Текст книги "Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов (Том 3)"

Автор книги: А. Спиридович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Личная жизнь Царской семьи в Александровском дворце после тяжелых событий декабря протекала более спокойно. Государь совершал свою обычную прогулку по парку с кем-либо из дочерей. Однажды даже ездил с дочерьми на моторных санях по снегу. Сани-мотор изобрел царский шофер, инженер Кегрес, получивший у нас за войну офицерский чин. Государь очень благодарил Кегреса. В последние годы Кегрес являлся уже начальником целого великолепного гаража, с громадным количеством автомобилей всех видов. Создание князя Орлова.

К завтраку почти всегда был приглашаем кто-либо из посторонних. Так в январе четыре раза завтракал принц Карол Румынский, три раза граф Фредерикс, по разу В. Кн. Михаил Александрович, лорд Мильнер, генерал Кастельно, князь Долгорукий и адмирал Кедров. Из дежурных флигель-адъютантов приглашались: Вилькицкий, Линевич (два раза), Мордвинов (4 раза), Саблин (2 раза) и Сердюков.

После завтрака, в первую половину месяца Государь любил заходить побеседовать к зубному врачу С. С. Кострицкому. Он и работал, и жил во дворце. Простота, правдивость и искренность Сергея Сергеевича нравились Государю. Государь любил поговорить с ним о литературе, о людях, о событиях. О многих приближенных говорил с ним Государь откровенно, {28} зная, что собеседник сумеет сохранить в тайне, что следует. Любимый Царскою семьею Крым, красавица Ялта не раз служили темой тех разговоров. Казалось, что Государь так любит Крым и свою Ливадию, что как будто лелеет мечту, отойдя от власти, окончить там свои дни простым человеком, в кругу своей семьи.

По часу и по два просиживал Государь у Кострицкого, крепко жал на прощанье руку и уходил морально отдохнувшим.

– Государь был очень простой и хороший человек. С ним проще всего было говорить. Обо всем можно было говорить... – вспоминал те беседы Сергей Сергеевич и неизменно прибавлял: – Хороший был человек. И, слушая эти слова, я невольно думал: – да и вы-то, Сергей Сергеевич, хороший человек. Вот почему Государь и приходил к вам и разговаривал с вами часами. Государь искал доброго, хорошего.

После обеда Государь очень часто читал семье вслух произведения русских авторов. Государь мастерски читал. Е. В. знал отлично русскую литературу, не говоря уже про русскую историю.

Пять раз Их Величества с детьми были вечером в гостях у А. А. Вырубовой, которая, после убийства Распутина, была помещена жить в левом крыле Александровского дворца. Там обычно бывали в те вечера супруги Ден, Н. П. Саблин и приглашался кто-либо из офицеров, симпатичных для Царской семьи. Бывали: Злебов, Линевич, Салтанов, Чистяков, Ребиндер, брат Саблина Александр и генерал Гротен.

Любезная хозяйка приглашала иногда на эти вечера небольшой румынский оркестр. Это, конечно, раздражало некоторые салоны Петрограда и подавало повод к глупейшим сплетням по адресу Анны Александровны.

Комнаты А. А. Вырубовой были тогда единственным местом, где Их Величества, не считая официальных приемов, соприкасались с внешним миром. Через эти двери проникали во дворец всевозможные сведения. Через эту квартиру шла вся предварительная информация от Протопопова.

Значение А. А. Вырубовой за последние два месяца перед революцией {29} недооценивают. Анну Александровну считают обычно недостаточно умной женщиной. В своей книге она сама кокетничает, называя себя глупой женщиной. Это далеко не так. Лучшим доказательством ее практического ума может служить следующий факт. Во время революции из всех представителей царского режима, арестованных в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, среди которых была А. А. Вырубова и автор настоящих строк, только она одна сумела одурачить знаменитую Чрезвычайную следственную комиссию Муравьева. Одурачить невинным видом и прелестными святыми детскими глазками...

Нет, Анна Александровна была далеко не глупая женщина. Недаром же она продержалась около Императрицы более десяти лет. После убийства Распутина она еще более сблизилась с Царицей на почитании памяти ушедшего "Друга". Ловкий Протопопов отлично понял это. Понял, как делец коммерсант, как политикан. Конечно, он обошел ее, обворожив ее своим почитанием ушедшего "Друга", своею, якобы, духовною с ним связью, что было чистейшим шарлатанством. И благодаря Протопопову А. А. Вырубова стала настоящей посредницей между ним, министром Внутренних дел и Их Величествами. Через нее сообщалось всё интересное для Царицы, передавались записки и некоторые документы для ознакомления Их Величеств.

Через Анну Александровну Протопопов был в курсе относительно настроения Их Величеств, что давало ему ориентировку и определяло курс действий. Но Анну Александровну Протопопов обставил своей агентурой. Старшая сестра госпиталя А. А. Вырубовой, госпожа Воскобойникова, сделалась близким человеком Протопопова. К ней в госпиталь приезжал он по несколько раз в неделю. Там получал он сведения про дворец, про Анну Александровну. Там внушал, что нужно передать ей, если он сам не встретит ее. Госпиталь Анны Александровны как бы заменил собою квартиру Распутина на Гороховой. Протопопов же, шарлатанствуя, разыгрывал человека, который духовно общается с Распутиным. Говорили даже о каких-то видениях.

И как раньше А. А. Вырубова поддерживала Распутина {30} перед Их Величествами, так теперь она старалась в пользу Протопопова.

А. А. Вырубова как бы заменила теперь Царской семье и их родственников. Не касаясь переписки, близкие отношения поддерживались только с братом Государя, Вел. Кн. Михаилом Александровичем. Правда, один раз был очень милостиво принят принц А. П. Ольденбургский. Ему к Новому Году были пожалованы портреты трех последних Императоров, миниатюры, осыпанные бриллиантами на Андреевской ленте. По разу были приняты, по-деловому, Вел. Кн. Кирилл, Борис и Андрей Владимировичи, Константин и Игорь Константиновичи и Вел. Кн. Павел Александрович.

Обычная жизнь двора была нарушена в тот месяц двумя событиями, из которых одно взволновало женскую среду, другое весь Петроград.

Первое заключалось в том, что в Петроград приехал Румынский наследник принц Карол, которого сопровождали: министр Братиано и еще несколько человек. Война изменила принца. Он возмужал, выглядел серьёзным мужчиной. Государь ездил на павильон встречать его. Их Величества принимали его внимательно. Четыре раза он был приглашен к высочайшему завтраку и в его честь был дан обед, на который были приглашены все с ним приехавшие. Шли разговоры о возможности брака с Вел. Кн. Ольгой Николаевной. Родители обеих сторон относились к проекту благожелательно. Принц пробыл у нас с 8 по 17 января, ничего официально объявлено не было и проведение в жизнь проекта как будто было поручено нашему посланнику генералу Мосолову. Великая Княгиня Виктория Федоровна, тетка принца, возвращаясь из Румынии в Петроград, встретилась в Киеве с принцем. Они говорили о проекте брака. Принц очень желал его, но высказал сожаление, что в Царском Селе ему не удалось ни разу поговорить с Вел. Кн. Ольгой Николаевной без посторонних.

Второе событие – это приезд на конференцию миссий наших союзников. Их главными представителями явились: лорд Мильнер – Англия, г. Думерг и генерал Кастельно – Франция и г. Чиалоджа – Италия. 18 января тридцать семь {31} участников конференции были приняты Государем. По словам Мориса Палеолога, французского посла, Государь не произвел на них того впечатления, которое ожидалось.

Видимо, Государь показался им очень прост, а требовалась буффонада, трескотня, политическое красноречие. Первые представители были отдельно приняты Государем, а 21 января делегатам был дан парадный обед в Александровском дворце. Императрица по болезни на обеде не присутствовала, но после обеда приняла у себя в салоне главных представителей. Морис Палеолог утверждает, что Императрица сказала между прочим г. Думергу: – Пруссия должна быть наказана. В этом нет ничего удивительного. Будучи немкой по рождению, Императрица не любила Пруссию с ее гегемонией, не любила Императора Вильгельма. Только злоба людская, политическая интрига, провокация создали клеветническую легенду о германофильстве Царицы Александры Федоровны.

Работа конференции носила характер хозяйственный. Все военные планы были уже решены раньше. Конференция должна была помочь их осуществлению.

Весною предстояло дружное общее наступление союзников на всех фронтах. Будет покончено с "дерзким врагом" – мечтал Государь. Сербия, Бельгия будут вознаграждены. Франция получит свои земли. Россия – проливы, Царь-Град. Мечта близка к осуществлению. Весной. И мысль несется к любимой армии, которая укомплектована, усилена и снабжена всем необходимым, как никогда. В Ставку, к войскам тянуло Государя, но министры удерживали Его Величество, считая, что переживаемый тревожный момент требует его присутствия в столице.

{35}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

– 1917 г., с 27 января до отъезда Государя в Ставку. – Осведомленность Петроградского Охранного Отделения и доклады его Начальника. – Министр Внутренних дел Протопопов. – Отсутствие товарища министра. – Директор Департамента Полиции Васильев. – Рабочая группа Военно-промышленного Комитета в Петрограде. – Арест Группы. – Протекция Гучкова и Коновалова. – Блеф Протопопова. – Начало февраля. – Заговорщицкая группа Гучкова. – Неудавшийся план цареубийства. – Новый план. – Тревожные доклады генерала Глобачева. Беспокойство Протопопова. – Выделение Петрограда в самостоятельную единицу. Генерал Хабалов. – План охраны Петрограда. – Планы Маклакова и Протопопова. Меры оппозиции. – Ходатайства Вел. Кн. Михаила Александровича, Георгия Михайловича и Александра Михайловича. – Ссора последнего с Императрицей. Последний доклад Родзянки. – Государь отказывается от реакционного плана Маклакова. – Слух о конституции. – Обращение к рабочим Милюкова и Хабалова. Открытие Госуд. Думы. – Революционные речи. – А. Ф. Керенский. – Революционный психоз. – Жизнь во дворце. – Энергия и работоспособность Государя. – Государь и Вел. Кн. Виктория Федоровна. – Решение ехать в Ставку. – Последние дни в Царском Селе. – Прибытие Гвардейского экипажа на охрану. – Отъезд Государя в Ставку 22 февраля.

Петроградское Охранное Отделение, начальником которого был Корпуса Жандармов генерал-майор К. И. Глобачев, подчиненный формально Петроградскому градоначальнику, но в деловом отношении как бы непосредственно министру Внутренних дел, было хорошо осведомлено об общем настроении и об общем недовольстве в столице.

В докладе министру Вн. дел от 6 января Глобачев писал между прочим: "Настроение в столице носит исключительно тревожный характер. Все ждут каких-то исключительных событий и выступлений как с той, так и с другой стороны. Одинаково серьёзно и с тревогой ожидают как разных революционных вспышек, так и, несомненно, якобы, в ближайшем будущем "дворцового переворота", провозвестником которого, по общему убеждению, явился акт в отношении пресловутого старца.

Доклад указывал, что всюду идут разговоры о начале террора, что переживаемый момент очень похож на время предшествовавшее первой, 1905 г., революции. Что первою жертвою террора будут министр Народного просвещения или Протопопов, "как главный виновник всех зол и бедствий, испытываемых страной".

"Либеральные партии верят, – говорил доклад – что в связи с наступлением, перечисленных выше, ужасных и неизбежных событий, правительственная власть должна будет пойти на уступки и передать всю полноту власти в руки кадет, в лице лидируемого ими Прогрессивного блока и тогда на Руси все образуется".

Левые же партии доказывали, что власть не пойдет на уступки, что наступит стихийная и анархическая революция и тогда создастся почва для "превращения России в {36} свободное от царизма государство, государство, построенное на новых социальных началах".

Перед 9 января (воспоминание Гапоновского шествия в 1905 г.) Глобачев докладывал, между прочим, и об "общей распропагандированности пролетариата".

На докладе от 19 января он настойчиво указывал на растущее недовольство от дороговизны жизненных продуктов, на успех левых газет и журналов, на симпатии широких масс к Гос. Думе, о готовящемся терроре, о разговорах о существовании офицерской организации, которая решила убить ряд лиц, мешающих обновлению страны.

"Население, – писал Глобачев, – открыто, на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия".

"В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой, раздаются речи опасного характера, затрагивающие даже Священную особу Государя Императора". Доклад указывал на противоправительственную работу Пуришкевича, Гучкова, Коновалова, князя Львова. Указывалось на "жажду общества найти выход из создавшегося политически ненормального положения, которое с каждым днем становится всё ненормальнее и напряженнее".

Ген. Глобачев докладывал, что часть либеральной оппозиции ищет поддержки в рабочих. Раскачать рабочие массы на поддержку Г. Думы должна была Рабочая группа при Военно-Промышленном Комитете. Ей покровительствовали Гучков и Коновалов. Они наивно верили, что сумеют использовать рабочий класс и при их помощи овладеть властью.

Создав широкое рабочее движение около Гос. Думы, Гучков надеялся более легко осуществить и самый персональный дворцовый переворот, осуществление чего являлось его особо-конспиративной работой, бывшей географически вне поля зрения Петроградского Охранного Отделения, о чем ниже.

Письменные доклады Глобачева, передаваемые министру при личном словесном докладе, дополнялись и иллюстрировались более красноречивыми живыми фактами и именами.

{37} Сомнений в них не возникало. Каждое данное шло из недр соответствующей партии, организации, группировки. Сведения, представлявшиеся Начальником Охранного Отделения были вполне достаточны для хорошего министра Вн. дел, дабы сделать все надлежащие выводы, принять необходимые разумные и целесообразные меры, с одной стороны, и в то же время параллельно принять предупредительно карательные меры. Но в России не было тогда ни настоящего министра Внутренних дел, ни его Товарища по политической и полицейской части, ни настоящего Директора Департамента Полиции, который помогает министру видеть, знать и понимать всё совершающееся в стране. Вот, что представлял собой А. Д. Протопопов, как министр.

Изящный, светский, очаровательный в обращении, мужчина, 50 лет, А. Д. Протопопов прежде всего был не совсем здоров психически. Он был когда-то болен "дурною болезнью" и носил в себе зачатки прогрессивного паралича, что замечали близкие друзья и знали доктора. Лечился у известного Бадмаева и у психиатра Бехтерева. Некоторые его странности замечались сочленами по Гос. Думе. Премьеры Трепов и кн. Голицын докладывали об его нездоровье Государю. Зимою ему даже было предложено отдохнуть некоторое время от нервного переутомления.

Во-первых, он находился под большим психическим влиянием некоего хироманта и окультиста, спирита и магнетизера Перрэна.

Карл Перрэн – здоровый, высокого роста мужчина, австрийский еврей, натурализовавшийся в Америке, приезжал в Петроград зимою 1913-14 г., жил в Гранд Отеле и публиковался в газетах как философ и хиромант. Тогда с ним и познакомился Протопопов. Перрэн предсказал Протопопову блестящую карьеру, стал лечить его дочь и наблюдать за здоровьем Протопопова. С января по август 1915 г. Перрэн жил в Петрограде и за ним наблюдало Охранное Отделение, но ничего преступного замечено не было. 15 июня Перрэн вновь приехал через Белоостров в Петроград, был заподозрен в шпионаже в пользу немцев, обыскан и выслан из {38} России, а в начале июля Департамент дал знать на пограничные пункты о воспрещении Перрэну въезда в Россию.

В начале октября Перрэн, узнав про назначение Протопопова министром, прислал ему поздравительное письмо из Стокгольма, напомнил о старом знакомстве и сообщил, что он, Перрэн, как человек науки об уме, "алхимии" и "магнетической концентрации", очень интересуется судьбою Протопопова.

"Вы находитесь, – писал Перрэн, – под влиянием Юпитера. Я проник в вашу душу и нашел, что элементами вашими является честность, сила и стремление к движению вперед. Что вы человек большого упорства и большой силы убеждения..." "Под вашим управлением возникнет СИЛЬНАЯ, НОВАЯ, СЧАСТЛИВАЯ РОССИЯ. Правда, путь ваш не всегда будет усыпан розами, работа ваша будет трудна и обременительна, но вы преодолеете все препятствия и все затруднения, предстоящие государственному деятелю..."

Далее "доктор" сообщал Протопопову, что между ноябрем 1916 г. и сентябрем 1917 г. ему грозит болезнь и Перрэн предлагал свои услуги, но только безвозмездно, настолько он интересуется Протопоповым, как "ученый".

Доктор сообщал, "что в продолжение двух ближайших месяцев он будет стараться при помощи сильной астральной, магнетической концентрации, предупредить возможность опасности от болезни".

Протопопов был настолько доволен письмом, что приказал перевести его с английского на русский язык и хвастался им перед друзьями.

В половине декабря Протопопов получил новое письмо, в котором доктор сообщал, что собирается приехать и писал между прочим:

"Помните, что вы в настоящие дни являетесь человеком не только с национальной, но и международной репутацией. Человеком на виду у всего света и если находятся "дурные глаза", то мы будем знать, как с ними бороться".

{39} Протопопов хотел было посодействовать приезду Перрэна, но доклад о том, что Перрэн заподозрен в шпионаже, изменил это решение и Перрэну была послана телеграмма, что по обстоятельствам военного времени министр не может оказать содействия к приезду его в Петроград. Вот этому-то "доктору Перрэну" и верил искренни Протопопов. Он верил в его предсказания, верил и в то, что Перрэн оберегает его своими силами и что, в случае какой-либо опасности, Перрэн предупредит его. И когда один из друзей стал предупреждать его о надвигающейся революции, а значит и личной для него опасности, Протопопов лукаво улыбнулся и многозначительно сказал:

– Нет, дорогой, ведь ОН-то блюдет.

На изумленный вопрос – кто ОН, – Протопопов назвал Перрэна, а дальше следовал рассказ о гороскопе, об Юпитере и т. д.

Характерною чертою Протопопова была боязнь общественного мнения. Хорохорясь в Царском Селе по адресу общественников, он по натуре был за них. Он только из карьерных видов ушел из их лагеря. Он боялся их; хитря перед подчиненными, не делал часто того, что обязан был делать, как министр. Вот почему он так отстаивал Гучкова и Коновалова, о чем будет ниже. В душе они были для него свои люди.

Еще в день назначения министром большой портрет Гучкова украшал стену его кабинета. Арест кого-либо из "выборных" казался ему непозволительным.

Выслушивая доклады генерала Глобачева, он старался казаться твердым, отнюдь не либеральным и потому хитрил и лукавил, чтобы оправдать свое бездействие. Чтобы отделаться от надоедливого генерала, он брал иногда несколько подлинных его докладов и при английской записке отсылал их для прочтения Императрице... Можно себе представить, как разбиралась Ее Величество в этих вопросах!

Таков был Протопопов в деле. Ставя выше всего личную карьеру, он, прежде всего, делал всё, чтобы угодить Их Величествам. Он разыгрывал из себя в Царском Селе энергичного, {40} решительного, готового на всякую борьбу человека. Он уверенно и смело лгал, что он всё знает, всё предвидит и, главное, всё предупредит. Чтобы окончательно закрепить свое положение на женской половине, он не стеснялся разыгрывать из себя поклонника памяти убитого Старца. Он делал вид, что верит в его загробные молитвы, уверял таинственно, что Старец руководит им "оттуда". Передавали, что он уверял однажды Императрицу, что видел "астрал" Старца. Публика верила этому.

Распутин смеялся над Протопоповым и выразился однажды так: "У него честь, что подвязка. Как захочешь, так и тянется". На оскорбление Родзянки Протопопов ответил шуткою, а затем забвением. Честь, как подвязка – помогало ему в политической игре.

**

*

Товарища министра, заведовавшего полицией, наблюдавшего за Департаментом полиции в самый критический момент жизни государства не оказалось по вине самого Протопопова. После своего назначения он уговорил принять эту должность своего друга молодости и однополчанина генерала П. Г. Курлова. Курлов согласился. Ему нужна была реабилитация после убийства Столыпина, сломавшего всю его карьеру. Но против Курлова была общественность, Гос. Дума. Началась травля. И дряблый Протопопов, боясь общественности, обманул и предал старого друга. Он, министр, получив Высочайший о том указ, в течение двух месяцев всё "забывал" подписать рапорт в Правительствующий Сенат о состоявшемся о Курлове Высочайшем повелении. Курлов служил, работал, подписывал бумаги как Товарищ министра, но Сенат не давал им хода, не получая рапорта от Протопопова, а тот всё "забывал". А Гос. Дума сделала запрос. Курлов оставил должность Товарища министра, а в январе и совсем подал в отставку. Пример лукавства и двоедушия Протопопова. Таким образом Протопопов лишился ценного помощника по политической части, знавшего и любившего полицейское дело всех видов. Дело Департамента полиции осталось без компетентного руководителя. Пришлось поручить {41} исправление этой должности самому Директору Департамента Васильеву. То был настоящий скандал.

Директор Д-та полиции А. Т. Васильев, когда-то Товарищ прокурора, был порекомендован Протопопову генералом Курловым, причем это назначение обусловливалось причинами ничего общего с делом не имеющими и вся моральная ответственность за это неудачное назначение ложится всецело на ген. Курлова.

Васильев, симпатичный в жизни человек, умел хорошо выпить, любил играть в карты и ласково, под винными парами, убаюкивал Протопопова сказками о том, какой тот ловкий и удивительный министр.

Руководить Департаментом полиции, а тем более руководить политическим розыском по империи Васильев был не способен ни по уму, ни по знанию дела, ни по его характеру. Подделываясь под настроение Протопопова, он находил доклады ген. Глобачева излишне пессимистическими. Он обезличивал их для дальнейшего использования министром соответствующей литературной обработкой. Доклады теряли остроту переживаемого момента. После переворота этот бесхарактерный человек вел себя позорно.

Так трагически неудачно сложилось Министерство Внутренних дел накануне революции по части политической, по части полицейской. Других частей я не касаюсь.

**

*

Находясь под защитой Гучкова, Коновалова и их друзей, Рабочая Группа Военно-Промышленного Комитета смело работала по агитации.

24 января Раб. Группа распространила среди рабочих прокламацию, в которой говорилось, между прочим:

"Рабочему классу и демократии нельзя больше ждать. Каждый пропущенный день опасен. Решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация страны являются теперь задачей, требующей неотложного {42} разрешения, вопросом существования рабочего класса и демократии... К моменту открытия Думы мы должны быть готовы на общее организованное выступление."

"Пусть весь рабочий Петроград к открытию Думы, завод за заводом, район за районом, дружно двинется к Таврическому дворцу, чтобы там заявить основные требования рабочего класса и демократии".

"Вся страна и армия должны услышать голос рабочего класса. Только учреждение Временного Правительства, опирающегося на организующийся в борьбе народ, сможет вывести страну из тупика и гибельной разрухи, укрепить в ней политическую свободу и привести к миру на приемлемых, как для российского пролетариата, так и для пролетариата других стран, условиях".

Большевики желали действовать самостоятельно и призывали рабочих на демонстрацию, но только на 10 февраля, годовщина суда над депутатами большевиками. В это время в Петрограде из известных большевиков работал нелегальным лишь Шляпников да Скрябин-Молотов. Все остальные были или за границей или в ссылке.

Рабочая масса медленно, но верно, раскачивалась. Стачки не прекращались. Инциденты с полицией учащались. Женщины и дети, застрельщики революций, становились на окраинах всё смелее и развязнее.

Охранное Отделение видело, что надо действовать. Ген. Глобачев, опираясь на последнее выступление Рабочей Группы, представил министру обстоятельный доклад о работе и планах Гучкова, Коновалова и Рабочей Группы и просил разрешения арестовать их всех. Протопопов не соглашался и, по настоянию Глобачева, собрал у себя совещание, на которое пригласил своего друга Курлова. Генерал Курлов поддержал Глобачева. Протопопов согласился на арест, но только одной Рабочей Группы. И то, по его решению, аресты должны были быть произведены по ордерам военных властей. Так министр общественник боялся Г. Думы.

{43} В ночь на 27 января были арестованы одиннадцать членов Рабочей Группы, во главе с Гвоздевым, и четыре члена пропагандистской группы. Все были заключены в Петропавловскую крепость. Данные обысков были блестящи. Всем были предъявлены формальные обвинения в государственных преступлениях. О происшедшем было сделано правительственное сообщение. Удар был неожиданный и жестокий. Гучков и Коновалов, спасенные от ареста Протопоповым, забили тревогу и стали хлопотать за арестованных. 29-го они собрали совещание из представителей оппозиции, стараясь увлечь их на протест. Проект не удался. На собрании выяснилось большое различие во взглядах на методы борьбы с правительством. В то время, как Гучков и Коновалов с друзьями работали на революцию, лидер Прогрессивного блока Милюков высказал мнение, что руководство в борьбе с правительством принадлежит Гос. Думе в лице ее Прогрессивного блока. То уже была борьба легальная, парламентская. Но собрание показало, что все группировки от члена Думы с.-д. Чхеидзе до члена Гос. Совета Гурко – все одинаково против правительства и желают его перемены.

Однако правительство не отступило перед шумихой в деле Раб. Группы. Только премьера Голицына Гучкову удалось убедить, что Группа вела высоко патриотическую работу. Арестованные оставались в крепости. Мы увидим ниже, насколько ген. Глобачев был прав, обратив на них серьёзное внимание и какую роль сыграла Группа при революции.

**

*

Арест Рабочей Группы совершенно нарушил внутреннее равновесие Протопопова. Он пришел в такой экстаз от добытых при обысках данных, что раздул значение арестов до Геркулесовых столбов.

Он доказывал в Царском Селе, что сорвал революционный заговор, что аресты предупредили революцию. Он хвастался и кричал при всяком удобном случае, что раздавит революцию, как щенка. Что, когда нужно будет, он, министр, зальет Петроград кровью. Друзья, зная его, улыбались, кто {44} не знал, верили. А в то же время он хитро выгораживал в Царском Селе Гучкова и других либералов, доказывая, что их аресты поведут лишь к увеличению их популярности. Их Величества верили ему и тоже переоценили значение арестов Рабочей Группы. Стали спокойней принимать слухи об оппозиции. Вера во всезнание Протопопова и в его политическую проницательность возросли еще более.

Начался февраль месяц. Столица была как в лихорадке. Шли частичные забастовки на заводах. Бродили по улицам ничего не делающие рабочие. Съезжались члены Законодательных палат, которые должны были начать работы 14 февраля. Съезжались многие политические и общественные деятели Земгора. Собирался съезд партии Народной Свободы – КА-ДЕ. Продолжалась конференция Союзников. Происходили тайные и явные собрания, совещания. Распространялись разные слухи, волновавшие все круги населения. Все ждали каких-то важных событий. Шептались о возможности государственного переворота.

В эти дни Гучков сделал первую попытку осуществить свой фантастический младотурецкий план – захватить Государя Императора, вынудить его отречение в пользу Цесаревича, причем при сопротивлении Гучков был готов прибегнуть и к цареубийству.

Гучков полагал, что кто устроит этот переворот, тот и будет господином положения в решении, кому быть регентом при молодом царе.

План приурочивался к Царскому Селу или Петрограду, но он не удался. Вот что произошло.

В самую тесную конспиративную группу Гучкова входили: член Гос. Думы Некрасов, камер-юнкер князь Д. Л. Вяземский, состоявший начальником 17-го передового отряда Красного Креста, камер-юнкер М. И. Терещенко, служивший в распоряжении директора Императорских театров, киевский миллионер, также Главноуполномоченный Красного Креста {45} и участник Военно-Промышленного Комитета, а также служивший на Румынском фронте генерал-майор Крымов.

Все члены группы, кроме Крымова, были в те дни в Петрограде. Терещенко приехал из Киева, где он был в близких отношениях с состоявшим при Императрице Марии Федоровне, князем Долгоруким.

Там, в Киеве, друзья приятно проводили время в гостинице Континенталь, говорили о текущих событиях. Терещенко отвел в сторону князя Долгорукого и сообщил ему, что он уезжает в Петроград, где от Государя потребуют отречения. Государыню заключат в монастырь. Что в заговоре участвуют офицеры Собственного полка и Конвоя Его Величества, называл фамилии и назвал даже одного полковника. Переворот назначался на 8 февраля. На вопрос кн. Долгорукого, а что же будут делать, если Его Величество не согласится на отречение, Терещенко ответил, что тогда Государя устранят... Терещенко уехал.

На утро князь Долгорукий рассказал всё слышанное состоявшему при Императрице князю Шервашидзе. Вызвали помощника начальника Дворцовой полиции подполковника Шепеля и рассказали ему. Шепель отнесся к сообщенному, как к очередной сплетне, не придал делу серьёзного значения и оно заглохло. До сведения Дворцового коменданта ни со стороны свиты вдовствующей Императрицы, ни со стороны Дворцовой полиции об этом случае ничего доведено не было.

Между тем, вернувшийся в Киев из Петрограда, Терещенко опять рассказал кн. Долгорукому, что план не удалось осуществить. Один из участников, якобы, выдал всё предприятие.

Последнее неверно. План не был выдан. Дворцовому коменданту он остался неизвестен до самой революции. Правда в том, что Гучков не нашел среди офицеров людей, соглашавшихся идти на цареубийство. Не нашел Гучков тогда и вообще сочувствия среди общественников насильственному перевороту. На предложения некоторым принять участие в {46} таком заговоре, получались отказы. В числе отказавшихся был и член Гос. Думы Шульгин. (о Шульгине – на нашей стр., ldn-knigi)

Гучков изменил и отложил временно план. Он решил организовать остановку царского поезда во время следования его между Царским Селом и Могилевым, потребовать отречения, а если придется, прибегнуть и к насилию. Выполнение нового плана было назначено на половину марта. К этому времени был вызван с Румынского фронта генерал Крымов.