355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » А. Спиридович » Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов (Том 3) » Текст книги (страница 3)
Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов (Том 3)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 15:24

Текст книги "Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов (Том 3)"


Автор книги: А. Спиридович


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

О таком последнем, окончательном плане нападения на Государя главный начальник охраны Его Величества, Дворцовый комендант Воейков осведомлен не был и знал ли о нем Протопопов и его политическая полиция – неизвестно. Полагаю, что они этого плана не знали.

**

*

Доклады Начальника Петроградского Охранного отделения министру Протопопову становились всё тревожнее.

5 февраля ген. Глобачев докладывал об увеличивающемся недовольстве из-за недостатка некоторых продуктов. Он предостерегал о возможности так называемых "голодных бунтов" и эксцессов "самой ужасной из всех анархических революций". Почти ежедневно его доклады сообщали о забастовках.

7 февраля генерал предупреждал, что 14 февраля возможна попытка устроить шествие к Таврическому дворцу, что большевики, меньшевики и соц.-дем. объединение вынесли такое же решение. Генерал предупреждал о "грядущих весьма серьёзных последствиях".

Представил генерал Протопопову и список министров того Временного правительства, которое предназначается после переворота. На листе значился премьером князь Львов и все министры будущего Вр. правительства, кроме Керенского и Гвоздева.

Последнее встревожило, наконец, и легкомысленного Протопопова, верившего в свою звезду Юпитер и т.д. Продолжая {47} хвастаться, что он знает всё и что он расстреляет революцию и зальет кровью столицу, Протопопов струсил. Он начал беспокоить докладами Их Величества. Возбуждая недовольство на генерала Рузского, министр стал просить о выделении Петрограда из ведения Рузского, т.е. о выделении его из северного фронта в особую единицу, с подчинением генерал-лейтенанту Хабалову. Новый военный министр генерал Беляев внес этот проект в Военный совет, тот провел проект и Государь утвердил.

Хабалова Протопопов расхваливал Их Величествам, как энергичного человека, что совершенно не соответствовало истине. То был довольно старый, не разбиравшийся в политике генерал солдатского типа, когда-то отличный Начальник Павловского Военного училища, но теперь человек усталый. Боевая работа ему была уже не по плечу, а пост ему вверили боевой. Хабалов и начал вырабатывать с градоначальником Балком (человеком тоже новым для Петрограда) план военной охраны Петрограда на случай беспорядков.

Чувствуя, однако, свою беспомощность, как министр, не одобряемый премьером, презираемый с деловой точки зрения другими министрами, Протопопов надумал провести на пост премьера Н. А. Маклакова. Их общий друг Н. Ф. Бурдуков стал хлопотать за новую комбинацию. Маклаков соглашался работать совместно с Протопоповым. Это бы усилило позицию Протопопова. Одновременно велась кампания за немедленный роспуск Гос. Думы и за назначение новых выборов. Это была давнишняя мечта Маклакова. Предпринятая кампания сначала имела успех.

8 февраля Протопопов передал Маклакову Высочайшее повеление заготовить проект манифеста о роспуске Гос. Думы и привезти его лично Государю. На следующий день Протопопов доложил Государю о предполагаемой на 14 число демонстрации и доложил выработанный у Градоначальника план охраны Петрограда. План удостоился Высочайшего утверждения.

{48} Этим планом министр Внутренних дел предусмотрительно сваливал всю предстоящую борьбу и ответственность по столице на Начальника Петроградского Военного округа.

**

*

Слухи о реакционных планах и проектах Маклакова и Протопопова дошли до думских кругов. Заволновалась вся оппозиция.

Родзянко стал действовать на бывших в Петрограде членов Династии с целью повлиять на Государя не идти на реакцию.

6 числа с Государем уже говорил приезжавший к чаю из Гатчины Вел. Кн. Михаил Александрович. Его старались настроить в нужном направлении Родзянко и Вел. Кн. Александр Михайлович, вызванный в Петроград по делам авиации. Говорил с ним на фронте и генерал Брусилов, прося повлиять на Государя относительно изменения политики.

Великий Князь советовал Государю пойти на уступки. Но не надо забывать, что он был младший брат, да, кроме того, в его взглядах видели влияние его супруги, что не нравилось.(об этом см. книгу воспоминаний Вел. Кн. А.М. на нашей стр., ldn-knigi)

9 числа у Государя был с докладом и завтракал В. К. Георгий Михайлович, вернувшийся из объезда армий в течение трех месяцев. Он знал пессимистический взгляд на будущее своих братьев Вел. Кн. Николая Михайловича и Сергея Михайловича. Он много слышал на фронте от Брусилова и других генералов. Он и доложил, что некоторые из высших начальников считают желательным дарование реформ, что все относятся с уважением к Гос. Думе.

Еще более решительные шаги предпринял Вел. Кн. Александр Михайлович. В Киеве до Великого Князя доходили слухи о самых важных революционных проектах либералов. С ним имел беседу антидинастического характера Терещенко, что привело Вел. Князя в негодование, т.к. он, прежде всего, понимал всю политическую несерьёзность и всё легкомыслие Терещенко. В Киеве членам Династии было известно многое, чего не знали в Царском Селе. Лишь в конце января {49} Императрица Мария Федоровна получила письмо от одной из внучек, в котором внучка, очевидно наученная кем-то, убеждала бабушку вернуться в Петроград, пригласить Государя в Аничков дворец и убедить его сделать перемены в министрах.

Вел. Князь Александр Михайлович, вернувшись в декабре из Петрограда, начал писать Государю письмо, которое закончил лишь и отправил Государю 4 февраля. Вел. Князь убеждал Государя пойти навстречу обществу, уволить Протопопова, назначить министров, пользующихся доверием страны. Вел. Князь писал между прочим:

"Недовольство растет с большой быстротой и чем дальше, тем шире становится пропасть между тобою и твоим народом... В заключение скажу, что, как это ни странно, но правительство сегодня есть тот орган, который подготовляет революцию. Народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу".

Великий Князь был прав. Зная и помня, что тогда делалось, под его словами можно подписаться полностью.

Приехав в Петроград по делам, обеспокоенный всеобщим настроением, зная, что когда Их Величества вместе, то Государь всецело подчиняется Императрице, Великий Князь решился добиться свидания с Ее Величеством, переговорить откровенно и серьёзно с Царицей. От свидания уклонялись. Вел. Князь настаивал и, наконец, получил приглашение к завтраку 10 февраля. Царица на завтраке не присутствовала. После завтрака, Государь пригласил Вел. Князя пройти в спальню Царицы.

– Я вошел бодро, – писал позже Вел. Князь – Аликс лежала в постели в белом пеньюаре с кружевами. Ее красивое лицо было серьёзно и не представляло ничего доброго. Я понял, что подвергнусь нападкам. Это меня огорчило. Ведь я собирался помочь, а не причинить вред. Мне также не понравился вид Никки, сидевшего у широкой постели. В моем письме к Аликс я подчеркнул слова: "Я хочу вас видеть {50} совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз". Было тяжело и неловко упрекать Её в том, что Она влечет своего мужа в. бездну в присутствии его самого".

Сев в кресло у кровати и указав на иконы, Вел. Князь сказал, что будет говорить, как на духу. Он начал, и уже с первых реплик Царицы разговор принял запальчивый характер. Великий Князь убеждал изменить курс внутренней политики, устранить Протопопова, призвать к власти других людей, убеждал Царицу устраниться от политики и предоставить государственные дела Государю. И вот, что произошло, по словам Великого Князя:

"Она презрительно улыбнулась. – Все, что вы говорите, смешно. Никки Самодержец. Как может Он делить с кем бы то ни было свои Божественные права?

– Вы ошибаетесь, Аликс. Ваш супруг перестал быть Самодержцем 17 октября 1905 года. Надо было тогда думать о его "Божественных правах". Теперь это, увы, слишком поздно. Быть может, через два месяца в России не останется камня на камне, чтобы напоминало нам о Самодержцах, сидевших на троне наших предков.

Она ответила как-то неопределенно и вдруг возвысила голос. Я последовал ее примеру. Мне казалось, что я должен изменить свою манеру говорить.

– Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, – кричал я в страшном гневе, – я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас. Разве мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников.

– Я отказываюсь продолжать спор, – холодно сказала Она. Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы сознаете, что я была права.

{51} Я встал, поцеловал Её руку, причем в ответ не получил обычного поцелуя и вышел. Больше я никогда не видел Аликс".

Разговор Вел. Князя был настолько резок и громок, что Вел. Княжна Ольга Николаевна попросила дежурного флигель-адъютанта Линевича быть с нею в соседней комнате.

Отношения между членами Династии были настолько натянуты, время же было настолько нервное, что на женской половине кому-то пришла в голову мысль о возможности какого-либо нападения.

Расстроенный Вел. Князь написал в библиотеке письмо Вел. Князю Михаилу Александровичу о неуспехе своего разговора.

**

*

Часом позже Государь принял Председателя Гос. Думы Родзянко. Расстроенный предыдущей беседой, Государь просил прочесть доклад. Доклад был очень резкий, критиковал отношение правительства к Думе, особенно нападал на Протопопова и на принятые им в последнее время меры.

Государь слушал с неудовольствием и даже попросил, наконец, поторопиться, сказав, что его ожидает Вел. Князь Михаил Александрович. Родзянко окончил. Государь высказал, что он не согласен с его мнением и предупредил, что если Гос. Дума позволит себе что либо резкое, она будет распущена. Родзянко высказал, что значит это его последний доклад и предупредил, что после роспуска Думы вспыхнет революция. Монарх расстался с Председателем Гос. Думы сухо. То было их последнее свидание.

Государь пил чай с Вел. Князем Михаилом Александровичем. Братья говорили о текущем моменте, а после Государь принял Щегловитова.

Горячая кампания, поднятая против проектов Маклакова и Протопопова возымела успех. Когда 11 февраля Маклаков лично привез Государю проект манифеста о роспуске Гос. Думы, Государь взял проект, но заметил, что этот {52} вопрос надо обсудить всесторонне и этим дело закончилось. Перемена Государя по отношению Гос. Думы была в те дни настолько ярко выражена, что около Родзянко говорили, будто Государь намерен приехать на открытие Гос. Думы, дабы объявить о даровании ответственного министерства. Говорили, что слухи шли от премьера князя Голицына. Вопрос о комбинации правительства Маклаков и Протопопов заглох совершенно.

**

*

Спасая Гос. Думу от вмешательства толпы, лидер Прогрессивного блока, Милюков обратился к прессе с открытым письмом, убеждая рабочих не поддаваться агитации и оставить мысль о демонстрации у Думы в день ее открытия. Этим актом разбивался слух, что Дума ищет поддержки рабочих и хочет использовать их 14 февраля.

Генерал же Хабалов, с своей стороны, сделал воззвание, приглашая не устраивать демонстрации. И день открытия Гос. Думы, 14 февраля прошел спокойно. Проектированное шествие не состоялось. Бастовало лишь до 20 тысяч рабочих. На двух заводах вышли было рабочие с пением революционных песен и криками: "долой войну", но были рассеяны полицией. На Невском студенты и курсистки собирались толпами, но тоже были разогнаны.

Дума открылась, как выражался депутат Шульгин, ,,сравнительно спокойно, но при очень скромном внутреннем самочувствии всех". От Прогрессивного блока было сделано заявление о непригодности настоящей власти. Чхеидзе, Ефремов, Пуришкевич по-разному поддерживали это положение. Так начала свое наступление на власть Гос. Дума.

15 февраля социалист-революционер А. Ф. Керенский произнес речь против Верховной Власти. Он заявил, что "разруха страны была делом не министров, которые приходит и уходят, а и той власти, которая их назначает, т.е. Монарха и Династии".

Слух об этой речи распространился по городу. Премьер Голицын по телефону просил Родзянко прислать ему текст {53} сказанного. Родзянко отказал в присылке текста и заверил премьера, что речь ничего предосудительного в себе не заключала. Голицын поверил и был рад, что не надо начинать нового "дела". Протопопов же, по обыкновению, перетрусил и выпад Керенского замолчали. Государю даже не доложили во время и он узнал о том уже после и не от Протопопова.

Спустя два дня Коновалов, Чхеидзе (с.-д.) и Керенский, официально "трудовик", вновь атаковали правительство. Вновь речь Керенского по нецензурности не могла быть напечатана, и вновь Родзянко прикрыл ее своим авторитетом.

Но слух о ней распространился. Вновь говорили о Керенском. Это было началом революционной славы Керенского. Кроме своей смелости, он обязан ею трусости министра Внутренних дел Протопопова и попустительству Директора Департамента Полиции Васильева. Только Императрица женским чутьем угадала тогда всю опасность Керенского и стала твердить, что Керенского надо убрать.

Настроение же в Государственной Думе, при виде трусости правительства, повышалось, смелость депутатов увеличивалась. Дума сделалась настоящей революционной трибуной. А, между тем, едва ли кто из буржуазных депутатов хотел революции. Революции в Думе боялись. Ни одна партия к ней не была готова. Незадолго перед тем на одном конспиративном совещании революционных организаций Петрограда представители рабочих заявляли, что для революции они не готовы.

– Они, революционеры, не были готовы, но она, революция, была готова, говорил позже депутат В. Шульгин. Они, думцы, сами раскачивали массы на революционное выступление. Вся серая толпа, вся средняя интеллигенция, многие военные, бывшие военными только по одежде, все смотрели на Гос. Думу с каким-то упованием. Все радовались ее нападкам на правительство и сами приходили в волнение. Создавалось общее революционное настроение. Было ощущение близости революции. Революционный микроб отравлял {54} столицу, заражал толпу на улице, проникал на заводы и фабрики, в казармы и канцелярии, в частные дома обывателей.

**

*

За три недели февраля, до отъезда в Ставку, Государь принял до ста лиц в деловых аудиенциях. Принял пять представителей иностранных держав, Великих Князей с деловыми докладами – Бориса Владимировича, Павла Александровича (2 раза), Сергея, Георгия и Александра Михайловичей и герцога Александра Лейхтенбергского.

К завтраку приглашались: граф Фредерикс, графиня Воронцова-Дашкова (жена покойного Наместника), Вел. Князь Михаил Александрович (2 р.), Георгий Михайлович и княгиня Елена Петровна; дежурные флигель-адъютанты: Мордвинов, Свечин, Линевич, Петровский, гр. Замойский и гр. Воронцов-Дашков, по разу. По два раза: Саблин, Вилькицкий, герцог Лейхтенбергский и гр. Кутайсов. К чаю были приглашены: г-жа Ден, Вел. Кн. Александр Михайлович и дважды Вел. Кн. Михаил Александрович.

К обеду приглашались по разу дежурные флигель-адъютанты: Свечин, гр. Д. Шереметев, Линевич, гр. Воронцов-Дашков, А. Вилькицкий. По два раза Мордвинов, Кутайсов, Петровский, герцог Лейхтенбергский. Три раза был приглашен Саблин. Один раз обедала А. А. Вырубова.

Обычные прогулки Государь совершал с кем-нибудь из дочерей. 5 и 12 февраля Царская семья была в гостях у А. А. Вырубовой. Были приглашенные, знакомые, играл румынский оркестр Гулеско, смешил рассказами артист Лерский. Слухи об этих вечерах проникли в Петроград и была пущена легенда об "оргиях". Чего только не выдумывали в петроградских гостиных, чтобы бросить грязью в Царский дворец.

Как всегда, днем, между докладами, Государь много занимался. Присылавшихся и оставляемых министрами докладов было так много в этом месяце, что Государь даже ни разу не читал вслух вечером семье, что было для него всегда большим отдыхом. Государь был полон энергии и работал много.

{55} Никакой апатии, о чем так много говорили, особенно в иностранных посольствах, в Государе не было заметно. Была заметна иногда усталость, особая озабоченность, даже тревога, но не апатия. Комментировали тогда много тот факт, что Государь не приехал на собрание Комитета обороны, что очень обидело Родзянко и то, что Государь отклонил личный доклад вернувшейся из Румынии Вел. Кн. Виктории Федоровны.

Что руководило первым обстоятельством – неизвестно, Второе же объяснялось тем, что пред Государем только что прошли все совещания приезжавших принца Карола, Братиано с Гурко и министрами. Его Величеству всё было ясно относительно Румынии. Играли роль, конечно, и натянутые отношения с возглавлявшей "Владимировичей" Вел. Кн. Марией Павловной. В половине февраля Вел. Кн. Мария Повловна сочла за лучшее уехать на Кавказ. Но до дворца доходили слухи, что и взгляды Вел. Кн. Виктории Федоровны не были в пользу Императрицы. Отклонив личный доклад, Государь просил прислать письменный, что и было исполнено.

На этот доклад Государь ответил Вел. Кн. Виктории Федоровне очень любезным личным письмом. Государь писал между прочим, что он по-прежнему любит Вел. Кн. Кирилла Владимировича и его братьев, безусловно верит им и не сомневается в их к нему верности и преданности. Автор слышал это последнее лично от Вел. Кн. Виктории Федоровны. Рассказав это, Вел. Княгиня прибавила, что это историческое письмо сохранялась, как реликвия в их семье, даже при большевиках. Оно было приколото кнопками снизу к обеденному столу.

Во второй половине февраля заболели простудой и слегли Цесаревич и Вел. Кн. Ольга Николаевна, а затем и Вел. Кн. Анастасия Николаевна.

На первой неделе Великого поста Государь с семьей говел. 17 числа все исповедывались, а 18-го Их Величества с Вел. Кн. Татьяной и Анастасией Николаевнами причащались. А затем отец Александр причастил в их комнатах Цесаревича и Вел. Кн. Ольгу и Марию Николаевен.

{56} 19 февраля Государь, пригласив Дворцового коменданта, сказал о своем решении ехать в Ставку. На осторожно выраженную Воейковым мысль о переживаемом времени, Государь ответил, что Протопопов не предвидит никаких осложнений и просил сделать все распоряжения к отъезду на 22 число.

Вечером, Императрица, узнав, что у А. А. Вырубовой собрались несколько офицеров, прибывшего на охрану Гвардейского экипажа, пригласила Анну Александровну со всеми гостями в свои апартаменты. Собралась вся Царская семья, кроме больных. В числе приглашенных были: г-жа Ден, Н. П. Саблин, командир прибывшего батальона Месоедов-Иванов и офицеры Родионов и Кублицкий.

Батальон прибыл с фронта лишь 15 числа и расположился в деревне Александровке. Он по охране выходил из прямого подчинения Вел. Кн. Кириллу Владимировичу и подчинялся Дворцовому коменданту. Их Величества были очень довольны прибытием моряков. Царские дети были в восторге. Командир батальона, Месоедов-Иванов, при прибытии батальона собрал офицеров и просил быть осторожней при разных встречах и парировать должным образом, если бы кто-либо позволил себе непозволительное по адресу Царской семьи. Обращение командира встретило самый горячий отклик у офицеров.

И в этот вечер, в гостиной Императрицы, прощаясь с офицерами, Государь сказал Месоедову-Иванову, что он уезжает совершенно спокойно, так как оставляет семью под их охраной.

20 числа Государь принял премьера князя Голицына, предупредил об отъезде и напомнил ему, что в его распоряжении находится подписанный Его Величеством указ о роспуске Гос. Думы, которым Государь уполномочивает Голицына воспользоваться в случае экстренной надобности, проставив лишь дату и протелеграфировав о том в Ставку.

21 числа Государь принял министров Беляева и Покровского, принял Щегловитова, а вечером Протопопова. {57} Протопопов уверял Государя в полном спокойствии в столице, желал хорошего путешествия и скорейшего возвращения. После доклада Протопопова был принят Императрицей. Уходя из Царских покоев, Протопопов сказал весело скороходу Климову: – Вот, Климов, ваши генералы уговаривают Его Величество не уезжать в Ставку и говорят, что будут какие-то беспорядки. А я вам говорю: – можете ехать, всё в порядке, берегите Государя. И, похлопав по плечу Климова, министр быстро прошел к выходу. Позже эти заверения Протопопова не раз будет вспоминать царская прислуга.

22 февраля. В Царском Селе ясный, солнечный, крепкий, морозный день. Государь с утра укладывался в дорогу. Принял Мамонтова, которому повелел через неделю приехать с докладом в Ставку, Кульчицкого и Добровольского.

К завтраку приехал Вел. Кн. Михаил Александрович. Он был очень доволен поездкой Государя. Распрощавшись после завтрака с семьей и А. А. Вырубовой, Государь выехал из дворца с Императрицей. Дружно крикнули: "Здравия желаем Ваше Императорское Величество" стоявшие у главных ворот чины Конвоя, Собственного полка, Дворцовой полиции. Проехали в церковь Знамения. Приложились к чудотворной иконе Божией Матери. Поехали к Царскому павильону. Белая пелена расстилалась кругом. Блестел на солнце купол Федоровского собора. Переливался веселый звон его колоколов. Там только что окончили напутственный молебен.

В два часа Императорский поезд тронулся в путь. По сторонам, как вкопанные, часовые Железнодорожного полка. Вдали на лыжах "охрана второй линии". Царский поезд скрылся, повернув на Гатчину.

Царица в красных пятнах от волнения вернулась во дворец. Неясное предчувствие чего-то нехорошего угнетало ее. Ее Величество долго молилась и плакала. Плакали и на детской половине. Вечером слегла в постель А. А. Вырубова.

{61}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

– Начало 1917 года в Ялте. – Открытие Военного дома и телеграмма Его Величества. – Экстренный вызов меня в Петроград. – Приезд в Петроград 20-го февраля. – Настроение в Петрограде. – Вторник 21 февраля. – У генерала Д. Н. Дубенского. – Беседа с сенатором X. – Свидание с Дворцовым комендантом. Разговор ген. Воейкова с министром Протопоповым. – Взгляд Протопопова на отъезд Государя в Ставку. – Обед у генерала Секретева, оптимизм петербуржцев. – Тревожное размышление о советчиках Государя. – Среда 22 февраля после отъезда Государя в Ставку. – На чае с членом Гос. Думы. – Общественное мнение об Их Величествах. – Упадок престижа.

Тот последний год Царского режима начался для меня в Ялте беспокойно. Была какая-то необъяснимая, безотчетная тревога. В день Нового Года, по моей инициативе, мы все, кто хотел поздравить друг друга, собрались с дамами в городском Собрании часа в 3 дня. Новый портрет Государя Императора в форме Гродненского гусарского полка, в рост, отлично исполненный, по моему заказу, служившим в том полку, Ковако, смотрел на нас добрыми глазами, отлично удавшимися художнику-любителю. Для многих это была новость видеть портрет Его Величества в Собрании. Его рассматривали с любопытством, говорили комплименты художнику. Мы поздравили друг друга, целовали дамам ручки, высказывали всяческие хорошие пожелания, не подозревая, что произойдет со всеми нами ровно через два месяца.

Говорили о Щегловитове и князе Голицыне, премьере, о котором узнали впервые. У меня спрашивали про него, считая, что я должен знать больше других.

В январе я получил несколько писем из Петрограда, в которых друзья, по-разному, предупреждали меня о вероятном назначении меня в Петроград. С другой стороны, тоже по-разному, сообщали о готовящихся чрезвычайных событиях. В письме из Гатчины один из моих младших бывших подчиненных, сообщал мне, что в Гатчине, где жил Вел. Кн. Михаил Александрович, много говорят о том, что на престоле скоро будет Цесаревич Алексей Николаевич, а Великий Князь будет Регентом. Письмо пришло с обыкновенной почтой и я был тем более удивлен, что в нем были подробности "неприемлемые". И я тем более удивлялся, что в Императорской резиденции так просто говорят о предстоящей перемене Монарха.

{62} Тем энергичнее подгонял я работы по оборудованию "Военного дома" для раненых офицеров, который хотел связать с именем Государя Императора. Наконец, Дом был закончен. Он включал номера для обер-офицеров, столовую, биллиардную, карточную комнаты. Отслужили молебен, на который я пригласил представителей всех сословий. Освятили все помещения. Картина художника Аитова: "Яхта Штандарт подходит к Ялте" символически связывала нас с Царской семьей. Я отправил телеграмму Его Величеству от всех нас, участвовавших в открытии Дома, нарочито подчеркнув общность работы местного общества.

Я был счастлив получить 25 января в ответ следующую телеграмму Его Величества: "Ялта. ГРАДОНАЧАЛЬНИКУ. Очень обрадован известием об открытии военного дома для наших раненых героев и благодарю всех присутствовавших на торжестве за их молитвы и выраженные чувства преданности. НИКОЛАЙ."

Телеграмму воспроизвели в местных газетах. Она произвела отличное впечатление.

Время бежало и, вдруг, 16 февраля я получил телеграмму от министра Протопопова прибыть немедленно в Петроград. Сдав спешно все казенные деньги, денежные книги, разные документы коменданту полковнику Ровнякову, я, почему-то, запечатал всё это в один большой пакет предварительно, чего обычно не делается, опять-таки, как будто, что-то безотчетно предчувствуя. Мы составили о сдаче протокол и оба подписали его. Каждый взял экземпляр протокола.

На другой же день я выехал на Север, взяв с собою, на всякий случай, целый ряд дел, по которым нужно было добиться благоприятных разрешений по благоустройству нашего южного берега Крыма.

Мне рисовалось, что с помощью Их Величеств я проведу все эти вопросы быстро и с пользою для Края. Ялтинская Дума снабдила меня всеми нужными документами и в том числе очень красивыми акварелями, на которых была изображена Ялта современная и Ялта в будущем.

{63} Алушта, Алупка, Гурзуф также нагрузили меня своими ходатайствами к центральной власти. Я ехал ходатаем от нашей Ривьеры, не зная, для чего меня вызывают.

**

*

20 февраля я приехал в Петроград. Мой заместитель по должности в Царском Селе предложил мне остановиться в Петрограде на моей бывшей казенной квартире, Фонтанка No 54, недалеко от Невского, чем я, конечно, и воспользовался с большим удовольствием. Приятно было очутиться в своей старой уютной квартире, где было так много пережито, хотя и тревожного, но хорошего. Тут были и дворцовый и городской телефоны. Я протелефонировал в Царское, дабы доложили Дворцовому коменданту о моем приезде. Я поблагодарил генерала Воейкова за разрешение остановиться в их казенной квартире. Генерал поздравил меня с приездом и обещал протелефонировать, когда и где мы можем свидеться, так как он очень занят приготовлением к отъезду в Ставку. Из его слов я понял, что вызван я по повелению Его Величества и только.

Я начал мои деловые и личные визиты. Побывал в Департаменте общих дел. Бывший одесский градоначальник, милейший и симпатичный Сосновский, которого иначе и не звали как Ванечка, с которым так много приходилось встречаться и работать в Одессе, встретил меня так важно по-петербургски, что, выходя из его роскошного кабинета, я подумал, смеясь: ну, как меняет человека сразу министерский климат...

Я записался на прием к министру. Начальник первого Отделения, всё и вся личного состава, очаровательный H. H. Боборыкин встретил радушно, обаятельно любезно, но ничего о причине моего вызова не сообщил. То был отличный столичный чиновник, умный и притом большой философ.

В министерстве шла обычная спокойная работа и я условился, когда и как начнем рассматривать некоторые, касающиеся Края вопросы.

В Департаменте Полиции, где внушительно сидели когда-то такие господа, как умный Зволянский, ловкий {64} Трусевич и всезнающий Белецкий, к которым губернаторы входили с некоторым трепетом, хотя и не были, в сущности, им подчинены, меня встретил беспомощный, жалкий Васильев, встретил сухо подозрительно. Он находил, что всё идет хорошо, в столице полный порядок, министр очаровательный человек и работать с ним одно удовольствие. О причине моего вызова он ничего не знал.

Повидав кое-кого из Охранного Отделения понял, что они смотрели на положение дел – безнадежно. Надвигается катастрофа, а министр видимо не понимает обстановки и должные меры не принимаются. Будет беда. Убийство Распутина положило начало какому-то хаосу, какой-то анархии. Все ждут какого-то переворота. Кто его сделает, где, как, когда – никто ничего не знает. А все говорят и все ждут.

Попав же на квартиру одного приятеля, серьезного информатора, знающего всё и вся, соприкасающегося и с политическими общественными кругами, и с прессой и миром охраны, получил как бы синтез об общем натиске на правительство, на Верховную Власть. Царицу ненавидят, Государя больше не хотят.

За пять месяцев моего отсутствия как бы всё переродилось. Об уходе Государя говорили как бы о смене неугодного министра. О том, что скоро убьют Царицу и Вырубову говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции. Называли офицеров, которые, якобы, готовы на выступление, называли некоторые полки, говорили о заговоре Великих Князей, чуть не все называли В. К. Михаила Александровича будущим Регентом.

Я был поражен несоответствием спокойного настроения нашего министерства Внутренних Дел и настроения общественных кругов.

**

*

21 число принесло мне ряд самых разнообразных впечатлений, дополнивших мою ориентировку о настроениях в столице. Утром мне протелефонировал Дворцовый {65} Комендант, прося приехать к нему в 7 часов вечера на его Петроградскую квартиру. Пожалуйста запросто – предупредил он. – "Мы завтра уезжаем". Я понял.

Сговорившись по телефону, я сейчас же после того поехал к генералу Д. Н. Дубенскому. Выше я много говорил о нем. Он был как бы историографом при поездках Его Величества во время войны. Встретились по-дружески, обнялись, расцеловались. Вспомнили наши совместные путешествия в Царском поезде. Димитрий Николаевич был растроган. Настроен он был крайне пессимистически. На 22-ое назначен отъезд Государя в Ставку, а в городе неспокойно. Что-то, подготовляется. В гвардейских полках недовольство на Государя. Почему – трудно сказать. Царицу все бранят... и генерал махнул с горечью рукой. Я знал, что у него два сына в гвардии. Один дружил с В. К. Дмитрием Павловичем. Его слова меня очень заинтересовали. Мы разговорились.

Вот как записал нашу беседу Дмитрий Николаевич, напечатав ее позже в "Русской Летописи". (Книга III, Париж. 1922).-,,21 февраля часов в 10 утра, ко мне на квартиру приехал генерал А. И. Спиридович, в то время Ялтинский Градоначальник. До сентября 1916 г. он был начальником Секретной охраны Государя, состоя в этой должности десять лет. Спиридович всегда неотлучно охранял Государя в Царском, Петрограде и во всех поездках, а во время войны находился в Царской Ставке.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю