванию Каносса.
В 1509 году Маргарита вышла замуж – не по любви, и даже не по склонности. Ее просто «выдали» за герцога Алансонского, чтобы этим закончить земельную тяжбу между ее братом (как наследником Ангулемским) и герцогом. (Это была первая жертва, которую Маргарита принесла интересам нежно любимого брата. Ей впоследствии еще не раз предстояло жертвовать собой ради прихотей эгоистичного Франциска.) Свадьба состоялась в Блуа с большой торжественностью, после чего молодые уехали в свое герцогство. С этого года и вплоть до Павийской битвы (в 1525 году) и мадридского плена Франциска в биографии Маргариты наступает для нас огромный пробел: не сохранилось почти никаких документов, позволяющих воссоздать сколько-нибудь подробно ее жизнь в этот период, так что приходится ограничиваться лишь отрывочными и случайными сведениями.
В самом начале 1514 года умерла королева Анна. Ее оплакивали только бретонцы и муж, который «надел глубокий траур и плакал 8 дней». Флеранж в своих мемуарах говорит, что смерть эта была очень приятна Франциску, ибо Анна ему во всем противодействовала и не было часа, когда бы эти два дома (королевский и Ангулемский) не враждовали между собой. Мы вполне можем поверить этому свидетельству близкого друга и товарища молодого наследника, хотя оно как будто не согласуется с записью, содержащейся в журнале Луизы:
Анна, королева Франции, скончалась 9 января 1514 года, поручив мне свои имения и своих дочерей, даже Клод, [будущую] жену моего сына, которую я дружески воспитывала, как то всем известно.
Кроме Клод у Анны была еще дочь Рената, будущая герцогиня Феррарская, родившаяся в Блуа 29 октября 1510 года. Тот факт, что Анна поручает двух своих дочерей надзору Луизы, еще не доказывает ее доброго отношения к ней. Ведь Анна знала, что после ее смерти Клод выдадут замуж за герцога Валуа, и, стало быть, волей-неволей ее дочь попадет под руководство своей свекрови – Луизы Савойской. Умирая, она только как бы просила не переносить на детей того недоброжелательства, которое разделяло их, матерей. Страх, что, обретя власть, Луиза будет притеснять ее маленьких дочерей, вырвал у гордой королевы последнее завещание. И даже та настойчивость, с которой Луиза указывает на добросовестное исполнение ею последней воли покойницы, наводит нас на мысль о том, что в душе своей она не находила любви к двум сиротам.
Об обеих дочерях Людовика XII можно сказать, что их жизнь не была радостной. Старшую, Клод, выдали за Франциска в 14 лет. Добрая и ласковая, она, однако, никогда не могла добиться любви своего ветреного супруга, которого сама, кажется, горячо любила. Измученная нравственно и физически, она умерла в 1524 году. Королеву Клод искренне оплакивала не только золовка Маргарита, но и весь народ, в своем представлении присоединивший ее к другой несчастной королеве, Жанне (жене Людовика XII), такой же заброшенной и покинутой человеком, которому слепая судьба вручила заботы о ней.[11]11
Сравниваются обделенные счастьем Клод Французская и Жанна Французская. Жанна – дочь короля Людовика XI. В 1461 году у него родилась первая дочь, Анна. В том же году умер его отец, Карл VII, и он (в 38 лет) был провозглашен королем. Довольно скоро Людовик забеспокоился о своей короне: в 1462 году в замке Блуа у 68-летнего Карла Орлеанского (он приходился Карлу VII кузеном) родился сын. Есть версия, что Мария Клевская, молодая жена известного нам поэта, герцога Орлеанского (который по возрасту мог быть ее дедом), родила сына от кастеляна (смотритель замка, или, проще говоря, завхоз), а герцог сразу же признал новорожденного за своего сына и наследника дома Орлеанов. Людовик XI встревожился не зря, ибо собственного сына у него еще не было: Карл (в будущем король Карл VIII) появится на свет в 1470 году. Значит, родившийся в Блуа мальчик по праву может претендовать на корону (младенец стал его тезкой, получив имя Луи, Людовик; через много лет он тоже будет королем – Людовиком XII). В 1464 году у Людовика XI родилась дочь Жанна, и он обручил ее с малышом Людовиком Орлеанским – в письме предложил это герцогу, после чего был подписан брачный контракт, при посредстве нотариуса. В Блуа не знали, что принцесса Жанна была от рождения рахитичной, уродливой (горбатой и кривоногой). Расчет Людовика XI заключался в том, что, когда обрученные вырастут и поженятся, больная Жанна не сможет родить юному герцогу Орлеанскому наследника. В 1476 году герцог, несмотря на его протесты, был принужден жениться на Жанне. Молодой супруг не уделял ей ни малейшего внимания. А она его любила. В него также была сильно влюблена с детства (и долгое время любила тайно) старшая сестра Жанны – Анна. Та самая Анна, которая в 22 года окажется регентшей при 13-летнем брате, короле Карле VIII, и которая, чтобы расстроить план герцога стать мужем 15-летней Анны Бретонской (из ревности и в надежде, что герцог все же будет принадлежать ей, а не другой Анне), женит на юной герцогине Бретонской своего брата Карла VIII. Людовик Орлеанский будет довольно долго бороться с женщиной, которая его очень любила, с ней и с ее братом – бороться за корону. После внезапной смерти Карла он стал королем. Желая побыстрее жениться на вдове короля Карла, Людовик XII отправил папе римскому Александру Борджиа письмо, содержавшее просьбу расторгнуть его брак с Жанной. Вскоре с разрешения папы состоялся судебный процесс – весьма унизительный для Жанны, ибо королева подверглась не только расспросам об интимной жизни, но и телесному осмотру с целью убедиться, что она в действительности не была женой Людовика. Их брак был расторгнут. Несколько позже Жанна созда ла монашеский орден. Она у мерла в 1505 году, в 40 лет.
[Закрыть]
Младшая дочь Людовика XII, Рената, болезненная и некрасивая, была выдана замуж за герцога Феррарского. Не найдя в замужестве ничего, кроме горя, она всей душой отдалась реформатскому движению и превратила свой двор в убежище для всех гонимых, повторяя то же, что делала раньше нее Маргарита во Франции, но действуя смелее и последовательнее. Этим двум женщинам обязано Возрождение сохранением многих и многих замечательных представителей эпохи.
Франциска Ангулемского и принцессу Клод обвенчали через четыре месяца после смерти королевы Анны, 18 мая 1514 года. Сейчас же после этого король Людовик XII задумал и сам жениться (в третий раз), для того чтобы иметь прямого наследника. Ему предложили в жены 16-летнюю принцессу Марию, сестру английского короля Генриха VIII; брак был заключен par procuration[12]12
По доверенности (франц.).
[Закрыть] 18 августа в Гринвиче. Mapия прибыла во Францию с большой свитой, в которой, между прочим, находилась в качестве фрейлины знаменитая впоследствии Анна Болейн.[13]13
Когда король Людовик XII умер, юная вдова Мария Английская вышла замуж за своего любовника, герцога Саффолка. Анна Болейн (Boleyn), которой было тогда всего 8 лет, стала фрейлиной королевы Клод. Через 10 лет, после Павийской битвы, она перебралась в Англию, и вскоре ей удалось обольстить короля Генриха VIII. Ради нее Генрих добивался у папы римского Климента VII развода с женой Екатериной Арагонской, сестрой матери Карла V (сама она – мать Марии Тюдор). Хотя папа согласия на развод не давал (из-за чего – после длительной переписки – стал злейшим врагом английского короля), Генрих в 1533 году развелся с Екатериной и сразу же женился на Анне Болейн. Эти события стали поводом для разрыва отношений с Ватиканом и проведения Реформации в Англии; в 1534 году Генрих VIII был провозглашен главой англиканской церкви. Анна пробыла английской королевой недолго: в 1536 году ее уличили в супружеской неверности и казнили (обезглавили).
[Закрыть] Франциск был послан в порт навстречу королевской невесте. Мария была так хороша собой, что 20-летний герцог тут же в нее влюбился. Но Мария высадилась на французский берег со своим любовником, молодым герцогом Саффолком; а в Абвиле ее с нетерпением ждал 52-летний супруг Людовик XII.
Карл Орлеанский и Мария Клевская (Шпалера XV века. Музей декоративного искусства. Париж)
В продолжение шести недель пиршества и балы беспрестанно сменялись турнирами и играми; король, не желая отставать от молодежи, принимал живое участие во всех увеселениях, а ночи проводил с женой. Его здоровье расшаталось и не выдержало: в конце декабря он занемог, и 1 января 1515 года его не стало.
Мечта Луизы исполнилась, о чем лаконично написано в ее журнале.
1 января 1515 года мой сын стал королем Франции.
Глава 2
Жажда удовольствий
Совсем новая эпоха – эпоха бурного развития культуры, ученого гуманизма, воскрешения классической древности – начинается для Франции со вступлением на престол молодого Франциска Валуа, знаменитого короля Возрождения. Возникает огромный интерес к античности: активно изучают классическую латынь (отказавшись от обедненной латыни Средних веков), издают многих античных авторов. Происходит оживление в издательском и переводческом деле. Франциск сам этому способствует: следит, направляет, дает советы (что издавать, что переводить). Теперь при королевском дворе часто можно видеть ученых, художников, поэтов. Строгая, экономная и скучноватая жизнь двора Людовика XII сменилась шумными беседами, веселым смехом и беспрерывными праздниками.
Мать короля, моложавая Луиза Савойская, живая, бойкая, остроумная и образованная, только теперь получила возможность жить так, как она любила и как до сих пор ей было возбранено враждебностью Анны. Проведя лучшие свои годы вдали от света, ограничив интересы только заботами о детях, и специально о сыне, которого она боготворила и на которого возлагала все надежды, она наконец увидела себя у цели, и все жертвы, ею принесенные, оказались искупленными. В журнале Луизы мы находим, например, такую запись:
В день обращения св. Павла мой сын был помазан в Реймсском соборе; за это я славословлю божественное милосердие, щедро вознаградившее меня за все те бедствия и неудачи, которые обрушились на меня в мои ранние годы и в цвете моей юности. Смирение сопутствовало мне, и терпение никогда меня не оставляло.
Она торжествующе и гордо вступала фактически на престол вместе со своим сыном, быстро оттеснив его супругу – тихую, кроткую королеву Клод, о которой как-то забыли.
Простой народ все еще оплакивал своего «отца», добродушного Людовика XII, а дворянство уже ликовало, радостно толпясь вокруг трона, на котором сидел теперь блистательный, истинно дворянский король (le roi-gentilhomme). В жизнеописании Баярда[14]14
Пьер Террай, сеньор де Байар (Bayard) (1476–1524) – военный, прославившийся своей храбростью во время Итальянских войн и получивший прозвище Рыцарь без страха и упрека (le Chevalier sans peur et sans reproche). Перед битвой при Мариньяно, закончившейся победой французов, Франциск I захотел быть посвященным в рыцари и чтобы сделал это шевалье Байар (Баярд).
[Закрыть] говорится, что не было видано короля, которого дворянство любило бы больше, нежели Франциска I.
Природа щедро наградила его: он был высокого роста, отлично сложен, одинаково ловок и силен во всех рыцарских упражнениях. Современникам Франциск казался красавцем. Талантливый, веселый, задорный, с пылкой фантазией, смелый до безрассудства (сохранился рассказ о том, как Франциск убил дикого кабана с опасностью для собственной жизни), страстный любитель приключений, несколько хвастливый, всем интересовавшийся и все желавший знать (но знать без особого труда, потому что схватывал многое на лету и никогда ни во что серьезно не углублялся), влюбчивый и переменчивый, – он являлся типичным представителем галлов, какими их видел и описал еще Юлий Цезарь. О внешности Франциска сообщали венецианские послы в своих подробнейших донесениях сенату. Он одевался всегда очень роскошно в противоположность своей сестре, которая любила больше всего простое черное платье. Его одежды бывали затканы золотом и усыпаны драгоценными камнями. Воспитанный среди женского общества, хотя и под надзором гувернеров, с колыбели избалованный страстной любовью матери и сестры, Франциск ступил в 20 лет на широкую дорогу славы и почестей.
Франциска манила Италия. Принимая венецианских послов, явившихся поздравить его по случаю вступления на престол, он дает им честное слово дворянина, что не позже, как через год, явится в Ломбардию. И вот увеличиваются налоги, увеличивается войско, подтверждаются мирные договоры со всеми друзьями и союзниками. Франция, со своим юным королем во главе, готовится к великому Итальянскому походу, к завоеванию Милана.
Единственные горные проходы в Италию оказались заняты врагами, и французам пришлось создавать новый путь, то есть предпринимать дело неслыханной трудности и опасности. Но они не остановились перед этим: взрывали и буравили скалы, перебрасывали мосты через бездонные пропасти или, обвязавшись веревками, вбивали столбы и строили деревянные крытые галереи, чтобы провести пугающихся лошадей. И по этим мостам и галереям, висевшим в воздухе, сколоченным на живую нитку, прошла вся артиллерия и множество одетых в латы и кольчуги всадников. Но когда такой способ казался слишком опасным и боялись, что легкие сооружения не выдержат, тогда пушки на блоках спускали в бездны и потом с неимоверными усилиями вытаскивали на противоположные вершины.
На пятый день французская армия, перевалив через горы, была в Ломбардии. Она явилась так неожиданно, и переход, ею сделанный, был связан с такими сказочными препятствиями, что итальянцы едва верили своим глазам: уж не с неба ли свалились французы? «Они свалились почти что с неба – они спустились с Альп», – написал Мишле.[15]15
Жюль Мишле (Michelet) (1798–1874) – французский историк, автор 17-томной «Истории Франции» и 7-томной «Истории Французской революции».
[Закрыть]
13 сентября 1515 года произошла знаменитая Мариньянская битва, сразу увенчавшая Франциска лавровым венком. Благодаря ей на него обратила внимание вся Европа и он из короля-рыцаря сделался народным героем. Теперь его счастливые мать и сестра, а с ними и все соотечественники величали юного короля Цезарем, победителем швейцарцев. Побежденная Италия лежала у его ног, и, казалось, мечта его предшественников осуществилась. Папа Лев X, видя себя совершенно беззащитным, готов был согласиться на какие угодно требования и уступки. Франциск становился истинным хозяином полуострова. Но он не понял выгод своего положения и не сумел ими воспользоваться. Вместо того чтобы прямо двинуться на Рим и Неаполь, которыми ему так легко было завладеть, король позволил уговорить себя не предпринимать больше ничего решительного и навсегда упустил случай укрепиться в Италии.
Канцлер Дюпра вступил в переговоры с двумя кардиналами относительно духовенства и уничтожения прагматической санкции, а Франциск в последних числах января 1516 года вернулся на родину, сделавшись страстным поклонником Италии и великолепного папы, явившегося перед ним с целой свитой художников и артистов. Таким образом, Итальянский поход, несмотря на многообещавшее начало, не дал Франции никаких материальных выгод. Но так же, как и прежние походы на Апеннинский полуостров (может быть, даже гораздо больше, чем все они), этот поход имел важное культурное значение.
Карл VIII открыл Италию для Франции, как сказал один историк, а Людовик XII сблизил Италию с Францией; Франциск I перенес Италию во Францию. Блеск, которым вдруг засверкает Франция в XVI столетии, заимствован ею из Италии; он передан сюда Леонардо да Винчи, Рафаэлем, Бенвенуто Челлини и другими великими итальянцами.
Французы перенимают у итальянцев все новое и интересное в архитектуре, скульптуре и живописи, а также в литературе – например, широкое распространение получают такие литературные формы, как сонет и новелла (новелла принесена была в Италию из Франции, но Италия сделалась второй родиной новеллы, которая достигла совершенства под пером Джованни Боккаччо). Новшества касаются общественно-политической и частной жизни. Становится модно «жить по-итальянски».
Франциск I, нагостившись у итальянской знати, вернулся в свое королевство возмужалым, гордым и жаждущим удовольствий.
– Двор без женщин – что весна без цветов! – заявил юный король и разослал приглашения во все замки и бурги (городки), предложив французскому дворянству пожаловать к нему с сестрами, женами и дочерьми. Все радостно отозвались на призыв Франциска и без сожаления променяли свои родовые хоромы на тесную комнатку в королевском дворце; свою однообразную, замкнутую жизнь – на шумное веселье придворных праздников.
Конечно, дамы при дворе были и раньше, но они не принимали того активного и непосредственного участия в придворной жизни, которое стало привычным в ХVI веке. Все они состояли на службе у своей государыни; она, взяв на свою ответственность дочерей лучших домов Франции, строго следила за их поведением, заботливо охраняя их доброе имя. Так было при Анне Бретонской и так же относилась к этому ее дочь, Клод. Однако Клод была слишком мало королевой, чтобы иметь хоть какое-нибудь влияние на то, что делалось при дворе.
Действительной, полновластной королевой была Луиза, герцогиня Ангулемская, графиня Савойская. Она одна могла бы, если бы хотела, уберечь французский двор от той испорченности, распущенности, что очень быстро развилась в нем и разрасталась все больше и больше, доведя его до критического положения в царствование последних Валуа. Луиза могла повлиять на сына, который любил ее и беспрекословно подчинялся ей. Но Луизе было 39 лет, а из-за темперамента и подвижности своей она казалась гораздо моложе. Ей самой, как и Франциску, нравилась веселая и беззаботная жизнь, полная удовольствий и развлечений.[16]16
Луизе Савойской нравилось то, чего до сих пор у нее не было. Она стала женой 30-летнего Карла Ангулемского в возрасте 12 лет; в 16 лет родила дочь Маргариту, в 18 лет – сына Франциска, а в 19 – стала вдовой. И потом долгие годы ее жизнь заполняли лишь заботы о детях. Так прошла вся молодость.
[Закрыть] Теперь Луиза, графиня Ангулемская, предъявляла к нравственности других такие минимальные требования, что невольно наводила на мысль о том, что и по отношению к ее нравам нужна такая же снисходительность. Почти все историки рисуют Луизу с очень невыгодной стороны и приписывают ей пагубное влияние как на сына-короля, так и на дела Франции, в которых она участвовала до самой смерти (в 1531 году).
В своей «Истории Франции» (Histoire de France. Paris, 1615) Ф. де Мезере (Мézeray) пишет:
Вмешательство женского элемента в придворную жизнь имело вначале очень хорошие последствия. Прекрасный пол ввел при дворе вежливость и услужливость и заронил искру великодушия в благородные души. Но вскоре затем нравы испортились; назначения и милости распределялись по усмотрению женщин; они были причиной того, что в правительственных сферах привились плохие правила и древнее галльское чистосердечие скрылось еще глубже, чем целомудрие.
Действительно, прекрасные дамы, приехав из захолустья и получив значительную свободу действий, очень быстро осваивались при дворе, и происходило «вмешательство женского элемента». Времяпрепровождение и забавы стали несколько иными, чтобы женщины могли принимать в них участие. Постепенно складывается светское общество. Некоторые дамы держат салон – здесь, конечно, царствует женщина, здесь ведутся остроумные беседы и в недалеком будущем сосредоточится художественно-литературная жизнь страны. Доступ в это царство открыт каждому уму, каждому таланту; но формы, в которые отливаются ум и талант, должны быть отшлифованы, и тогда слова не оскорбят ничьего слуха, образы не осквернят ничьего воображения. Собираясь вместе в парадных гостиных блистательных женщин Франции, мужчины (сам король, а также военные, царедворцы, прелаты,[17]17
Высшее духовенство.
[Закрыть] ученые, художники и поэты) начинают проникаться правилом, которое сто лет спустя выразил в стихах Лафонтен:
Однако должно было пройти какое-то время, чтобы изменилось представление о том, что прилично, а что уже недопустимо. Истории, которые при Франциске I считались облеченными в приемлемую форму и которые никого из образованных людей не шокировали, в конце того же XVI столетия казались уже неудобными для чтения вслух или пересказа. Такова, между прочим, и судьба «Гептамерона», написанного Маргаритой Ангулемской и послужившего одним из главных оснований для ошибочных утверждений о легкомысленном поведении самой королевы. В представлении позднейших читателей это произведение сливалось с автором, и Маргарите (скромной, набожной сестре Франциска I) были приписаны свойства и качества, которыми она обрисовала многочисленных и разнообразных действующих лиц своих рассказов. Это случилось, например, с историком Ф. Шлоссером,[19]19
Фридрих Кристоф Шлоссер (Schlosser) (1776–1861) – немецкий историк, автор 19-томной «Всемирной истории».
[Закрыть] который в своей «Всемирной истории» обрисовал Маргариту самым ложным образом.
У Франциска I еще нет постоянной резиденции, и хотя Париж уже значится столицей государства, но король бывает в нем недолго. В сопровождении своего двора он перекочевывает из одного города или замка в другой. Марино Джустиниано, венецианский посол, рассказывает, что за четыре года, пока длилась его посольская служба во Франции, двор всегда путешествовал, нигде не останавливаясь более двух недель: «Vagando sempre per tutta la Francia!».[20]20
Скитался постоянно по всей Франции! (итал.).
[Закрыть]
Вот как знаменитый скульптор Бенвенуто Челлини описывает в автобиографии одно из таких путешествий:
Мы следовали за двором со всевозможными приключениями. Королевский поезд требовал всегда больше двенадцати тысяч лошадей, потому что в мирное время, когда двор в полном сборе, в нем насчитывают восемнадцать тысяч человек. Иногда мы останавливались в местечках, где было всего-навсего два дома; тогда разбивались парусинные палатки, наподобие цыганских, и часто приходилось очень страдать в этих помещениях…
Кочевой образ жизни немало вредил ходу государственных дел, к которым, кстати сказать, Франциск не чувствовал большой склонности. Он ограничивался только повелениями, не входя в рассмотрение того, насколько они исполнимы и исполняются, и предоставлял все управление фаворитам и советникам, которые почти всегда злоупотребляли своей властью.
Глава 3
Cвет знаний
Франция и Италия близки не только территориально, но и по культурно-историческому развитию. XVI век во Франции соответствует XV веку в Италии: это полный расцвет духовных сил человека, сбросившего с себя все оковы прежних времен. Европа ожила после тяжелого, мрачного Средневековья. Великие географические и научные открытия произвели переворот в мировоззрении людей и установили совсем иное соотношение между человеком и природой. Критик Эмиль Фаге (Faguet) в своей работе «Шестнадцатый век» (Seizième siècle. Études littéraires. Paris, 1894) замечает:
Маленькая земля Средних веков, неподвижно укрепленная среди низкого неба, опрокинутого над ней, с Богом-отцом, находящимся над людьми здесь, совсем близко, – все это внезапно изменилось.
Небо расширилось и утратило пределы; земля стала еще меньше, чем она была, и, притягиваемая какой-то таинственной силой, с неимоверной скоростью понеслась в неведомые пространства. Сам человек из царя и господина превратился в ничтожное существо, затерянное в маленьком уголке бескрайнего мира. Искание Бога пришло на смену непосредственному ощущению его близости. Это одна из характерных черт нового времени. «Для мощных умов и для великих душ Бог, сделавшись бесконечно далеким, стал и бесконечно вели ким, но мощные умы и великие души так редки», а остальные, потеряв наивную веру (которая согревала их дедов и прадедов), любовь и непосредственное чувство к Богу, ничем не заменили этой потери. Искать Бога было некогда, и потому люди стали жить без Него. Общий упадок веры засвидетельствован всеми современниками. Вера уступила место суеверию. П. Готье (Gau-tiez), характеризуя XVI век, говорит: «Большинство верило во все, меньшинство же не верило ни во что». Последнее не совсем верно. Меньшинство верило в знание и жаждало его, верило в истину и стремилось к ней.
Правда, были люди, которые, отказавшись от истины в той форме, в которую облекало ее католичество, не признали и той формы, которую предлагало протестантство. Но, отвергая эти формы, они не отвернулись от самой сущности, не удовольствовались одним лишь скепсисом, этим первым шагом сознательного и внимательного отношения ко всему окружающему. Люди, разрушившие то, что им казалось ложным и вредным, не остановились на этом. Они искали истину, а потому возникло сильное увлечение древней философией.
В античные времена люди уже пережили то, что предстояло пережить теперь. Сначала они ощущали божество вблизи себя, оно являлось им, они любили его; потом оно скрылось. И тогда люди стали искать его и оставили нам великие (классические) труды своих исканий. Эти труды воспринимались людьми Возрождения как памятники, как святыни. Но прежде чем приняться за изучение философских систем Древнего мира, нужно было освоиться с его языком и обычаями. Помочь в этом могла литература. И вот лучшие умы Франции (Бюде, Доле, Ватабль и другие)[21]21
Гийом Бюде (Budé) (1467–1540) – ученый-гуманист, способствовал созданию Коллеж де Франс; Этьенн Доле (Dolet) (1509–1546) – издатель, поэт и переводчик, был обвинен в ереси и сожжен; Франсуа Ватабль (Vatable) (умер в 1547) – филолог-гуманист, профессор Коллеж де Франс (преподавал древнееврейский язык).
[Закрыть] погружаются в изучение греческих и латинских авторов. Активно выступают ориенталисты: к двум классическим языкам присоединяются вскоре языки еврейский, халдейский и арабский. Студенты усердно посещают лекции Парадизио, Алеандра и Ласкариса,[22]22
Иероним Алеандр и Иоанн Ласкарис – одни из первых греков, преподававших во Франции. Ласкарис (Lascaris/Laskaris) (1445–1534) был библиотекарем Лоренцо Медичи, а потом в Париже преподавал греческий язык и греческую литературу, его выдающимся учеником оказался Г. Бюде.
[Закрыть] и вскоре ученики затмевают учителей.
Из этих учеников особенно был славен Бюде. Овладев всей тогдашней наукой, он стал предметом гордости и удивления не только для Франции, но и для всей ученой Европы. Эразм Роттердамский называл немолодого уже Бюде «чудом Франции». Итальянский историк Гвиччардини[23]23
Франческо Гвиччардини (Guicciardini) (1483–1540) – не только историк, но и философ-гуманист; служил у римских пап Льва X и Климента VII, а также у Медичи; написал «Историю Италии» (где высказался за объединение итальянских земель в форме федерации), критиковал католическую церковь.
[Закрыть] говорил, что «Бюде – первый между современниками по знанию греческой и латинской литературы». Ему принадлежит колоссальный труд, легший в основание всех последующих трудов подобного рода: «Комментарии греческого языка» (изданы им в 1529 году); в предисловии ученый напоминает королю Франциску I о его давнем обещании; данное всему «учащемуся юношеству» через два года после вступления на престол, в 1517 году, оно сулило основание нового королевского училища[24]24
Коллеж де Франс.
[Закрыть] в противовес старому университету,[25]25
Сорбонна фактически была богословским университетом, а Коллеж де Франс был задуман и создан как светский вуз.
[Закрыть] хранителю схоластической науки, и было исполнено лишь по прошествии нескольких лет.
Не имея ни силы воли, ни энергии, ни времени для того, чтобы правильными занятиями пополнить многочисленные пробелы своего образования, Франциск нашел другой способ для этого: он очень ценил и любил общество ученых, писателей и поэтов, деятелей искусства, которыми постоянно окружал себя и из разговоров с которыми, не учась, узнавал многое.
Вот что, в частности, рассказывает очевидец, П. Галан Шатлен (Chastellain):
За обедом, во время прогулок или остановок среди путешествий продолжались поучительные беседы либо литературные споры, так что присутствовавшим за его столом казалось, что они находятся в какой-то школе философии.
То же подтверждает и Жак де Ту[26]26
Жак Огюст де Ту (Thou) (1553–1617) – французский писатель, историк, судья; в 1604–1608 годах написал на латыни (и опубликовал) «Всемирную историю», которую позже (более чем через столетие), в 1734 году, перевели на французский язык.
[Закрыть] в своей «Всемирной истории» (Histoire universelle. Paris, 1734):
Франциск I бывал постоянно окружен учеными, беседующими с ним, обыкновенно за обедом, о разных диковинных вещах, о которых он слушал с величайшим вниманием. Особенно любил он рассказы из естественной истории, и хотя совсем не был учен, однако так умел пользоваться обществом знающих людей, что прекрасно усвоил все, что писали древние и новые авторы о зверях, растениях, металлах, драгоценных камнях, и судил об этих предметах совершенно правильно…
У короля в Фонтенбло была прекрасная библиотека, для которой он не жалел решительно ничего, и посылал в Италию, Грецию и Азию, чтобы там собрать или списать редкие сочинения… Эта библиотека была поручена знаменитому Бюде, которого Франциск извлек из школьной пыли, покрыл почестями, ценя его великий ум и знания.
В 1517 году Франциск (под несомненным влиянием Гийома Бюде и Маргариты Ангулемской) решил основать высшую школу специально для обучения древним языкам. Для того чтобы сразу поставить эту школу на надлежащую научную высоту и дать ей возможность успешно бороться с завистливой и консервативной Сорбонной,[27]27
Богословский коллеж в Латинском квартале Парижа, основанный в 1215 году и названный по имени основателя – Р. де Сорбона, духовника Людовика IX. В 1554 году, при короле Генрихе II, сыне Франциска I, был переведен в статус теологического факультета Парижского университета.
[Закрыть] враждебно смотревшей на обновленную науку, восставшую от долгого сна и нетерпеливо отряхавшую пыль схоластики, – решено было обратиться к гордости и украшению тогдашней ученой Европы, к Эразму Роттердамскому. Бюде, который сам мог бы претендовать на пост директора будущего учебного заведения, бескорыстно взялся помочь королю устроить это дело. Между французским и голландским учеными завязалась переписка (первое письмо Гийома к Эразму датировано 5 февраля 1517 года), однако она ни к чему не привела. Эразм не согласился променять свою свободу на хотя и почетную, но зависимую жизнь при французском дворе. Он вообще не доверял монархам. Их любовь выбирать для своих эмблем всяких хищников (львов, орлов, леопардов и т. п.) наводила его на грустные размышления:
Из всех птиц мудрецы выбрали только орла – как подходящую эмблему для королевской власти; между тем у него нет ни красы, ни пения; зато он хищен, кровожаден, забияка, опустошитель, всеобщий бич, всеми равно ненавидимый и одинокий. У него громадная возможность всем вредить, а желания это делать еще больше.
Эразм отказался, и осуществление королевского плана отодвинулось на несколько лет. Только в 1530 году выступают на сцену блестящие преподаватели, «королевские лекторы», как их тогда называли. Сначала открылись кафедры греческого и еврейского языков с двумя профессорами по каждой: Данес и Туссен – по греческому языку, Гвидачериус и Ватабль – по еврейскому. С 1531 года к последним двум присоединился Каносса.
Эразм Роттердамский
Позже заработали другие кафедры: в 1534 году – кафедра латинского красноречия, в 1538-м – восточных языков, в 1542-м – философии. Преподавали также математику и медицину.
Молодая наука совсем отделилась от схоластики и, предоставив последней университет, нашла себе приют в новой школе и покровителя в лице короля. Он сам назначал профессоров, чаще всего следуя указаниям своей сестры и Бюде; сам определял им жалованье. Почти уже перед смертью Франциск обдумывал план расширения и увеличения своей школы, для которой предполагалось приспособить целый дворец, чтобы там помещалось 600 учеников, и на все расходы предназначался капитал в 50 тысяч золотых экю. Заветная мечта гуманистов создать храм истинной науки наконец осуществилась.
Жак де Ту пишет:
Новые профессора рассеяли мрак невежества, и истина восторжествовала вместе с науками, в которых она заблистала не только по всей Франции, но и по всей Европе. Так Франциск справедливо заслужил славное имя отца и покровителя наук.
Это имя осталось за ним в истории. Монтень[28]28
Мишель де Монтень (Montaigne) (1533–1592) – французский философ и писатель.
[Закрыть] считает необходимым подчеркнуть: «Мой отец был согрет тем новым огнем, который возжег Франциск I». Король до конца своих дней не переставал заботиться о своей школе. Нередко он приезжал вместе с Маргаритой послушать лекции кого-либо из профессоров; все знали его интерес к наукам, и эти посещения никого не удивляли.
Вместе с высшим учебным заведением и как бы в дополнение к нему была основана Франциском и королевская типография, в которую давал свои шрифты знаменитый типограф и гуманист Робер Этьенн.[29]29
Робер Этьенн/Этьен (Estienne) (1503–1559) – сын Анри (I) Этьенна (около 1460–1520), который в 1502 году основал в Париже издательскую фирму, открыл типографию и до конца жизни издал 130 книг. Робер успешно продолжил семейное дело. Фирма существовала до середины XVII века.
[Закрыть] Король любил навещать его. Р. Крапле (Crapelet) в работе «Робер Этьенн, королевский типограф, и король Франциск I» (Robert Estienne, imprimeur royal, et le roi François I. Paris, 1839) рассказывает:
Случалось, по темной узкой каменистой улице проезжал красивый, статный всадник, с целой свитой пажей, оруженосцев и важных сановников. Иногда вместо всадника ехала прекрасная дама со свитой, еще более блестящей. Эти кавалькады медленно двигались по улице St Jean de Beauvais и, остановившись перед маленьким скромным домиком, входили к типографу Роберу Этьенну. Статный всадник оказывался Франциском I, прекрасная дама – его сестрой, любезной, остроумной и столь же образованной, сколь и привлекательной Маргаритой. Во время этих посещений общий разговор, за исключением технических объяснений, всегда велся по-латыни.
Любовь, которую Франциск питал к науке и ее представителям, покровительство и ласка, которые он неизменно оказывал ученым, были вполне искренни и создали ему прочную славу в потомстве. Но, пожалуй, еще больше, чем науками, интересовался он искусством и радовался тому, что являлся современником таких мастеров, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэль, Андреа дель Сарто. Прирожденное чувство прекрасного вместе с сильной впечатлительностью и восприимчивостью дали возможность королю за время его краткого пребывания в Италии оценить красоту и величие ее сооружений и художественных сокровищ. Он вернулся оттуда в восхищении от художников, а они, в свою очередь, восторгались французским королем, который так чутко отнесся к произведениям искусства и так высоко умел ценить их и так горячо и непосредственно высказывал свой восторг и к ним самим, к художникам; они не в силах были не поддаться его обаянию.
Франциск I любил «искусства и их жрецов» не только как король, но и просто как человек – со всей непосредственной симпатией и горячностью. Результатом этого отношения было появление во Франции итальянских художников. Рафаэль написал для Франциска и прислал ему несколько картин. Когда их привозили во Францию, король устраивал им торжественные встречи – наподобие того, как когда-то его предки встречали святыни, привозимые крестоносцами с Востока. Интересуясь также архитектурой и скульптурой, он выделял немало денег на различные сооружения, о чем свидетельствуют, между прочим, венецианские послы:
